И тут же двинулся к старенькой голубой "Волге", что дожидалась пассажиров неподалеку. Наклонившись к водителю, он что-то коротко спросил и махнул рукой: поехали! И, усевшись на переднее сидение, заговаривал пожилого водителя, а тот ехал так осторожно, что беглецу, в нетерпении ерзавшему позади на пыльном диванчике, всё хотелось спросить: нельзя ли побыстрее? Но дорога до Сретенска оказалась такой короткой, что задавать вопрос он не успел.
И когда машина остановилась у знакомой арки, он чуть ли не на ходу открыл дверцу и вывалился наружу. Куда он так торопился? Боялся, что теплоход уйдёт без него? Теплоход стоил внизу, покачиваясь на воде. И причал, казавшийся вчера заброшенным, ожил, запестрел народом, где-то здесь должны быть и те двое, тонкий и толстый. Разве они упустят такое событие как отплытие речного пароходика! Наверное, и открытие навигации для здешних мест, всё равно, что выход в море королевской яхты…
Парней не было, были другие: и какая-то молодая компания, и крепенькие тётушки, несколько пожилых мужчин с такими же, как и у них, коробами за спинами. Только вокзальчик по-прежнему закрыт: как же билеты? Билеты от кондуктора, успокоил Толя. А если все пассажиры не поместятся на суденышке? Оказалось, и по этому поводу не стоит волноваться: майор уже пересчитал ожидающих по головам: шестьдесят три человека на шестьдесят посадочных мест, так это ведь с провожающими! Они отошли в сторонку, не упуская из виду и подходы к пристани, и саму пристань, и теплоходик. Подбежала рыжая собака и стала ластиться и бросаться то к одному, то к другому. Толя достал какую-то еду, стал кормить, приговаривая: "Собака! Хорошая собака!.. Нет, ну ты и прожорливая… Не, не, больше не дам, а то чем я Колюню буду кормить, а?.. Пить хочешь? Ну, давай налью прямо в пасть… А водочки?.. Не хочешь? Ну, шо ты за собака такая, водкой брезгуешь…" Под этот весёлый трёп беглеца и отпустило, даже захотелось погладить собаку. Та внимательно осмотрела его, сочувственно заглянула в глаза, лизнула руку, но уткнулась в Толины колени.
Когда объявили посадку, они спокойно наблюдали за пассажирами, что посыпались по ступенькам горохом, переждали и зашли в открытые у капитанской рубки двери последними. "И это называется теплоход! Автобус на полозьях!" - ворчал Толя, идя по проходу в конец душного, разогретого зноем салона. Там, на корме, были свободные места. Пропустив к окну компаньона, вертолётчик сходу развернулся к женщине с ребёнком на руках, сидевшей через проход. Погладив малыша по голове, майор с чувством, нашептал: А у мальчика пара зелёных удивительных маминых глаз… Женщина с карими глазами засмущалась, не зная, как реагировать на такое внимание. Проще было бы отвернуться, но какая-то сила не давала её глазам оторваться от незнакомца. Да и как оторваться, когда и в кино таких редко показывают, а тут рядом, только руку протяни…
А майор, зацепив внимание женщины, уже перешучивался с кассиршей: мол, короб тоже место занимает, можем оплатить проезд и за него. Кассирша поняла всё правильно: "Пусть так едет. Но если будут пассажиры, придётся место освободить". Так и сидели, ждали отхода, когда из ровного гула пассажирских голосов взметнулся раздражённый крик.
- Окна открыли бы! Че так ехать-то? Задушите! - кричала дородная пожилая женщина, обмахиваясь головным платком.
- Женщине плохо! - подхватила другая, в белой мужской кепке.
- Пить надо меньше! - громко заметил сухощавый мужичок с коробом.
- А ты наливал? Не знамо чё буровишь!
- Так рази это не вы пили на бережку? Я видел, пили… И бутылку бросили! - Подруги, было, подняли возмущённый крик, но тут со своего места вскочил майор и своим замечательным баритоном перекрыл все голоса:
- Шо это вы, граждане, так орёте? Вы шо, первый раз едете? Окна ж как в автобусе, - сдвинул майор ближнее стекло. Кто-то из молодых кинулся к своим окнам, и народ на время присмирел. И стало слышно, как трансляции пошло потрескивание, и прокуренный голос брезгливо и раздельно выговорил: "Уважаемые пассажиры, предупреждаю сразу! Гальюн не обсирать! А то закрою!"
