– Добрый вечер, уважаемые телезрители. Мы ведем репортаж из деревни Южная, о которой узнала вся страна в июле прошлого года. Тогда в результате пожаров она выгорела дотла. Благодаря усилиям нашего правительства она была быстро отстроена заново и ее жители вернулись на привычные места, в современные, комфортные дома со всеми удобствами. Но сегодня здесь опять разбушевалась стихия. Вы видите, что осталось от деревни.
Окровавленного полицейского тронул за оплавленную куртку человек с суровым закопченным лицом.
Оператор повернул камеру и показал ряды до сих пор тлеющих щитовых домов, останки сгоревшего вертолета и тела в черных пакетах.
– На этот раз беда пришла не из леса, а упала с небес. Вот что нам сообщил майор МЧС по Меленковскому району, – и она поднесла микрофон эмчеэснику.
– Мы прибыли через десять минут после поступления сигнала о бедствии, – бодро начал майор. – По нашим подсчетам полностью сгорело двадцать пять домов и примерно столько же пострадало от огня частично. Мы сработали быстро и профессионально. Благодаря этому ущерб для деревни был минимизирован.
Оператор перевел камеру, и в кадр попала совсем иная сцена: над трупом коровы голосила женщина, а возле нее стояли дети, пытаясь успокоить мать. Увидев камеру, жители стали собираться в круг, и выражение лиц их было недоброе. Майор, почувствовав скопившееся напряжение, дал команду своим бойцам, и крепкие пожарные стали теснить озлобленных погорельцев.
Взяв из рук опешившей ведущей микрофон, майор продолжил давать интервью:
– К пожару привел взрыв вертолета с браконьерами, при котором погибли и они сами, и местный тракторист, вступивший с ними в неравную схватку. Подоспевший наряд полиции старался предотвратить трагедию, но пострадал от взрыва бытового газа.
Объектив камеры скользнул по окровавленному офицеру, сидевшему на снегу и безостановочно евшему снег. Потом, сместившись, остановился на пепелищах домов, затем на жителях, машинально сжимающих и разжимающих кулаки.
– О причинах трагедии станет известно только после тщательно проведенного расследования, о результатах которого мы вам обязательно сообщим, – заявила журналистка, нервно оглядывая угрюмых людей за оцеплением, и добавила: – Разумеется, партия "Объединенная Россия" и руководитель правительства и в этот раз не оставят людей в беде.
Кивнув оператору, она поспешила скрыться в кабине фургона. Оператор, прежде чем выключить камеру, успел снять, как скрюченная от старости бабушка колотила клюкой молодого полицейского, а тот повторял одну и ту же фразу:
– Ублюдки! Какие же мы ублюдки!
Красавицы чаше всего подвержены двум маниям: величия и преследования
Сани, в которых сидела Наталья, прижимая к себе детей, скользили по заснеженному полю. В ясном небе, похожем на необъятный океан, плыли белые облака причудливых форм, и в ее голове рождались мысли, которые трансформировались подобно облакам…
"А собственно, почему они плывут навстречу друг другу, а не туда, куда дует ветер? А может, они плывут, куда сами хотят?" – Господи, дай мне сил принять твою волю, как свою, – прошептала женщина и снова подумала: "Так почему же они плывут против ветра? Хотелось бы и мне плыть туда, куда хочу… Облако, похожее на крокодила, раскрыло пасть и сейчас проглотит солнце. Как печально…"
– Ты чего такая грустная? – услышала Наталья знакомый голос, идущий откуда-то сверху.
– Я? Да так. С чего ты взяла? – спросила она, совершенно не желая вступать в разговор с небесным голосом, но тут перед ней на сани опустилась девочка-ангел.
– Ты сама только что сказала: "Господи, дай сил принять волю твою, как свою…" Так? И произнесла это очень обреченно. А молиться должно с благодарностью. А коли ропщешь, то хотя бы злись!
– Я думала, что разговариваю сама с собой, и меня никто не слышит, – удивилась Наталья.
– Ты еще сомневаешься, что на все Его воля?
