Вандер взялся за найденную в контейнере пластмассовую урну и сразу обнаружил на ней слабо выраженные отпечатки пальцев. Он присыпал их красным красителем, и в темноте закружили искрящиеся пылинки.
– Хорошее начало, – сказала я. – Так держать, Нилс.
Он придвинул треногу к черным джинсам мертвеца. Вывернутый правый карман засиял тусклым красным цветом. Я расправила ткань пальцем – на руках у меня, естественно, были резиновые перчатки – и увидела переливающиеся оранжевые пятна.
Еще с час мы обследовали одежду "Человека из контейнера", но больше ничего примечательного не обнаружили.
– Безусловно, мы выявили два разных вещества, – заговорил Вандер, когда я включила свет. – Следов красителей нет. Только тот, что я использовал для отпечатков на урне.
Я позвонила в морг. Трубку снял Филдинг.
– Пришли сюда все, что мы извлекли из карманов нашего неопознанного клиента.
– Деньги, щипчики для сигар и зажигалка?
– Да.
Мы вновь потушили свет и скоро нашли на одежде покойника странные длинные волоски непонятного белесого цвета.
– Это с его головы? – уточнил Вандер.
– На голове у него волосы темные и жесткие, – ответила я. – Полагаю, эти вообще не его.
– Похожи на кошачьи. Длинношерстной породы.
Вошел Филдинг с поддоном в руках. Мы включили свет. Филдинг снял с поддона салфетку.
– Фунты и немецкие марки я узнал, а вот это что за медяки, ума не приложу.
– Думаю, бельгийские франки, – сказала я.
– И банкноты такие впервые вижу. Похоже, на них какой-то храм. Дирхемы чья валюта?
– Попрошу Роуз уточнить.
– Интересно, зачем человеку в кармане четыре разные валюты? – спросил Филдинг.
– Возможно, за короткий промежуток времени он успел посетить несколько стран, – высказала я догадку. – Давайте-ка исследуем этот клад.
Мы надели защитные очки и потушили свет. На нескольких банкнотах засияли уже знакомые нам тускло-красные и переливчатые оранжевые пятна. Мы тщательно осмотрели каждую купюру с обеих сторон и в верхнем левом углу банкноты достоинством сто дирхемов обнаружили отпечаток пальца.
– Есть, – возликовал Вандер. – Отлично! Дам задание кому-нибудь из своих приятелей. Пусть покопается в базах данных, проверит все сорок или пятьдесят миллионов отпечатков.
Затем он направил "Лумалайт" на мерзкий кусок кожи, пришпиленный к разделочной доске. На нем замерцали два ярких желтых пятнышка размером со шляпку гвоздя.
– По-моему, это татуировка, – сказала я.
– Да, – согласился Вандер. – Больше ни на что не похоже. Филу не хочешь отнести? Пусть поколдует.
Лаборатория Фила Лапойнта больше напоминала киносъемочный павильон. Фил – добросовестный и опытный профессионал – был одним из первых выпускников нашего института.
– Что тут у нас? – Он снял с кюветы салфетку. – Должно быть, кусочек "Человека из контейнера". Думаешь, татуировка?
– Возможно.
Лапойнт извлек из ящиков цветные светофильтры и перчатки. Зазвонил телефон. Он снял трубку.
– Держи. – Лапойнт протянул трубку мне. – Это тебя. Звонила Роуз.
– Я проконсультировалась в отделе иностранной валюты банка "Крестар", – сообщила она. – Банкноты, про которые вы спрашивали, – марокканские дирхемы. Курс – девять тридцать за доллар. То есть две тысячи дирхемов – это двести пятнадцать долларов.
– Спасибо, Роуз.
Я повесила трубку и взяла пробковую доску. Фил поместил ее под объектив соединенной с компьютером видеокамеры.
– Нет, – произнес он. – Слишком сильное отражение.
Лапойнт направил луч по косой и настроил камеру на черно-белое изображение. Потом он начал крепить к объективу разные светофильтры. Синий не дал никаких результатов, но, когда он поставил красный, на куске кожи проявились два пятна. Лапойнт увеличил их. Они были идеально круглой формы и сразу напомнили мне о полной луне и оборотнях со зловещими желтыми глазами.