Замечательное начало путешествия! А что будет дальше, усмехнулся беглец, уставясь в окно. Но дальше из ретранслятора полилась какая-то незнакомая мелодия и будто отгородила его от остальных, даже от Толи. Он собрался прикрыть глаза, как рядом заёрзал компаньон, пришлось и самому насторожиться. Вот майор, вытянув шею, подался в сторону правого борта, повернул голову и беглец: там швартовался белый катер.
- Это кто ж такие берут нас на абордаж? Пираты? Это не пираты, это погранцы к нам идут, - пропел, предупреждая, компаньон. И беглец, как будто кто другой управлял им, стянул жилет с паспортом и, скомкав его, втиснул между креслом и обшивкой. Зачем? Детский сад какой-то! Если его опознают, то перевернут весь салон… Но что-то же делать надо, и он переместил короб к себе на колени: в него можно было уткнуться лицом. Или изобразить спящего? Да нет, всё равно и растолкают, и разбудят, и поднимут! А майор рядом скалится: спокойно! И через минуту он, стремительный, уже держал на руках малыша с зелёными глазами.
- Ты смотри, какой смирный пацан, а? А шо это мамка у нас одна? А где наш папка, а? - притворно удивлялся майор, а малыш только улыбался слюнявым ртом и молчал. - Как нас зовут, а?
И беглец удивился, как спокойно отнеслась мама к перемещению ребёнка в чужие руки, и уже хотел пошутить по этому поводу, но тут в салон вошли пограничники. Один служивый встал у входа, другой сразу направился к мужчинам отчётливо восточной наружности, третий парнишка прошёл в конец салона. Коротко оглядев пёструю пассажирскую массу и, не обнаружив ничего настораживающего, вернулся в середину салона, где сослуживец изучал документы кавказцев.
А Толя, ненадолго притормозивший, снова засюсюкал с малышом, изображая любящего отца. Ну, лицедей! Впрочем, у майора это выходило вполне органично. Только по его голосу чувствовалось: и майор вибрирует. Что тогда говорить о нём самом! Но его почему-то беспокоили не те, что проверяли документы, а тот, что застыл у входа, оттуда парень неспешно водил глазами по салону, не то пересчитывая, не то сканируя каждого. И он боялся, что эти глаза остановятся на нем и застынут, и опознают. И тогда, оставив кавказцев, они втроем бросятся к нему. Это майору всё нипочём, подбрасывает малыша, хохочет вместе с ним. Так ведь он тоже ребёнок и не понимает: малыш не поможет, а только навредит его матери.
- Толя, отдай ребёнка! - выдохнул он. Компаньон повернул голову: "Тебе?" - изобразил он непонимание. - "Маме отдай! А лучше пересядь туда, к ней, слышишь?" - "Ага, счас пересяду…" - прошипел тот и громко продолжил: "Зубки у нас режутся?.. Режутся зубки… Зубки наши режутся…"
И под эту бессмыслицу хотелось взвыть, но, сжав давно прорезавшиеся зубы, пришлось пережидать секунды, минуты, а они длились, длились, длились… Но, видно, не только ему была тягостна проверка, скоро поднялся глухой ропот, и женский голос заволновался: "Ну, скоко можно стоять? У меня внучка малая одна дома!" И, как по команде, загалдела молодёжь. "Скоро отчалим-то? Домой поздно приеду, мамка ругаться станет" - вскричал кто-то юношеским тенорком.
Пограничники, не отвечая, продолжали что-то выяснять. Лишь один из них повернулся и обвёл недовольных нарочито строгим взглядом. Но тут стали неспешно выбираться со своих мест кавказцы и под конвоем - один пограничник впереди, два позади - пошли к выходу. И, когда задержанные были уже на берегу, кто-то весело выкрикнул: "Ну, чуреки, попались!"
