А вот и комната, где он беседует с духами предков. Она тускло освещена мерцанием светильника. Его отблески дрожат на черном лаке пузатого алтаря, инкрустированного узорами из слоновой кости.
Помещик опустился перед алтарем на колени, смиренно наклонил голову и постарался заставить себя думать о предках. Но мысли не слушались его. Отовсюду ему продолжали мерещиться шаги крадущихся врагов, подозрительные шорохи за спиной. Он зажег перед табличками с именами предков курительные свечи и с нетерпением ждал, когда они догорят. Ему не терпелось возвратиться в свою уютную спальню.
Но Чинь Бан не успел даже подняться с колен. Чья-то тяжелая рука вдруг легла на его плечо, и от одного этого прикосновения он чуть не умер.
Ему показалось, что он проваливается в бездну. Нужно было немедленно закричать, заколотить руками об пол, чтобы поднять на ноги весь дом, но он словно одеревенел от страха. А через несколько мгновений во рту Чинь Бана уже торчал кляп и (руки были связаны. Дрожа от страха и выпучив глаза, Чинь Бан безмолвно разглядывал связавших его людей. Перед ним стояли - помещик не поверил своим глазам! - смиренный батрак силач Ло и крестьянин Нгуен, арендовавший у него землю! Он мог бы заподозрить кого угодно в злонамеренных мыслях против себя, но только не этих двух людей!
Пока Нгуен и Ло связывали ноги Чинь Бану, оцепенение и страх, охватившие его, уступили место ярости. Кто позволил этим грязным ублюдкам войти ночью в его дом?! Как осмелились они дотронуться до него своими грязными руками?!
Если бы не веревки, врезавшиеся в тело, Чинь Бан подумал бы, что все это происходит во сне. Он попытался что-то вымолвить, по из-за плотного кляпа стал задыхаться. Тогда он начал изо всех сил барахтаться, пытаясь хотя бы ударить йогой кого-нибудь из врагов, но Нгуен и Ло не обращали на это никакого внимания.
- Ну и боров! - покачал головой Нгуен, пытаясь сдвинуть Чинь Бана. - И не поднимешь его один!
- Не мешай-ка мне, - сказал тогда Ло. - Я его в последний раз на себе понесу…
Нгуен закряхтел, помогая Ло взвалить помещика на плечи, и вышел первым, чтобы оглядеть двор.
За воротами усадьбы стояли еще три человека с ружьями, но Чинь Бан не разглядел в темноте их лиц.
Дойдя до берега реки, люди остановились.
Чинь Бану развязали ноги, вынули кляп изо рта.
- Слушай, Чинь Бан! - сурово обратился к нему Нгуен. - Мы не будем перечислять всех преступлений, которые ты совершил перед народом.
Не за них народный суд приговорил тебя к смерти, а за более страшное…
Помещик рванулся к Нгуену и, захлебываясь, заговорил:
- Никаких преступлений я не совершал! Никакие вы не судьи!
Немедленно отпустите меня, иначе жестоко поплатитесь за это!…
Ло положил па плечо помещика свою тяжелую руку, и тот замолчал.
- Для того чтобы перечислить все твои преступления, - сказал Нгуен, - не хватило бы и недели. Я могу только напомнить некоторые из них…
Помнишь год, когда тайфун побил крестьянские посевы и голод душил людей?
- Разве я пе ссужал тогда многих рисом?! - воскликнул Чинь Бан.
- У тебя зерном были полны закрома, и ты пользовался безвыходным положением людей, чтобы брать с них непомерно большие проценты за ссуду.
- Я никого пе неволил!
- Так может говорить лишь человек с волчьим сердцем…
- Я не хочу слушать тебя!
- Нот, послушай! Разве можно забыть семьи бедняков, которые умерли в тот год по твоей вине, Чинь Бан?
- Это неправда! Небо решает, кому и когда умереть!
- Ты воспользовался горькой нуждой семей Ло, Хона и многих других, чтобы за бесценок забрать у них землю. Вспомни, сколько семей ты выгнал за долги из их хижин? Всё, Чинь Бан, было у тебя построено на обмане, бесчеловечности и произволе. Твоя воля стала единственным законом в пашем селении. Разве не ты издал закон, по которому крестьянская скотина, если она случайно забредет па помещичье пастбище, становилась твоей собственностью? А лабанг? Даже за листья лабанга, которые никому не принадлежат и валяются на земле, ты умудрился брать с нас налог!
