Случай в доме Роса застал его врасплох. У него не было возможности создать психологический барьер. На этот раз все было иначе. На этот раз он знал, чего ожидать. За те часы, что он дожидался звонка от Бурка, ему удалось укрепить слабую, нетвердую защиту и очень осторожно создать установку, оставшуюся еще с тех времен, когда он был консультантом в ФБР. Она позволяла воспринимать страшные картины, которые ожидали его в спальне, не более как куски плоти, разорванные и истекающие чем-то красным. Пока он будет держаться в рамках этой установки, вопли, мольбы, крики о помощи и боль, впитавшиеся в эти стены, никак на него не подействуют, и он сможет ходить по спальне, не опасаясь, что воображение заведет его в темный тупик.
Но ему следовало быть осторожным. Установка может заставить его окунуться в черную дыру, где обменяет его рассудок на воображение. Он не мог позволить, чтобы такое случилось.
Бурк вошел в спальню первым и скрылся за дверью, которая открывалась налево. Джек по-прежнему стоял в коридоре и смотрел на кровь, ожидая, что что-то случится: появится дрожь, участится сердцебиение… Да что угодно. Но ничего не произошло. Более того, он ощутил уверенность, как капитан корабля, который вот-вот удачно выйдет из шторма.
Джек оперся рукой, затянутой в перчатку, на косяк и вошел в комнату. Он сделал это очень осторожно, чтобы не выпачкаться в крови. Потом поднял взгляд и познакомился с Доланами.
Яркие красные линии, перекрещивающиеся и угловатые, густой сеткой покрывали стены и потолок. Матрас был сброшен на пол, там же лежало тело женщины, Вероники Долан. Уголком глаза Джек заметил слева от кровати маленькую ярко-красную фигуру, привязанную к стулу. Голова наклонена, невидящий взгляд упирается в отца. Джеку не надо было присматриваться, чтобы понять, что горло мальчика перерезано. В полутора метрах от кровати лежал Патрик Долан. На нем были лишь нейлоновые фиолетовые шорты. Его рот был залеплен лентой.
Сердце начало стучать быстрее.
"Спокойно… спокойно…" – сказал внутренний голос.
Джек глубоко вздохнул.
"Начни с отца".
Патрик Долан лежал на правом боку в блестящей красной луже крови с перерезанным горлом и привязанными изолентой и веревкой к стулу руками и ногами. Это был высокий мужчина, ростом выше среднего, с внушительной комплекцией профессионального бодибилдера. Его ладони распухли. Он как будто пытался скрюченными пальцами схватить монеты, ручку и водительские права, лежащие в крови всего в десятке сантиметров от него. Веревка перерезала кожу на запястьях и лодыжках, когда Долан пытался освободиться. На мертвом бледном лице мужчины застыло отчаяние. Лента навсегда запечатала последние слова, которые он хотел сказать жене и сыну.
Снова вернулись воспоминания, и Джек почувствовал, как на запястьях заныли шрамы от веревки. Он усилием воли заставил себя успокоиться, как это делают все, когда хотят оказаться подальше после ужасного происшествия.
"Думай и анализируй, сложи все фрагменты мозаики".
Патрик Долан был не из тех людей, которые безропотно пойдут под нож. С его-то силой он мог с легкостью скрутить убийцу. Он рискнул бы даже в том случае, если бы на него было направлено дуло пистолета или к горлу приставлен нож. Он бы пожертвовал жизнью, если бы это означало спасение для жены и сына.
Но он, похоже, не сопротивлялся. Ни на руках, ни на лице не было никаких следов или порезов.
И Долан не позволил бы привязать себя к стулу, если бы на карту была поставлена жизнь близких.
"Если только его не усыпили чем-нибудь, например хлороформом".
Да, это имело смысл.
"А кого бы ты усыпил первым?" – спросил внутренний голос.
