* * *
Новый год встретили спокойно. Даже радостно.
Ну а потом началось. Про события в Вильнюсе и Риге никто уж и не говорит. Своих хватало.
Климову командировали в Питер с официальным письмом к какому-то молодому, лет сорока, но уже великому тамошнему химику, членкору, без пяти минут академику, создавшему беспрецедентный международный научный центр. Информацию эту выудил где-то Чернухин, за долгую свою редакторскую жизнь научившийся разбираться во многом, в том числе и в химии. А тут показалось Иван Иванычу, что это свой человек. Гээсэмовцем, может, и не станет, все-таки слишком занятой, а вот членом Фонда стать просто обязан. Такие-то люди и формируют его. В общем, Климова поехала.
И она ещё не вернулась, когда Давид, случайно поинтересовавшись у Гели, как же фамилия того химика, в ответ услышат:
- Этого питерского академика-то? Борис Шумахер его зовут. В газетах не читал разве? Про него уже пишут…
Шумахер без шумах. Борис.
Мы же все-таки не в Германии, у нас это фамилия редкая, и Давид почувствовал, как ещё один предохранитель сгорел у него в голове.
* * *
Вернулась Климова, и все самые худшие подозрения подтвердились.
Ну, во-первых, ездила она зря, Шумахер, сославшись на занятость, отказался от сотрудничества вообще. Это для всех.
А для Давида персонально - другая, особая информация:
- Шумахер - Посвященный. Он хорошо знает Владыку. Общается с ним сейчас. Знает Владык в других странах, так как много ездил по миру на свои конференции. Шумахер знает больше, чем Бергман, знает про тебя, про меня. Он, например, рассказал мне, кто нас посвятил.
- И про меня? - с тревожным любопытством спросил Давид.
- Ну конечно, я же говорю, он все знает. Тебя посвятил…
Давид задержал дыхание.
- …какой-то Веня Прохоров. Правильно?
- Правильно, - сказал Давид, шумно выдохнув. - Откуда она знает про Веню? Рассказывал он ей или не рассказывал? Рассказывал или нет? Черт! Он не мог вспомнить.
- Так ты слушай главное, что сказал Борис. Слушай и запоминай. Цитирую дословно: "Вы что там у себя в Москве, с ума посходили - работать в такой организации?! Она же засвеченная со дня образования! Может, она просто провокаторская - ваша "Группа спасения мира". Ведь там же гэбист на гэбисте!" Вот так. И он советовал нам с тобой, если хотим, переезжать к нему в Питер. Только не сразу. Сначала надо просто уволиться и уйти на дно. Отсидеться где-нибудь в деревне. Ты понял меня?
- Я тебя понял. Я должен подумать. С Гелей посоветоваться.
- А вот с Гелей советоваться он как раз и не велел.
- Это ещё почему? - вскинулся Давид.
- Потому что Геля твой - не Посвященный. Я же ещё тогда говорила.
- Врешь ты все! - закричал Давид.
В этот момент он окончательно понял, что она действительно врет, и возможно, все, от начала до конца. Ведь ключевая фраза где была? "Нам с тобой надо уволиться и уйти на дно". Нам с тобой Права Маринка, ради этого "нам с тобой" она ещё и не такое придумает. А ты туда же, Шумахер без шумах, про Веню Прохорова знает!.. Про Анну знает он? Ни фига! И на Гелю черт-те что плетет. Никакой это не Шумахер! К черту! Домой! И с Маринкой водку пить!
Климова плакала. Плакала громко, навзрыд Они сидели в его директорском кабинете, и Давид, помнится, ещё подумал напоследок: "Вот дура. Нашла где вселенские тайны выкладывать. Если за нами и её разлюбезным Шумахером охотится КГБ, в этом кабинете наверняка полно жуков. Кстати, вот и ещё одно доказательство её вранья. Еще одно".
* * *
В конце января Климова уволилась по собственному желанию. Из-за КГБ? Да нет, конечно, просто из-за Давида. Но Маревич все-таки решил зайти к Вергилию, поговорить тет-а-тет. Выбрал момент, сказал:
- Гель, нехорошо это, что Алка увольняется.
- Сам знаю, но у неё там семейные обстоятельства, с матерью что-то, мне даже вникать неудобно.
- Ничего у неё не с матерью, - сказал Давид. - Все это из-за меня. Неразделенная любовь.
