"Полечиться, это как? Назло бабушке поиграться решила? - злился беглец. И видел только смуглые пальцы в колечках, и пальчики эти двигались по столу. - Ей-то игра, а мне… Мне точно сейчас не до гендерных забав". А Дора, отодвинув стул, села напротив и весело уставилась, будто хотела смутить. "Кто кого пересмотрит? Так оба из того возраста давно вышли".
- Мне нужно привести вещи в порядок, там, в бане, - сумел выговорить он. И, избавляясь от наваждения, отвёл взгляд. Да, может, он всё неправильно понял? И Дора ничего такого и не имела в виду, а ему померещилось.
- А чай как же? Вы воды принесите, и будет вам через десять минут чай. Ведёрочко в сенцах стоит… А могу и чего покрепче налить. А вы что подумали? - рассмеялась Дора.
- Да, да, сейчас принесу, - не откликаясь на чего покрепче, кинулся он в коридор, который, оказывается, называется сени. Там, на лавке, стояли два ведра, накрытые кругами из фанеры.
- Что ж вы такой пугливый? - услышал он насмешливый голос Доры за спиной, она зачем-то вышла вслед за ним. Пришлось не поворачиваясь, промолчать: что тут скажешь? Не уверять же: нет, нет, я такой храбрый!
- Дайте уж я! - перехватила дужку ведра женщина. - И он, не переча, отступил, боясь, что она коснётся его, наэлекризованного.
Но тут послышался далекий механический гул, и он сразу насторожился: снова милиция? И кинулся к двери: ничего пока не было видно, но шум мотора был куда мощнее милицейской машины. А если это армейский "Урал"? А тут и Дора заволновалась и, отодвинув квартиранта, выскочила на крыльцо. И через полминуты оба увидели, как по улице, громыхая железом, несётся огромный оранжевый "Камаз". И женщина ойкнула, заметалась и, предупреждая, заговорила быстро-быстро:
- Это друг мой! Если спросит, вас баушка пустила в дом, а не я, поняли? Поняли? - отодвигала она квартиранта вглубь коридора. А тот всё не мог сообразить, чего так испугалась Дора - это ему надо бояться, но кивал головой: понял, понял.
- Вы сюда, в чулан! - теснила его женщина к маленькой дверце. - Да открывайте же дверь, открывайте! А, когда мы в дом зайдём, вы тогда быстренько в баню идите! Вы же там что-то хотели делать, - стала отчего-то сердиться женщина. И, открыв дверь чуланчика, всё повторяла: быстрей, быстрей! Она загоняла его в каморку как кота, только "брысь!" не хватало.
И беглец чертыхнулся: кретин! Надо было сразу уходить! А то ведь не дом, а проходной двор! Но Дора, Дора! Она что, не знала о приезде своего друга? Могла бы сказать об этом раньше, он бы тотчас убрался. Да причём здесь Дора, сам виноват! Супчика захотел, прихорашиваться зачем-то стал…
Он ходил из угла в угол, то и дело на что-то натыкаясь, потом свалился на лавку, крашенную отвратно коричневым цветом, и прислушался: скоро этот приезжий зайдёт в дом? Но за дверью - ничего определённого, голоса ещё там, у машины, судя по всему, Дора и ее приезжий друг не торопились. Чёрт, сколько же ему тут сидеть? И нервно огляделся: каморка вполне этнографическая. Маленькое пыльное окошко, бочки, решето, пучки травы, на вешалке старые полушубки, куртки, в дальнем углу чулана возвышался топчан, покрытый чем-то пестрым, сверху покрывала лежала подушка в зелёной наволочке… Только здесь он, как в мышеловке. Ну, тогда что переживать, тогда только и остается, что наблюдать за развитием событий. "А ты, оказывается, ещё и фаталист!" - с усмешкой глянул на себя со стороны беглец. Фаталист, фаталист, только отчего-то руки подрагивают. Пришлось погладить ближний округлый бок огромного бревна, он был как шёлковый. И, приглядевшись, удивился переливам розовато-дымчататого цвета и у других бревен. А что удивляться! Именно такими они и становятся, когда годами стоят под крышей, дерево ведь тоже седеет…
Но вот послышались голоса… они всё ближе и ближе… он уже различает густой баритон и оживлённый голосок Доры. Вот поднялись на крыльцо… остановились в коридоре… и неизвестный там, за дверью, стал строго выговаривать:
- Ну, как так? Какой-то неизвестный человек…
- Баушка пустила, она же хозяйка. Говорит, в очках - неопасный…
- А документы смотрели?
