Теперь он сидит на ступеньках этого дома. Рядом с ним - Крошка Ти и Уор Зон. На Уор Зоне блестят розовые шорты из спандекса, и он без рубашки; ярко-розовые шорты резко контрастируют с его черной кожей. Крошка Ти с его вьющимися рыжими волосами и веснушками, в обрезанных джинсах и майке с надписью "Айрон Мэйден" выглядит на двенадцать, хотя ему уже пятнадцать. Лето: воздух отяжелел от влаги. Над асфальтом - жаркое марево, воздух дрожит. Уор Зон и Крошка Ти играют в "фризби" , перебрасывая друг другу диск. Уор Зон подпрыгивает и ловит "фризби" в воздухе, прерывая его полет. Он смотрит на Джимми.
- Ты не будешь играть?
Джимми молчит, не отвечает; он услышал, как скрипнула дверь у него за спиной. Когда Джимми оборачивается, небо внезапно темнеет, становится холодно. Поднимается ветер, он гонит по улице бумажки и жестянки.
- Сынок, домой, пора домой.
Джимми оборачивается. Тип уже здесь. Он держит в руке свечу и улыбается.
Джимми кричит. Он кричит и заходится от крика.
Проснувшись в очередной раз, Ричард Гребб снова услыхал крики, доносившиеся из комнаты наверху. Поспешно надев халат, он ринулся вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Боже милостивый, что так напугало мальчика? Что за ужасы ему довелось увидеть?
Когда он вошел в комнату, Джимми уже проснулся. Он сидел на кровати, глядя прямо перед собой пустыми, ничего не выражающими глазами. В бледном свете луны его щуплая грудь казалась совершенно белой. Тонкая золотая цепочка оттеняла белизну кожи.
Ричард остановился на пороге. Даже на таком расстоянии было слышно, как прерывисто дышит мальчик.
- С тобой все в порядке, Джимми?
Мальчик пристально смотрит на него. Он пытается сесть, опираясь на изголовье кровати.
- Джимми, пожалуйста, ответь, ответь мне. С тобой все в порядке? Принести воды?.. Или чего-нибудь еще?
- Мне ничего не надо.
- Хочешь поговорить об этом? О дурном сне?
- Моя жизнь и есть дурной сон.
Священник вздохнул. Наконец-то мальчик заговорил. Может быть, он теперь узнает, что случилось, или, по крайней мере, найдет возможность помочь ему. Он мысленно просил Бога придать ему сил. Он спросил:
- Можно мне подойти и сесть рядом с тобой?
- Садитесь, если хотите.
Ричард подошел к постели и сел.
- Тебя постоянно мучают кошмары, с того момента, как ты попал сюда. Хочешь поговорить об этом?
- Нет.
- Иногда стоит поговорить о таких вещах. Поговоришь, и все представляется пустяком, а разные наши страхи - просто глупостями. Расскажи мне, что это был за сон, и, может быть, тебе полегчает.
- Да что ты об этом знаешь?.. - Джимми нахмурился и поправил простыню, укрывавшую его.
- Я знаю много, Джимми. Больше, чем ты думаешь. О снах я тоже кое-что знаю.
- Что толку о нем говорить, об этом сне. Все равно все так и останется. Понятно?
- Нет. Не понимаю, Джимми. Может, ты все же расскажешь мне...
- Этот долбаный сон - он не сон вовсе, а воспоминание. Со мной случилась очень скверная история.
Отодвинувшись от священника, Джимми свернулся в клубочек, утонув в постельном белье, так что снаружи осталась только копна светлых волос.
Скоро тело под простынями задрожало, послышалось сопенье и сдавленные всхлипы, - мальчик изо всех сил старался скрыть свои слезы.
Дотронуться до него? Как дать ему понять, что я здесь ради него? О Боже, могу ли я доверять себе?
- Эй, Джимми, если ты хочешь плакать, то все в порядке. Я старый человек, а все еще иногда плачу.
Тело под одеялом оцепенело.
- Я не плачу.
- Давай поговорим, Джимми. Поговорим?
Священник подождал минут десять, но так и не дождался ответа. Он положил руку на плечо Джимми.