- Шутишь, - не поверил Наст.
- Какие уж там шутки, когда она Посвященная, и я Посвященный. И какая сволочь придумала послать её в Питер к этому Шумахеру?
- При чем здесь?! - Геля даже сигарету уронил.
- А при том! Она уверяет, что Шумахер - тоже Посвященный. Ты-то хоть знаешь, так это или нет?
- Я? Подожди минуточку.
Геля снял трубку, набрал номер и чуть было не начал разговаривать с несуществующим абонентом. Да вовремя сообразил, что Давида на такой чепухе не проведешь. Тем более что в кабинете было тихо и длинные гудки хоть и еле-еле, а слышались.
- Извини, Дейв, мне надо очень срочно уехать, Позвони мне вечером домой.
Он демонстративно затушил в пепельнице только что закуренную сигарету и поднялся.
- Но это очень важный разговор!! - закричал Давид. - Ответь мне хоть что-нибудь!!
Он кричал, потому что было страшно, И Геля остановился в дверях на секунду, сморщился, словно от боли, и повторил:
- Извини, Дейв.
* * *
Вечером у Вергилия, разумеется, был отключен телефон. А на следующий день он не вышел на работу. Кто-то из ребят дозвонился. Кажется, уже традиционно это сумел сделать Шварцман.
- Вергилий Терентьевич заболел, - официально доложил он всем заинтересованным лицам.
И болел Вергилий Терентьевич долго, даже дольше, чем в прошлый раз. А ехать к нему на Звездный Давид передумал. Все. Это у него уже пройденный этап. С алкоголиками всегда тяжело, будь они хоть начальники, хоть гении, хоть Посвященные. Тяжело
* * *
Кажется, на второй день после ухода из ГСМ Климовой его вызвал к себе Девэр. Он занимал Гелино место за столом генерального директора и председателя Высшего Совета по достоинству, но выглядел очень смешно: маленький, сухонький, бородатый и лохматый, как гном, - в помпезном, высоченном, поистине императорском кресле Наста. Очевидно, чтобы хоть слегка разрушить эту карикатурную композицию, по обе руки от Гастона, придвинув стулья, сидели Попов и Шварцман.
- Садитесь, Давид, - предложил Гастон и глубокомысленно замолчал. - Ну и что мы будем делать, господа? - вопросил он после паузы, ни к кому конкретно не обращаясь. - Будем ждать, пока некогда очень дружный коллектив развалится полностью?
Вопрос был явно риторический, и тогда решил вступить Ян. Не от имени руководства - он уже с лета не начальник, - а так, от имени общественности. Ян достал фантастического вида и, очевидно, запредельной цены цилиндрическую пластмассовую пачку (или коробку?) сигарет "Джон Плейер Спешиал" и закурил.
- Дейв, мы тебя пригласили, чтобы поговорить вот о чем. В твоей финансовой компании образовался за последнее время этакий нездоровый климат.
Слово "климат" Ян произнес нарочито с ударением на последний слог. Многие образованные люди, особенно те, что близки к литературным кругам, любят коверкать слова или произносить их заведомо неправильно. Давид и сам иногда так делал. Но в серьезном и нервном разговоре, какой происходил сейчас, это ужасно раздражало.
- Понимаешь, Давид, - продолжал Попов. - Девушки на тебя жалуются. Приходят ко мне плакаться в жилетку. Нельзя же так, в самом деле.
Давид представил себе крупную, фигуристую, всегда жизнерадостную Олесю и как она размазывает по пухлым розовым щекам тушь, а потом утыкается шмыгающим носом в жилетку Яна Попова, на полголовы ниже её ростом. Он чуть не рассмеялся и решил продолжить ряд своих фантазий, но Ян опередил его:
- Надеюсь, ты понимаешь, Дейв, что Климова уволилась из-за тебя?
- Это что, Геля вам сказал? - не удержался Давид.
- Да при чем здесь Геля! Оставь Гелю в покое, - рассердился Ян и чуть не добавил в духе официальной версии для прессы и народа: "Геля серьезно болен". - Вот, смотри. Мы обязаны что-то делать с этим. Как-то реагировать должны.
И Попов протянул ему лист бумаги, щедро исписанный знакомым мелким почерком.