- Да я с ним и не разговаривала…
- Ты, дорогуша, у своём репертуаре, кого-нибудь да подберёшь.
- А ты откуда? Я тебя через два дня ждала… Да ты подожди, нацелуемся ещё…
- Это хорошо, я раньше приехал, а то и не узнал бы, шо мужик в доме был.
- Да какой там мужик! Он больной весь, шелудивый такой, страшный, всё чесался! Я уж подумала, заразный какой, а баушка пожалела…
"Ну, Дора! Зачем же так? Могла бы и без этих подробностей обойтись, - удивился беглец. - И не чесался я вовсе… Или чесался?"
- Ну, вы с бабкой - две дурочки, ну, даете! Пустили в дом незнакомого человека и документы не проверили…
- Не кричи, он тут!
Голоса смолкли, дверь чулана приоткрылась, и, сложившись чуть ли не вдвое, на пороге появился высокий человек с пакетами в руках. На загорелом лице выделялись светлые глаза. И одет был ярко - голубые джинсы и ковбойка в сине-красную клетку.
- Это Николай, а это Толя, - суетилась Дора, представляя мужчин.
- Ну, здоров! - хмуро бросил приезжий.
- Здравствуйте! - приподнялся с лавки квартирант.
- Надолго тут? - прямо спросил один.
- Нет, нет, - заверил другой.
- Познакомились - и пойдём в дом! У Николая свои дела, - тянула своего друга Дора. И Анатолий двинулся вслед за ней, но вдруг озадаченно обернулся. - Да идём же! - подталкивала его Дора и скороговоркой бросила через плечо: идите, Николай, в баню! Она сказала это так, что беглец понял: послали его далеко! Придётся идти… Но Дора, Дора! То заставила прятаться, то зачем-то потащила приезжего в чулан! Поняла, что прятать не стоит, бабушка всё сама расскажет? А что всё? Лишние вопросы возникнут, если он сам начнёт дергаться. Он квартирант? Вот нужно и вести себя квартирантом. А как они себя ведут? Первым дело они заканчивают стирку.
Солнце уже было готово зайти за сопку, когда он, опустошив целую бочку драгоценной воды, и закончил. За незатейливым занятием он почти успокоился, и пытался воспринять появление нового человека философски. Всё равно ведь ничего теперь не изменишь, и пусть всё идёт, как идёт…
Но не успел он вынести таз со скрученными в спираль вещичками, не успел взяться за почерневшие прищепки, как боковым зрением уловил: по тропинке к бане несется человек и, не поворачивая головы, понял - Анатолий. Притормозив у берёз, приезжий с минуту рассматривал квартиранта, и тому большим трудом давался независимый вид. Кое-как прищепив мокрую футболку, он встряхнул джинсы и перебросил на веревку.
- Ну, и кто так вешает, а? Дай, покажу, - и длинными руками друг Доры стянул джинсы и ловко закрепил края брючин прищепками. - Так быстрей высохнут! Значит, говоришь, заблудился? И долго ты, Коля, блукал?
- Как оказалось, долго, - нагнулся над тазиком Коля.
- И где тут можно заблудиться? Ты ж, говорят, инженер, - недоумевал Анатолий.
- Ну, это дело нехитрое, - заверил инженер.
- Так откуда мы шли, говоришь? - наседал долговязый.
- Мы шли от станции, - делая паузы после каждого слова, давал пояснения инженер.
- От какой это станции? - всё допытывался друг Доры.