– Я не уверовала.
– А мне доверяешь? – уточнила девочка.
– Тебе да, – утвердительно ответила женщина.
– Каждый, обращаясь к Нему, всегда просит о себе, но почему-то ответственность за случившееся возлагает на Него.
– А разве не так? Если Он есть, значит, это Он создал и окружающий мир, и ситуации, в которые мы попадаем! – возмутилась Наталья.
– В этом и проблема. Ты привыкла перекладывать ответственность за свои дела и поступки на других.
– Трудно не согласиться, виноваты все: и грязь, и золото, и нищета, и роскошь, и ненависть с любовью пополам!
– У каждого человека есть выбор. Можно пойти, можно остановиться, повернуть направо или налево, в конце концов, всегда есть возможность вернуться. – Девчушка высказывала абсолютно взрослые мысли.
– Но ведь для Него наша жизнь – игра. Если бы Он не играл, а просто наблюдал за происходящим, давно загнулся бы от скуки… А так постоянный матч-реванш с самим собой. Не получилось конкретно с этим человеком в этой жизни, переиграет с другим в другой… – Наталью испугал ход собственной мысли, и она чуть не сорвалась на визг: – Нет! Это невозможно! А как же любовь – бесконечная и всепрощающая?
– Ему важен не результат, а сам процесс. Как ты не понимаешь? Никто не требует победы! Да и какая здесь может быть победа? – казалось, девочка хотела прекратить разговор.
– Постой, не уходи! Я тебе верю, но я хочу понять!
– Вот! Это и есть твое право выбора – вправо, влево, вперед, назад. Выбор в понимании. Слепая вера без понимания Ему неинтересна.
– Значит, любовь, ненависть, хаос, охватывающий мир – все игра? – Наталью колотила холодная дрожь.
– Ты сама недавно сказала: "Хочу играть с самым сильным противником!" Не помнишь? – девочка заглянула Наташе в глаза, и взгляд ее проникал в самые глубины сознания, отчего ту бросило в жар.
– Ведь эту фразу я никому не озвучивала. Я просто записала в своем сгоревшем дневнике.
– Чтобы начать игру – необходимо иметь достойного противника. Игра не имеет смысла, если противник не равен по силе, – промолвила девочка, расправила сложенные за спиной крылья и взмыла в небо.
Сани остановились. Возница подошел к воротам и постучал. Во дворе громко залаял пес.
– Тихо, Шайтан, – крикнула женщина. – Это ты, Коля?
– Отворяйте да гостей встречайте! – радостным возгласом всполошил вечерний лес Митрич.
Ворота отворились, и сани въехали во двор, огороженный плотным частоколом. Молоденький паренек в валенках и тулупе, явно много больших по размеру, чем требовалось, поспешил запереть ворота, а Наталья тем временем огляделась по сторонам.
Добротный сруб, сложенный из толстенных бревен, выглядел весьма внушительно благодаря крыльцу-веранде и балкону на втором этаже. По правую сторону от него красовалась бревенчатая криница под резной крышей. По левую, почти примыкая к избе – летняя кухня-беседка. А чуть поодаль, под сенью огромных сосен, хозяйственные постройки. На крыльце стояла хозяйка в накинутом на плечи пуховом платке.
Парень, в тулупе с чужого плеча, закрыл ворота и подошел к саням.
– Юра, – представился приезжим.
– Наташа. Мальчика зовут Колей, а девочку Настей, – гости вылезли из саней, и хозяин повел лошадь к хлеву.
– Давайте ваши вещи, я помогу занести их в дом, – сказал Юра, беря рюкзак и небольшие сумки.
– Подожди, Юра, – остановила его женщина. – Лиза как себя чувствует?
– Вы знакомы с моей женой? – удивился парень.
– И очень близко. Она – моя родная сестра.
От услышанного Юра остолбенел. В мозгу вспышкой всплыл рассказ Феликса о супруге, Лизиной сестре, женщине, из-за которой все оказались на грани жизни и смерти.
