- Вы будете стрелять не пулями, а латинскими цитатами, - сказал Генри, - но я замечаю, что нас уже подожгли. Дымом заволокло всю кухню.
- Минни! Милосердие небесное! Ты забыла вынуть пряники!..
Город Цинциннати стоит на реке Огайо, на той самой реке, которая отделяла свободные штаты от рабовладельческих. Но было бы ошибкой думать, что в свободных штатах жили только друзья негров. Цинциннати был наполнен негроловами, негроторговцами и просто ненавистниками негров. Последних было больше всего. Их можно было узнать в те времена (как и в наше время) по широкополым шляпам, рукам, заложенным в карманы, запаху виски, грубым физиономиям и свирепым глазам, в которых сквозила ненависть и зависть ко всему, что было выше их понимания. Они называли себя "свободными американцами", в отличие от просвещённых деятелей из северо-восточных штатов, которых они презрительно именовали шантрапой. В число таких деятелей входили и аболиционист-редактор Берни, и профессор Стоу, и его жена Гарриет, и её брат, священнослужитель Генри Бичер, и многие другие.
Через два дня после неудачной попытки приготовить печенье в комнату Хэтти вошёл преподобный Генри Бичер и тщательно запер за собой дверь.
- Что случилось, Генри? - спросила Хэтти, откладывая в сторону гусиное перо, которым она скрипела уже третий час по отличной бумаге.
- Ты уверена, что Минни не проболтается?
- Минни? Она нема как рыба, когда дело касается её родичей.
- Дело в том, что хулиганы с пристани уже кричат, что в доме Стоу скрывается беглая рабыня. Они даже знают её имя - Элиза. Та самая Элиза, которая месяц тому назад перебежала по льду через Огайо вместе со своим ребёнком. Я ведь предупреждал тебя, что эту женщину нельзя задерживать здесь ни на одни сутки.
- Я не могла её отправить, Генри. У ребёнка было крупозное воспаление лёгких. И, кроме того, негроторговец, который купил ребёнка, пошёл по ложному следу.
- Негроторговец-то ошибся, но у наших уличных бездельников лучший нюх, чем у его собак. Собирай её в путь, нынче вечером я её вывезу.
- Куда, Генри?
- К моему другу Ван-Зандту, в двенадцати милях от города.
- Генри, это очень опасно!
- Ещё опаснее оставлять её здесь.
- Но ты поедешь… без оружия?
- О нет, Хэтти, этого я не могу обещать. Не смотри на меня так укоризненно! В Америке и духовным лицам иногда приходится держать пистолет за пазухой. Итак…
Элиза и её сын Гарри попали под гостеприимную кровлю профессора Стоу при исключительных обстоятельствах. В марте месяце Элиза вошла в кухню с ребёнком на руках, в обледенелом платье, почти босая, спросила: "Нельзя ли здесь погреться?" - и упала в обморок. Минни в ужасе бросилась за хозяйкой. Вслед за миссис Бичер-Стоу пришёл и профессор.
- Любопытно, кто она такая, - сказал он.
- Вот отойдёт немножко, тогда всё узнаем.
- Гм, послушай, Хэтти, отдай ей, пожалуй, плащ, которым я прикрываюсь после обеда… он ей пригодится. Гм… нет сомнений, что она рабыня… бедняжка!
- Рабыня! - проговорила Хэтти, приложив руку ко лбу. - О боже мой, мне кажется, что я её видела… да, три года тому назад, на плантации… Она держала зонтик своей госпожи… сейчас её и узнать нельзя!
- Мамочка бежала через Огайо, - пролепетал мальчик.
- Через Огайо? - строго переспросил профессор. - На Огайо ледоход!
- Да, сэр. Она бежала по льду. Ох, как страшно! Льдины так противно скрипят… Но мамочка хорошо прыгает…
- Зачем же она бежала, Гарри? - спросила Хэтти.
- За нами гнались с собаками, мэм.
- Почему твоя мама решила бежать с плантации?
- Меня продали, мэм.
