А над Тверской, тогда еще улицей Горького, кружились легкие пушистые снежинки, в витринах сверкали серебряные елки и разноцветные шарики, жратвы в обычных магазинах, как всегда, не было, но оптимистичные совки получали на предприятиях праздничные заказы с сухой колбасой, икрой и красной рыбой и торжественно готовились к встрече очередного, совсем не нового Нового года. Правда, уже прозвучало с самой высокой трибуны слово "перестройка", еще не всем понятное, но кто-то уже действительно ждал нового, чувствовал это новое, предвидел. Вот только у нас в Афгане никакой перестройки не было, и Горбачев нам казался просто очередным черненкой.
"С Новым годом, уроды!"
Это строчка из стихотворения Ясеня. Как-нибудь я прочту его тебе. Сейчас? Ну, хорошо, только чуть позже, ладно? Сначала дорасскажу эту печальную историю. Ведь тогда еще не было в моей жизни никакого Ясеня, просто мое настроение в том декабре уж слишком было созвучно его настроению за два года до этого, когда он и написал свое "Новогоднее-84"…
Деньги кончились быстро. Тем более что я привыкла тратить их широко. Костя был в Японии. Виталий Иваныч с работой помочь отказался. Квартировалась я у Машкиного брата, и он мне прямо сказал, что в феврале, самое позднее в марте - от ворот поворот. Словом, жила я, как на вокзале, с той лишь разницей, что у меня даже чемоданов не было и билетов, и, куда ехать, я не представляла. Полная неопределенность. При наличии одной профессии (медсестра) и двух званий (старший сержант и мастер спорта международного класса). Да, еще английский язык (с примесью немецкого, дари и пушту) и черный пояс карате. Но это уже вообще не пришей кобыле хвост. И куда же я пошла со всем этим, как ты думаешь? Догадаться нетрудно. Ведь главная цель оставалась прежней - найти Машкиного убийцу.
Я пошла в КГБ. Прямо на Лубянку. Точнее, на Кузнецкий мост, туда, где принимали круглосуточно, туда, где каждый советский человек мог реализовать свое главное и священное право - право на донос. Владимира Резуна, то бишь Виктора Суворова я тогда еще не читала (его тогда еще никто не читал в этой стране) и не знала, что попроситься на работу в КГБ очень просто, а поступить туда с улицы практически невозможно. Выслушали меня внимательно, потом тщательно проверили все сведения, вызвали еще раз, подивились на мою невиданную судьбу, за что сажать - не придумали и психически больной не сочли, слава Богу. Однако от помощи вежливо отказались. И я почувствовала: не потому, что вообще не берут они с улицы, а потому, что чутье у них на врагов. Поняли, гады, что хочу пролезть в их логово не во имя безопасности социалистического отечества, а во имя своих, тайных и совсем не разделяемых ими целей. Почуяли это и отстранили меня, не грубо, но твердо. И только один майор, прощаясь, объяснил доверительно и ласково:
- Ах, наивная вы девушка, да разве так нужно приходить в нашу организацию! Подумайте, если вы действительно хотите здесь работать. Есть другой, гораздо более надежный способ для таких, как вы. Потолкайтесь как-нибудь вечерком на пятачке между "Националом" и "Интуристом", поговорите с тамошними девочками, они вам все расскажут. Желаю удачи.
Я даже не сразу поняла, о чем это он. А когда поняла, оскорбилась ужасно. Но только в первый момент. Потом догадалась, что он говорил не в шутку. Потом решила, что это даже забавно. И наконец поняла, что приду туда обязательно, на этот обозначенный майором пятачок. Приду, потому что для одинокой, брошенной всеми девчонки, отставной спортсменки международного класса, фронтовой сестрички, профессиональной убийцы и верной подруги поклявшейся отомстить, другого пути просто нет. Профессия вербованной валютной проститутки казалась не более чем изящным дополнением к моей безумной биографии. И было так.
* * *
- Папаша, ты меня узнаешь?
- Нет, доченька, иди домой, пожалуйста.
- А если повнимательнее взглянуть, папаша? Ты телевизор-то смотрел в последнее время?
"Папаша" подходит к черной "Волге" с соответствующим очень крутым номером, около него тусуется мальчик в сером плаще поперек себя шире, за рулем скучает водила в звании не ниже капитана, судя по возрасту. "Папаша" смотрит на меня еще раз и вдруг широко улыбается.
- Ты эта… Лозова, что ли?