- Это имеет значение? Не помню, как она называется… А вам зачем это знать? - глядя прямо в глаза, пошёл в наступление уже не инженер, а беглец. Теперь и он в упор рассматривал шофёра. У того были светлые волосы, красноватый загар, приличные джинсы и настоящий кожаный Serpentor. А ещё эти золотые побрякушки: часы, цепочка, кольцо… Этот друг был, что называется, выставочным экземпляром, чувствуется, привык производить впечатление. Откуда здесь такой? И что ему надо? Он еле стоит на ногах, а этот впился, как клещ.
- …Как зачем? Я приезжаю, а у моей бабы в доме какой-то хмырь. От шоб ты сам делал? Наверно ж, прежде чем накостылять, поинтересовался б, откуда этот мужик взялся? Так? Ну, и как ты у Дорки оказался? Ты шо, её раньше знал?
- Вошёл в село и постучал в крайний дом, Анна Яковлевна и пустила. Ни её, ни Дору никогда прежде не видел.
- Ну, ладно, кончай эту бодягу и айда до дому, - неожиданно и мирно завершил допрос Анатолий. - Выпить хочу, а бабы, сам знаешь, в этом деле не компаньоны.
- А накостылять что же? - стал зачем-то нарываться инженер.
- Ну, это от тебя зависит… Как вести себя будешь, - усмехнулся Анатолий и, развернувшись, припустил на длинных ногах обратно к дому. Он давно скрылся, а у беглеца всё ещё подрагивали руки, и падали прищепки. Он всё призывал себя успокоиться: мол, этот долговязый всего лишь ревнивый недалекий павиан, и ничего больше. И что у него за акцент - заблудився, блукав. Поляк? На украинца не похож. Но приезжий - это тебе не простодушные Дора и Анна Яковлевна. Как мужчина он анализирует всё равно лучше любой женщины. Всё так! Но зачем этому Анатолию анализировать? Он приехал к женщине…
Краем глаза он видел, как там, у дома, мелькало уже не жёлтое, а красное Дорино платье, а её друг играл с собакой, и собака радостно прыгала и носилась по двору и огороду, там была нормальная человеческая жизнь… Нет, в дом он не пойдёт, он здесь погуляет. И, натянув куртку, уселся на каком-то обрубке за поленницей. И сделал это вовремя. Через несколько минут приезжий и Дора прошмыгнули в баню, и стены там тряслись от их голосов и смеха. Они чем-то там всё гремели, а потом всё стихло. Ушли? А он гулял дальше, и всё удивлялся, как сильно затягивает нормальная жизнь и как тяжело от неё оторваться, даже если смотришь на неё со стороны. И вот уже человеку кажется: и он, он тоже живет обычной жизнью, где есть жалостливые старушки, картошка со сковородки, кошки, собаки, с пылу жару пирожки с капустой, лукавые женщины и много чего другого, совершенно недоступного… И он, прикрывшись чужим именем, пытается выдать себя за нормального человека. И уже нисколько не тревожит, что кто-то увидит его здесь, у поленницы. Машина у двора - это и его защита, может, и он на ней приехал.
И дорога - вот она, рядом, и, всматриваясь, он стал зачем-то считать машины, и получалось, что называется, в час по чайной ложке… Хорошо, про местное автомобильное движение он кое-что понял, но что делать дальше? Ночевать в бане, как он собирался, теперь было бы странным. Приезжий может чёрт знает что вообразить. Нет, квартирант, так квартирант! Должна же быть у него своя койка! Надо только подождать, наверняка, Анатолий скоро напьётся, а Дора найдёт, чем его занять. Надо только подождать…
Глухо шумели кроны деревьев, роем носило над головой жёлтые листья, мотало на верёвке джинсы. И сверху опустились сумерки, сиреневые и стылые. Холодными были и оранжевая заря, и толстая синяя туча, она, как стёганое ватное одеяло, разлеглась прямо посредине неба, и потемневшие скалы рядом. Холод уже забрался под куртку, но он всё тянул и тянул время, и вдруг поймал себя на мысли: а собственно, в дом его никто и не зовет. И он может прямо сейчас уйти, никто и не заметит. Ну, так давай, вперед! Что, задницу морозить не хочется? Не хочется. Надо же, стоило кому-то пригреть и вот уже он вцепился в протянутую руку, оторваться не может…
Но ведь, и правда, если он сейчас уйдёт, то даже Дора догадается, что за инженера они с бабушкой приютили в доме. И без эмоций, без эмоций! В дом его не зовут! Что за детские обиды! Не зовут, но идти надо. И совсем не обязательно в доме с кем-то общаться. Пусть только укажут койко-место - и всё! Да он сам попросится в чуланчик. И когда уже в полутьме он подошёл к крыльцу, на верхней ступеньке увидел всё того же Анатолия. Приезжий курил, вытянув длинные ноги, рядом в красной куртке ворковала Дора: Толичек, Толичек… Увидев квартиранта, Толичек будто заждался именно его, отбросил сигарету и радостно выкрикнул:
- Ну, наконец! Шо можно там, в бане, делать, а? - и сразу стало понятно: шофёр уже порядочно набрался, а то откуда такое радушие? И точно, поднявшись со ступенек, тот покачнулся, но, схватившись за перила, бодро выкрикнул: "Айда до хаты! Водка стынет!"
