* * *
Детективный сюжет разворачивался всерьез, и Давид решил звонить в Ленинград из приемной Коровина, спросив разрешения у знакомой секретарши. Если тут и идет прослушка, так по другому ведомству - сразу не догадаются совместить, а если за ним следят непосредственно и непрерывно, тогда уже на все наплевать - звони хоть из дома - никуда не скроешься.
- Алло! Слушают вас, - откликнулся на том конце солидный баритон.
Очень хотелось для верности позвать к телефону Бориса, но что-то подсказало ему: не надо, не зови, это он и есть.
- Здравствуйте, с вами говорит Давид Маревич. В ответ - тишина, наполненная ровным дыханием, затем щелчок и металлический женский голос:
- Ждите ответа. Ждите ответа. Ждите ответа. Ждите…
Он положил трубку, сказал "спасибо" и ушел, не рискнув перезванивать. Что бы это значило?
Разгадка пришла скоро.
* * *
"Неделька", на которой майор Терехов ждал его к себе в гости с друзьями, подходила к концу. Надо было решаться
В городе установилась дикая, расслабляющая жара С каждым днем делалось душнее, и к пятнице все столбики московских термометров зашкалили среди дня за тридцать пять. Кончилось это, понятное дело, грозой. Но и ливень не принес прохлады Просто стало влажно, как где-нибудь в Батуми.
Давид сидел в шумной даже под вечер комнате торгово-коммерческой службы, изучал очередной пришедший факсом прайс-лист и вяло отвечал на телефонные звонки под стрекотание двух принтеров, в левое ухо - громче, в правое - тише, потому что стоит дальше. И тут для полного счастья зазвонил ещё и местный телефон.
- Давид Юрьевич, это Лариса, референт Коровина. Поднимитесь, пожалуйста, к нам, вас спрашивают из города по номеру Ромуальда Степановича.
- А это точно меня? - удивился Давид, чуя недоброе.
- Да, человек просил Давида Маревича.
* * *
- Здравствуйте, Давид. Вы на машине? - начал человек с места в карьер.
- Да. А что?
- Вас ждет один ваш деловой партнер из Ленинграда.
- Да, да!
Сердце забилось учащенно.
- Так вы сейчас выходите и поезжайте по бульварам в сторону Пушкинской, - объяснял человек. - На Страстном мы будем вас ждать, сразу за Екатерининской больницей. Представляете? Вот и славно. Какая у вас машина?
- Новый "Москвич", белый, сорок шесть пятнадцать.
- Я записал. Пожалуйста, поторопитесь, у него очень мало времени.
Вот теперь Давид понял, что не зря учил его Бергман всем азам диверсионно-разведывательной деятельности. Наконец-то и пригодилось.
Первым делом он ринулся в свой бывший кабинет к сейфу. Процесс передачи дел, конечно, затянулся, и ключ от внутреннего отделения все ещё был у него, а не у Димки, а вот от внешнего… Какая удача! Гастон, по-видимому, искал какой-то документ, нашел или нет, не ясно, но дверцу оставил открытой. А Дима болтал с незнакомой миловидной посетительницей и на телодвижения Давида внимания обращал мало.
Открыть дипломат, прижать к стене, дверцу несгораемого шкафа - пошире, теперь ключ, два поворота… вот он, на месте, все нормально, да ещё здесь и десятитысячная пачка казенных денег новехонькими бумажками по сто. Взять, что ли? Зачем? А, на всякий случай. Лишним не будет. А потом вернет. Дома есть, просто сегодня вряд ли придется попасть домой…
- Слышь, господин директор, извини, что отвлекаю, Шварцман ушел уже, так ты Гастону передай: я срочно уехал. Звонок был интересный - дело на сто лимонов.
Лимон - это было новое модное словечко, и в коммерческой службе любили щегольнуть им.
- Хорошо, - сказал Фейгин солидно, - поезжай.
Давид подумал мельком: "Забурел, уже забурел".
На Страстном, сразу за Екатерининской больницей, его прижал к обочине милицейский желто-синий "козел".
"Ну вот и все", - успелось подумать.