И легко представилось, как его, беглеца, задержат, как потребуют завести руки за спину, как поведут к машине, и кто-то обязательно порадуется: добегался! И это будет не одинокий голос, а многоголосый хор. Но сегодня ему снова повезло, другие оказались на его месте. Но это только временная передышка, ещё что-то дрожит внутри: а если проверка не закончена? Если пограничники вернутся? А Толя, передав мальчика женщине, как будто ничего такого и не было, хмыкнул:
- И шо характерно, меня не так бабы любят, как собаки и дети! Слухай, а скоро ж внуки пойдут! Хочешь внуков? Такого маленького пацанчика, а? Я так жду не дождусь…
- Как ты сам догадываешься, я никак не могу влиять на этот процесс. Но старший сын на сей счёт уже постарался.
- Ну, и правильно… Жизнь продолжается! - как-то виновато проговорил Толя, будто что-то неосторожно задел.
А суденышко тем временем развернулось и, сходу набрав скорость, понеслось по реке, и успокоился народ, а тут и трансляция снова включилась, и полилось что-то русское и народное. И Толя под эту музыку то и дело толкал в плечо: "Смотри, смотри!" Берега, действительно, были великолепны, почти Швейцария, если бы не облик селений в тех местах, где скалистые берега Шилки обрывались и становились плоскими. И хоть тянулись они на километры, но вид имели такой бедный, что щемило сердце… Эх, на такой бы реке в Европе всё выглядело по-другому. По ней бы сновали катера, баржи, пароходы, а по берегам высились красивые дома, совсем маленькие, и большие роскошные виллы. А тут всё рушится, отмирает, вон на берегу стоит одинокая церковь и ни одного дома вокруг, даже развалин, а она стоит. Стоит!
И на виду этой церковки динамик на минуту примолк, а потом хрипловатый голос неожиданно вывел: "And now, the end is near, And so I face, the final curtain. My friends, I'll say it clear…" Длинная песня набрала силу и неслась и над бедной головой, и над рекой, и над всем белым светом… Она была так неуместна здесь, среди мешков, коробов, мата и подросткового визга. И майор рядом вторит: То say the things he truly feels and not the words of one who kneels…
Песня кончилась, а в голове продолжало звучать: Yes, it was my way… "Всё делал по-своему? Ты уверен?" А Толя, закинув руки за голову, будто что-то подытожив для себя, проговорил: "Май вэй - хайвэй!" И тогда, не удержавшись, он спросил: - А ты в каком объёме знаешь английский?
- В матерном. А там всего пять слов! Но ты не переживай, мэйдэй смог бы подать, диспетчеры бы поняли! - ухмыльнулся тот. Всё ему шуточки! Но ведь он слышал, как майор на долю секунды, но опережал Синатру.
А теплоход нёсся по реке, как заведённый, и хоть часто останавливался, но продвигался всё дальше и дальше на восток. И скоро в салоне осталось с десяток человек. Где-то по дороге высадились мужики с коробами, присмиревшие тетки, подростки, пришёл черед и женщины с ребёнком. Майор, само собой, донёс до выхода и сумки, и ребёнка, наверное, пошёл бы и дальше, но тут на берегу показался мотоцикл, и к воде сбежал бородатый парень и кинулся к женщине! Бог мой, как он обнял, как закружил, как стал целовать и её, и ребёнка! А Толя, глядя в окно на эту счастливую картину, лишь лукаво улыбался. Ну да, вызвал у девушки минутную слабость - и доволен. Да нет, не минутную! Улучив момент, женщина обернулась и помахала рукой. Пролетел мимо, махнул крылом и зацепил! Ну, перехватчик, ну, истребитель!
На место прибыли, когда солнце совсем низко опустилось у них за спинами и ещё играло бликами на воде. Теплоход лихо врезался в пологое место на берегу, высоко задрав переднюю часть суденышка. Оказалось, это были не Нижние Куларки, как рассчитывали компаньоны, а только Усть-Карск. И, когда выбрались на берег, Толя тут же подскочил к рубке: "Командир, может, слётаем вниз, а? Заплатим, скоко скажешь…"
Он ещё по дороге заверял, что на пристани найдут посудину и сплавятся вниз по течению хотя бы до Горбицы, и теперь вот старался. Но, кажется, напрасно…
- Да я с тобой слётаю, а меня по шее! Ходим токо до Кары, всё! Там ниже такой перекат, я днище сходу пропорю. Ты вон к этим обратись, - показал речник вправо, где у лодок кучковались мужики. - Они тебе и слётают.