Профессор Стоу устремил такой сверлящий взгляд на жену, что Хэтти невольно съёжилась.
- Я не понимаю, дорогая, - сказал профессор, - почему мы держим этих людей на кухне? Распорядись, чтоб эту несчастную уложили в кровать в твоей спальне, а мальчика накормили… да и обоим измерили температуру.
- За ними гонятся, - сказала Хэтти.
- Я хотел бы посмотреть на человека, который осмелится переступить порог дома Стоу без моего разрешения! Как говорили древние римляне: "Эст модус ин ребус!", то есть: "Всему есть граница!"
Профессор Стоу был большим знатоком древностей, и в особенности римских, греческих и арабских. Как человек, он ненавидел рабство и всё, что с ним связано. Как учёный, он считал, что насилие не есть способ решения споров, и сомневался, можно ли навязать южанам законы, которых они не хотят. Скрыть у себя чужую лошадь или чужую корову он не решился бы. Но здесь речь шла о человеке - и всё человеческое в профессоре Стоу возмутилось. Он отправился к мэру города и спросил, имеет ли право хозяин беглой рабыни требовать её возвращения на плантацию.
- Видите ли, почтеннейший сэр, - улыбаясь, сказал мэр, - по законам нашего штата, для этого требуется судебное решение. Но вы знаете, что такое суд? К вам придут ночью с шерифом и ордером на арест. Эту чёрную отведут к судье и дадут присягу, что она и есть сбежавшая частная собственность. Судья не станет заступаться за негритянку и выдаст её негроловам. Он всегда так делает.
- Отлично! - сказал профессор Стоу. - В таком случае, я запру дверь моего дома.
Профессор Стоу не открыл бы дверей даже самому губернатору штата, а не то что негроловам! К счастью, преследователи пошли ложным путём.
Но сейчас уже не негроловы, а граждане американского города Цинциннати (мы говорим, конечно, о плохих гражданах) угрожали аболиционистам, которые дают прибежище беглым неграм. Эти граждане скоплялись группками возле редакции газеты "Филантроп" и, сплёвывая табачной жвачкой, ругали черномазых, их друзей, жителей северо-восточных штатов, профессоров, приезжих, редакторов, католиков, трезвенников, квакеров, франтов, грамотных, проповедников, чистоплотных и так далее, и так далее. Затем кто-то бросил камень, другой - и долгим, мелодичным звоном зазвенели вылетающие из рам стёкла редакции. По улицам понёсся клич: "Долой аболиционистов!", и для начала был избит и брошен в реку старый негр, который шёл за водой к общественному колодцу. Потом пострадал бар, из которого вынесли на улицу и распили бесплатно спиртные напитки. Затем кто-то произнёс речь, призывая "свободных американцев" расправиться с "врагами штата".
Вечером, когда Генри Бичер пришёл за Элизой и мальчиком, в городе был полный беспорядок. Перепившиеся молодцы в широкополых шляпах плясали с факелами на главной улице. Редакция "Филантропа" горела. Негры и белые граждане (мы говорим здесь о хороших гражданах) сидели за запертыми воротами. Дом Берни был осаждён. Хозяин и его друзья занимали посты у окон и дверей с двустволками в руках.
- Генри, - сказала Хэтти дрожащим голосом, - что будет, если на вашу повозку нападут?
- Мы окажем сопротивление, - отвечал Генри.
- Генри! Ты духовное лицо!
- Мы уже говорили об этом, Хэтти, - нетерпеливо сказал Генри, - и я позвал моего друга кузнеца Мэ́тьюса. Он не священник и имеет право отстреливаться. Кроме того, он весит триста двадцать фунтов.
- Подождите! - раздался голос сверху. - Я еду с вами!
На - верхней площадке лестницы показался сам профессор, облачённый в длинное жёлтое дорожное пальто и высокие сапоги с отворотами. В протянутой руке он держал свечу.
- Профессор, - спокойно проговорил огромный бородатый Мэтьюс, - вы собираетесь взять с собой свечу в дорогу?