Что он нарушил? Да вроде ничего, даже перестраивался, никого не подрезав, но какое это теперь имеет значение? Моя милиция меня бережет. Найдут пистолет в дипломате, большие деньги без документов и плюс, как назло, выпил в обед две рюмки коньяка, наверняка ещё не выветрилось, ведь не думал, не думал, что так рано ехать придется. Это же просто бред какой-то! В последний, критический момент выйти на самого Шумахера, и вот так бесславно - нелепейшим арестом - завершить этот Особый день. Стоп! Откуда он взял, что этот день Особый? А ведь взял же откуда-то…
Из "уазика" вылез милиционер и направился к нему.
Ну что, сержант, объяснить тебе, что я из Шестого управления МВД, выполняю спецзадание, а запах алкоголя - для камуфляжа. Лет десять назад я это умел, сержант. Попробуем сегодня?
"Успеешь, - сказал ему кто-то. - Не горячись".
Нет, не сержант - тот молчал, наклоняясь к окошку и улыбчиво козыряя. И не сам Давид, уж свой-то внутренний голос он узнавал хорошо. Это был чужой внутренний голос. Внешний голос.
- Товарищ водитель, пройдите, пожалуйста, в мою машину, - сказал сержант.
И в нарушение всех принятых правил житейской мудрости Давид выбрался из-за руля и сразу пошел. Спасибо ещё ключи из замка вынул.
Да и как он мог не пойти? Сержант-то оказался Посвященным.
А на заднем сиденье "уазика", у окна, задернутого шторкой, сидел чернявый мэн лет сорока, именно мэн - в костюмчике от Кардена, в очках с итальянской оправой, на коленях суперкейс крокодиловой кожи и поверх него изящно скрещенные белые холеные руки в сверкающих перстнях.
- Меня зовут Борис Шумахер. Сердце Давида в невыразимом приступе восторга сыграло туш.
- Ну как, красиво? - поинтересовался мэн.
- Что именно?
- Торжественный туш в мою честь.
- А вы умеете этим управлять?
- Учимся помаленьку, - скромно заметил Шумахер. - Ну ладно, дружище, время. Значит, так. Я сейчас выхожу и тихонько иду в сторону Пушкинской. А вы тихонько едете туда же. Потом я поднимаю руку, вы тормозите и подсаживаете меня, для порядка поторговавшись. И дальше всю дорогу мы разговариваем как случайный попутчик со случайным леваком. Вы уверены, что ваша машина не нашпигована всякой дрянью?
Давид пожал плечами.
- Я тем более не уверен. А кстати, за вами не было хвоста?
- Я слишком мало проехал, чтобы всерьез судить об этом.
- Что ж, это не дилетантский ответ, - похвалил Шумахер. - Ступайте, граф, нас ждут великие дела.
И когда, изрядно покружив, они выехали из города по Ленинградке, солнце уже садилось. Маревич вдавил педаль в пол, машина выдала сто сорок с лишним и ясно дала понять, что это ещё не предел. Вот и славно! Шоссе сделалось вдруг совсем пустым, и ни о каком хвосте уже не могло быть и речи. Разве что вертолет, но это слишком шумно и заметно, к тому же такому пижону, как Шумахер, похоже, не слабо завязать узлом лопасти любого вертолета.
- Закурим, - предложил Борис, когда они отошли уже достаточно далеко от машины и присели на поваленное дерево.
Было бы странно, если б крутой мэн предложил ему "Беломор" или "Приму". А он "Беломор" и не предлагал - вынул экзотические разноцветные сигареты "Мультифильтр". Шестьдесят рублей за пачку Давид всегда жалел, потому не пробовал до сих пор, а сигареты достойные оказались.
- Значит, так, Давид, начну с главного. Уходите из ГСМ. Завтра же. Пока не поздно.
- А когда будет поздно?
- Когда вашу славную группу прикроют и разгонят.
- Кто же её прикроет?
- Ну, в некоторых кругах эту идею вынашивают давно. А нынешним летом ситуация назрела. Я виноват перед вами, Давид. Я слишком многого недооценил. Например, чисто человеческих отношений. Передал зимой предупреждение через Климову, а Климова, оказывается, была к вам неравнодушна.