Мерзкая эта бумажка называлась так: "Приложение к заявлению об уходе". И представляла собой длинный, обстоятельный рассказ о том, какой нехороший человек Давид Маревич. Помимо чисто эмоциональных оценок, там содержались факты, как-то: товарищ Маревич, оказывается, занимался сексом в извращенных формах с сотрудницами фирмы прямо в своем кабинете и в рабочее время; товарищ Маревич также собирал с сотрудников деньги на обеды и часть из них тратил в личных целях, например, на коньяк, который выпивал регулярно; а ещё товарищ Маревич при девушках говорил грубые слова, курил в неразрешенных местах и позволял себе высказывать в адрес начальства, в частности товарища Девэра, замечания оскорбительного характера.
В общем, все остальное - это были уже семечки, а с Девэром Аллочка вообще промахнулась - не реагирует он на такие "сигналы", Давид точно знал. В сущности, самым неприятным оказалось это чертово обвинение в воровстве. А всего хуже - он сразу-то и не заметил! - всего хуже было, что под "приложением к заявлению" стояла не одна, а две фамилии. Рукою Илоны сделана была маленькая приписка: "Ознакомившись с заявлением т. Климовой, не могу не поддержать её, так как многие из описываемых фактов готова подтвердить как свидетель, а об остальных смею догадываться".
Матерь Божья! Эту-то корову когда надо было трахать? Она вроде и не просила.
Молодая, лет двадцати пяти, но толстая и обрюзгшая какая-то, при этом мнящая о себе, кокетливая и паталогически обидчивая, Илона Ручинская с самого начала была не слишком симпатична Давиду. Очевидно, женщины тоньше мужчин чувствуют это, антипатия быстро стала взаимной и постепенно усиливалась. По фирме ходили неизвестно кем распускаемые слухи, будто Илона выдающаяся минетчица. Поэтому Давид иногда приглядывался повнимательнее к её пухлым губкам и мысленно задавал себе вопрос. Удивительно! Казалось бы, какая разница, с кем предаваться такому милому занятию - это ж вам все-таки не в объятия падать, - и тем не менее с ней, с Иловой, не хотелось. Вот, выясняется почему: предвидел незаслуженный гнусный выпад. Или наоборот: если девушка способна читать мысли, ну хотя бы ощущения, ей было с чего озвереть. Вообще во всей полноте сексуальная жизнь Илоны считалась загадкой, но одна её часть была у всех на виду: юную минетчицу нашел для себя ветеран-правозащитник Лазарь Ефимович, старше её едва ли не втрое. За него, конечно, все радовались: во, мол, старик, дает, ни тюрьмы, ни лагеря не сломили, да, были люди в наше время, и даже мягко подшучивали, дескать, юная добрая самаритянка занимается регулярно "воскрешением Лазаря". Но вот зачем самой Илоне нужно было такое "воскрешение", оставалось не понятно. Ведь не за деньги же, в самом деле, она работала.
И вот теперь эта самая сотрудница Маревича госпожа Ручинская решила выступить в роли блюстительницы нравов. Впору было захохотать, но на это у Давида пороху не хватило. А жаль. Каб не Геля со своими запоями, каб не Посвященные эти, каб не страх перед КГБ…
- Вы ознакомились, Давид? Он кивнул. И председательствующий Гастон продолжил:
- Мы же все интеллигентные люди. (Вспомнил! Слава Богу.) Мы не станем разбирать по пунктам всю эту гадость. (А здря, батенька, здря! Там архиинтересные пунктики попадаются!) Давайте просто сделаем какой-то вывод. (Ты смотри, зараза, даже не дает последнего слова подсудимому. Что ж, я его сам возьму.) Есть предложения?
- Гастон, вы с ума сошли! Это же все вранье, ребята! Вы что?!
- Без эмоций, Давид, без эмоций. Конечно, вранье, - легко согласился Гастон, - но ведь нет дыма без огня. Ян правильно сказал об общей нездоровой обстановке.
- Ну так я и предложение выдвину, - поднялся зачем-то Ян. - Думаю, надо подыскивать новую кандидатуру на директорский пост. Это, братцы мои, объективная реальность. Не обижайся, Дейв, ты хороший парень, будешь с нами работать, просто эта должность не для тебя.
- По-моему, ты торопишься, Ян. Давайте будем считать, что достаточно этого разговора, а дальше, как говорится, поживем - увидим.
- Э, да я действительно тороплюсь, - скаламбурил Ян, уходя от дальнейшего обсуждения и, глянув на часы, вылетел из кабинета.