- Нет, - резко отвечал Стоу. - Но кое-что я взял с собой!
- Что именно?
- Сборник евангельских текстов и изречений!
Мэтьюс покачал головой.
- Друг мой, - робко сказала Хэтти, - не лучше ли тебе остаться дома?
- Я еду! - воинственно сказал профессор. - А так как этому дому угрожает опасность, то я просил моих друзей явиться сюда, чтобы защитить очаг американского гражданина и благочестивого христианина от насильников и исчадий порока!
Повозка затряслась по булыжной мостовой. Несколько молодых людей, дежуривших у соседнего кабака с дубинами в руках, бросились наперерез экипажу.
- Гони! - крикнул Генри кучеру. - Не позволяй им подходить к лошадям!
Хлопнул бич, и лошади понеслись вскачь. Один из молодых людей упал, остальные подняли истошный крик.
- Удирают!
- Держи аболиционистов!
- Украли черномазую!
Толпа преследователей всё увеличивалась. Вдали зловеще плясали чадящие огоньки факелов. При выезде из города дорогу едущим преградила целая толпа с ломами, кирками и досками. Полетели камни.
- Господа! - угрожающе протрубил Мэтьюс, приподнимаясь на козлах. - Того, кто желает иметь дело со мной, прошу подойти поближе.
Никто не подошёл. Гораздо удобнее бросать камни из-за спины соседа, чем сражаться с великаном.
- Поезжайте через дома и дворы, - крикнул кто-то в толпе, - а по улицам мы вас не пустим!
Тут в дело неожиданно вмешался профессор. Он высунулся из-под крытого верха повозки, держа в одной руке сборник евангельских текстов, а в другой огромный морской пистолет.
- В священном писании сказано: "Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе"! - сказал он спокойно. - Если вы, грешники, пьяницы, воры и лихоимцы, отказались от этой книги, то горе вам! Мой пистолет может выстрелить неоднократно, и не я нажму на спусковой крючок, а провидение. Эй, возница, трогай, и да свершится то, что предписано силами небесными!
Не все поняли эту витиеватую речь, но пистолет, подкреплённый дулом дробовика Мэтьюса, произвёл внушительное впечатление. В те времена американские погромщики были плохо вооружены. Толпа сразу поредела, и повозка проехала. К чести профессора Стоу следует сказать, что его пистолет не только не был заряжён, но стрелять из него нельзя было, потому что в нём не было спускового крючка.
Что касается до сборника евангельских изречений, то и тут следует отметить, что по рассеянности профессор взял вместо него арабскую грамматику.
Теперь огоньки факелов плясали уже позади повозки. Оттуда доносились крики, похожие на волчий вой.
Затем зашумел дождь. Поля и рощи вокруг Цинциннати заволокло густой сеткой ливня. Факелы погасли, бушующие толпы рассеялись по барам и притонам. Мэтьюс ворча зажёг фонарь, и повозка заколыхалась по размытой дороге, среди мрака и жидкой глины, похожей на клей.
Элиза молча сидела между профессором и Генри Бичером, прижимая к себе ребёнка. Толчки и рывки повозки на рытвинах и ухабах словно и не доходили до неё. Она только слегка застонала, когда коляска встала дыбом и путешественники свалились в угол, тщетно барахтаясь и ловя руками воздух. Когда наконец наступило сравнительное спокойствие, под крытый верх просунулась борода Мэтьюса.
- Сейчас поедем бродом, - сказал он.
- Лосиный ручей? - спросил Генри.
Мэтьюс утвердительно кивнул бородой.
- Вы знаете, как ехать?
- Да, сэр. В середине переправы поворот налево, потом прямо.
- Элиза, - сказал Генри, - подберите ноги. Поставьте их на сиденье. Профессор, прошу вас упереть ноги в козлы, да повыше.
- Зачем эти сложности? - проворчал Стоу.
- Вода может просочиться в коляску. Этот ручей после дождя превращается в заправскую реку.