Вот уж воистину любовь сильнее смерти! Но я и другого не учел. Я, старый дурак, не понял, кто вы. Думал, так, обычный Посвященный. Ну, ещё экстрасенс в придачу. Делов-то! Экстрасенс вы, кстати, довольно слабенький. Но сочетание отдельных параметров привело к потрясающему, абсолютно непредсказуемому эффекту. Моя агентура прохлопала все это, а когда мы спохватились, оказалось, что столь любимое нами ведомство уже отслеживает каждый ваш шаг. Специалисты с Лубянки меня перешустрили, и теперь уже ничего не оставалось, как только сесть им на хвост.
- И с каких же пор меня пасет КГБ?
- Но это же элементарно, Уотсон! С двадцать первого января прошлого года. Ведь разговаривать на квартире Бергмана - это все равно что делать доклад в приемной КГБ.
- А Бергман не знал об этом?
- Знал, конечно, только уже не боялся. Он-то сразу понял, что вы совсем не простой человек. Игорь Альфредович прозорлив, и он не ошибся. Но теперь…
Шумахер вдруг замолчал, и Давид спросил:
- Так что, теперь именно КГБ хочет разогнать ГСМ?
- Насколько я могу судить, именно КГБ, - сказал Шумахер.
- Так ведь они же эту Группу, по существу, сами и создали!
- Я тебя породил, я тебя и убью, - пробормотал Шумахер. - А вам, Давид, откуда это известно? Догадались?
- Нет, добрые люди рассказали. - Он задумался на секундочку: говорить - не говорить? - Гастон Девэр недавно поведал.
- Вот как, - задумчиво проговорил Шумахер. - Интересное кино получается.
- Послушайте! - вдруг словно проснулся Давид. - А вы-то, Борис, кого представляете? (С кем, с кем он теперь откровенничает?! Нашел себе, понимаешь, нового кумира! Шумахер без шумах. Еще один Посвященный-просвещенный! Этот кем окажется?)
И ведь оказался.
- Ах, простите, я не представился полностью. Борис Шумахер, Центральное разведывательное управление США.
Картина Репина "Приплыли". Осталось встретиться с агентом галактической контрразведки, а дальше будут уже только носилки и смирительная рубашка.
- А как вы думали? - объяснял меж тем Шумахер. - Если здесь и сейчас против Посвященных играет такое могучее ведомство, как Комитет государственной безопасности, чтобы как-то защитить себя, мы просто вынуждены прибегать к помощи альтернативных организаций. Иначе нам просто не дадут жить и работать. А я, простите, ученый! У меня, между прочим, свои, и очень серьезные, виды на эту планету и это человечество.
"Во-во, - думал Давид словно сквозь сон, - уже пошли разговоры про планету. Взгляд из космоса. Интересно, на какую ещё планету имеет виды этот безумный ученый, этот mad scientist?"
- Ладно, - оборвал себя Шумахер. - Речь не об этом. Сейчас мы говорим о вас. Если Гастон вам все рассказал, значит, вы уже должны были попять, что идеи майора Терехова не всегда совпадали с идеями полковника Наста…
- П-простите?
Удивляться Давид уже разучился, но на сей раз было такое ощущение, что его сильно ударили по голове.
- Я понял: вы не совместили в голове две половинки одного целого. Я даже понимаю почему. Вы же считали Гелю Посвященным. Долго и упорно верили в это. Но теперь-то вы поняли, кто в ГСМ настоящий Посвященный?
- Теперь… понял. Шило на мыло, - пробормотал Давид. - Бергман же уверял меня, что в спецслужбах не бывает Посвященных.
- Бергман прав, но до известной степени. Да Петр Глотков - полковник Главного разведуправления Генштаба, и он же - Роджер Трейси, полковник Агентства национальной безопасности США. И все-таки прежде всего он - боевой шарк Черной гвардии Шагора.
Давид вздрогнул от этого имени и зачем-то спросил:
- Шарк - это акула?
- Да, шарк - это акула.
Шумахер вдруг продекламировал:
Сводит от ужаса скулы,
Снова один на один
Я и морские акулы -
Черные Рыбы Глубин!
- Помните такие строчки, Давид?
- Помню. (Откуда он их помнит, откуда?)
