Наплясавшись и получив подарки, мы вывалили всем классом на улицу, чтобы отправиться домой, и тут видим этого чудика Елкина, который приперся учиться во вторую смену - на спине ранец, в руках мешочек со сменной обувью. Представляете картину? У всех каникулы начались еще вчера, в руках у нас подарки, и все мы разодеты в черт знает что, карнавальные костюмы, значит, и лишь один Елкин учиться собрался, 31 декабря-то.
Ну, мы стали над ним смеяться, как ошалевшие, и набили ему полный ранец снега, а он, Фома неверующий, все равно поперся в школу - никак не мог поверить, что никто в этот день не учится. Был этот Елкин круглым двоечником, мать у него алкашка, и на родительские собрания приходил вечно угрюмый отец.
Сейчас Елкин тащил в руках свои телевизионные прибамбасы - видно, собрался антенну менять, а о моем существовании он, наверное, давно позабыл. А ведь в библиотеке, когда нас развлекал байками про немцев дедушка ветеран, и на похоронах Леши он присутствовал тоже. И это он, скорее всего, тоже напрочь позабыл. Я подумал, что знаю, в чем заключается между нами разница. Он, Елкин, все еще был частью моей сегодняшней жизни, а в его кабельно-антенном существовании для меня не осталось места. Вот и все.
7
Потом на лавочку возле подъезда уселось несколько парней из нашего дома - придурковатый Емеля и его товарищи, в руках у каждого бутылка с пивом, неизменная, как и три года назад. Лоботрясы и бездельники, никто из них не работал раньше и, думаю, не работает сейчас. Это их образ жизни - наглотаться пивка, покурить травку и поржать.
Расправившись с пивом, Емеля вытащил из кармана пачку "беломора" и пакетик с дурью - профессиональными движениями, ни от кого не прячась, принялся "заряжать" папиросину. Прохожие неодобрительно косились на него, товарищи терпеливо ждали.
Я быстро переоделся и вышел на улицу. Мне показалось, это произвело впечатление. Челюсти у всех так и отпали, но каждый промолчал, даже Емеля, хотя раньше, при встрече, неизменно называл меня то Робертом Майлзом, то Робертом Льюисом Стивенсоном, то Робертом Земескисом, а то и Робертом де Ниро. Мы не виделись три года, но промолчал он не поэтому, а потому, что сейчас я был не Роберт де Ниро, а Роберт Дезертиро.
Я поздоровался с каждым за руку и тоже сел на лавочку. Парни уже успели пыхнуть и, расслабленные, стали делать вид, что моим появлением не шокированы. Все - полусонные, движения замедленные, глаза мутные. Как обычно, они стали прикалываться, без внимания и муху не оставят. Один из них, Коля, комментирует.
Двое мужиков вынесли из подвала чугунную батарею.
- Пошли на гармошке играть, - говорит Коля.
Все ржут.
Мужики дотащили батарею до машины, начали пихать в багажник.
- Вместо радиатора поставят.
Все ржут еще сильнее, посматривая на меня - приглашают поприкалываться тоже.
В песочнице возится с игрушечной машиной малыш лет четырех. Его отец стоит рядом, читает газету.
- Не его ребенок, - говорит Коля. - Усов нет.
Папа, действительно, с усами.
- У него и нога деревянная, - добавляет кто-то.
- Тогда точно не его, - говорит Коля.
Подходит Санька, парень из соседнего подъезда, здоровается со всеми, а на меня смотрит подозрительно.
Коля разглядывает дырочки на его ботинках и спрашивает:
- Сам, что ли, сверлил?
Ботинки у Саньки старые, стоптанные, с заплатами.
Коля бесцеремонно засовывает палец под одну полуотвалившуюся заплату:
- Чего, как оборванец?
- Вот доношу и выброшу, - смущается Санька.
- Тогда пора, - говорит Коля. - Не жди, когда подошвы отвалятся.
Каждое Колино слово разжигает веселье все больше. Он и сам смешной: маленький, худой, коротко подстриженный, с толстенными, как у негра, губами и носом-картошкой. Вечно обкуренный.
- Ты куда, Сань, собрался?
Санька смущается еще больше, не хочет отвечать, но все, притупив смех, ждут, что он скажет - вернее, как прокомментирует это Коля.
- Да… к девчонке, - наконец отвечает он.
- Вон к той, что ли? - спрашивает Коля, указывая на кривоногую старуху с клюшкой.
- Нет, - улыбается Санька и уходит. Все ржут.
На клюшке, которую цепко, двумя руками, держит кривоногая старуха, виднеется полустертая надпись: "Коно" - раньше клюшка была хоккейной.
- Знаете, как эту старуху зовут? - спрашивает нас Коля и сам отвечает: - Павел Буре.
После того как они наржались, Емеля принялся рассказывать "наркоманские" анекдоты.
- Короче, Кибальчиш залез на баррикаду, размахивает флагом и орет во все горло: "Измена! Измена!" Плохиш забился внизу куда-то в угол и, лопая двумя ложками варенье, говорит сам себе: "Ничего не пойму. Вроде бы одну и ту же дурь курили, но меня почему-то на хавчик, а Кибальчиша на измену пробило".