- Не один я так поступал. Почему вы меня за это судите?
- Повторяю, Чипь Бан, что сейчас мы судим тебя не за это.
- За что же тогда?
- И даже не за то, что при японцах ты оклеветал брата Ло и, когда те его казнили, присвоил его землю.
- Это неправда!
Нгуен вплотную подошел к сжавшемуся от страха помещику.
Несколько минут он молча вглядывался в его посеревшее, обмякшее лицо.
- Мы приговорили тебя к смерти за то, что ты предавал чужеземцам наших братьев. Это по твоему навету были повешены, обезглавлены и заживо сожжены многие наши крестьяне! По твоей вине недавно был расстрелян французами агитатор Куонг! Что, разве не так?
- Ложь! Ты все это выдумал… Кто же не знает, что Куонг был схвачен по указке Желтой Маски?
- Откуда это известно тебе? - спросил Нгуен, обменявшись взглядом с товарищами. - Разве ты был при этом?
- Нет, я болел тогда. Но мне рассказывали другие.
- Трусость и ложь всегда живут рядом. Зачем нужно было тебе рассказывать то, что сам видел, Чинь Бан? Разве не ты был тогда в желтой маске?
Мгновение помещик вытаращенными от животного страха глазами глядел на Нгуена, а потом упал на колени и, тычась головой в землю, истерически закричал:
- Братья, пощадите! Простите! Возьмите дом мой! Берите все, что накопил, только не убивайте!
- Не накопил, а награбил! Придет время - возьмем!
Люди с отвращением глядели на пресмыкающегося у их ног, еще недавно всесильного, жестокого и алчного человека.
Продолжая ползать, Чинь Бан поднял глаза, с мольбой всматриваясь в лица своих судей. До последней минуты его не покидала надежда разжалобить их причитаниями и наигранным раскаянием. Но ни на одном лице оп не увидел и тени сочувствия или жалости.
ГОЛУБАЯ РЫСЬ
Над зубчатой кромкой Тигровой горы сиял багрово-золотистый отблеск заката. Постепенно все оттенки окружающей зелени потускнели, и она приняла один темно-серый, унылый цвет. Стали расплываться и терять очертания далекие темно-фиолетовые скалы, утонули в поднимающейся с сырой почвы сизой дымке подножия деревьев и заросли. Из-за вершины горы, похожей на голову орла, выплыла луна. Где-то близко заухал филин, и тут же, будто отвечая ему, зловеще закричала выпь.
Наступила ночь. Вражеский лагерь утих. Французы зажгли сторожевые костры и, оставив между деревьями нескольких часовых, погрузились в сон.
Прислонившись к валуну, Ванг тоже дремал. Позади него, сидя на камнях, бодрствовали Фам и Железный Бамбук. Остальные спали в пещере.
Вдруг Ванг насторожился. Через минуту Фам и Железный Бамбук тоже недоуменно переглянулись между собой. Что такое? Из пещеры явственно доносились радостные голоса. Вот у входа показался Гун.
Он возбужденно махал руками, приглашая дозорных зайти в пещеру.
- Скорее сюда! - шептал он. - Мы спасены!…
В пещере все собрались в круглой зале и с изумлением смотрели, как из щели, зиявшей в своде, быстро спускалась толстая веревка. А чьи это головы видны там наверху? Неужели это Большой Ветер и Бак из селения мыонгов? Откуда и как они попали сюда, кто подсказал им путь для спасения осажденных?
Всё это выяснилось позднее, когда люди и корзины с рисом были вытянуты наверх.
Горная тропа, по которой Бак повел спасенных им людей, вилась вдоль крутого откоса и выходила к озеру Черного Дракона. Каждый шаг здесь требовал особой осторожности. Ванг торопил своих спутников. Кто знает, не обнаружили ли уже враги, что он с людьми тайком покинул пещеру!
Близился рассвет. Это чувствовалось по тому, как все больше светлело на востоке небо, меркли звезды, яснее проступали очертания скал.