– Мне думается, вам не стоило сюда приезжать, – Юрий преградил Наталье дорогу. – Я не пущу вас в дом…
– Юра, все, что было, это ужасная ошибка. Я изменилась. Я хочу стать другой!
– Убитые вами люди – это не ошибка, а преступление. Ваше место в тюрьме! А лучше – в гробу!
Дети, державшие Наталью за руки, громко заплакали. На шум вышла хозяйка.
– Чего плачете? В дом, скорее! Я вас молоком с малиновым вареньем угощу.
– Петровна, это сестра Лизы, – сказал Юра. – Это она хозяйка свалки, где нас всех чуть не убили. Гнать ее надо!
Хозяйка в ужасе прикрыла рот руками. Ей стало не по себе. В голове не укладывалось, как мать двоих детей могла совершить то, о чем поведали Юра и Лиза.
– Что за шум, а драки нет? – подойдя, поинтересовался хозяин.
– Николай Дмитриевич, это Лизина сестра, жена Феликса. Она хочет его убить. И нас пыталась. Потому мы и у вас.
– Неужто ты на самом деле такое сотворить хотела? – обратился к Наталье Митрич.
– Да. Но это было моим заблуждением. Я глубоко раскаиваюсь. Я буду просить у каждого, обиженного мной, прощения.
– Не верьте ей, она людей, как мух, давила! – закричал Юрий. – Она и нас уничтожит.
Наталья, не произнеся ни слова, опустилась на колени, и поза ее была очень красноречива. В ней было и желание убежать от прошлого, и мольба о прощении, и готовность понести наказание…
– Значит, так, – произнес Митрич. – Я здесь старший и хочу сам во всем разобраться. На улице холодно, да и темно становится, поэтому продолжим разговор в избе. Все в дом. Мать, бери детей и веди в гостиную. Затем ступай к младенцу, а Лизку к нам на кухню позови. Да не говори ей, кто приехал. А мы через минуту придем.
…Наташа, не раздеваясь, прямо в заснеженных валенках, стояла у окна и вглядывалась в темноту. Подпирая дверной косяк, Юра нервно мял в руках шапку. Хозяин сидел на низеньком стульчике у горящей печи.
Тихонько, как кошка, мягко ступая по домотканому половику, в кухню вошла Лиза. Мужчины не спускали с нее пристальных взглядов, ожидая реакции. Заметив стоящую у окна женщину, Лиза бросилась к ней.
– Наташа! Сестренка! – воскликнула она и прижалась к холодной спине.
Наталья обернулась, положила Лизе руки на плечи, желая обнять сестру, но, казалось, на это не осталось сил. Ноги ее подкосились, руки бессильно соскользнули с сестриных плеч, и Наталья рухнула на пол, причитая:
– Прости меня! Прости за отнятую юность, за неполученное образование. Только я во всем виновата… – слова, копившиеся долгие годы и сдерживаемые плотиной бесчувственной расчетливости, вырывались из ее горла потоком. – Я виновата, что ты пошла на панель! И в том, что тебя чуть не убили мои люди… – поток прервался резко, словно отсеченный новой плотиной, но она взяла себя в руки и продолжила: – Я понимаю, что прошлого не вернуть и наши отношения никогда не обретут юношеской чистоты, когда мы все делили поровну. Об одном прошу, не держи на меня зла! – она заплакала. – Я готова жить на свалке! Я ненавижу сама себя гораздо больше, чем кто бы то ни был. Ведь именно я убила родителей Коли и Насти и без раздумий отняла бы и их жизнь… – ее глаза вдруг расширились, будто она увидела перед собой кого-то. – Я изменилась… Хотя неважно, все теперь неважно. Главное, что они живы. Лиза, умоляю! Помоги малышам, – она вцепилась в руки сестры, как за соломинку, способную не дать утонуть в черном колодце бездушия. – Даже приют для них будет лучше, чем то, что я им уготовила. Это я погрязла в грехе и заживо варюсь в своем аду. Но они не должны. Сестренка, милая, любимая, знаю, это звучит глупо, но я говорю искренне. Помоги детям! Ты сможешь.