- Не берите в голову, Давид. Ян сегодня не в духе. Но работа с людьми - это действительно самая сложная работа. Так что вц просто подумайте сами, хотите ли вы её продолжать. Если нет, мы найдем вам другую должность без понижения оклада. Обещаю. Да, и кстати, Юра, расскажи нашему юному другу о последнем коммерческом успехе фирмы.
А последний коммерческий успех оказался действительно немалый. Торговец от Бога, Шварцман сумел поменять два тиража популярных американских детективов на партию новых "Москвичей" - 2141 по свободно-рыночным, разумеется, ценам, с поправкой на различную степень дефицита того и другого товара, а великий Гроссберг при участии талантливой Олеся изящно оформил эту сделку юридически, так что родному государству почти ничего не досталось в виде налогов. Давид уже слышал что-то об этой давно замышлявшейся операции века, но теперь Гастон объявил, что и фамилия "Маревич" включена в список будущих автовладельцев.
Это называется "ложка меда в бочку дегтя". И на том спасибо, друзья. Спасибо, спасатели мира!
- Вот уж действительно пожар на складе ГСМ, - пробормотал Давид.
- Что вы говорите? - не расслышал Гастон.
- Да это я о своем, о девичьем.
Глава пятая. ОДИН НА ОДИН С КГБ
Последний муж Маринки был сценарист с телевидения, и напрочь она разругалась с ним, а не с режиссером, поэтому, когда начались съемки нового фильма по чьему-то совершенно другому сценарию, режиссер начал ей названивать и просить о помощи. Маринка ломалась, канючила какое-то время, мол, я теперь в солидной фирме работаю, однако её болезненная любовь к кинематографу победила и тем паче, что съемки шли по ночам, бессменный в течение многих лет ассистент Марина Ройфман снова включилась в творческий процесс без отрыва от "основной работы". Столь бешеный ритм заставил её резко сократить количество поглощаемых спиртных напитков, что радовало Давида, однако и на секс сил теперь оставалось немного, что его огорчало. Поэтому в итоге Маревич сумел, согласован вопрос с Юрой Шварцманом, вывести Марину из-под смертельного удара Гастона и договориться о работе на полставки.
Но в том январе съемки были как-то особенно интенсивны, Давид перестал видеть свою гражданскую жену по ночам и начал подозревать её любимого режиссера в коварных планах сделаться четвертым мужем. Самому Давиду такое ни в коем случае не грозило, и он пытался относиться к этому псевдоадюльтеру философски. Но все равно было грустно: вроде и не один, а вот поди ж ты, опять одинок.
В дверь позвонили. Десять вечера. Поздновато уже для незваных гостей.
- Кто там?
- Откройте, я из милиции.
В начале девяносто первого в ответ на такие просьбы иногда ещё открывали запросто. Но Давид на всякий случай глянул в глазок, благо есть. Человек не прятался. Пришел без формы, но в глазок совал какое-то удостоверение. Фиг прочтешь таким образом.
Открыл. Прочел. Спокойно, не торопясь. Человек в штатском никуда не спешил. Это и был человек в штатском. Майор Терехов, но не из милиции.
- Вы уж извините. Мы когда правду говорим, некоторые не открывают, думают, шутка. И в ответ шутят: мол, сейчас не тридцать седьмой, валите, мол, отсюда, КГБ скоро распустят. А нам, сами понимаете, обидно такое слушать. Ну а моя милиция меня бережет. Милицию народ любит, что бы там ни сочинял ваш брат журналист, каких бы там ни писали романов под названием "Мент поганый". Кредит доверия у милиции ещё очень высок. Распишитесь вот здесь, пожалуйста.
Длинную речь произнес товарищ в штатском. Для чего бы это? Ведь не для того же, чтобы Давид покрасивее расписался…
А расписаться пришлось за врученную повестку в аккуратно разлинованном журнале, и запомнилась поэтому фамилия предыдущего товарища по несчастью - некоего Фирсова Виктора Андреевича.
- Значит, мы вас ждем, Давид Юрьевич. В четверг вечером, после шести. А адрес там печатными буквами написан. До свидания.
- А все-таки, простите, чем обязан? - не удержался Давид от глупого вопроса уже вдогонку уходящему майору.
Терехов остановился и, обернувшись, с вежливой улыбкой сказал:
- В четверг вам все объяснят.