- Очень хорошо. И теперь вы должны понять, почему вас так сильно трясло на той исторической встрече в ГСМ. Не было там десятка Посвященных, там был один, но не вашей конфессии, а это очень серьезный момент.
- Так, значит, Шарон - тоже акула? - осенило Давида.
- Какая Шарон? - невольно выпалил Шумахер и тут же поспешил исправить возможно создавшееся впечатление от его недоуменного вопроса: - Ладно, про Шарон вы мне потом расскажете.
Не знает ведь, не знает про неё ни черта, а признаться не хочет, дорожит своим имиджем всезнающего пророка. Небрежно так: потом расскажете. А самому не терпится! Потерпишь. Сегодня не расскажу. Будут и у меня свои тайны.
- Я тоже не люблю акул, - тем временем говорил Шумахер, - но сегодня Петр Михалыч играет на нашей стороне. В отличие от Вергилия Терентьевича, который становится нашим, только когда пьян. Я хочу, чтобы вы знали, Давид, Наст уже давно, ещё с восемьдесят восьмого, является сотрудником специального отдела в Управлениии "3" - отдела, который занимается Посвященными. Так что он не столько ГСМ прикрывал, как думает ваш Гастон, сколько пытался (и не без успеха) закамуфлировать свою бурную деятельность по изучению Посвященных - и препарированных под микроскопом, и в естественной среде обитания - так называемая экологическая концепция. Последняя идея принадлежит лично ему. Зам его, подполковник Терехов (только вчера, кстати, новое звание получил), идею эту не разделяет и все активнее сопротивляется. Дело кончится плохо. Вы же не могли не заметить: только Геля в запой, Терехов тут как тут, выставляет грубую наружку и давай на вас давить. Ведь до чего обнаглел, гаденыш! К себе пригласил, теперь вот названивает. Так что с этим Гелиным алкоголизмом дело кончится скверно. Я вас уверяю, Давид. Вам пора ноги делать.
- Куда? - тупо спросил Давид.
- Ну, для начала хотя бы ко мне в Питер.
- И прямо у Московского вокзала, на Лиговке, меня сшибет грузовик.
- Нет, - серьезно сказал Шумахер, - теперь уже у них руки коротки.
- Ой ли!
- Я вам говорю. Все продумано. В Финляндию очень легко вас переправить. А оттуда - в Штаты. Документы прямо завтра закажем.
- Красиво, - оценил Давид. - Мы едем сейчас?
- Нет, - сказал Шумахер, - сейчас нельзя.
- Что, аэропорт, вокзалы - все схвачено? Так давайте по шоссе. Я вполне выдержу ночь за рулем.
- Не в этом дело, Давид. У вас сегодня Особый день.
- Точно, - согласился он.
- А как вы об этом узнали? - поинтересовался Шумахер.
- Как?… - Давид пожал плечами. - Да просто догадался.
- Вот в том-то и беда. У других так не бывает. Я же говорю, вы - человек необычный. Другие в Особый день просто встречаются и посвящают новенького. А что с вами происходит в Особый день, это, знаете ли, одному Богу известно. Которого нет, - добавил Шумахер, соблюдая восьмую заповедь. - И тут никакое ЦРУ вмешиваться не вправе. "Избравший путь да пойдет по нему вдаль и ещё дальше". Не нами сказано.
- А "Заговор Посвященных" кто написал? - вспомнил вдруг Давид о вертевшемся у него вопросе. - Вы, что ли?
- Помилуйте, Давид, как можно! "Заговор Посвященных" - бесстыдная и опасная попытка вопреки заповедям издать древние Канонические Тексты. Думаю, делалось это не раз, на всяких языках, во всяких странах, и авторов мы вряд ли отыщем. Не главное это.
- А что же главное? - в рассеянности спросил Давид.
Шумахер посмотрел на часы и жестко ответил:
- У меня время кончилось. Сейчас это главное. Пойдемте к машине. И там я буду молчать. А вы остановитесь у ближайшего поста ГАИ, чтобы я вышел.
- Хорошо. А мне-то куда деваться?
- Куда хотите. До рассвета вам надлежит быть в Москве. А потом… мы вас сами найдем, не беспокойтесь.
- Но вы же и представить себе не можете, куда я пойду. Или вы уже все просчитали?