И, надвинув затёртую капитанку, скрылся в глубине рубки. И майор, чертыхнувшись, двинулся к лодочникам, пришлось и беглецу тащиться за ним по мокрому песку. Оглянувшись, тот коротко бросил: жди тут! И припустил на длинных ногах, и скоро добрался до лодок, и вступил там в переговоры.
Пришлось терпеливо дожидаться, чем всё кончится. Но вот один из парней забрался в лодку, а Толя подбежал и схватил короб.
- До Горбицы не хотели, а до Куларок шо там ехать? Уговорил, дерут мужики безбожно, но оно ж того стоит. Давай, давай, быстренько!
И вот молодой лодочник, дождавшись, когда усядутся пассажиры, дёрнул тросик, и взревел мотор, и суденышко, описав дугу, мигом оказалось посредине реки. И понеслись по зелёному коридору, между стиснувших реку рыжих скал. Проскочили какое-то небольшое сельцо, потом большие Верхние Куларки, а дальше пошли берега всё безлюдней и неприступней, и могучий хвойник бархатной зубчатой стеной стоял по обе стороны реки. Стрелку при впадении Чёрной в Шилку осторожно прошли с правой стороны, хотя от бурного норова чёрной реки в том году мало что осталось. Вот и ветер свистел в ушах, задувая, как угли, надсадные мысли, сомнения, страх. Так бы лететь и лететь по этой бесконечной воде, под пламенеющим небом к спасительным берегам.
Полетать не удалось. На виду показавшихся тёмных избушек лодочник стал тормозить. "Горбица?" - привстал Толя. "Она самая!" - весело откликнулся парень и, заглушив мотор, стал ждать денег. Майор долго отсчитывал купюры и, показалось, делал это намеренно. Лодочник меж тем канючил: "Бензин дорогой… никто не хочет везти, а я вот повез", и прекратил стенания, когда Толя сунул ему в руки бумажки. Пока тот пересчитывал, компаньоны выбрались на берег.
- Э! А вы слыхали новость-то? - выкрикнул вдруг парень.
- Какую? - оглянулся майор, поправляя лямки короба.
- Как какую? Эту суку, ну, этого… беглого нашли!
- Иди ты! - изобразил приезжий удивление.
- Точно говорю. Передавали, нашли труп горелый, его, бухтят, захватили, а вскоростях и пожгли…
- Кто захватил? - сурово потребовал ответа майор.
- Кто, кто? Грят, американцы, а то кто ж ещё? Не смогли, грят, вывести, ну, и того… прикончили. У них, грят, вертолёт грохнулся, упал в Аргунь. Точно, точно… Пограничники видели! А вы, чего ж, и не знали?
- На кой он нам сдался, правда, Коля? - хохотнул, дразня компаньона, майор. А тот молчал, сосредоточенно оглядывая берег - никого, только в отдалении, почти рядом со скалами, кто-то жег костёр. И пришлось напомнить:
- Толя, солнце вот-вот зайдёт. Сумерки, как ты знаешь, длятся не более сорока пяти минут, за это время нам надо решить главный вопрос - транспортный! - И майор, соглашаясь, кивнул головой, но двинуться в деревню не торопился.
- А вы, что ж, за грибами сюда? - всё любопытствовал лодочник. - Так нет в этом годе ничего…
- Мы найдём! - заверил его Толя. - Так, может, ты нас и дальше повезешь, а?
- Нет, мне домой надо засветло попасть… А куда вам дальше?
- А в Часовинку…
- Так нет Часовинки! Никого уже там не осталось, никто не живёт, - парень принялся, было, рассказывать подробности нежизни неведомой Часовинки, но майор, уже не слушая, стал подниматься в горку. За его спиной заурчал мотор, и лодка, взвихрив воду, снарядом понеслась по чёрно-зелёной глади.
Сельцо тянулось вдоль Шилки и по берегам впадающей в неё какой-то мелкой речушки, и имело издали бесприютный вид, особенно сиротливо выглядела в вечернем свете заброшенная деревянная церквушка. Она возвышалась сторожевой башней и над речкой, и над селом, и вся была где-то там, в горних высях. Да живут ли здесь люди?
Оказалось, живут. Вот и в одной избе, и в другой занавесочки на окнах висят, валенки на кольях забора сохнут, только никаких сельчан поблизости не было.
