Бабушка вышла в переднюю, а Катя убежала в другую комнату - переодеваться. Наташа осталась одна. От нечего делать она принялась оглядывать все вокруг. Комната очень понравилась ей, хоть и показалась не совсем обыкновенной. На стене, возле письменного стола, висела, как в школе, большая карта СССР. Полки вдоль стен были уставлены книгами с длинными, мудреными названиями на корешках. На письменном столе под стеклом были разложены фотографии. Наташа разглядела на них каких-то загорелых людей в больших белых шляпах. Они стояли возле палаток, или сидели у костра, или ехали куда-то на верблюдах. Очень интересные фотографии! Но еще больше понравились Наташе рисунки, развешанные над диваном. Это были картины не картины, а всякие узоры и яркие цветы.
- Кто это у вас так хорошо рисует? - спросила Наташа, когда Катя прибежала обратно.
- Это моя мама. - Катя была в летнем, очень коротком, выгоревшем от солнца платье. В обеих руках она держала по яблоку. - На, возьми.
И Катя протянула Наташе яблоко, холодное и румяное.
- А зачем у вас эта доска? - спросила Наташа, показывая на гладко обструганную доску, лежавшую на небольшом столе у окна.
- Сейчас объясню, - ответила Катя, надкусывая хрустящее яблоко. - Видишь ли, моя мама художница. Только не просто художница, как Васнецов или там Айвазовский, а по текстилю. К этой чертежной доске мама прикалывает бумагу в мелкую-мелкую клеточку и рисует всякие узоры. Эскизы - называется. Понимаешь? А на фабрике по этим эскизам печатают рисунки, вот что на материях, - понимаешь?
Она поглядела на Наташу, и ей, должно быть, показалось, что та не особенно хорошо поняла.
- Да вот постой, я тебе сейчас покажу образцы.
Катя выдвинула один из ящиков письменного стола и вынула из него целый ворох всяких лоскутков.
- Вот это маркизет, - сказала Катя, кладя на стол и разглаживая лоскут легкой ткани с темными крупными цветами, разбросанными по белому полю. - Это так и называется: "Цветной орнамент". Идет на летние платья.
Наташа удивилась и обрадовалась:
- У моей мамы как раз такое же платье! Ну прямо в точности! Значит, твоя мама нарисовала этот узор? Вот странно! А я думала, что все материи так и делаются на фабрике - сразу с узорами, что иначе и не бывает.
Катя засмеялась:
- Так многие у нас в классе думали. Все, кроме Настеньки Егоровой.
- Это какая же Егорова?
- Неужели не помнишь? Ну, та девочка, что летом малыша спасла. У нее мама - ткачиха на той же самой фабрике, для которой работает и моя мама.
Катя перебирала лоскутки, один другого наряднее.
- Вот этот яркий с полосками, - говорила она, - идет на халаты для Узбекистана. А вот этот - на обивку мебели.
Наташа погладила ладонью шелковистую ткань, идущую на халаты, а потом взяла в руки лоскуток ковра. На темно-синей плотной ковровой ткани пестрели желтые осенние листья.
- Как много лоскутков! - сказала Наташа. - Из таких что хочешь можно смастерить - и абажур, и коврик, и сумочку… А уж кукольных платьев сколько выйдет!.. Мама, наверно, дает тебе лоскутки?
- Да, некоторые, - ответила Катя. - Когда она приедет, я попрошу и для тебя. Она уехала в дом отдыха. В Крым. А мой папа знаешь где? Еще дальше, чем мама, - в пустыне, в Приаралье. Я его давно-давно не видела - целое лето!
Сказав это, Катя вспомнила, что Наташа своего отца никогда больше не увидит. Она испуганно посмотрела на подругу и спросила, чтобы переменить разговор:
- А ты еще играешь в куклы?
- Как тебе сказать… - ответила Наташа. - Играть не играю, а шить на них люблю.
- И много у тебя кукол?
- Нет, - сказала Наташа. - Я уже всех раздарила. Осталась одна-единственная. Целлулоидная, очень маленькая. Ее так и зовут - Дюймовочка.
Катя понимающе кивнула головой:
- Это как в сказке Андерсена.