Генри оказался прав. Струйки побежали через дно экипажа, потом вода поднялась выше. Элиза беспомощно встала на сиденье. Профессор попытался сделать то же самое, но оступился и оказался по колени в воде. Коляска остановилась. Послышалась ругань кучера.
- Мы застряли в песке, сэр, - раздался голос Мэтьюса.
- Песок ведь это не глина! - раздражённо ответил Генри.
- Правые колёса сильно увязли.
- Я надеюсь, Мэтьюс, вы не потребуете, чтоб мы вышли в реку? - сказал профессор.
- Нет, профессор, кажется, лошади вытянут. Поддай бичом малый! Не жалей этих бездельников!
Коляска накренилась. Теперь Элиза с ребёнком висели на Генри Бичере, который сам повис, уцепившись за борт экипажа. О бедном профессоре лучше не говорить. Но мужественный Стоу жалел не столько себя, сколько арабскую грамматику, которую унесло течением.
Лошади напряглись изо всех сил. Рывки следовали один за другим.
- Господи! - прошептала Элиза. - Неужели нам суждено утонуть в ручье после того, как я перебежала реку в ледоход?
- Нет, нет, Элиза, - громко ответил профессор, - бог этого не допустит! Древние римляне говорили в таких случаях: "Через тернии лежит путь к звёздам". И, кроме того, лошади у нас лучшие во всём штате.
Последнее замечание профессора было близко к действительности. Лошади дружно взяли с места, коляска страшно накренилась сначала в одну, потом в другую сторону и двинулась вперёд. Вода исчезла из экипажа и теперь шумела возле колёс. Копыта лошадей гулко шлёпали по гальке.
- Мы на камнях возле берега, - сказал Генри.
- Совершенно верно, - подтвердил спереди Мэтьюс, - я вижу отметину в том месте, где дорога выходит на сушу. Ну-ка, ещё немного, лошадки! Сейчас мы дадим вам отдохнуть!
Около полуночи путешественники увидели в стороне от дороги светлый квадратик окна фермы. Видимо, во владениях Ван-Зандта ещё не все легли спать.
- Слава богу! - сказал профессор. - Как говорится в "Энеиде": "Вот уже вдали Тенедо́с, знаменитейший остров!.."
Повозка въехала во двор под неумолчный басовый лай громадных псов. Несколько молодцов, ростом и сложением напоминавших сказочных великанов, подошли к повозке с фонарями и ружьями в руках.
- Принимайте товар, детки, - сказал Мэтьюс. - А где Ван-Зандт?
- Здесь! - откликнулся из темноты голос, похожий на пушечный выстрел.
- Джон, - сказал Генри Бичер, - можете вы взять под свою защиту несчастную женщину с ребёнком, которая спасается от погони?
- Не откажусь! - громогласно ответил Джон.
- Я так и думал, - сказал Генри.
- Пусть кто-нибудь сюда сунется, - грохотал дюжий голландец, - мы им покажем, где раки зимуют! Ха-ха-ха! Майкл, где ты?
- Здесь, папа!
Голос сына был ничем не слабее голоса отца.
- На заре поедешь с товаром дальше.
- Куда отправляется товар, папа?
- В Канаду, сыночек, - благодушно ответил Ван-Зандт. - Скажите, профессор, как вам удалось переправиться ночью через Лосиный ручей?
- С божьей помощью, - ответил профессор, - а также благодаря собственной ловкости.
- Поразительно! На прошлой неделе там утонула целая семья - муж, жена и пятеро детей… Да что вы стоите, медвежата? Скажите женщинам, чтобы профессору дали кружку чёрного кофе с ромом…
- Кофе с молоком, пожалуйста, - сказал Стоу.
- Слушаю, профессор. Остальным пиво.
Когда профессор и Генри Бичер вернулись домой на следующий день, они нашли во дворе Западного Колледжа местного шерифа с помощником.
- Извините, профессор, - сказал шериф, - до меня дошли слухи, что вы скрываете у себя беглых рабов, и я вынужден был произвести обыск по всей форме.
- Нашли? - спросил Генри.
- Никого нет. К сожалению, миссис не допустила меня в одно помещение…
- В свою спальню? - спросил профессор.