Мысленно представив себе то, что сейчас, возможно, происходит у подножия Тигровой горы, Ванг не мог не усмехнуться.
Вот отдохнувшие за ночь солдаты Менье, стреляя и крича, ринулись на приступ пещеры. Но почему из-за валунов никто не отвечает на их выстрелы? Враги ликуют. Как же они не догадались, что осажденные, все до единого, задохнулись в дыму. Сейчас они ворвутся в пещеру, где валяются ее мертвые защитники, и солдатам достанутся все корзины с рисом.
Интересно было бы посмотреть на их лица, искаженные бессильной яростью, когда они обнаружат, что пещера пуста. Пусть тогда попробуют найти горные тропы, ведущие к озеру Черного Дракона!
Пропустив вперед себя всех людей Ванга, Большой Be гор пошел позади отряда. Рядом с ним оказались оба Хоана. Охотник не был знаком со своими спутниками. Но, когда при свете луны разглядел их лица, он вздрогнул п побледнел. В широко раскрывшихся глазах его мелькнули страх и недоумение; от неожиданности он даже ненадолго остановился.
Это не укрылось от его спутников. Хоан-Рыбак, скользнув по нему быстрым, внимательным взглядом, спросил:
- Что с тобой, брат? Плохо стало?
- Очень устал, - опустив голову, глухо ответил охотник. - Мало спал и мало ел в последние дни.
- Скоро уже на месте будем, - произнес Хоан-Гончар, - вот и отдохнешь, брат.
Но не об отдыхе думал сейчас мыонг, не из-за усталости побледнело его лицо. Может быть, он ошибся, и человек, который сейчас участливо хлопает его по плечу, вовсе не тот, за кого принял его Большой Ветер с первого взгляда? Охотник снова кинул осторожный взгляд в сторону этого человека и встретился с его насторожившимися глазами. Да, это он. Большой Ветер не мог забыть его быстрые, колючие глаза.
Свыше восьми лет назад Большой Ветер обманом был завербован для работы на каучуковую плантацию неподалеку от Сайгона. Старшим надсмотрщиком на ней служил там жестокий и злой человек, по кличке Голубая Рысь. Люди говорили, что на его груди вытатуирована голубая рысь, вцепившаяся когтями в затылок человека. Мыонгу ни разу не пришлось увидеть этой татуировки, но за годы пребывания на плантации он убедился, что надсмотрщик достоин этой клички. Много, очень много загубленных жизней было на совести этого страшного человека! Достаточно было услышать ему от какого-либо рабочего плантации хотя бы слово робкого протеста против невыносимых условий жизни, как Голубая Рысь мог этого человека подвергнуть мучительным пыткам или даже пристрелить при всех. Впоследствии Голубая Рысь исчез с плантации. Говорили, что он служит тайным агентом во французской жандармерии… Если Большой Ветер не ошибся и рядом с ним теперь шагает Голубая Рысь, то как и зачем он мог оказаться среди людей, борющихся против французских захватчиков? Нет, ни на один из этих вопросов охотник не мог сейчас ответить. Скоро будет привал, и тогда он расскажет обо всем Вангу.
Когда мыонг с обоими Хоанами спустились с горы, солнце поднялось уже высоко. Вдали в лощине блестело широко раскинувшееся озеро Черного Дракона. Это был последний привал.
У костра, вокруг которого расположились люди, уже вкусно пахло вареным рисом. Увидев подошедшего к костру Большого Ветра, оживленный Ванг тут же усадил его рядом с собой и стал расспрашивать о подробностях последнего пребывания в джунглях. Устроились рядом и оба Хоана. Кто-то пододвинул охотнику чашку с рисом. Поев немного, Большой Ветер оглянулся, ища глазами Олененка. Но в это мгновение лицо его вдруг исказилось, на лбу выступил обильный пот и глаза помутнели. Чашка с едой выскользнула из рук, и охотник опрокинулся навзничь…
Люди испуганно бросились к нему. Было видно, что Большой Ветер силится что-то сказать, однако вместо слов сквозь посиневшие губы прорывался лишь хрип, а на их уголках запузырилась зеленоватая пена. Судороги начали сводить все тело мыонга, быстро стали холодеть руки и ноги.