– Более четкого изображения я уже не получу. Придется зафиксировать это, – разочарованно протянул Лапойнт.
Он сохранил изображение на жесткий диск. Специальная программа позволяла различать около двухсот оттенков серого цвета, невидимых невооруженным глазом. Пользуясь клавиатурой и мышью, Лапойнт менял контрастность и яркость, корректировал очертания. Вскоре мы уже видели поры кожи, а потом заметили и пунктир, оставленный татуировочной иглой. На темном фоне постепенно обозначались черные волнистые линии, изображающие то ли мех, то ли перья, а черный контур с ответвлениями в виде лепестков маргаритки сложился в когтистую лапу.
– Что скажешь? – спросила я Лапойнта.
– Думаю, это все, на что способна наша техника.
– Знаешь кого-нибудь, кто разбирается в татуировках?
– Начни с гистолога, – посоветовал он.
Глава 6
Джорджа Гара я нашла в его лаборатории. Он как раз вынимал пакет с обедом из холодильника, на котором висела табличка "Не для пищевых продуктов". В этом холодильнике хранились красители, в том числе азотнокислое серебро, кармин и другие вещества, несовместимые ни с чем, что употребляется в пищу.
– Это ты не очень умно придумал, – заметила я.
– Извините, – пробормотал Джордж, кладя пакет на стол.
– У нас в комнате отдыха прекрасный холодильник. Тебе никто не запрещает им пользоваться.
Гара промолчал, и я догадалась, что он не случайно пренебрегает комнатой отдыха. Джордж Гара был на редкость стеснительным и робким. Возможно, этим и объяснялось его пристрастие к татуировкам, которыми он постепенно разукрашивал свое тело. Видимо, татуировки помогали ему ощущать себя неординарной личностью.
– Джордж, позволь задать тебе вопрос о татуировках?
– Конечно, – неуверенно произнес он.
– Ты ведь, наверно, пользуешься услугами какого-то одного специалиста? Он хорошо знает свое дело? Просто я и ищу человека, у которого могла бы получить ответы на ряд вопросов.
– Обратитесь к Питу, – выпалил Джордж. – К Джону Питу. Специалист что надо. Хотите, я ему позвоню?
– Буду очень признательна.
Гара вытащил из заднего кармана записную книжку и отыскал нужный номер. Связавшись по телефону с Питом, он сказал, кто я такая, и тот, судя по репликам Джорджа, охотно согласился помочь.
– Вот. – Гара передал мне трубку. – Объясните сами. Мне это удалось не сразу, поскольку звонок Джорджа поднял Пита с постели.
– Так вы полагаете, шансы есть? – спросила я.
– Я видел много всяких кадров.
– Простите, не поняла.
– Так мы называем трафареты, рисунки, которые выбирают заказчики. У меня все стены от пола до потолка завешаны кадрами. Поэтому лучше, если не я к вам приеду, а вы ко мне.
– В котором часу?
– Если не возражаете, прямо сейчас.
Я повесила трубку и вздрогнула, увидев в дверном проеме наблюдавшего за мной Раффина. У меня создалось впечатление, что он уже некоторое время стоит в дверях и слышал мой разговор. Вид у него был усталый, глаза покраснели.
– Ты плохо выглядишь, Чак, – прокомментировала я без тени участия.
– Я хотел домой отпроситься. Кажется, заболеваю.
– Глубоко тебе сочувствую. Сейчас ходит новый вирус. Говорят, распространяется через Интернет. Называется "вирус 6.30". Люди несутся домой с работы, чтобы засесть за компьютеры. Если у них есть компьютеры.
Раффин побелел.
– Не понял. Почему "6.30"? – спросил Гара.
– В это время полмира входит в Интернет, – ответила я. – Конечно, Чак, езжай домой. Отдохни. Я тебя подвезу. Только зайдем сначала в трупную, заберем татуировку.
Кусок кожи с татуировкой лежал в сосуде с формалином, куда я переложила его после экспертизы. Я вошла в трупную. Там трасолог Лэрри Познер исследовал одежду "Человека из контейнера".