- Ну да! Ее по этой сказке и прозвали. Только это не я придумала, а один доктор.
И Наташа стала рассказывать, как она лежала в больнице, как ей делали операцию и как мама однажды прислала ей в передаче эту самую куколку в больничном халатике и в косынке.
- Ее в больнице все-все знали! - рассказывала она с удовольствием. - И няни, и сестры, и даже старый доктор, Василий Тимофеевич. Он ей и прозвище такое дал - "Дюймовочка". Придет к нам в палату, остановится возле моей кровати и спрашивает: "Ну, как твоя Дюймовочка? Поправляется?" Я говорю: "Спасибо. Она уже совсем здоровая - гулять хочет". - "А ты как?" - "И я хочу". - "Ну вот и молодцы! Держи-ка! Я вам обеим по конфетке принес". И пойдет себе дальше. А я поставлю Дюймовочку на подушку и заставляю ее кланяться… - Наташа засмеялась. - Право, иной раз даже как-то жалко бывает, что мы уже большие и нам нельзя теперь играть в куклы.
- Нет, отчего же? - сказала Катя. - Большие тоже могут иногда в куклы играть, когда у них есть время. А можно нам с Аней завтра прийти к тебе - посмотреть Дюймовочку?
- Ну конечно, можно! - обрадовалась Наташа. - Вы когда придете?
Но Катя спохватилась:
- Ах, да! Ведь мы с Аней поссорились. Я и забыла!
- А из-за чего вы поссорились? - спросила Наташа и, не дождавшись ответа, прибавила: - Знаешь, я сегодня после первого урока хотела к ней подойти, а она отвернулась и убежала - как будто сердится на меня. Как ты думаешь, почему это?
- Так просто. Воображает, - ответила Катя.
Ей не хотелось объяснять, из-за чего у них с Аней произошла ссора. Но, к счастью, в эту самую минуту из передней донесся звонок. Она обрадовалась и бегом побежала отворять.
В дверь стучали, звонок заливался на всю квартиру.
- Да сейчас, сейчас, открываю, открываю! - кричала Катя. А в дверь, в нижнюю филенку, кто-то изо всех сил барабанил кулаками, а может быть, и пятками.
Наташа не выдержала и выглянула в переднюю. Она увидела на пороге круглоголового мальчика, в курточке с белым отложным воротником и в длинных отутюженных брюках. За ним вошла бабушка. Наташа заметила, что глаза у мальчика такие же черные, как у бабушки.
- Тише, Мишенька, успокойся! - приговаривала она.
Но Миша, видно, не мог успокоиться.
- Мне в школе книжку подарили! - закричал он, высоко подняв свой новенький портфель. - Называется "Гайдар"! Это потому подарили, что я уже немножко грамотный. Немножко тоже считается! А один мальчик - Шаповалов, такая у него фамилия, - сказал, что он грамотный, ему тоже дали книжку, а он только одну букву знает: "о".
Катя засмеялась:
- Эх ты, первачок-новичок!
- А ты у нас больно взрослая! - оборвала ее бабушка.
Но Миша не обиделся на Катю.
- Когда урок кончился, - продолжал он, - Наталья Петровна нам сказала: "Идите на перемену". Мы пошли с Шаповаловым, а наперемена - длинная-предлинная, прямо как улица!
- Это еще что за "наперемена"? - спросила Катя и переглянулась с Наташей.
Тут только Миша заметил чужую девочку и сразу замолчал.
- Ну, я пойду, - тихо сказала Наташа.
- Пообедай с нами, - предложила бабушка.
Наташа не отвечала. Ей не очень-то хотелось уходить, но с первого раза оставаться обедать было как-то неловко. Она нерешительно переминалась у порога с ноги на ногу.
- Вот ты какая стеснительная! - удивилась бабушка. - Не то, что наша Катюша. Оставайся, оставайся! Сейчас я вам всем супу налью…
- Нет, спасибо!
Наташа взяла со столика свою школьную сумку и уже более твердым голосом повторила:
- Нет, спасибо, я пойду! Мама скоро вернется.
Она оделась и стала медленно спускаться по лестнице, а Катя стояла на площадке и махала ей рукой.