Опустившийся на колени Ванг приподнял голову охотника и, тревожно заглядывая в лицо, спрашивал:
- Брат мой, брат мой, что с тобой?…
И вдруг до всех явственно донеслись слова умирающего:
- Голубая Рысь, Голубая Рысь здесь…
- Где, какая рысь, брат? - еще ниже наклонился к нему Ванг.
Опустился на колени и Олененок. Губы его дрожали. Он растерянно и с надеждой заглядывал в лица окружающих, ожидая, что вот-вот кто-то из них спасет этого дорогого ему человека.
Помутневшие глаза охотника настойчиво искали кого-то, он силился поднять руку.
- Убейте!… Голубую Рысь… Скорее убейте!
Это были его последние слова.
На лицах людей застыло выражение недоумения и печали. Только что совершенно здоровый человек сидел среди них, разговаривал, улыбался, и вдруг быстрая загадочная смерть порвала нить, связывавшую его с жизнью. Что виною этому?
- Большой Ветер чем-то отравился, - глухо произнес Ванг.
- Что ты, брат! - удивленно развел руками Фам. - Ведь он ел сейчас то же, что и все. Где его чашка?
Кто-то подал ему чашку с рисом, только что оброненную Большим Ветром. Фам хотел уже схватить из нее пальцами щепотку риса, но Ванг резко остановил его:
- Не смей!
Отобрав у Фама чашку, он внимательно в упор стал всматриваться в лица своих товарищей.
- Кто сидел рядом с Большим Ветром? - тихо спросил Ванг.
- Я сидел, - сказал Фам.
- Нет, ты подсел позже, когда Большой Ветер уже ел. А кто был возле него до тебя?
Наступило недолгое молчание.
- Постойте… - проговорил Фам. - Ведь рядом с Большим Ветром, кажется, ел рис и Хоан-Гончар. Так ведь?
Люди в упор взглянули на Хоана-Гончара. Он хотел что-то сказать, но Хоан-Рыбак вдруг резко повернул к нему хмурое лицо и схватил его за ворот куртки.
- Признавайся, негодяй! - пронзительно воскликнул он. - Ведь это ты отравил нашего товарища?
Побледневший Хоан-Гончар в страхе попятился от него:
- Что ты, брат! Как ты мог даже подумать такое?
- Как я мог подумать? Я давно уже приглядываюсь к тебе, предатель. Кто же еще это сделал, если не ты? Теперь-то мне ясно, почему ты предлагал оставить нашим врагам рис. Чего глядеть на него! Убить нужно собаку!
И Хоан-Рыбак выхватил из-за пояса пистолет.
Если бы Фам опоздал хоть на мгновение, Хоан-Рыбак выстрелил бы в Хоана-Гончара. Но Фам успел отвести его руку и отобрал пистолет:
- Не торопись!…
Хоан-Гончар наконец пришел в себя.
- Разве, - пожал он плечами, - из того, что я сидел неподалеку от человека, следует, что я отравил его?
В это время позади раздался звонкий голос Гуна:
- Возле Большого Ветра ведь сидел и Хоан-Рыбак!
Люди расступились, взглянув па стоявшего мальчика.
- Что ты, Гун! - сказал Хоан-Рыбак. - Ведь я ел свой рис рядом с тобой!
- Верно, рядом, - подтвердил Гун. - Но до этого ты недолго посидел и рядом с Большим Ветром. Помню даже, как ты посолил свой и его рис.
- Посолил? - сразу насторожился Ванг. Он в упор взглянул на Хоана-Рыбака и тихо спросил: - Чем ты солил рис?
Хоан-Рыбак недоуменно развел руками и обратился к столпившимся вокруг товарищам:
- Кто же не знает, что я люблю густо посоленную пищу! А солонка моя - вот она!
И Хоан-Рыбак вытащил из кармана свою деревянную шестигранную коробочку и протянул ее Вангу.
- Хок, принеси-ка немного риса… - попросил Ванг.
Ванг чуть посолил рис из солонки и предложил Хоану-Рыбаку отведать. Тот с готовностью съел и рассмеялся:
- Напрасно ты. Ванг, меня подозреваешь!