- Что бы ни случилось с тобой, теперь ты в безопасности, Джимми. Сны не могут тебе повредить, и я позабочусь о том, чтобы никто не причинил тебе зла.
Ричард сжал плечо Джимми.
- Я смогу тебе помочь, если ты мне позволишь.
Ричард старался придать своему голосу мягкость и доверительность, продолжая тем временем сжимать плечо Джимми.
Джимми пошевелился и, высунув руку из-под одеяла, откинул его верхний край и повернулся лицом к священнику.
Ричард даже в полутьме разглядел, как покраснели его глаза, увидел и светлые дорожки на щеках там, где слезы омыли его покрытое грязью лицо.
- Джимми, так что с тобой случилось?
- Это сделал один псих, клиент. Он сделал мне больно.
Джимми внезапно превратился в маленького мальчика. Он плакал горькими слезами.
- Он сделал мне очень больно. По-настоящему больно.
Потом он сказал, правда не очень уверенно:
- Но я... я справлюсь с этим. Это ничего. Я видел... с другими ребятами случалось и худшее. Я просто вел себя как дурак. Понимаешь, старик?
- Понимаю.
Ричард вытянулся на кровати рядом с мальчиком и обнял его. Он крепко прижимал Джимми к себе, пытаясь этим как бы отменить причиненное ему зло, чтобы мальчик забыл о том, что с ним случилось, и больше никогда не вспоминал. Гладя его волосы, он шептал Джимми на ухо:
- Теперь все в порядке. Ты в безопасности. В безопасности.
Мальчик плакал все громче, все отчаяннее; он обхватил руками спину Ричарда, крепко сжимая ее, прижимаясь к его груди. Он плакал безудержно, навзрыд и не мог остановиться, хотя прекрасно понимал, что слезы разрушают тот образ, который он для себя избрал. Все это время Ричард гладил его по спине, надеясь, что ласка умерит его боль, позволит мальчику раскрыться перед ним - тогда бы он смог ему помочь. Ричард чувствовал, каким хрупким и нежным было это юное нагое тело. Он гладил его под простынями, и мальчик доверчиво прижимался к нему. И, будь все проклято, он сознавал, что возбуждается, что желание его растет. Но чем больше усилий он прилагал, чтобы подавить свои чувства, загнать их внутрь, задушить, тем сильнее они становились. Сознание его раздваивалось, распадалось на части. Одна половина кричала: "Отодвинься, отодвинься!" Другая же -убеждала: "Останься, мальчик в тебе нуждается, он нуждается в твоей любви".
Он чувствовал, как твердеет под халатом его мужская плоть, а мальчик все прижимался к нему.
"Пожалуйста, перестань, Джимми, пожалуйста", - мысленно взывал священник.
Может быть, еще одну минутку... Может быть, вреда не будет, если всего только несколько секунд...
Внезапно тело мальчика одеревенело в его объятиях. Он шмыгнул носом и, казалось, взял себя в руки. Он сел, отодвинувшись от священника, и с минуту Ричард Гребб сидел неподвижно. И вдруг Джимми, криво усмехнувшись, запустил руку ему под халат.
Мальчик сжал его член.
- Ты, ублюдок! Я слышал о тебе. Мне надо было вести себя умнее.
Джимми говорил медленно, глядя в глаза священнику все с той же усмешкой.
- Мне лучше на вонючих улицах, чем с тобой.
Ричард молча наблюдал, как мальчик подошел к платяному шкафу, затем начал одеваться и направился к двери. А он все сидел, глядя в одну точку, пока не услыхал, как хлопнула внизу входная дверь. Тогда он уткнулся лицом в подушку, и его слезы прибавились к тем, что уже были га нее пролиты.
Глава 7
Джули скорчилась под приборной доской "тойоты". Ее била дрожь. До этого она все же пыталась что-то предпринять, - подавала знаки прохожим на углу улицы, но этот подонок вытащил откуда-то револьвер и ударил ее рукояткой по голове.