– Всегда рада тебя видеть, – поприветствовала я его.
– Ты опять подбросила мне нестандартную задачку, – отозвался Познер, скальпелем счищая грязь с туфли мертвеца. – Как дела, Чак? Жаль, что с полицией тебя прокатили.
Раффин переменился в лице:
– Извини, не понял.
Познер смутился:
– Я слышал, тебя не взяли в академию. Просто хотел сказать, чтоб ты не падал духом.
Взгляд Раффина метнулся к телефону. Познер опустил на лицо защитный экран.
– Хочу показать тебе кое-что, доктор Скарпетта, – обратился он ко мне.
Познер отложил скальпель и подошел к тому месту, где лежали черные джинсы. Они были вывернуты наизнанку.
– Смотрите, какая чертовщина. Я насобирал десятки волосков. Как и ожидалось, в промежности обнаружил лобковые волосы, а потом вот эти светлые. И чем ниже, тем их больше. Бред какой-то.
– Действительно, – согласилась я.
Раффин достал из шкафа пластиковую бутылку с формалином, в которой лежал кусок кожи с татуировкой, и положил ее в пластиковый пакет. Мы покинули трупную и молча пошли по вестибюлю.
– Что-то случилось? – наконец не выдержал Раффин, когда мы вышли на стоянку.
– Почему ты вдруг спрашиваешь? – невинно поинтересовалась я, отпирая машину. Я убрала пакет в багажник, села за руль и завела мотор. – Садись, Чак.
Он постоял с минуту в нерешительности, потом обошел машину и занял пассажирское сиденье.
– Жаль, что тебе не удалось добраться до "Бакхедза". У нас состоялась интересная беседа с Брэй.
Раффин от неожиданности открыл рот.
– Я наконец получила ответы на многие свои вопросы, – продолжала я. – Относительно электронной почты, Интернета, слухов о моем увольнении, утечки информации. Это такое облегчение.
Я немало удивилась, когда Раффин произнес:
– Значит, вот почему меня не взяли в академию. Вы встретились с ней накануне вечером, а сегодня утром я получил плохие известия. Вы оговорили меня.
– О тебе речь вообще не заходила.
– Наглая ложь. Я всю жизнь мечтал работать в полиции. А вы все испортили!
– Нет, не я. Ты сам все испортил. Зачем ты должен был вчера встретиться с Брэй?
– Она меня вызвала. Послала по электронной почте сообщение с указанием ждать ее в пять тридцать на автостоянке.
– А ты не явился. Так, может, поэтому ты и получил сегодня утром плохие известия? Как думаешь?
– Наверно, – промямлил Раффин.
– Тебе лучше не стало? А то я еду в Питерсберг, и, если ты не прочь составить мне компанию, по пути мы могли бы закончить наш разговор.
– Я хочу его закончить, – сказал Чак.
– Тогда начни с того, как ты познакомился с Брэй. Меня, например, очень удивляет, что ты запросто общаешься с самым влиятельным лицом в департаменте полиции.
– Два месяца назад мне позвонила детектив Андерсон. Она сказала, что хотела бы получить представление о работе Управления судебной медэкспертизы и попросила встретиться с ней в "Ривер-Сити Дайнер". Конечно, мне следовало сообщить вам о ее звонке, но вы были заняты, и я не хотел вас беспокоить. Поэтому я сказал Андерсон, что буду рад помочь ей. Когда я вошел в "Ривер-Сити Дайнер", у меня глаза на лоб полезли. Она сидела за столиком с Брэй. Та заявила, что желает знать все о работе нашего ведомства.
– Почему ты сразу не поставил меня в известность?
– Не знаю. Боялся.
– Что потеряешь шанс стать полицейским?
– Разве я мог пренебречь таким знакомством? – спросил Раффин. – Брэй сказала, что с моим опытом я мог бы стать экспертом-криминалистом. Не отрицаю, после того разговора я размечтался и потерял интерес к работе. Брэй снова связалась со мной только через две недели по электронной почте. Распорядилась, чтобы я приехал к ней домой в пять тридцать. Предупредила, что разговор будет конфиденциальным.