Но Ванг молчал, сосредоточенно разглядывая коробочку. Вдруг пальцы его, ощупывая деревянное кольцо, охватывающее коробочку посередине, сдвинули его, донышко отошло, и на руку Ванга высыпалось несколько крошечных желтоватых крупинок.
- Это тоже соль? - спросил он Хоана-Рыбака, наступая на него.
- Что ты, что ты! - пятился тот.
- Так, значит, это тоже твое? - Ванг протянул Хоану-Рыбаку портсигар, найденный на берегу.
Хоан-Рыбак не ответил, а резким ударом внезапно опрокинул стоявшего сбоку Гуна и бросился бежать к густым зарослям. Но выстрел Фама не позволил ему уйти далеко. Когда подбежавшие к предателю люди повернули его на спину, он был уже мертв. Ванг расстегнул куртку, чтобы осмотреть карманы предателя, и тогда все увидели на груди убитого голубую татуировку - рысь, впившуюся когтями в затылок упавшего человека. …В глубоком молчании люди постояли у могилы Большого Ветра, а затем заторопились навстречу поднимающимся из-за деревьев струйкам дыма от очагов партизанской базы.
ОЗЕРО ЧЕРНОГО ДРАКОНА
Трудно было сказать, сколько времени Менье и Чинь Данг блуждали по джунглям - неделю, две, а может быть, несколько месяцев… Разве при этом вечнозеленом сумраке и колеблющемся тумане можно вести счет времени? К тому же ежечасная борьба за существование вытеснила из их жизни все интересы и даже воспоминания. Донг-Тоа, деревня мыонгов, разгром их отряда - все это казалось очень далеким, почти не существующим.
Особенно тяжело было Менье, которого обессилила тропическая лихорадка. По утрам, просыпаясь, Менье со страхом ждал приближения полуденных часов. Вместе с ними подползал приступ лихорадки с бредом.
После неудачного штурма пещеры на склоне Тигровой горы Менье и Чинь Данг бросили на произвол судьбы остатки своего отряда и, захватив мешок с провизией, скрылись в джунглях. Француз и баодаевец пошли на северо-запад в обход Тигровой горы: Чинь Данг уверял, что таким путем они обязательно выйдут к Обезьяньей реке, которая выведет их из джунглей. Но Менье и Чинь Данг вскоре наткнулись на непроходимые болота. Чтобы обойти их, они вынуждены были взять много западнее. Шли очень долго, а Обезьяньей реки всё не было. Тогда ими начало овладевать отчаяние. Стоит ли говорить, что пройденный в течение дня путь исчислялся не километрами, а метрами: ведь они шли не по дороге или тропе, а продирались сквозь чащу, имея ориентиром лишь изредка проглядывающее солнце. Оба обессилели от голода, так как добыча нелегко давалась в руки. К тому же у них остались считанные патроны.
Теперь Чинь Данг и Менье не брезговали ничем, даже мясом ящерицы. А тут еще к Менье подкрался страшный враг - тропическая лихорадка. Из-за нее они вынуждены были теперь все чаще останавливаться. В полуденные часы француза начинал бить озноб, несмотря на то, что было жарко и душно.
Чинь Данг вначале довольно безучастно относился к этому. Когда у Менье пачинался приступ, он усаживался спиной к нему и покуривал свою трубку. Но приступы участились, и Чинь Данг становился все раздражительнее.
- Этак мы никогда не выберемся из проклятого леса! Ночью мы спим, а днем на месте трясемся…
Оставшись в джунглях вдвоем с французом, баодаевец обнаглел. Таких слов он не посмел бы раньше сказать майору. Менье далее пожалел, что бросил своих солдат. Будь все по-старому, он за такие слова пристрелил бы этого желтокожего. Но теперь все чаще приходилось ему пропускать мимо ушей колкости и ядовитые замечания Чинь Данга.
Началось все как будто с пустяков. На другой день после их бегства Чинь Данг, видя, что Менье закуривает сигарету, резко вскочил и произнес:
- Вот что, господин Менье, если вы собираетесь оставаться со мной, то с этой минуты предлагаю все наши запасы расходовать по обоюдному согласию. Вряд ли мы встретим в этом лесу харчевню… Поэтому дайте сюда сигареты и спички!
Француз вначале даже опешил от наглого тона баодаевца, еще вчера боявшегося его взгляда.