Начинать с мальчика опасно. Даже с хлороформом ребенок может внезапно проснуться, заплакать или перевернуть лампу. Эти звуки разбудят родителей, которые немедленно придут в детскую. Стрелять в них он не собирался, убийце они нужны были живыми. Он хотел, чтобы их сковали страх и ужас, чтобы они сыграли свою роль в его исцелении и преображении.
Убийца начал с мужа. Пробрался в спальню.
"Но ведь слышен шум шагов… Почему же он не проснулся? Может, убийца был в одних носках или даже босиком, уверенный, что взрыв уничтожит следы на паркете?"
Он прижал к лицу Долана тряпочку с дурманом, не сомневаясь, что даже если тот и проснется, то хлороформ быстро сделает свое дело. Жену и ребенка подчинить будет легче. Как только все будут усыплены, он принесет стулья и привяжет жертвы, а затем дождется, пока они очнутся. Как только это случится, фантазия и воображение убийцы войдут в спальню. И актеры сыграют свои роли.
На мальчика было особенно трудно смотреть.
Тринадцатилетний пацан, высокий и тощий, как жердь, с густыми светлыми прямыми волосами. В глазах застыло недоумение, словно он так и не смог понять, почему его привязали к стулу в одних хлопковых трусах и почему родители, тоже связанные, смотрели на него глазами, полными ужаса.
В те последние минуты он обмочился от страха. Джек гадал, надеялся ли мальчик – не мальчик, ребенок, ты все еще остаешься ребенком в этом возрасте, что бы там ни говорили, и это нечестно, вспомни, что случилось с Дареном Нигро и другими! – что отец спасет его, укроет в своих объятиях, где ничего не грозит, успокоит и скажет, что это всего лишь кошмар, что через секунду он проснется под теплым одеялом, готовый встретить новый день, полный энергии и энтузиазма, что так свойственно детям.
Джек хотел закрыть мальчику глаза, но вместо этого поймал себя на том, что вглядывается в них, и мир вокруг замирает. Появились неясные тени. Послышались старые голоса.
Но тумбочке возле мальчика стояли небольшие семейные фотографии. Рядом с ними – миска с расплавленной красной свечой. На одном из фото была запечатлена семья Доланов на диване в гостиной. В камине пылал огонь, а мастерски украшенная рождественская елка сверкала всеми цветами радуги. Они были одеты в джинсы и шерстяные свитера, их лица сияли. По понятным причинам эти снимки выглядели здесь неуместно.
"Он глядел на них при свете свечи?"
Свет свечи создавал интимную обстановку, подчеркивал страх на их лицах.
Между ним и убийцей возникла зыбкая, слабая связь.
Что-то тихо пикнуло позади. Он напряг слух. Вот снова: пип-пип-пип. Напоминает удары пульса.
Джек обернулся. Бурк стоял на коленях с другой стороны кровати и глядел на ноутбук. Компьютер принадлежал к тем современным сверхтонким устройствам, которые весили всего около килограмма. Он лежал в центре кровати, экран горел ярко-белым светом и был повернут к потолку. Он был подключен к телефонной розетке возле изголовья огромной дубовой кровати. Возле разъема обнаружился целый ворох цветных проводов, которые, словно щупальца, протянулись к мигающим выключателям, подсоединенным к оранжевым ящикам с взрывчаткой.
Экран не работал, но ноутбук пикал.
И было кое-что еще, заметил Джек. На дисководе ярко-зеленым светом горела небольшая лампочка. Компьютер пытался что-то прочесть с диска.
Бурк возился с проводами. Джек напрягся. По спине как будто пробежали мириады муравьев, покалывая его острыми, словно бритва, лапками. Внезапно он вспомнил ту ночь в прошлом месяце, когда его придавило машиной. Если бомба взорвется…
Ноутбук перестал пикать. Лампочка на дисководе погасла.
Повисла тишина, которая, казалось, длилась целую вечность. Джек почувствовал, как его тело замерло, ожидая взрыва, и снова расслабилось.