– И что же произошло, когда к ней ты приехал?
– Она угостила меня пивом и придвинула свое кресло к дивану, на котором я сидел. Почти вплотную ко мне. Сказала, что я должен знать о вас всю правду.
– И что же это за "правда"?
– Она сказала, что вы неуравновешенный человек. Что "хватка у вас уже не та" – это ее слова. Сказала, что все полицейские на вас жалуются. За исключением Марино. А он прикрывает вас, и потому ей рано или поздно придется с ним что-то делать.
– И она, разумеется, сделала, – констатировала я.
– Потом она сказала: "Чак, твоя начальница тебя погубит. Она намерена уничтожить всех, кто ее окружает, и в первую очередь тебя". Я спросил: "Почему именно меня?" И она ответила: "Ты для нее – пустое место. Такие люди, как она, только строят из себя порядочных и принципиальных, но в душе считают себя богами и презирают челядь". Она уточнила, известно ли мне слово "челядь". Я сказал, что нет. Тогда она объяснила, что так называют прислугу. Я пришел в бешенство.
– Ни тебя, ни кого другого я никогда не держала за прислугу, Чак.
– Я знаю. Знаю!
Я догадывалась, что в рассказе Чака – лишь доля истины. Большинство фактов он переврал, чтобы выгородить себя.
– И я стал вредить по ее указке, – продолжал Раффин. – На первых порах по мелочи. И с каждым разом это давалось мне все легче и легче. Потом ее задания стали более серьезными. В частности, она велела проникнуть в вашу электронную почту. Только уже не сама, а через Андерсон. Брэй очень скользкая.
– И что же еще ты делал по ее указке? – спросила я.
– Спустил в сток пулю. Это было ужасно. Меня в дрожь бросало при мысли о том, что она может потребовать в следующий раз.
– И что же она могла потребовать?
Раффин замялся:
– Уничтожить или фальсифицировать улики, связанные с "Человеком из контейнера". Она хотела с моей помощью подставить вас – так, чтоб вы уже не выпутались. А лучше случая не придумаешь. Тут ведь Интерпол замешан, да и вообще.
– А вещдоки по другим делам уничтожал?
– Только пулю ту выбросил. Больше ничего, мэм.
– Ты, разумеется, понимаешь, что подлог или уничтожение вещественного доказательства – это уголовное преступление, – сказала я.
– Прошу вас, не отдавайте меня под арест, не отправляйте в тюрьму. – В голосе Раффина слышались неубедительные панические нотки, и я подумала, что актер он никудышный. – У меня жена. Ребенок на подходе. Я застрелюсь. Правда.
– И думать об этом не смей.
– Застрелюсь. Все равно я погиб. Сам себя угробил. Впрочем, теперь все это не имеет значения, – пробормотал Раффин, и я начала опасаться, что он не притворяется.
Заведение Пита находилось сразу же за "Салоном красоты Кейт". Дверь отворилась, и мне навстречу вышел жилистый бородатый мужчина с забранными в хвост длинными седыми волосами. Все открытые взору части его тела украшали татуировки. Джон Пит оказался старше, чем я ожидала.
– Вы, должно быть, Пит? – спросила я.
– Добро пожаловать. – Он и повел нас с Раффином в свои владения. – Я не знал, что с вами будет кто-то еще. Как тебя зовут?
– Чак.
– Мой помощник, – объяснила я. – Если у вас найдется местечко, где присесть, он подождет.
– Конечно, найдется. – Пит указал на кресло в углу комнаты. – Как же без этого? Располагайся, Чак.
В заведении Пита моему взору предстал совершенно незнакомый мне мир, а ведь за многие годы я посетила немало странных мест. Здесь все стены были завешаны "кадрами" – индейцы, драконы, рыбы, лягушки, символы, значения которых я не понимала. С полок скалились пластмассовые черепа, всюду лежали тематические журналы, предназначенные для отважных сердец, ожидающих операции.
– Зачем люди украшают себя татуировками? – спросила я Пита.
Он постучал пальцем по фотографии в рамке. На ней была обнаженная женщина, ее живот украшал закатный морской пейзаж с маяком.