- Так точно, товарищ полковник, извините, если ошиблась! Не желаете ли провести вечер со знаменитой фигуристкой?
- Садись, фигуристка, у меня сегодня настроение хорошее. Поехали.
* * *
- Господин, можно вас на минутку? - теперь я говорю по-немецки, с акцентом, но весьма сносно. - Вы были когда-нибудь в Дортмунде? Да? А три года назад? Ах, вы даже посещаете турниры по фигурному катанию. Тогда вы наверняка должны меня помнить.
Конечно, он не помнит меня, козел, но воспоминание о Дортмунде и мое спортивное прошлое добавляют романтики в наше знакомство. Романтики и полсотни марок.
* * *
- Мистер, эй, мистер, я могу предложить вам нечто необычное. - Английский у меня безупречен, и высокий шикарно одетый негр реагирует мгновенно.
- Вы русский девушка? - спрашивает он строго.
- Да, - соглашаюсь я уже по-русски. - Комсомолка, спортсменка, мастер по фигурному катанию.
- О! - восклицает он. - Спортсменка! О'кей, - и, перейдя на английский, довольно подробно излагает свои анатомические пристрастия. - Очен хотэлос бы, - завершает он зачем-то по-русски.
- В жопу, что ли? - отзываюсь я тоже по-русски и поясняю на его языке:
- Пожалуйста, за отдельную плату.
- О, йез! - радуется он. - В джопу! Джопу, оф корз! И мы едем в отель.
* * *
- Лозова! - окликает меня кто-то.
Я оборачиваюсь равнодушно.
- Ты что, не Лозова?
- Нет, я - Лозова.
- Так какого черта ты тут слоняешься?
- Деньги зарабатываю.
- Ты что, с ума сошла?!
На нем дорогой плащ, в руках шикарный импортный "дипломат", виски седые, вокруг глаз морщинки. Я его не узнаю. И хамлю:
- А ты кто такой?!
- А это важно? - парирует он с достоинством. - Я из спорткомитета.
- Ну и что? - говорю я. - Для вас особая такса, что ли?
- Дура! - говорит он. - Иди отсюда, до добра это дело не доведет.
- До добра? - Я начинаю хохотать. - Дядя, я с вашим спорткомитетом долго трахалась. Мне в этой системе даже денежку платили. Вот только здесь больше платят, понимаешь? Нет, не то чтобы очень много, но здесь платят, регулярно платят, понимаешь? В вашем гребаном спорткомитете пенсий почему-то не выдают, а выступать на льду я больше не хочу, ты понимаешь, обрыдло мне все на вашем льду, понимаешь, мне в койке интереснее, дядя. Хочешь со мной вечерок провести? Я, правда, дорого беру. Но я очень неординарна, дядя. Не хочешь? Жаль.
Он протянул мне бумажку в пятьдесят долларов вместе со своей визиткой и пояснил:
- Небольшая пенсия от спорткомитета. И бросай это дело, подруга. Вспомнишь потом, что я был прав.
Я вспомнила. Потом. Конечно, он был прав. Но говорил тогда совсем не то, что думал. Я это почувствовала, но не поняла. И просто взяла пятьдесят долларов. Это был некислые деньги по тем временам. А визитку выбросила кажется, в тот же день. Чего мне было ему звонить?
* * *
- Сестра! - окликает меня высокая крашеная блондинка.
С первого взгляда вижу: из наших.
Отзываюсь:
- Чего надо, дорогая?
- Не на своем месте стоишь.
- Ты в этом уверена, сестра? - спрашиваю нагло хотя подозреваю, что права она. Я еще новенькая и не все их законы изучила. Но один закон мне известен с детства: наглость города берет. Или по-другому, мягче: если сам себе не поможешь, никто тебе не поможет.
- Ты кому платишь-то, чува? - невозмутимо, но жестко спрашивает блондинка.
- То есть как это кому? Кэпу, естественно. Кэп - это капитан Синюков, представитель ГУВД в "Интуристе".
- И все? - интересуется она с ядовитой улыбочкой.
- Все. Больше я никому здесь не должна.
- А это тебе сейчас ребята объяснят, кому ты должна. Произносит она это лениво, небрежно, чуть ли не зевая. Так разговаривала обычно уличная шпана у нас в Свердловске перед очередной махаловкой стенка на стенку. И я, вспомнив детство и уловив нужный тон, отвечаю ей:
- Ну, пойдем выйдем, побалакаем с твоими корешами. Если чего должна - все заплачу.
Мы проходим в удивительно грязный и пустынный дворик одного из факультетов МГУ. Поразительно, как рядом с шикарными отелями уживаются все эти помойки, кособокие гаражи и обшарпанные трансформаторные будки. Вот в таком пейзаже и встретили меня два рослых парня, упакованные по люксу и явно спортивного вида.
- Ну, и кто вы такие? - спросила я.
- Налоговая инспекция, - хохотнул тот, что выгляди постарше. - За первый месяц плата вперед - сотня баксов.
Я повернулась к блондинке и с достоинством спросила
- Сестра, это вот этим двум пидорам я должна что-то платить?
Пидоры дружно шагнули в мою сторону. Обиделись.
- Стоять, козлы вонючие! - крикнула я резко, и они остановились. - Я рэкетирам платить не собираюсь.
Очевидно, мальчики, занимавшиеся натуральным рэкэтом термина этого еще не знали (все-таки, учитывай, перестройка едва-едва началась) и на рэкетиров оскорбились сильнее, чем на козлов. Ну и потом стояла я перед шми совершенно вызывающе: миниатюрная фигуристочка метр шестьдесят пять с прической, да еще после Афганистана я - кожа да кости, коротенькая кожаная курташка, очень узкая юбка и туфли на каблучках. А сумочка такая, что в ней и дамский пистолет с трудом поместится. В общем по-моему, они меня даже не бить собирались, а просто схватить, поднять и подержать на весу, пока я не приду в чувство. Так мне показалось по их движениям. Но мне не довелось узнать, что они собирались со мной делать. А им не довелось узнать, что сделала с ними я. Точнее, что - они потом разглядели, а вот как - этого даже - Лизка (так звали блондинку) понять не успела.
Я сломала себе каблук на левой туфле, которая не сразу слетела с ноги, и слегка порвала юбку, выполняя классический удар в прыжке с разворота. Больше потерь с моей стороны не было, а у этих придурков на поверку оказалось три перелома конечностей и одно сотрясение мозга на двоих. Второго сотрясения, очевидно, не случилось по причине отсутствия мозгов у сотрясаемого.
Короче, они лежали под ржавой стенкой гаража, а я, войдя в раж и страшно матерясь по-афгански, объяснила намерть перепуганной Лизке, что убью в этом районе включая опера Синюкова и его гэбэшного куратора, еще хоть одна сволочь потребует от меня денег.
* * *
В общем, после этого случая среди своих меня сильно уважали, начали ласково звать "наша Афгани" и даже взяли за правило приглашать на местные разборки с клиентами, нерадивыми сутенерами и шальным зачетом.
Был и другой результат у этой махаловки в дворике. Буквально на следующий день меня в кабинет к Кэпу. И кого же я там увидела? Ну, конечно, дорогого своего спорткомитетчика.
- Что ж, здравствуй, Лозова, - сказал он многозначительно.
- Что ж, здравствуй, Куницин, - откликнулась я издевательским тоном, благо запомнила его фамилию с визитки.
Чего мне было терять?
- Зачем нарываешься, Лозова?
- На что нарываюсь?
- На серьезные проблемы. Ты фильмы про разведчиков любишь?
- Ах вот оно что! Значит, теперь ваша контора спорткомитетом называется?
- Красиво отвечаешь, Лозова. Хочешь у нас работать? Раньше ведь хотела.
- Не спорю, хотела. Только в "семерку" работать не пойду. Там за вредность мало доплачивают, а работа - собачья.
- Два - ноль в твою пользу, Лозова. Где поднатаскалась, в Афгане или здесь? Где структуру органов узнала?
- Так я тебе и раскололась, гражданин начальник, меня на понт не возьмешь!
Синюков, который в присутствии Куницина буквально сидел по стойке "смирно", от моего развязного тона и совершенно непозволительных реплик дурел, ну просто как таракан от дихлофоса. Наш безумный диалог с матерым гэбэшником, казалось, вогнал его в транс, ставший прямым результатом решения непосильной проблемы: сумасшедшая я или суперагент всех разведок мира.
- Лозова, я сдаюсь, - сказал Куницин. - Теперь слушай меня внимательно. Работать будешь на ПГУ, конкретно - на восьмой отдел.
Я закатила глаза и принялась кусать нижнюю тубу, с понтом, мучительно вспоминая специфику восьмого отдела, хотя структуру Первого главного управления никогда на самом деле не знала.
- Арабский Восток, - подсказал Куницин, - Палестина, Египет, Иран, Афганистан, Пакистан - твои любимые края. Будешь работать с этой клиентурой. В первую очередь. Связь через меня по телефону. Об остальном я финансы, договоримся при следующей встрече. Согласна, Лозова?
- Господи, ну конечно!
Моя с трудом скрываемая радость убедила его. Да если б ты знал, подполковник Куницин, какую змею ты пригрел на груди! - думала я, от восторга переходя на стихи: - Весной возвращаются блудные птицы на родину. Что же их ждет впереди?.. Сбылась мечта идиотки.
* * *
- Мужик, хочешь отсосу?
Удивительно, что чем богаче были клиенты, тем больше они любили эту фамильярщину и похабщину.
Мужик согласился сразу. Приехали мы с ним в очень парную квартиру, и оказался он крупным военспецом Бельгии. Очевидно, ему не объяснили, что все советские люди работают на КГБ, и в постели после изрядной дозы выпитого он начал рассказывать о своей работе в общем, встречались мы с ним не однажды. И информация текла, естественно, в пятый отдел, по территориальному признаку, но славу приносила все равно нашему, восьмому.
А арабы мне попадались все какие-то вялые, бесцветные. Курочка по зернышку с них что-то клевала, но это все был детский лепет рядом с моим Шарлем, рядом с моей первой главной вербовкой, на которой я поднялась, благодаря которой и получила в конечном счете офицерское звание и "скромную" офицерскую зарплату в семьсот рублей.
Я вспомнила: столько же получали в Афгане майоры, принимавшие командование полком, и то лишь восемьдесят пятого года…
С кого я получала больше: с клиентов или с хозяев? Не знаю. Честно, не помню. Тошнило меня и от тех, и от тех. А цель… Цель все еще была далеко, безумно далеко. Прошел целый год. И снова летали пушистые снежинки улицей Горького, и снова искрились в витринах пластмассовые елки с металлическим блеском, которые так нравились всем нам в детстве… С Новым годом.
С Новым годом! Ни ласковый голос
Ни крик, от которого хрипнешь,
Не пробудит ни толики нового в этом болоте,
Разгуляйся по миру пурга ли, убийства ли, вирусный грипп ли
С Новым годом, уроды! Ну как вы паскудно живете!
Где вы видели новое? Мир безнадежно вторичен.
Мир устал от себя и давно уже к смерти готов.
С Новым годом! Мы рвемся сквозь ужас бунтов и опричнин
В апокалипсис черно-кровавых грядущих годов.
С Новым годом! Не с новым, а просто с Еще Одним Годом!
Как нелеп и кошмарен бессмысленный времяворот!
Четырем миллиардам наивных несчастных уродов
Я желаю удачи и счастья! Я - такой же урод.
Глава вторая
Бледный декабрьский рассвет. В квартире тепло и уютно. На улице тихо. Я сняла себе хатку за двести хрустов в нешумном зеленом районе у метро "Академическая". Правда, с балкона открывался вид на большую вечно развороченную помойку, но сейчас ее запорошило чистым-чистым свежайшим снегом.
Накануне я не принимала клиентов, отлично выспалась и даже не пила вечером ни грамма. Настроение было удивительно благостным.
Когда очень долго сидишь в дерьме, перестаешь чувствовать запах - только тепло и мягкость. Хорошо!
Позвонила Лизка.
- Чува! Меня позвали на вернисаж в Домжур. Хочешь, вместе пойдем?
- Чей вернисаж-то? - лениво поинтересовалась я.
- Да я фамилию не запомнила. Какой-то наш авангардист. Приехал из Парижа. Говорят, очень стремные у него картины - с эротикой, с ужасами какими-то. В общем, совершенно пижонская выставка. И народ подбирается соответствующий: элита, богема, шишки всякие, иностранцы…
- Что-то вроде Малой Грузинской? - зевнула я.
- Ну, примерно, - сказала Лизка, - только этого хрена с горы уже весь мир знает.
- Ясненько… Тебя, значит, пригласили. А я с кем пойду?
- Таньк, ты чего? Не проспалась, что ли? Наклеишь там кого-нибудь. Такие люди будут!..
- Тогда я не пойму, это работа или отдых?
- Да отдых это, отдых! Все. В девятнадцать ноль-ноль у входа. Домжур. Запомнила?