Дом все еще стоял.
– Аккумулятор сдох, – сообщил Бурк.
Напряжение уходило. Во рту пересохло. Джек медленно вернулся мыслями в спальню. Ключ к ходу мыслей убийцы был спрятан где-то в этой комнате.
"Он оставил здесь что-то. Что-то, что он не хочет, чтобы я нашел".
Джек снял шлем. Прохладный воздух был наполнен сильным солено-медным ароматом.
Бурк подошел поближе. Он не снимал шлема, но его голос звучал громко и ясно:
– Что ты делаешь, мать твою?
– Раздеваюсь.
– О чем ты говоришь?
– Бомба мертва.
– Она может рвануть, когда я ее трону! А может, в доме спрятана вторая бомба. Ты что, не слушал ни хрена из того, что я тебе рассказывал?
– Тогда я буду изучать место преступления.
– Я не пущу сюда следаков.
– Я сам все сделаю.
– Сам? Ты хоть понимаешь, сколько времени на это нужно?
– Я сделаю все быстрее, если у меня будет напарник.
– Святые яйца, мне следовало догадаться, что ты выкинешь что-то вроде этого!
– Возможно, у нас уже не будет другой возможности, и ты это знаешь.
Бурк окинул его гневным взглядом.
– Тебе говорили, что ты упрямый мудак?
– Я еще побуду здесь, а ты оставь мне номер мобильного. Я тебе позвоню, когда закончу.
Джек снял перчатку и вытер потное лицо. Потом внимательно посмотрел на бомбу и поднял глаза на Бурка.
– Мы тоже можем начать здесь, – заявил Бурк. – Похоже, именно здесь закончил этот засранец.
Глава 3
Джек вернулся домой после часа. В доме Доланов теперь работало подразделение по расследованию на месте преступления. Бурк возвращался в Бостон с разобранной бомбой. Джек устал. Его поддерживали только лошадиные дозы кофеина и адреналин, в животе урчало от голода. Он направился в кухню и принялся рыться в холодильнике, и вдруг увидел себя.
Он открывает заднюю дверь в бывшем доме, в Виргинии, а Аманда, нарядно одетая, в платье с соблазнительно расстегнутыми верхними пуговицами, сидит за столом в кухне. Ее волосы собраны в хвост на затылке. Она подходит и дергает его за галстук:
– Отнеси меня наверх, папочка. Время делать детей.
Джек ощутил уже знакомую пустоту и закрыл холодильник. Наступившая тишина удушала.
Эти странные моменты, когда разум подбрасывал далекие воспоминания, с прошлого месяца значительно участились. Это сбивало его с толку. Бесполезно было пытаться бороться с этим. Раньше он находил облегчение на дне бутылки. Но в итоге выпивка ввергала его рассудок в глубины, где возникали образы и чувства, с которыми совладать он никак не мог…
Он оглядел кухню – новую кухню в новой жизни в Марблхеде. Дом был довольно ветхим, и он потихоньку ремонтировал его комната за комнатой. Это отвлекало от невеселых мыслей. Потом он подумал о Тейлор Бартон, своей девушке, которая сейчас летела сюда из Лос-Анджелеса, где провела последние две недели.
Прошлое не хотело отпускать его.
Поднявшись наверх, он переоделся в спортивные шорты и футболку, натянул кроссовки и намотал девять километров в лабиринте тихих пригородных улиц, пока образы прошлого не начали наконец чернеть и исчезать, словно пленка, к которой поднесли зажженную спичку.
Джек принял душ, надел свежие джинсы и белую рубашку. Было без пятнадцати три. Самолет Тейлор прилетал в пять. Планировалось, что он приедет к ней к шести, они собирались готовить мясо. Осталось убить три часа.
Джек вышел на задний двор. Он поставил радиоприемник на пенек, включил трансляцию игры "Ред Сокс" и устроился в гамаке, натянутом между двумя деревьями. Небо было ярко-голубого цвета, и по нему медленно плыли густые облака.
Где-то на задворках сознания застрял образ Патрика Долана с залепленным ртом, который так и не смог ничего сказать жене и сыну. Потом всплыли воспоминания об утреннем происшествии. А позже – о событиях шестилетней давности. Он попытался отогнать их и сосредоточиться на игре. Он представил, как сидит в Фенвей-парк, смотрит игру с трибун, чувствует запах хот-догов и пива и слушает милый сердцу звук удара биты по мячу. Наконец его разум успокоился, и он уснул.
Ему снился безлюдный пляж. Пейзаж знакомый, и небо, как всегда, черное и беззвездное. С моря дует холодный ветер, пробирающий до костей, но вода, в которой он стоит по лодыжки, теплая и приятная, как горячий душ. У него гость.
Аманда не особенно изменилась. Те же глаза цвета морской синевы, светлые длинные волосы схвачены на затылке резинкой. Глубокий разрез на горле затвердел и превратился в ужасную улыбку, рубашка и выцветшие джинсы покрыты запекшейся кровью. Она стоит на берегу, засунув руки в карманы.
– Привет, малыш! Как дела? – спрашивает она.
– Все хорошо.
– Я так давно тебя не видела. Сколько уже прошло? Пять лет?
– Где-то так.
– Хорошо выглядишь. Ни капли жира не прибавил. Похоже, ты даже можешь поднять машину.
– Много качаюсь. Тягаю железо. И бегаю. Много бегаю.
– Ты бегаешь, когда тебя что-то беспокоит. Что происходит?
– Все в порядке.
– Тогда почему ты стоишь в воде?
– Не знаю.
– Ты же не вернулся в ФБР?
– Нет.
Она глядит на него странным взглядом.
– Я ушел после… Я больше с ними не связан.
– Ты никогда не сможешь бросить ФБР по-настоящему, Кейси. Это всегда будет частью тебя. Как это место, и то, что происходит под водой. Как ты это называл? Погружение во тьму?
Он смотрит на нее, ощущая сильную боль в сердце.
– Мне не хватает тебя, Аманда.
– Мне тебя тоже не хватает, дорогой. Тут так одиноко. Километры пляжа, и не с кем поболтать. Жаль, что Сидни здесь нет.
– Кого?
– Сидни, нашей дочери. Я так ее назвала.
– Где она? Я хотел бы встретиться с ней.
Она хмурится.
– Она там, под водой. С другими, – отвечает она.
Ее лицо темнеет. Оно теперь такое же темное, как и небо.
– Она не должна быть там.
– Я знаю, но она не приходит, когда я зову ее.
– Позволь мне спуститься и забрать…
– Нет, ты не можешь снова спуститься туда. Посмотри, что с тобой стало… что стало с нами!
Он смотрит на воду. Она густая и черная, как краска.
– Обещай мне, Джек… Обещай мне, что не уйдешь под воду.
– Обещаю.
– Ты сдержишь слово на этот раз?
Джек проснулся. Он был весь в поту, но при этом его била дрожь. Где-то соседский сын звал собаку домой.
Дом Тейлор был крыт кедровым гонтом и увенчан двумя одинаковыми кирпичными дымоходами. Спереди располагалась широкая веранда. Сзади дома, который выходил на крутой утес и словно парил в небе, находилась еще одна, закрытая веранда и балкон с видом на океан. Мать Тейлор жила здесь одна, пока четыре года назад неожиданно не умерла во сне. Тейлор не хотела, чтобы дом, в котором она выросла с пятью сестрами, перешел к чужим людям, поэтому выкупила его у родственников и переехала туда из Лос-Анджелеса, где уже успела сделать карьеру успешного фотографа.
Новые окна были сделаны по энергосберегающей технологии Андерсона, ставни недавно покрасили темно-зеленой краской, а прошлой осенью Джек превратил чердак на третьем этаже в обширный офис с паркетным полом из светлого клена, фотолабораторией, балкончиком и сделанным вручную дубовым столом, который разместился перед широким эркером. Оттуда открывался чудесный вид на море.
Небольшая подъездная дорожка была обсажена дубами. Когда Джек припарковал взятый напрокат двухдверный "Понтиак Гранд Эм" с помятым бампером и без кондиционера позади серо-голубого "вольво" с массачусетскими номерами, включилось устройство для поливки газонов. "Вольво" была ему незнакома.
Он выбрался из машины и направился к двери. Сосед Тейлор готовил барбекю у себя на веранде. Его малолетние сыновья пытались на скейтах заехать на деревянный пандус. Из магнитолы доносился какой-то богомерзкий реп. Джек подошел к дому, увидел, что дверь за противомоскитной сеткой не заперта, и вошел.
В прихожей были развешаны цветные фотографии стран, разрываемых войной, которые посетила Тейлор. Когда он встретил ее три года назад на рождественском благотворительном приеме в "Истерн Йот-клаб", она как раз вернулась из трехмесячной командировки в Боснию, где ей приходилось работать среди свиста пуль и взрывов снарядов. Один такой снаряд убил ее друга детства, который посвятил жизнь миссионерской деятельности. Там она сделала фото, которое позже принесло ей признание: медсестра, выбегающая из разбомбленной больницы, держит на руках кричащего ребенка, прикрывая его от пламени, которое уже охватило ее. Теперь Тейлор фотографировала на светских приемах. Она пользовалась спросом как у киностудий, так и у звезд экрана первой величины, режиссеров и музыкантов. В журналах, посвященных фотоделу, ее называли второй Херб Риттз.
В доме было тепло и пахло горящими дровами. Из динамиков, установленных в каждой комнате, неслись песни Рея Чарлза. Джек вошел в обставленную со вкусом кухню, тоже недавно переделанную, что было довольно забавно, поскольку стряпня Тейлор скорее напоминала неудавшиеся научные эксперименты. На кухонном столе стояла початая бутылка "мерло". Дверь на балкон была открыта, но Тейлор там не было. Он уже собрался подняться наверх, когда услышал ее смех.
Она вошла в кухню, и ее улыбка стала еще шире. В одной руке у нее был пустой бокал из-под вина, другой она поправляла светлые волосы до плеч. Она все еще была одета, как жительница Лос-Анджелеса. Тонкий белый хлопковый свитер с вырезом мысиком оставлял открытым пупок и кожу живота, смуглую и гладкую, как коричное масло. Черные брюки из лайкры облегали длинные стройные ноги. Завершали наряд черные туфли.
– Привет, малыш! – улыбнулась Тейлор.
Все, что он мог сделать, – это просто смотреть на нее и улыбаться. Она была среднего роста и в отличной форме, что объяснялось занятиями аэробикой и тренировками с отягощением. Голубые глаза излучали тепло и доброту, а улыбка заставляла забыть обо всех невзгодах. Как и его жена, Тейлор обладала способностью мгновенно расположить к себе человека и заставить его думать, что для нее он является центром мира.
– Мы не виделись две недели, и тебе нечего мне сказать? – спросила она.
– Почему ты так одета? Мы куда-то идем?
– Вообще-то у меня назначено свидание, поэтому я собираюсь попросить тебя уйти. Этот парень такой крутой, сидит на стероидах… Да ты понял, одни мышцы, никаких мозгов.
Она подмигнула Джеку.
– Можно поцеловать тебя, прежде чем я уйду?
Какое-то мгновение она раздумывала.
– Ладно, но только быстро.
Она поставила бокал на стол, обняла Джека и положила руки ему на затылок. У нее были теплые мягкие губы, пахнущие вином, а волосы хранили аромат кокосового шампуня и легкий запах духов от Кельвина Кляйна, которые она любила.
– Боже, как же я соскучилась…