- Нет, в кухню. Миссис уверяет, что занята работой и просила прийти попозже. Мне трудно убедить миссис, что шериф не может откладывать обыск. Тем более, что в городе, как вы знаете, неспокойно.
Профессор большими шагами направился к кухне и постучал.
- Друг мой, - сказал он, - я надеюсь, что мы можем показать шерифу, как ты изготовляешь печенье. Как говорили в древности, "суровый закон, но закон".
Дверь открылась, и прибывшие увидели Минни, которая угрожающе держала в руках кочергу. Вдали, за столом, при оплывшей свече сидела миссис Бичер-Стоу и скрипела пером бумаге.
- Простите меня, господа, - произнесла она слабо, - но я всю ночь писала роман. Что-нибудь случилось?
На этом мы оставим маленькую Хэтти Бичер. Без сомнения, мы ещё встретимся с ней на страницах этой книги.
Рассказ ловкого Билли
Как хотите, ребята, а этот долговязый Эйб Линкольн был престранный парень!
Были у нас в местечке Нью-Сэ́лем всякие молодцы: был, например, Джек Армстронг, известный драчун. Он засел со своей бандой в бакалейной лавке Билла Кле́ри, что за рощей, где они пили виски и дурачились. Многие жители Нью-Сэлема боялись проходить мимо лавки Клери. Но Эйб шёл через рощу, посвистывая. Он нисколько не боялся этих нахалов. Надо вам сказать, что Эйб был одним из самых сильных парней во всём графстве. Он только с виду был тощий, а на деле любого из компании Армстронга мог поднять одной рукой и перебросить через забор.
Были и другие парни. Например, Джо Кэ́мрон, сын владельца лесопилки. Тот носил ярко начищенные башмаки и крахмальный воротничок, и не было воскресного дня, чтоб его не видели в церкви с библией в руках. Был он красноречив и говорил не хуже, чем известный оратор Генри Клэй, и на всякий вопрос у него был готов ответ. Спросишь у него, бывало, видел ли он железную дорогу. Он и скажет: "Не только видел, любезный, но проехал целых десять миль на паровозе, который назывался "Метеор"!" - "А что будет с этим "Метеором", если ему на рельсах попадётся корова?" Джо посмотрит на тебя важно и процедит сквозь зубы: "Я думаю, сэр, что это будет очень плохо для коровы!"
Эйб, конечно, железной дороги никогда в жизни не видал, как и все мы, но с Джо Кэмроном нисколько не церемонился. Однажды, когда Джо уж очень разошёлся со своей образованностью, Эйб подошёл к нему, заложив руки в карманы, и сказал самым простецким голосом:
- У меня был один знакомый негр, не то чтоб большой умница, но так, толковый чёрный. Так вот, Джо, спрашиваю я у него: "Сидели на заборе три голубя. Я выстрелил из ружья и убил одного, сколько осталось?" Как ты думаешь, что он мне ответил?
- Не знаю, что ответил твой черномазый, - презрительно сказал Джо Кэмрон, - а только любой грамотный человек скажет тебе, любезный, что три минус один будет два.
- Ох, нет, - сказал Эйб, - негр ответил мне так: "Ни одного не осталось, масса, потому что двое улетели, как только вы выстрелили".
И что бы вы думали? Эйб даже не дождался, когда мы кончим гоготать, - повернулся и пошёл, не вынимая рук из карманов. Он всегда так - отрежет и уйдёт как ни в чём не бывало.
Не думайте, что Эйб в то время был мальчишка вроде нас. Ему было уже двадцать три года, он успел побывать на войне и имел звание капитана.
Это был поход против индейцев, которые тогда вступили "на тропу войны" под начальством своего вождя Чёрного Ястреба. Этот Ястреб говорил, что племенам индейцев вовсе туго приходится, потому что их сначала прогнали за Миссисипи, а теперь и оттуда гонят. Он поднял свой народ на войну против белых, чтоб вернуть индейские земли в штате Иллинойс.