Прежде чем закрыть за собой тяжелую дверь парадной, Наташа закинула голову и, приложив ко рту ладонь трубочкой, крикнула:
- Катя!.. Приходи завтра пораньше!
- При-ду-у! - донеслось сверху.
И две двери - одна на площадке третьего этажа, другая внизу - разом захлопнулись.
Наташа бегом побежала домой, а Катя вздохнула и пошла обедать. Она невольно подумала, что Аня вот точно так же всегда кричала ей снизу: "Приходи пораньше!" Что-то она сейчас делает, Аня? С кем пошла домой? Неужели одна?
Чтобы не думать об этом, Катя поскорей доела сладкий пирог и взялась за уроки. Села за большой стол в комнатке, которая называлась у Снегиревых "Катемишиной", раскрыла чистую тетрадь и принялась осторожно выводить, словно вышивать, букву за буквой, строку за строкой.
…Лебедей ручное стадо
Медленно плывет… -
вывела Катя и сама залюбовалась написанными строчками. Тонкие, слегка наклоненные вправо буквы сами походили чем-то на стройных, медленно плывущих лебедей.
- Ой, Миша, только, пожалуйста, не толкай стол! - на всякий случай говорила Катя. - А то у меня волосяные толсто выходят. Совсем как нажимы!
Чем старательней она писала, тем спокойнее становилось у нее на душе. Завтра она в самом деле придет пораньше, чтобы поговорить с Аней, и все опять будет хорошо…
Взобравшись коленками на стул, Миша по другую сторону стола читал книжку, которую ему подарила перед отъездом мама. Другая книжка, подаренная сегодня в школе, лежала рядом.
Миша медленно водил пухлым пальцем по строчкам и, пыхтя, читал шепотом:
- "Жил ста-рик… со сво-ею ста-ру-хой…"
- Ты мне мешаешь со своей старухой, - сказала Катя. - Читай про себя.
Миша удивленно посмотрел на Катю:
- Про меня? Разве есть такая книжка?
- Не про тебя, а про себя! - объяснила Катя. - Я же всегда читаю про себя.
- Про тебя? - опять спросил Миша.
Катя сердито засмеялась:
- Вот бестолковый! Читать про себя - это значит читать без голоса, только глазами. Понял?
Миша покачал головой:
- Я так не умею.
И он опять принялся с великим трудом одолевать пушкинскую сказку о рыбаке и рыбке.
На этажерке мерно постукивали часы-будильник. Из кухни доносился сладкий теплый запах только что испеченного пирога - пахло ванилью и сдобным тестом.
"А как же быть с гербарием? - вдруг неизвестно почему подумала Катя. - Ведь Анин гербарий у меня. Сбегать к ней, что ли, отнести? Пускай завтра сама отдаст Людмиле Федоровне…"
Но когда Катя кончила уроки, пришла Таня, и уходить уже не захотелось.
Вытирая лицо полотенцем после умыванья, Таня весело рассказывала:
- Устала невероятно! Народу в метро - тьма-тьмущая! Еле добралась!
И все это Таня говорила так бодро и радостно, глаза у нее так блестели, что со стороны могло показаться, будто это очень приятно, когда народу "тьма-тьмущая", когда так трудно куда-то добираться и от этого устаешь "невероятно".
"Счастливая! - подумала Катя. - Всюду ездит одна, куда хочет. Вот потому-то ей, наверно, так весело об этом говорить".
А Таня между тем уселась за стол и, уплетая за обе щеки суп, жаркое и яблочный пирог, принялась рассказывать про своего профессора, который "совершенно замечательно" прочел вступительную лекцию.
- Прочел? - удивилась Катя. - А я думала, ваши профессора и так все знают, без книжки. Наша Людмила Федоровна никогда нам по книжке не объясняет.
Таня, прищурясь, посмотрела на младшую сестру.
- Читать лекцию, к вашему сведению, - сказала она, отчеканивая каждое слово, - вовсе не значит читать по книжке.
- Ну уж ладно, - вмешалась бабушка. - Только не спорьте. Шутка ли, какой день у нас сегодня! Танюша в институт поступила, Мишенька - в первый класс.
- А Катя перешла в четвертый "А", - вмешался Миша. - У них там читают только про себя!