- Куда это народ подевался? - начал беспокоиться Толя, оглядываясь по сторонам. Они прошли ещё с десяток метров, когда у ближнего дома показался полуголый парень с вилами в руках. И как ему не холодно, тут и в куртках уже пробирает.
И Толя кинулся к парню, как давнему знакомцу:
- Здорово! Есть у вас хоть какой-то транспорт?
- Как не быть, трактор есть. И мотоцикл у Димона, но он его ремонтирует. И джип ещё есть…
- О! Ну, если джип, тогда конечно… Ты гляди, как люди тут живут, а? А как джипера вашего найти?
- А это в конторе, у председателя. Он в Куларки подался, брат евонный заболел.
- Так у вас же берегом дороги нет.
- Как нет? По левому берегу и попёр. А вам машина зачем? - поинтересовался парень.
- Нам до трассы надо добраться…
- Дак вы дальше-то пройдите, там, у Мамоновых, бортовая есть. Может, он сам и повезет…
И точно: у одной из избушек с антенной на крыше стоял старый зилок. У капота возился мужичок в грязной голубой майке. Наискосок от машины у заборчика сидела старуха в ватнике и шерстяном платке на голове, на коленях старуха теребила красную тряпку. А маленький брюнет, заметив незнакомцев, поднял с земли большой гаечный ключ и выпрямился. Ещё бы, незнакомцы, особенно тот, что справа, были вдвое выше его.
- Тихо, тихо, мужик. Ты что такой неласковый? Я ж токо спросить хотел, - приостановился Толя.
- Ну, спрашивай! Чего хотели-то? - не расслаблялся хозяин машины.
- До трассы не подбросишь?
- А вы откуда? Штой-то я вас не знаю.
- Так друг звал на рыбалку, а сам не приехал, а тут позвонил, говорит, заболел. Ну, а мы тут мест не знаем, решили вернуться.
- Кто такой дружок-то ваш? - недоверчиво выспрашивал мужичок.
- А он такой же, неместный… Ну, так как?
- Сетями, чё ли, ловить стали бы?
- А ты шо, рыбий инспектор?
- Да какая разница?
- Вот и я говорю, - оглянувшись на старуху, понизил голос майор. - Кто волохается, а кто дразнится - эту разницу знаешь? Ты ж видишь, мы без рыбы, уехать надо, а ты допросы устраиваешь!
- Да я это… так поинтересовался, - пошёл на попятный мужичок.
- Ну, так шо, повезёшь?
- Не, на ночь не поеду. И не просите! И денег не надо! С утречка ещё ладно, а вечером не поеду. И не просите! - выкрикивал хозяин зилка.
- Э! Э! Остынь! Мы тебя про завтра и спрашиваем, - обошёл Толя машину и по привычке постучал по одному, второму колесу.
- Скоко ж годов твоей лайбе? И бегает?
- А куда ей деваться…
- Ну, значит, договорились?
- Пятьсот! - решился мужичок и замер в ожидании ответа. Майор с ухмылкой какое-то время рассматривал его, изображая раздумье.
- Двести!
- Двести пятьдесят!
- Ну, грабитель с большой дороги!
- А вы это… не вздумайте ночью шариться. Я машину во двор поставлю и собаку привяжу…
- Ты её в койку положи, так надёжней, - посоветовал повеселевший майор. - Так когда выезжаем?
Мужичок не успел ответить, как на крыльце появилась полуголая женщина с большим животом в коротких шортах и грязном лифчике. В одной руке она держала нож, в другой гриб, видно, чистила. И тут же капризным голосом стала наводить порядок.
- Генаша! Ты квасить, чё ли, собрался? Тебе утром ехать, а ты… обещался ведь…
- Никто и не предлагает. Это на завтра попутчики.
- Ходют всякие, - повела плечом хозяйка.
- Мадам, прикройтесь! А то у меня от такой красоты глаза повылазят! - вежливо попросил майор.
Женщина не сразу поняла смысл затейливого комплимента и, хмыкнув, скрылась за дверью. Но через минуту, прикрывшись цветастой шалью, вернулась и стала что-то там выговаривать то ли мужу, то ли посторонним.
- Так, когда подойти? - не обращая внимания на женщину, уточнял Толя.