- Грязная потаскушка! - заорал он. - Ты как все остальные... неблагодарные маленькие твари. - Он спихнул ее на пол, заставив принять положение зародыша. Он шептал: - Искалечили, поганцы, мою жизнь...
Теперь револьвер покоился между его ногами, дулом вверх, - чтобы побыстрее, если понадобится, им воспользоваться. Сейчас Джули думала лишь об одном: она думала о своей Нане и о том, как она, Джули, по ней тоскует, отдала бы все на свете, только бы оказаться сейчас дома.
Этот тип - наверняка сумасшедший. Что ему нужно? Он хочет ее изнасиловать? Или убить?
Джули зашептала:
- Пожалуйста, Господи, спаси меня. Пожалуйста, Господи. Я буду хорошей. Больше не будет марихуаны. Больше не будет секса. Каждое воскресенье буду ходить в церковь. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, оставь меня в живых.
Она снова и снова повторяла эту незамысловатую молитву, до тех пор пока человек за рулем не услышал ее и снова не ударил по затылку.
- Заткнись. Сейчас же заткнись.
Мотор вибрировал; "тойота" мчалась на предельной скорости; колеса с пронзительным визгом выписывали кривые. Вдруг - скрежет тормозов.
- Паршивые старики! Всех бы перестрелять! Машину водить не научились. Будь моя воля, я бы вообще запретил им ездить. Сморчки безмозглые... Из-за таких и нормальному человеку ездить опасно.
Он еще долго что-то бубнил себе под нос, хотя "тойота", набрав прежнюю скорость, находилась уже довольно далеко от места несостоявшейся аварии.
Девочка, съежившаяся на полу, напоминала ему его дочь Бекки. Такая же капризная. Примерно такого же роста. Только эта не была умственно отсталой. Тетя Адель говорила ему, когда родилась Бекки:
- Кто-то наказан, сынок. Я знаю, что не ты. Возможно, эта ужасная женщина, с которой ты несмотря ни на что связал свою жизнь.
Он вспоминал, как давным-давно жена говорила ему:
- Дуайт, ты должен уделять ей больше внимания. Она тебя любит. Действительно любит. А тебя никогда нет рядом, чтобы заняться с нею. Никогда.
Жена тогда убежала от него в слезах.
Его никогда не было рядом, чтобы заняться с дочерью. Не было из-за такого вот отребья... вроде этой бродяжки, что сидит сейчас на полу в кабине. Они всегда его привлекали, всегда интересовали. Они выманивали его из студенческого общежития, дразнили и искушали до тех пор, пока он не понял, что надо что-то делать. Он просто должен был что-нибудь сделать. В этом не было его вины. Он не мог поступить иначе.
Но теперь он собирался расчистить этот район Чикаго. Так сказать, убрать мусор и начать жизнь сначала. И, кроме того, он будет помогать детям. Если Дуайт Моррис что-нибудь усвоил за свою жизнь, так это то, что наказание исцеляет, что оно делает человека цельной личностью.
"Молись со мной, мой мальчик", - говорила тетя Адель.
Десятилетний Дуайт пытался подавить слезы. Стоя в углу ее спальни, он мечтал вжаться в стену, слиться с ней, исчезнуть... Она заставила его снять с себя одежду; казалось, что тело до сих пор чувствует боль побоев.
Он представлял, как выглядели красные рубцы, следы бешеной злобы и ярости - из-за них он не мог по-человечески ни присесть, ни прилечь. Он хорошо знал эту боль.
"Мальчик, если ты не придешь и не получишь свое лекарство, ты никогда не будешь чувствовать себя хорошо".
Она закурила сигарету, но это простое действие заставило Дуайта съежиться. Раздувая ноздри, яростно выпустила дым. "А теперь сюда, черт возьми!" Она указала на пол, справа от себя.,
Дуайт судорожно сглотнул и двинулся к тетке. Что такого он сделал, в конце концов? Что плохого было в том, что он разглядывал дам в нижнем белье в каталоге Сирса?
- Я... Я не хотел ничего плохого, тетя!
- Иди сюда.
Дуайт медленно подошел, руки его дрожали, колени подгибались.
- Тетя Адель, у меня там болит с прошлого раза.