Живая и неживая природа
Наступило второе школьное утро. Вместо праздничного белого передника Катя надела черный, вместо белых лент вплела в косы коричневые, но от этого радость нового дня нисколько не стала меньше.
Ровно в восемь часов Катя вышла из дому. В одной руке она несла новенькую сумку с новенькими книжками, а в другой, бережно прижимая к себе, держала пухлый альбом в глянцевитом голубом переплете.
Небо, казалось, тоже сняло с себя вчерашний праздничный наряд - синеву и белые легкие облака - и надело большой темный передник. Тучи то и дело закрывали солнце. Но солнечные лучи от времени до времени прорывались сквозь тучи и заливали все вокруг осенним мягким светом.
- Что ты принесла?.. Что у тебя за альбом? - послышалось со всех сторон, как только Катя переступила порог класса.
- Потом увидите! Не смотрите! - ответила Катя и направилась прямо к Аниной парте.
Стелла Кузьминская раскладывала по всей парте свои книжки и тетради.
- Это Анино место, - строго сказала ей Катя. - Ты тут не одна сидишь.
- Когда Аня придет, я переложу, - спокойно ответила Стелла.
- Нет, сейчас переложи! - рассердилась Катя. - Это не твоя половина!
Стелла тихо проговорила: "Собственница!" - и передвинула книжки на свою половину.
- Ты сама собственница! - сказала Катя. - Я же не о себе беспокоюсь.
И Катя осторожно положила альбом в Анину парту.
В этот день все собрались особенно рано. Во-первых, кому охота опаздывать, да еще с самого начала года? А во-вторых, каждому интересно поглядеть, кто что принес для школьного музея.
Одной Ани все еще не было, и Катя с тревогой поглядывала на дверь. Она едва слышала очень интересные разговоры о том, как лучше сушить цветы (под прессом или под теплым утюгом) и чем лучше кормить рыбок с вуалевыми хвостами.
Рядом Наташа что-то весело рассказывала, часто трогая ее за рукав, но Катя в ответ только кивала головой. Что ж это, в самом деле, случилось с Аней?..
И вот раздался звонок. Девочки притихли, беспокойно посматривая то на Людмилу Федоровну, то на свои коробки, тетрадки и альбомы.
Каждой хотелось, чтобы учительница поскорей взяла в руки именно ее работу и поскорей сказала, хорошо это или плохо.
Людмила Федоровна, должно быть, догадалась, о чем думают девочки.
- Не торопитесь, не торопитесь, - сказала она улыбаясь. - Все посмотрим по порядку.
Коробки и коробочки, альбомы и распухшие от вклеек тетрадки были разложены по крышкам парт и подоконникам. А кое-кто положил свои коллекции даже на учительский стол.
Людмила Федоровна взяла в руки коробку, стоявшую как раз посередине ее стола, и прочла надпись, четко выведенную на белой бумажной наклейке:
- "Стелла Кузьминская. Образцы топлива". Ну что ж, очень толково. Посмотрите, девочки, какую занятную коллекцию собрала Стелла.
Коробка Стеллы пошла по рядам, и девочки с таким интересом рассматривали ее и читали названия на этикетках, словно первый раз в жизни видели и уголь, и торф, и хворост. Но все это называлось теперь "коллекцией топлива". Под связочкой тоненьких хворостинок была аккуратная подпись: "Дрова", а под кусочками угля - "Древесный уголь". И все эти "образцы" торжественно покоились в ячейках, устланных ватой.
Коробка Стеллы наконец вернулась к ней, и она взяла ее спокойно, как человек, давно привыкший к успеху.
- Ну а у тебя что? - спросила Людмила Федоровна, подойдя к Лене Ипполитовой, которая уже несколько минут сидела с вытянутой вверх рукой.
- У меня гербарий, - ответила Лена и, поправляя очки, вскочила с места. - Лекарственные травы. Мы собирали их в лагере и потом сдали в аптеку. А некоторые я засушила. То есть не некоторые, а все… То есть не все, а по листику от каждой травки… То есть не от каждой…
- Ну да, понятно, - спокойно сказала Людмила Федоровна. - Ты засушила по одному растению каждого вида. Покажи-ка!
Людмила Федоровна взяла в руки толстую общую тетрадь и стала перелистывать ее. На каждой странице были наклеены сухие зеленые листья на тонких стеблях, с белыми, розовыми, желтыми, фиолетовыми цветочками. Листья были самой разнообразной формы: одни были похожи на растопыренные пальцы, другие - зубчатые, третьи - узкие и острые, как ножи.
Лена так и впилась глазами в учительницу.
- Молодчина, Лена! - похвалила ее Людмила Федоровна. - Прекрасный подбор, и высушено очень хорошо.
- Тоже нашла что собирать! - донесся вдруг насмешливый голос с задней парты.
Все обернулись назад.
Людмила Федоровна, прищурясь, окинула взглядом класс:
- Кто это сказал? Ты, Клава Киселева?
Высокая девочка в переднике с пелеринкой и с большими бантами в коротких косичках (банты качались под самыми ушами) небрежно откинула крышку парты и встала с места.
- Что значит твое странное замечание?
Клава молчала, опустив голову. Теперь ее банты покачивались над партой, отражаясь в лакированной крышке, словно в темном пруду.
- Неинтересно, - пробормотала она.
- Что - неинтересно?
- Собирать траву какую-то…
- Вот как? Ну а ты что собрала? Покажи-ка, покажи! Может быть, у тебя что-нибудь поинтереснее?
Клава Киселева молчала.
- У нее ничего нет, - послышался шепот.
Людмила Федоровна подошла поближе.
- Ты летом куда-нибудь уезжала? - спросила она.
- Уезжала, - ответила Клава. - Недалеко. На дачу.
- Так разве ты там ничего не нашла?
- А что там интересного - на даче-то!
- Конечно, - сказала Людмила Федоровна, - если ничем не интересоваться, то ничего интересного и не найдешь.
И учительница подошла к Катиной парте:
- Ну, Катюша, что у тебя?
- У меня тоже гербарий, только не совсем такой, как у Лены, - сказала Катя, встав с места. - Это мы вместе с Аней собирали. Стелла, достань, пожалуйста, альбом из Аниной парты.
Людмила Федоровна взяла в руки тяжелый альбом и, положив на край учительского стола, откинула крышку переплета.
- Так, - сказала она, слегка склонив голову набок и внимательно рассматривая первую страницу. - Это ты рисовала?
- Я, - сказала Катя и немножко покраснела.
- Очень хорошо. Большие успехи сделала.
На первой странице альбома была нарисована акварелью ветка цветущей яблони, а сверху буквами, как будто бы сделанными из листиков и хвойных иголок, выведено: "Наш лес".
- Очень хорошо! - повторила Людмила Федоровна. - Посмотрим, что будет дальше.
Две следующие страницы были разделены тщательно вклеенным листом папиросной бумаги. Слева был нарисован старый, ветвистый клен. Справа наклеены широкий лапчатый лист, тонко срезанный кусочек коры, распластанная ножом веточка и полупрозрачная, нежно-зеленая двукрылатка, в которой прячутся семена клена.
На следующих страницах нашли себе место дуб, осина, береза, сосна, елка…
- Кто же из вас это придумал? - спросила Людмила Федоровна, разглядывая страницу за страницей.
- Уж наверно Катя, - сказала Настенька Егорова, приподнимаясь на парте и стараясь издали заглянуть в альбом. - Она у нас такая выдумщица!
- Нет, нет! - Катя решительно замотала головой. - Это мы вместе!
- Да ведь Аня и рисовать-то не умеет!
- Ну и что ж такого? Рисовала я. А придумывали, собирали, сушили и наклеивали мы вместе. Аня даже больше, чем я. Это все было еще до того, как я в лагерь поехала. Я тогда у Ани на даче гостила.
- Отличная работа! - сказала Людмила Федоровна. - Альбом - прямо на выставку!
- А можно нам посмотреть? - закричали девочки. - Людмила Федоровна, дайте и нам посмотреть!
- Нет, подождите… Сначала скажи мне, Катюша: как этот альбом очутился в парте у Ани?
Катя удивилась:
- Да очень просто. Это я положила.
- Когда?
- Только что. Вот перед самым началом урока.