– Видите эту даму? Она явилась сюда со своим приятелем, чтобы я сделал ей татуировку ко дню рождения. Начала с маленькой бабочки на бедре. Первый раз боялась до смерти. И с тех пор каждую неделю приходит за новой татуировкой.
– Почему?
– Это своего рода наркотик.
– То есть, если у человека всего одна татуировка, и та на спине, значит, он вкладывает в нее какой-то важный смысл?
– Пожалуй, что так. Изображение на спине никто из посторонних не увидит, если он не снимает рубашку. Думаю, да, такая татуировка содержит в себе какой-то смысл. – Пит обратил взгляд на пакет, который я положила на стол. – Значит, у вашего подопечного была татуировка на спине?
– Два круглых желтых пятнышка. Каждое размером со шляпку гвоздя.
Пит задумался.
– А зрачки есть? На глаза похоже?
– Нет.
– Странно. Сдается мне, это вообще не кадр. Возможно, индивидуальный заказ – оригинальное творчество татуировщика.
Пит провел меня в помещение, напоминавшее смотровой кабинет врача. Он расстелил на столе полотенце, и мы натянули перчатки. Я извлекла из розового раствора кусок кожи, на ощупь достаточно эластичный. Пит немедленно забрал у меня лоскут, поднес его к свету и со всех сторон рассмотрел в лупу.
– Ага, вижу, – произнес он. – Вот они, эти крошечные паразиты. И когти есть, цепляются за ветку.
– Птица?
– Птица, птица, – ответил Пит. – Смахивает на сову. Только глаза настораживают. Думаю, раньше они были чуть больше, чем сейчас. Как будто их затушевали. Вот здесь. – Он провел пальцем по коже. – Ретушь едва различима. Вокруг глаз темные круги; проведены не очень умелой рукой. Кто-то пытался их уменьшить. Не зная техники нанесения татуировки, ни за что об этом не догадаешься. Но, если присмотреться, замечаешь вокруг глаз темные обводы. Точно. Кто-то не слишком удачно попытался превратить желтые пятна в глаза совы.
Пит продолжал разглядывать кожу.
– Ваш подопечный зачем-то хотел замаскировать желтые пятна новым рисунком. Этот рисунок – сова – отслоился вместе с верхним слоем кожи. А полностью затереть старую татуировку нельзя.
– Разрешите воспользоваться вашим телефоном?
– Пожалуйста.
Я шагнула к телефону, стоявшему на столе.
– Можно как-то определить, фрагментом какого изображения были желтые пятна? – спросила я у Пита. – Мог это быть волк? Или оборотень?
– Ну, вообще-то волки пользуются спросом. Но переделать волка в сову очень сложно.
– Да, – раздался в трубке голос Марино.
– Это могло быть что угодно, – громко говорил Пит. – Койот, собака, кошка. Любая тварь с шерстью и желтыми глазами без зрачков.
– Кто это там толкует про шерсть? – рявкнул Марино. Я объяснила ему, где и с какой целью нахожусь.
– Отлично, – взбесился Марино. – Заодно уж и себе что-нибудь нарисовала бы.
– В другой раз. Что случилось, Марино?
– Ничего, разве что меня оставили без зарплаты.
– На каком основании? – рассердилась я.
– Брэй нашла основания. Полагаю, я вчера испортил ей ужин. Грозилась уволить, если еще раз выкину что-нибудь подобное.
– Ладно, разберемся, – пообещала я Марино и повесила трубку.
На душе было неспокойно и муторно, как никогда. Я хотела, чтоб обнаруженная мной татуировка оказалась изображением волка или оборотня, но на самом деле это могло быть, да, наверно, и было что-то совсем другое.
Я стала рассматривать "кадры" на стене. Они словно бы надвигались, напрыгивали на меня, как демоны. Сердца, пронзенные кинжалами, черепа, надгробия, скелеты, злобные хищники, уродливые вампиры.
– Почему кому-то хочется облачаться в смерть? – громко спросила я. – Разве недостаточно того, что мы живем бок о бок с ней?
Пит пожал плечами: