- Ты это… Посиди пока, посиди, я счас! - выкрикнула женщина и исчезла в дверном проёме. Куда она побежала? Звать соседей? Поднимать на борьбу с захватчиком бани всё село? Тогда что он сидит? Надо уходить! Но как уходить, когда он не чувствует ног, и руки еле удерживали чёртов ковшик. Мучился неизвестностью он недолго, женщина скоро появилась, с ней был кто-то ещё, он не различал лица, но кажется, это была старушкой в зелёной шали. Значит, женщин здесь одна и одна, а не две и одна…
- Ну, вот, баушка, посмотри… Что делать-то будем?
- Не нукай, - рассматривала незнакомца старушка. - Ты откудова такой? Заплутал, чё ли? - Тот согласно кивнул. - А что ж так-то украдкой пробралсси? Людей пугашь, калитка ведь есть. - Попыталась она обучить нежданного гостя правилам этикета.
- Я от реки иду… У вас там не загорожено, - оправдывался гость, расслабленно застыв на лавке. В брюхе колыхалось ведро воды, и что там будет дальше - плевать! Теперь пусть выдают! Ну, не совсем плевать…
- Ты это… давно в дороге-то? Сколь блукал?
- Не помню… Несколько дней, - виновато бормотал он. Они что, собрались его допрашивать?
- Ну, так оголодал мужик, - догадалась старшая. - Не кормленый мужик и не мужик вовсе! А ты из каковских будешь, никак с рудника? - стала уточнять она для порядка.
- Да… - подхватил версию незнакомец, опустив голову. Ему неприятны были рассматривающие взгляды хозяек и вопросы, вопросы…
- Инженер, поди? Тут их нонесь понаехало…
- Да, - не погрешил он против истины, - инженер.
- С пьяных глаз, небось. А ты, батюшко, а не пьюшка ли ты?
Помотав головой, инженер запротестовал: нет, нет.
- Ой, да рассказывай, рассказывай! Знаем мы вас, непьющих! - подала голос молодая. Раз старушка приходится ей бабушкой, то должна быть молодой. Женщина оперлась о косяк, сложила руки на груди, рассматривала.
- Да перегаром от него вроде не шшибает! Тверёзый! А штой тогда так-то изгваздалси? Экой ты грязной!
- Упал с обрыва.
- С какого такого обрыва? С сопки, чё ли?
- Ну, да…
- А сам с каких же краев? - куталась в шаль бойкая старушка. И пришлось махнуть рукой, показывая куда-то за спину. Этот допрос был уже поперёк горла. Неужели они не видят, что он держится из последних сил, а тут ещё врать приходится. Ну, так не ври, скажи правду!
- Из Читы небось?
С ума сошли, какая Чита. Никакой Читы! Надо как можно твёрже сказать "нет", но получилось только: ннн…
- Из Новосибирска. Угадала? - прыснула особа в красном.
- Угу, - невнятно согласился тот.
- Да, издалёка, - будто в раздумье проговорила старшая. Нельзя же, в самом деле, так сразу запускать в дом мужчину. Но сама уже решила: бог с ним, пусть ночует.
- Он деньги предлагал, - напомнила внучка.
- Деньги не помешают. Токо, ты должон знать, у нас в дому строго, и выпивки у нас нет…
- …И за сигаретами по соседям не пойдём, - добавила сарказма особа в красном. "Господи, что ж у них за опыт такой?" - слабо удивился беглец. - Извините, устал… Переночую и уйду… мне на станцию надо, - еле слышно бормотал он.
- Ладно, чего уж! Токо ты всё ж помойси, а то в дом грязи нанесёшь, - распорядилась старуха. - Раз инженер, то надо тебя помыть.
"Да, да! - нашёл силы усмехнуться беглец. - Инженеров помыть, всех остальных - расстрелять".
- Вода-то осталась, не всю выхлестала? Тольки деньги зря платила, дожж будет. Говорила тебе, не бери покупной воды. Покажи ему, игде чего, а я в дом пойду! - распорядилась старуха и неуверенно перешагнула высокий порог.
- Ба, тебя довесть? - кинулась к ней женщина в красном, та отмахнулась: сама дойду!
- Ну, что же, раз баушка наказала, придётся тебе мыться! Воды немного, так что особо не размывайся. Вот тут и тряпочка есть, вот эта, полосатая, и мыло тут… Ну, и напугал ты меня! Надо было в дом постучаться. Я уж думала, местный пьяница какой забурился… Ты мойся, да быстрее, а то вода остыла, мы особо баню и не топили… Я пойду, а ты дверь не закрывай, счас воды принесу…
Потом стало тихо, и беглец понял, что остался один. Слабеющий свет керосиновой лампы едва освещал тёмные бревна, железный бак в одном углу, пустую деревянную бочку в другом. Зачем мыться? Он прямо здесь на лавке и ляжет. А вдруг возьмут и откажут немытому переночевать в бане. Нет, если есть баня и вода, то надо вымыться, а то когда ещё придётся, согласился беглец с очевидным. И стал расстёгивать пуговицы на рубашке, но петли не поддавались, пальцы совершенно онемели. Надо же, выпил столько воды, а слабость не проходит! Он вяло повторял попытки раздеться, но больше прислушивался, не заколет ли в груди слева. Голова болела нестерпимо, но хуже, если что-то случится с сердцем, тогда он точно сляжет. Но где? Там, за кустами? Хозяйки боятся его, а если он ещё заболеет…
- О! Что, так и будешь сидеть? Я вот полотенечко принесла, - услышал он над собой голос женщины в красном халате, а потом она снова куда-то исчезла. Он ещё размышлял о стремительности её перемещений, когда снова увидел перед собой и бабушку, и внучку.
- А ты и вправду никак больной? - где-то сбоку шелестела старушка.
- Ой, баушка, а вдруг что-то заразное? - пищала рядом молодая.
- Руки не слушаются, - стал оправдаться он. - Пуговицы не могу расстегнуть.
- Давай, помоги человеку, сними с него одёжу!
- Боюсь я, и грязный он, а я помытая. Ты же сама рассказывала, у бродяжек, ещё у живых, черви заводятся…
- Эк, куда тебя понесло! Забыла, как свово пьяного разболокала? Я, что ль, буду его… Я и забыла, как оно делаесса.
- И я не буду. Ба, ты уж сама! - капризничала внучка, а старуха ей всё что-то выговаривала. Хорошо, приблудившийся инженер не очень понимал, о чём они там шепчутся, его больше беспокоила нервозность женщин, они что, хотят его выгнать? Вроде нет, речь о другом. Собираются его раздевать? Нет, зачем же, он сам. И снова принялся терзать пуговицы на запястьях.
- Иди, иди уж, там самовар, поди, поспел, выкипит! Боисса она! Чего мужика боясса-то, кода он еле шевелисса? - И скоро красный халат исчез, растворился в темноте. И правильно, согласился беглец со старушкой, а то стоит, рассматривает…
- Давай разболакаем тебя, - приступила к инженеру старуха, и ловко расстегнула пуговицы. - Подыми руки-то, подыми! - И он покорно выполнял команды, и вот старушка стащила с него и курточку, и футболку. Потом, кряхтя, нагнулась и взялась за брючины… Собирается джинсы стягивать, схватился инженер за пояс.
- Не надо… Дальше я сам… Да, да, справлюсь сам…
- Меня, чё ли, боисса? - усмехнулась старушка. - И то сказать, напугал мужик бабу мудями! Я таких, как ты, в больнице санитаркой стольких пораздевала, и не вспомнить. А покойников сколь обмыла… Ну сам, так сам! Я отвернуся, а ты скидавай одёжу-то, скидавай!
Старушка что-то всё говорила, говорила, говорила, и захотелось под этот необычный говор лечь на лавку и закрыть глаза, но приходилось возиться с джинсами. "Ну, штой ты там вошкаесся?.. Усе, нет ли?" - нетерпеливо спросила хозяйка и открыла дверь в парилку. И оттуда дохнуло живым теплом, запахом сложного соединения из непросохшего дерева, какой-то травы, мыла и много ещё чего.
- Ну, чего стоишь - проходи!
Так и не сняв последнюю защиту - трусы, а заодно и носки, он шагнул в проём. Следом за ним двинулась и старушка с лампой.
- Это чего ж у тебя спина такая синяя! А не побили ли Тебя, паря? - рассмотрела она спину ночного гостя. - Тут у Симишиных зятя привезли с Балея синего, вот такого, как тебя. Он полежал, полежал с полгода и помер. На днях сороковины справляли. Гуторят, напали, деньги все как есть отняли и побили. Свои ж дружки и побили!
- Много отобрали? - переступая по непросохшему полу, зачем-то спросил он.
- А там кто знает? До самой Симишихи не подступисса, влёжку лежит, а невестка городская, с нами не гуторит. - Старушка приладила на маленьком оконце лампу и, увидев, как приблудный инженер бестолково топчется посреди баньки, распорядилась:
- Ты садись, садись на лавку. Я зараз тебе сама воды наберу… С водой зараз беда, в колодцах вовсе нету… водовозкой привозят… На баню да на стирку набрали, дак и на самовар надоть… - Старушка что-то там спрашивала, инженер пытался отвечать, но скоро понял, что разговаривает сам с собой.
Рядом стоял тазик с водой, в руках было мыло, значит, надо мыться. И, неэкономно вылив на себя воду, он стал намыливаться, но мыло то и дело выскальзывало из рук, и приходилось елозить по полу, ловить его на мокрых досках… Это ничего, ничего раздражало другое: что, если какая-то из женщин возьмёт и зайдёт, а он голый. Ведь обещал же кто-то из них принести воды, вот и приходилось сидеть и настороженно ждать, когда стукнет наружная дверь…
Но тут мыльная пена попала в глаза, и он вспомнил, что в тазике нет воды. И, выставив впереди себя ковшик, стал ощупью искать хоть какие-то ёмкости и, услышав металлический звук, понял - бак. И начерпал воды так неаккуратно, что в тазу было больше пены, чем воды. Но и такая вода быстро закончилась, у него ведь никогда и привычки такой не было - экономить воду. И пришлось царапать ковшом по дну бака, и загребал только какие-то крохи. А то, что он принял за воду в эмалированном ведре, было жёлтой полосой - и ничего больше. Мыться, как это делают бритты? Там главное намылиться, а ополаскиваться необязательно…
Но тут в дверь парилки постучали, и пока он раздумывал: кто это мог быть, а вдруг и не женщины вовсе, дверь приоткрылась. И пришлось цапнуть тазик, прикрыться, но он, как живой, выскользнул из рук и загремел по доскам.
- Да что ты всё шугаешься? Я воды принесла тебе на ополоску, - услышал он голос той, большой и молодой внучки. - А во что ж тебе, инженер, переодеться? Твоё-то всё колом стоит, грязное!
- У меня в сумке есть одежда, - прорезался у инженера внятный голос.
- А где сумка-то? А ты, оказывается, ещё и с багажом…
- Там… - не мог он вербально объяснить направление.
- Где там? - сердилась женщина. - Как я сейчас в темноте буду её искать? - переговаривались они через щель в двери. - Я своё принесу. Сиди, жди.
"Халат, что ли, принесёт?" И это предположение почему-то не вызвало протеста. Он благополучно смыл мыльную пену и даже прополоскал трусы и носки. И, кое-как отжав воду, огляделся, куда бы их пристроить. Но тут за дверью снова стукнуло, и весёлый голос спросил:
- Ну, всё, что ли, инженер? Я тут одежду принесла, на лавку кину, а ты лампу-то не забудь, забери с окошка. И давай быстрее, а то поздно уже.
Когда, прикрывшись тазиком, он с лампой в руках вышел в предбанник, там никого не было. Он наскоро вытерся небольшим полотенцем и, изрядно путаясь, натянул какую-то пахнущую валерьянкой одежку. И в тот момент ему было всё равно, что на себя натягивает. Ну, вот он помылся, переоделся, и что дальше? Кто-то должен прийти и отвести его, но куда?
В приоткрытую дверь тянуло холодом, и мокрое голодное тело тут же продрогло и задрожало, и ничего не оставалось, как сесть на лавку и сжаться, и обхватить себя руками… Дрожь была мелкой, как от лихорадки и, казалось, она вытрясет из него всё, что у него ещё осталось, и он никогда не согреется… И постепенно его охватило то странное чувство сиротства, что испытывает человек на пороге казенного дома. Там человека долго оформляют, потом где обыскивают, а где моют. В больницах моют наскоро - совсем немощных так даже шваброй - и обряжают в обноски. Потом человеку выделяют койку, случается и на сквозняке в длинном-длинном таком коридоре. А могут и не выделить, как это бывает в тюрьме. А дальше что? Дальше как у человека получится: бывает, и выживает. В советские больницы он не попадал, но тюрьмы наелся. Хорошо, хоть в очередь спать не приходилось…
И когда услышал шаги и увидел красный халат, обрадовался. Ну, эту он хоть знает, и даже слишком. Нет, нет, он ничего такого не видел, это только ему померещилось.
- Ну что, подошло? Шаровары дедовы, хорошо, не успели пустить на тряпки, а майка моя, - оглядела его женщина. - Ну, инженер, пойдём, что ли?
- Я могу здесь остаться… - попытался переиграть инженер. Нельзя ему в дом. Он принесёт туда заразу, и краем сознания хорошо это понимал. Но тут же сам себя принялся уговаривать: только до утра, только до утра. Вот и женщина что-то там такое говорит:
- Ну, ты совсем плохой! Где ж тебе здесь спать? Я ведь и за баню деньги возьму! Что, испугался? Давай, идём, а то у нас собака, знаешь, какая злая. Не бойся, со мной она тебя не тронет. Только тихо, а то тут такой народ, узнают, что чужой мужик в доме ночевал, разговоров не оберёшься, а мне это не надо?
"А как мне не надо", - обрадовался он и, пригнув голову, вышел из бани.
На улице было непроглядно темно. Небо было беззвёздным, мрачным, как перед дождём. И, оступаясь с тропинки, он трусил за хозяйкой и уже особо не рассуждал, хорошо ли это идти в дом. Нет, не хорошо, но ведь всего на несколько часов… В той стороне, куда вела женщина, дом возвышался тёмным кубиком, сбоку от него падал жёлтый оконный свет. В этом светлом квадрате прыгала на цепи собака. Учуяв чужака, она азартно тявкнула, но когда женщина замахнулась, позвякивая цепью, покорно отошла: ну, как знаете!
Они дошли уже до крыльца, когда женщина, будто что-то вспомнив, так резко повернулась, что он не успел отпрянуть и стукнулся в её плечо.
- А тебе никуда не надо? - подозрительно спросила женщина. Он сразу и не понял, о чём это она. "Куда мне надо, вам лучше не знать!" Но, тут же сообразив, поспешил с ответом: нет, нет, не надо!
- А то смотри, ночью дверь не сможешь открыть, нас с баушкой беспокоить будешь, - поднялась на крыльцо хозяйка. - Что встал, проходи! - подгоняла она, открывая дверь в дом. Он прошёл в полутёмный коридор и остановился: куда дальше? Женщина где-то там, у входа, гремела засовами.
- Да проходи, проходи. Гостем будешь! - И не успел он повернуться, а она уже открыла другую дверь. И, споткнувшись о высокий порог, очутился в комнате и встал у двери и, осторожно осматриваясь, пытался понять, что задом. Рядом на вешалке был только длинный брезентовый плащ, других признаков пребывания мужчины в доме не было, во всяком случае, табаком точно не пахло.
А комната была большая, уставленная какой-то тёмной мебелью, что неясно проступала из углов. Сбоку за занавеской была комната, прямо от входа за двустворчатой дверью была ещё одна. Там, в полутьме, светился экран, и мелькнул красный халат, и тотчас звук телевизора стал громким и резким. И по тому, как размыта была красно-зелёная картинка, он понял, что на нем нет очков. И бог с ними! Ему бы сейчас только добраться до койки, до топчана, до матраца на полу, или что там ему предложат, и лечь.
- Ну, проходи, на пороге, чё ли, стоять будешь? - услышал он чей-то голос. И, повернув голову, с трудом разглядел старушку на диванчике у круглого стола, её заслонял большой самовар.
- Сидай, сидай, раз в гости напросился.
- Прям стеснительный какой! Можно подумать, и правда, - выглянула из комнаты с телевизором внучка в красном. Гость с трудом опустился на табуретку, пришлось навалиться на стол. И будто сама собой перед ним появилась и большая эмалированная кружка с чаем, и вазочка с печеньем, и что-то ещё, сразу и не не опознать. Но, пробормотав "спасибо", он не решался вот так сразу приступить к еде. Да и особого голода не чувствовал.