- Отлично! Боль сделает тебя сильнее, мальчик.
- Но мои колени...
- Что за кошачьи концерты!
Тетя свирепо воззрилась на него.
- Не заставляй меня вставать с места, чтобы дотянуться до тебя.
Она с такой яростью затянулась сигаретой, что ее щеки запали. Потом вынула ее изо рта и тщательно осмотрела оранжевый огонек на конце сигареты.
Дуайт поспешно занял место рядом с теткой. Она называла его "молитвенным местом". Это была возвышавшаяся над полом деревянная платформа, покрытая крупнозернистой бумагой.
Колени Дуайта были стерты до крови от предыдущих "молитвенных сеансов". Жгучая боль в коленях не давала ему сосредоточиться, и он никак не мог вспомнить слова молитвы.
Он осторожно опустился на наждачную бумагу. Тетка, стоявшая над ним, подтолкнула его.
- Почувствуй эту жесткость, сынок. Почувствуй и запомни эту боль. Это спасет тебя.
Дуайт закусил губу, сдерживая крик.
- Давай, мальчик, ты знаешь слова. Дуайт начал:
- О мой Боже, я искренне сожалею...
Марианна и Бекки могут убираться к черту на кулички, раз он покончил с этим. Он покажет Марианне, что она потеряла. У него будет другая женщина, другие дети, и он станет любящим отцом и примерным семьянином.
И по крайней мере одна часть Чикаго будет очищена от этих калечащих чужие жизни маленьких ублюдков. Очищена раз и навсегда.
Когда он заглушил мотор пикапа, Джули поняла, что они приехали, что это и есть конечный пункт их путешествия. Она услыхала, как перед ними открылась дверь гаража.
- Значит, здесь... - тихонько прошептала она.
Внезапно она почувствовала, что между ногами у нее стало тепло и влажно. Джули закусила губу, сдерживая слезы. Ухудшит ли это ее положение? Или наоборот?
Пикап въехал в гараж, и Джули замерла, услышав, как опустилась дверь гаража.
Что он собирается сделать со мной?
Они долго сидели молча. Наконец Джули немного успокоилась и стала прислушиваться к неровному, тяжелому дыханию своего спутника. Что дальше? Может быть, и ничего, надеялась она, может быть, он просто хочет немного секса и потом отпустит меня. Конечно, на этом все закончится. Не так уж все плохо. Разве не бывало так прежде, что у меня был секс с кем-то, кто мне не нравился? Может быть, это будет самое худшее, что меня ждет.
Но сейчас у нее было такое чувство, как совсем недавно, когда она подошла к своему туалетному столику с одним только желанием - "словить кайф" - и обнаружила, что мешочек с марихуаной (пол-унции) исчез. Но ведь было множество, миллион мест, куда мог запропаститься проклятый мешочек: он мог остаться в ее шкафчике в школе, мог быть у ее подруги Майры, которая имела обыкновение одалживать вещи без спросу, может быть, даже у Дона Хьюза, шофера грузовика из Стьюбенвилла, который недавно заглядывал к ним... Она продумывала тысячи вариантов, выдумывала самые невероятные ситуации. И при этом знала, что его нашла Нана.
Она и теперь знала, что этот псих хотел большего, чем просто трахнуться в темпе рок-н-ролла. Он мог получить это и в пикапе.
- Прекрасно, молодая леди. У меня револьвер. Сейчас будем выходить. Я хочу, чтобы ты шла впереди меня и вошла в белую дверь, которую увидишь, когда мы подойдем. Она ведет в дом. Только одно неверное движение, и я всажу пулю в твою черепушку. Ясно, молодая леди?
Джули содрогнулась. Она не могла заставить себя взглянуть ему в глаза.
- Да, хорошо, только, пожалуйста, не делайте мне больно, ладно? Я сделаю все, что вы пожелаете.
Он расхохотался.
- Ну, давай вылезай.
Когда Джули вышла из машины, глаза ее тотчас обратились к ряду горизонтально расположенных окошечек в двери гаража. Хотя они находились довольно высоко, она все же увидела некоторые из соседних домов. На улице ряд за рядом выстроились чистенькие кирпичные домики. Джули увидела даже женщину на противоположной стороне: стоя на парадном крыльце, она, укутанная-упакованная в сотни одежек (день был холодный) наблюдала за маленьким мальчиком, возившимся в снегу у дома. Женщина улыбалась. Мимо проезжали машины, и одна из них приветствовала гудком женщину на крыльце. Та помахала в ответ.
Как везде, обычная жизнь, нормальные люди... Этого не может случиться! Это как сон. Джули начала медленно двигаться к белой двери, ставя перед собой то одну ногу, то другую. Эта дверь приведет нас в дом. А что в доме?
Джули кусала ногти. Она раздумывала о том, сможет ли вырваться и подбежать к окну. Она представляла себя барабанящей в окна и кричащей в надежде привлечь внимание женщины в доме через дорогу. Конечно, он ее не застрелит, нет, - если эта женщина будет свидетельницей, женщина, которая, вероятно, знает, кто он такой, раз она его соседка.
Но потом она вспомнила, какие безумные были глаза у этого мужчины, и то, как он все время нашептывал что-то про себя. А ненависть и ярость в его голосе, когда он бормотал себе под нос?..
Джули подумала, что малейшая неосторожность будет стоить им жизни - ей, женщине и маленькому мальчику. Поэтому она и была покорной.
- Такая молодая дама могла бы передвигаться и пошустрее, - проворчал тип каким-то механическим голосом. - Ну, вперед, - скомандовал он.
Джули подбежала к двери и обернулась в ожидании дальнейших указаний. Он вытащил ключи и улыбнулся ей. У него были ровные белые зубы. Слишком ровные и слишком белые, чтобы быть настоящими.
- Я приготовил для тебя уютное местечко, - сказал он. - Думаю, тебе оно понравится.
Он отпер дверь. Распахнул ее. Внутри было темно и зловонно. У нее появилось ужасное предчувствие: вот она войдет сюда и никогда больше уже не выйдет.
- Шагай вперед, малышка. Заходи.
Джули переступила порог; мужчина последовал за ней. Он закрыл дверь, и она тотчас же почувствовала, что в доме ужасно жарко и душно. И пахло скверно - воняло разлагавшимися пищевыми отходами и какой-то мертвечиной. Она остановилась, вглядываясь в серые тени. Однако почти ничего не рассмотрела. Поняла лишь, что они на кухне: в раковине - горы грязных тарелок с объедками, мусорная корзина в углу.
- Пошли, - сказал он. - Вот сюда.
Джули прошла под аркой и оказалась в комнате. Комната, в которой она стояла и которую назвала бы гостиной, была практически пустой, если не считать занавесок на окнах, которые были задернуты, и высокой стопки газет в углу, а также глубокого кресла, обитого бежевым плисом.
- Уютно, а? - спросил он. - С точки зрения минималиста... утонченный вкус.
Джули понятия не имела, о чем он говорил.
А потом он положил ей руки на плечи и начал их рассматривать. Она чувствовала, как деревенеет, как стынет ее тело от его прикосновений.
- Расслабься, малышка. Я просто пытаюсь успокоить тебя.
Джули поняла, что вот-вот разревется.
Смех... Смех его был пронзительным, "металлическим". Казалось, она слышит его уже вечность.
- Почему ты плачешь, ужасное маленькое создание? У меня нет никакого интереса к твоей грязной дырочке.
Он ударил ее по лицу. Джули зашаталась, настолько силен был удар.
Пытаясь удержаться на ногах, она оперлась о стену. Грубая зернистая штукатурка врезалась в ее окоченевшие ладони.
- А чего же вам надо? - спросила Джули, с трудом обретя голос.
Она с тоской смотрела на входную дверь.
- Ну... я думал, ты знаешь. - Он подошел к ней поближе, вглядываясь в ее карие глаза своими мутно-водянистыми. Джули чувствовала, как сковывают, как гипнотизируют ее эти глаза, но не в силах была отвести взгляд. - Я хочу лишь наказать тебя, моя милая малышка. Вот и все. Только наказать.