- То есть? - Шумахер остановился и глянул настороженно поверх очков.
- То есть вы просто толкаете меня в лапы майора, то бишь подполковника Терехова. У меня же никого, никого не осталось. Только вы! А вы тоже меня бросаете. Значит, ехать к Терехову?
- Упаси вас Бог, которого нет!
- Но у меня же действительно никого, никого не осталось!
- Вы абсолютно уверены? - загадочно и многозначительно спросил Шумахер. - Подумайте.
И все, и дальше - тишина. Из-за кустов показалась его машина.
* * *
Матерь Божья, какая жара! И дождик уже два раза шел, и темно скоро будет, а такая жара! Ну, чего теперь ждать? Что делать? Куда поворачивать руль? Кого вспоминать? Да, на что же он намекал, этот псих ленинградский? Подумайте, сказал. Сам пусть думает. Человек-загадка! Американский шпион недобитый! Шарк боевой, прости Господи! Или нет, шарк боевой - это не он…
Да пошли они все в баню! Ни о чем не хочу думать! Вообще ничего не хочу. Вон лежит в берданке бутылка хорошего грузинского коньяка "Варцихе".
И пистолет. В дипломате. Пора бы переложить в карман. Сейчас приеду домой, выжру коньяк, и спать. А потом застрелюсь. Нет, сначала коньяк, потом застрелюсь, потом - спать. Или не так? Сначала застрелюсь, потом коньяк (по этому поводу) и… можно уже не спать. Чехов новоявленный! Не смешно. Потому что это не шутка. Ведь такие, как ты, действительно пьют коньяк и после того как застрелятся.
Дождь опять заливал стекла, не оставить ни щелочки, душно, очень душно, а вентилятор, сволочь, гонит горячий воздух, особенно по ногам. Какой же идиот придумал эту конструкцию системы охлаждения?
Он остановился напротив своего подъезда, открыл дверцу и вышел под дождь. На улице было как в бане, асфальт дымился и, казалось, шипел. Сильный порыв ветра швырнул тяжелыми каплями сбоку в лицо. Душ Шарко. Интересная фамилия. Шар ко означает Акуленко. Петро Акуленко.
Петро Акуленко, ну, то бишь композитор Достоевский стоял возле его подъезда под зонтиком. Основательный такой, симпатичный, с ясными глазами. Смотрел он как-то немножко в сторону, знаков приветствия не подавал. Что это: охрана или ловушка?
Ах, Боря, Боря! Великий Шумахер! Неужели я должен вместо Терехова выбрать Глоткова и кидаться в объятия к нему? А мне-то казалось, что это все равно, какая из спецслужб будет наматывать твои кишки на лебедку. Я не прав, Боря?
Но Давид не успел принять решение по поводу Глоткова. Две серые фигуры метнулись из мокрой темноты в его сторону. И сразу расхотелось стреляться, спать и даже жрать коньяк. С композитором Достоевским или без него. Хотелось теперь только Жить. Просто жить. А для этого надо было драпать.
Как хорошо, что он даже не заглушил движок, как хорошо! Что, козлы?! Пока вы сядете в свою тачку, пока развернетесь, я уже буду далеко, я же здесь все дворы знаю, я таким хитрым путем на набережную выскочу1…
Но именно на набережной он увидел в заднее зеркальце черную "Волгу", которая никак не хотела отставать. Два полных круга ехала за ним, два полных круга.
Напрячься, что ли, поставить раком эту "Волгу"? Нет, только не это! Опять трупы, кровь - нельзя, не хочу. Ну а что ещё он умеет? Перекрыть им бензин? Интересная мысль. Но глупая. Вообще все глупо. Не бандиты же на хвосте. А у гэбухи таких машин миллион. Вышлют следующую и только злее станут. Надо просто оторваться. Совсем оторваться. Но как?
Батеньки! "Шпион-экстрасенс"! Собрался кому-то глазами бензин перекрывать, а сам-то бак не залил. Минут на десять - пятнадцать осталось. Может, ты, брат, того, из их бака в свой перекачаешь по воздуху? Знаешь, как военные самолеты дозаправляются? И куда ты едешь вообще? В сторону Измайлова? Почему?