- Мы уже повечеряли, а тебе Дорка, коли хочешь, зараз же согреет. Ты пока чаю похлебай, добрый чай, Дорка привезла, - выглянула из-за самовара старшая из хозяек.
- Спасибо, ничего не надо, - слабо запротестовал гость мельком удивившись имени внучки.
- Вот досмотрю кино и разогрею, - отозвалась из другой комнаты внучка Дора.
- Звать-то тебя как? - поинтересовалась старушка.
- Николай, - неожиданно для себя самого назвался он чужим именем. Почему чужим? Совсем даже не чужим, придумало ведь собственное подсознание.
- Хорошее имя, - одобрила хозяйка. - А меня зови Яковной, а хочешь, так бабой Нюрой.
- Зачем же? С вашего разрешения, я буду звать Анной Яковлевной.
- Зови, не жалко.
И тогда он двумя руками поднёс кружку ко рту, попробовал. Чай был крепким, горячим, сладким - мечты сбываются! Но наслаждаться целебным напитком мешал телевизор. Спина чутко ловила приглушённые звуки, а уши настороженно ждали оттуда из ящика, опасности. Программа новостей, судя по всему, уже прошла, но вдруг прервут трансляцию и… Или это уже было?
- Ты што ж это чинисся? Остынет чай-то, - напомнила приподнявшись, старушка. - Дорка, игде ты там?
Дора не отозвалась, но скоро телевизионные звуки смолкли и тут же совсем близко замелькали красные рукава, оголенные по локоть смуглые руки. Они стали двигать по столу какие-то блюдца, вазочки. Если это для него, то не надо, незачем, вяло подумал гость. Но, не удержавшись, вдруг спросил:
- Что там нового в телевизоре? Что в мире происходит?
- Да что там нового, мы новости и не смотрим, одно кино, - весело откликнулась Дора. И хорошо, и замечательно, и не нужно вам смотреть новости, тихо обрадовался он.
- Ты суп-то согрей! - напомнила старушка.
- Да понравится ли ему наша стряпня? - отозвалась внучка от стола с кастрюлями.
- Вы не беспокойтесь, я только чай попью, - запротестовал гость. У него просто не было сил на еду, рот будто забыл, зачем прорезан, с трудом пережёвывает печенье. Теперь ему, как старичку, придётся размачивать сухарики в чае. И он стал макать печенье в коричневый раствор и медленно жевать. И сам не понял, отчего вдруг защипало глаза, то ли от жалости к себе, то ли от благодарности к добрым женщинам. Или это всё от сытного запаха греющегося супа? Он так и сидел, уткнувшись в кружку, хорошо, хозяйки не досаждают с разговорами. Бабушка с внучкой, не обращая никакого внимания на нежданного гостя, вели какой-то свой разговор.
- Ты голубое одеялко возьми, голубое. И подушку дедову, она мягкая… Да я уже так и сделала. Простыню не найду в полоску… Дак ты не её ли стирать ладилась? Другой нет, чё ли?.. Вот и чё ли! Не буду же я ему стелить хорошую, а полосатенькая, хоть и рваная, но ещё чистая… Калитку-то закрыла, а то как в прошлый раз… Всё закрыла, сколько можно закрывать… Бельишко-то сними, дожж будет… Да он собирается, сколько уже? А бельё ещё не просохло… Сними, сними, ночью пойдёт, говорю тебе… Да какие там тучи, какие тучи! Прошлый раз тоже собирался…
Пришедший в благостное состояние гость почти не слышал голосов. Он выпил чай, съел несколько печений и теперь терпеливо ждал, куда его определят. Не проситься же в постель самому - это неприлично так сразу, вот и приходится сидеть, сложив руки на коленях. Тревожила только легкость, с какой хозяйки пустили его, совершенно незнакомого человека, в дом. Но он тоже хорош, мог бы дождаться ночи, потом и пробрался бы в баню. А утром ушел бы незамеченным и не было бы женщинам никакого беспокойства. Но он завтра уйдёт, обязательно уйдёт! Нет, ну, женщины! Разве можно быть такими беспечными?