В доме остро пахло едой, но как садиться с этим за один стол, да ещё с пьяным? Он вполне может обойтись и без ужина, он ведь сегодня уже ел. И что бы ещё надумал беглец, но тут Анна Яковлевна поднялась со своего места и стала приглашать к столу: а мы тебя, Коля, ждем, ждем!
Он хотел ответить: "Не беспокойтесь, я сыт…", но мешала галдящая парочка. Дора и её друг шумно усаживались за стол, громко смеялись, а тут ещё в распахнутую дверь чистой половины был виден работающий телевизор, и на экране под музыку мелькали лица, машины, дома. И беглец машинально глянул на ходики: совсем скоро начнутся новости. Нет, пусть будет, что будет, но нельзя пропустить этот выпуск, топтался он у стола и всё не мог определиться, с какой стороны сесть: сбоку или спиной к телевизору.
- Ну, шо стоишь, садись, квартирант! - стал хозяином приглашать и Анатолий. Он возвышался над всеми, и в комнате и от его самого, и от его голоса было тесно. И пришлось, пересилив неприязнь, отодвинуть табуретку.
"Не загораживаю?" - спросил квартирант, но его уже не слышали, никому было неинтересно, что он там бормочет. И замечательно! У него тоже нашлось занятие, на колени прыгнула кошка, будто искала защиту. И тут, будто сами собой, перед ним появились и тарелка с картошкой, и зелёная граненая рюмка. Собственно, весь стол был уставлен тарелками и мисками, в одной такой, большой и синей, высилась горка красных яблок. А вот рюмка - это совершено лишнее. Он не пил спиртного несколько лет… Так, может, и правда, выпить? С ума сошёл! И пока он сомневался: пить или не пить, Анатолий качнулся в его сторону.
- Ну, давай за знакомство, квартирант! Имя токо забыл…
- Извините, не пью.
- А шо так? Больной или вера не позволяет?
- Хворый он, хворый, - заступилась Анна Яковлевна, она, кутаясь в шаль, сидела на своей канапельке.
- Ну, как знаешь, - не стал настаивать приезжий, и его тут же каким-то вопросом отвлекла Дора. А квартирант, стараясь не вслушиваться в чужой семейный разговор, что, судя по всему, велся с перерывами, заставками и разными отвлечениями на постороннее уже давно, пытался спиной ловить телевизионные звуки. Но близкий и громкий голос заглушал эти звуки сильней любой глушилки.
- Думаю, заеду, посмотрю, как у вас дела, а вы, бачу, токо-токо начали бебехи собирать… Шо-то вы не спешите! Или передумали?
- Так, батюшко, картошки ещё не копаны, - недовольно поясняла Анна Яковлевна.
- Ба, я же говорю, в городе негде эту картошку хранить, а ты…
- Пока картошки не выкопаю, никуды не поеду! А вы как хотите!
- Да ведь у меня отпуск заканчивается!
- А вы Николая попросите, он вам выкопает, - хмыкнул Анатолий.
- Да чегой ты, батюшко, всё не уймёсси? Тебе ж сказано: он токо два дня у нас, да и то лежал, перемогался, - отчего-то сердилась Анна Яковлевна.