Наталья, не произнеся ни слова, опустилась на колени, и поза ее была очень красноречива. В ней было и желание убежать от прошлого, и мольба о прощении, и готовность понести наказание…
Она сделала видимое усилие над собой и, опираясь на руки, с трудом поднялась.
– Простите и прощайте…
Не поднимая головы и стараясь не встречаться взглядом с окружающими, Наталья пошла к двери. Не обернувшись, словно отрезая все нити, связывающие ее с этим домом, отодвинула засов, толкнула створку двери и вышла в ночь.
– Митрич, верни мою сестру! Скажи, что я давно ее простила, – закричала Лиза.
Затянувшуюся паузу нарушили дети.
– Где мама? – открыв дверь из гостиной, спросил мальчик.
– А ну-ка, идите сюда, – позвал Митрич.
Девочка, уцепившись за руку брата, неуверенно вышла за ним.
– Это точно ваша мама? – строго спросил у детей.
– Да, – в унисон ответили дети, и девочка заплакала.
– Эта мама последняя, что у нас была, – добавил мальчик. Первую в больницу забрали давно, и она умерла. И папа умер. А вторая мама смелая и добрая. Нас хотели дяди в больницу забрать и замерлить, а мама нас спасла. – Мальчик заплакал навзрыд.
– Юра, ты как? – поинтересовался лесник.
– В смысле?
– Что будем делать с Натальей?
– Юрочка, прости мою сестру! Мы не имеем права ее оставлять на улице. Ошибся человек – пусть ее другие судят. Нам-то она ничего не сделала. А если бы я выучилась и куда-нибудь уехала, то кто бы тебе доченьку родил?
– А как же Феликс, Глеб? Что мы им скажем, когда они приедут?
– А мы им ничего не скажем. Я так считаю: если тебя обидели – прости. Не можешь простить – убей! Не можешь убить – прости!
– Слушаю я вас, дети, и радуюсь – доброты у вас больше, чем у тех, кто в церквах службу несет. Пойдем, Юрий, проявим христианское великодушие, душу заблудшую к жизни в теле вернем. А там – на все воля Божья…
…Утро Наталья встретила, стоя на коленях перед образами, искренне прося у Бога защиты для детей. Завтракать со всеми не села, лишь попросила для себя кусок черного хлеба и кружку воды. Никто не стал ее переубеждать. За завтраком хозяин объявил, что уедет в село.
– Надобно погорельцам помочь, да Павла Ивановича земле предать. Доставай, хозяйка, денег тысяч двадцать, да с собой собери чего. Думаю, вернусь дней через пять. Юра, ты вместо меня остаешься, за порядком следи. Паспорт мне свой дай. Похлопочу перед начальством, чтобы тебя обходчиком приняли.
Женщину из девушки делает мужчина, а мужчину из юноши – поступок
Снег крупными хлопьями валил с неба, дети, визжа от радости, пытались ловить снежинки ртом.
"Детство – беззаботная пора. В нем чисто и просто. Ни лжи, ни лицемерия… ни придуманных страстей.
Здесь все равны. Детский мир искренен и наивен", – размышляла Наталья, наблюдая в окно за малышами.
Перекинув через плечо ружье, Юрий вышел за ворота. Сегодня он решил заглянуть на озеро, потом пройти с пяток километров на восток, обойти квадрат и вернуться домой.
Снегопад прекратился так же быстро, как и начался. В предвкушении сладкого поцелуя жены, сытного обеда из зайчатины и купания дочурки парень весело шагал лесными просеками, замечая квартальные столбы, как учил его Митрич. Пройдя большую часть пути, он услышал крики соек. А он уже умел отличать голос испуганной птицы. "Неужто волки?" – пронеслось в голове. Прислонившись к толстой сосне, он всмотрелся в лес перед собой. Ничего живого. Развернулся и заглянул за дерево. И тут он испытал настоящий страх. По его следу шел здоровенный бурый медведь. "Пока зверь человека не видит, он не побежит. Будет спокойно идти по следу", – вспомнились слова лесника. Юрий зашел за дерево и сначала шагом, а затем бегом рванул к дому. Толстая сосна прикрывала его отход.