- Больной, говорите? Ну, тогда надо выпить за здоровье, - взялся за бутылку Анатолий. "Нет, нет!" - поспешил накрыть рюмку квартирант. Но Анатолий на его независимость и не покушался. Он налил себе полстакана водки и, повернувшись к своей подруге, что-то там такое сказал, и сам первый громко рассмеялся, а за ним и Дора рассыпалась смехом.
- Чего это вы так регочите, прям голова болит! - сердилась Анна Яковлевна. Она была явно чем-то недовольна. Старушку и в самом деле раздражал новый гость, но совсем не шумливостью: не годился приезжий, определила она, в женихи Дорке. Баский-то он баский, да с лишкой, зря только Дорка губу раскатала, ей, вороне, такой кусок не достанется… А командир какой! Этот как запряжёт, так спуску не даст. Всё ему не так, всё не эдак… Ты смотри-ка, не хочет барахлишко перевозить! Это как же всё бросить?.. Не, не удержит такого Дорка, не удержит, только время зря проводит… Халде нашей такого б, как Николай. А и этот тихий, тихий, так это пока хворый, сам же жалился: хочу, мол, от жены гулять, а не получатси… А как хвороба сурьёзная? Не, и такой не нужон…
- Штой-то, Николай, ты так плохо ешь? А картошка молодая, добрая… - так, на всякий случай потчевала Анна Яковлевна квартиранта.
- Давайте, я вам рыбки положу, хорошая рыбка, Толик привёз, - засуетилась и Дора. - А мы вашу колбаску порезали, ничего? - Квартирант отмахнулся: да ради бога! Он делил трапезу с кошкой и кусок за куском сбрасывал колбасу к ножке табурета, и кошка быстро её уминала. Кинул и кусок рыбы, и не сразу обратил внимание на перемены в телевизоре, а там уже программа новостей началась.
- Ты извини, опять забыл, как зовут! - повернулся в сторону квартиранта Анатолий. И тот замялся, вроде как не успел кусок проглотить.
- Николай же, тебе ж, батюшко, сказано, Николай он, - напомнила Анна Яковлевна.
- Коля, значит? Ты смотри, как повезло!
- Что ты к человеку пристал? Вы ешьте, не слушайте Толю, - встала из-за стола Дора, но, поймав картинку в телевизоре, закричала:
- Ой, гляди-ка, голый! Опять голый!
И Анатолий откинулся на спинку стула и стал с усмешкой что-то там на экране рассматривать. А беглец сидел, не оборачиваясь, и старательно елозил по тарелке вилкой.
- Тоже мне рыбак! Не, ты посмотри, он же не знает, с какого конца за удочку браться, - хмыкнул шофёр и толкнул квартиранта в плечо: ты видел, а? И пришлось повернуться и задержать взгляд. Там, в телевизоре, полуголый правитель стоял на борту катера: камуфляжные брюки, десантный нож на поясе и на груди большой крест - никаких лишней деталей. И оператор постарался, снял так, что правитель выглядел чуть ли не богатырем. С колен, что ли, снимали?
- Вот голенький, а комаров не боится! - не унималась Дора.
- Да кто голый-то? - поднялась с места Анна Яковлевна и засеменила к телевизору. - А чегой-то он растелешился? Вроде не молоденький, старый уже… Кто такой?
- Ба, это самый главный в Москве… Видела, на почте портрет висит…
- Так-то ж в Москве! Нам-то какой прибыток, - вернулась на свою канапель Анна Яковлевна.
- Вот это я понимаю! Есть что показать! Весь гладенький такой, - не унималась Дора и после того, как правитель исчез с экрана.
- Ага, видно, долго готовился, сидел и шерсть на груди своей могучей по волоску выдирал, - расхохотался Анатолий.
- И ничего смешного. Человек следит за собой, не стыдно раздеться, показать себя. И не пьёт он, не курит и…
- …И крест до пупа висит! Смотри, подруга, такой с крестом и кинжалом приснится - лопатой не отобьёшься.
- А ты чего это, дека, так заходисси? Вроде как слаще морковки ничего и не едала! - не одобряла внучку Анна Яковлевна.