Пробежав не менее полукилометра, укрылся за другим толстым деревом и огляделся. Ни зверя, ни испуганных соек. Немного приободрившись, он продолжил путь и, преодолев за сорок минут шесть километров, постучал в ворота. Ему открыла Наталья, игравшая во дворе с детьми. Запирая ворота, Юрий поинтересовался:
– Где Петровна?
– Около скотины, – ответила женщина и удивленным взглядом проводила поспешившего к хлеву парня.
– Шатун – явление редкое. Это все летняя жара, – выслушав рассказ, вздохнула Петровна. – Жиру не нагулял, вот и бродяжничает. Нынче не стоит рассчитывать на свойственную медведям природную осторожность и боязливость. Голод вынуждает его бросаться на любую добычу и даже нападать на людей. Шатуны запросто идут к огню. В деревню и даже в город заходят, как к себе домой. Нам-то он угрозы не представляет – частокол ему не одолеть, а вот хозяина нашего может подстеречь и беды наделать. Медведя, коли в сердце пулю не вгонишь, только разозлишь. Он тогда всех порвет. Силы у косолапого – коня надвое расчленить может.
– Как же быть? – поинтересовался парень.
– Опередить медведя надобно, привадить едой и увести с дороги, по которой хозяин поедет.
– Хорошо, я сработаю. Только расскажите, как надо делать.
– Мы его не должны отпускать далеко от дома. Пусть лучше рядом бродит. Так, чтобы мы мужа моего упредили о том, что зверь караулит. Когда увидим сани, заманим зверя куриными потрохами на другую сторону ограды. Тем временем повозка с седоками во двор и прошмыгнет.
– А медведь с нами жить останется?
– А это уж лесник сам решит. На то он здесь и поставлен.
Хозяйка подала Юре заячью шкуру.
– На вот, отдай косолапому, когда подойдет.
Парень поднялся на балкон и сразу заметил мелькавшего среди деревьев медведя, идущего по его следу.
Топтыгин подошел к воротам, обнюхал, стал на задние лапы и пошатал ограду. Затем опустился на все конечности и пошел вдоль изгороди. Юрий не стал экспериментировать и перебросил шкуру за забор с противоположной от ворот стороны. Медведь нашел ее, в два приема порвал и съел. Сделав еще пару кругов вокруг подворья, залег в молодом ельнике.
Сила всегда проигрывает разуму
Медведь взял за правило дважды в день прохаживаться вокруг забора. Хозяйка подбросила ему немного свеклы. Мишка сел на снег и, не торопясь, приступил к трапезе. Беря клубни в лапы, стал их грызть, шумно чавкая. Дети со второго этажа с любопытством наблюдали за обедающим медведем. Юрий как раз набирал из криницы воду, когда его позвала Петровна. Важность момента она подкрепляла жестикуляцией. Юрий опустил на утоптанный снег ведра, стремглав поднялся на второй этаж и увидел, как к дому размашистым шагом приближался лыжник. "Он непременно будет идти вдоль ельника, а там медведь", – от этой мысли парня охватил ужас, и он, кубарем слетев вниз за ружьем, снова взобрался на балкон. Вставив два патрона с мелкой дробью, выстрелил прямо в ельник. Дробь только ущипнула мишку, но этого было достаточно, чтобы он выскочил на просвет. При этом зверь не потерял интереса к путнику и, грозно порыкивая, поковылял в его сторону. Все взрослые обитатели заимки высыпали на балкон, и даже Лиза, укутанная в платок и длинный до пола тулуп. Все замерли, ожидая развязки. Медведь встал на задние лапы и двинулся на жертву. Дикий рев огласил лес. А дальше все произошло очень быстро. В считанные секунды зверь оказался привязанным к сосне и, издавая ужасный рев, пытался освободиться из пут.
– Это Глеб! Это он нас спас на кладбище! – радостно завопил Юра.