Следующий анекдот был про то, как в самолете, во время полета, наркоман уселся на унитаз и потягивал косячок, а в это время летчики для другого пассажира, из новых русских, которому только что стукнуло тридцать лет, тридцать раз выполнили мертвую петлю. Потом наркоман выходит из туалета и восхищенно крякает: "Вот это дурь! Не успел затянуться, как тут же восемь раз за шиворот себе насрал".
Коля, увидев молодую маму с коляской, хотел что-то сказать, но Емеля перебил его:
- А вот еще, пацаны. Короче, наркоман пыхнул как следует и уселся на берегу. В реке мужик тонет, орет: "Спасите! Помогите!" - и уходит под воду. Из кустов выбегает милиционер, спрашивает у наркомана: "Кто кричал?" - "Никто", - отвечает тот. Милиционер уходит, а утопающий выныривает и снова орет: "Спасите! Помогите!" - и опять под воду. Из кустов снова выбегает мент: "Кто кричал?" - "Да никто", - говорит наркоман. Мент уходит, а мужик выныривает уже у самого берега и из последних сил шепчет: "Спасите… помогите…" Наркоман ставит ногу ему на голову (Емеля встает и показывает, как это происходило), чтобы она ушла под воду и, оглядываясь по сторонам, говорит: "Да тише ты, тебя менты ищут!"
Молодая мама с коляской прошла, зато в небе появился реактивный самолет, оставлявший за собой след - белую и упругую струю.
- Зарин распыляют, - констатировал Коля.
- Зарин - херня, - говорит кто-то из парней. - Мне вот завтра на дачу ехать, картошку опрыскивать - такой облом, блин. Заколебали эти колорадские жуки.
- Ненавижу дачу, - отозвался Емеля. - У меня аллергия на крестьянский труд. Копаться, ковыряться, полоть, опрыскивать… Уж лучше пусть предки возятся в этом навозе, им один хер делать нечего. Ты-то, Роберт, как на это смотришь?
- На что?
- На каторжный труд дачника. Ну, чтобы в земле возиться, словно червь могильный…
- Положительно, - сказал я. - Как раз я хотел попросить у вас лопату, очень нужна. Завтра же верну.
- Тебе когда нужна она?
- Если можно, прямо сегодня.
- Нет проблем, Роберт, - сказал Емеля и, сходив в свой подвал, вынес мне штыковую лопату с белоснежным черенком.
- Держи. Совсем новая.
- А метлы, Емель, у тебя нет? - лениво поинтересовался Коля.
- Зачем тебе?
- Чтобы летать. Как Баба Яга.
Они стали опять ржать, а я пошел домой.
- Верну завтра, - пообещал я перед тем. - Завтра вечером.
8
Я оставил лопату в прихожей, разделся и залез в ванну. Потом включил воду и пяткой заткнул сливное отверстие. И в это же самое мгновение сверху послышалась музыка. Для замечательной песни Джорджа Майкла бетонные плиты - не преграда.
"Меломан сидит в ванне, - подумал я. - Значит, все в порядке.
Хорошо, что ему нравятся те же песни, что и мне. Поставь он сейчас "Паранойю" Носкова - и я точно залил бы уши парафином".
Я попытался представить себе, как выглядит этот меломан с третьего или четвертого этажа. Может, он настоящий красавчик - голубоглазый брюнет? А может, наоборот, жалкий уродец, вроде меня, ушастый, с огромными клыками, лысой башкой, и которого вдобавок бросила возлюбленная? Женщины - коварны и непостоянны. Находят себе красавчиков с карманами, полными бабок, а нас, уродцев, - по борту. Что нам остается делать? Торчать день-деньской в ванне, слушать Джорджа Майкла, Б. Моисеева и онанировать.
Возможно, перед тем как включить свой магнитофон, меломан тоже надевает на себя забытое или специально оставленное ею нижнее белье и возбуждается, вспоминая ее тело. Если она не успела постирать белье, он - счастливчик, потому что в трусиках, кроме сохранившегося запаха ее влагалища, мог затеряться золотистый кучерявый волос, - и, глядя на этот волос, легко представить, как прижимаешься губами к пухлому лобку, а затем - к влагалищу, раздвигаешь его нетерпеливым языком и слизываешь все ее выделения, словно яблочный сок. Стон, обязательно должен быть стон, тихий и волнующий. Она стонет от наслаждения, ты - от того, что доставляешь наслаждение ей. Потом ей захочется доставить удовольствие тебе и, посасывая и облизывая твое жалкое жало, она снова будет стонать, и ты будешь стонать, а еще лучше, когда все будет происходить одновременно: она сосет, ты - лижешь. Такую позу можно увидеть в любой порнухе, и она мне очень нравится, хотя, как я вычитал в одном старом номере "Плейбоя", многие мужчины находят ее неприличной, противоестественной, и одна мысль - засунуть свой язык в нежное влагалище жены - вызывает у них отвращение. Эти дураки и лицемеры, наверное, никогда и никого не любили по-настоящему.
Им бы поучиться у обезьян породы бонобо, единственных в мире животных, которые занимаются любовью во всех мыслимых позах, а кроме того, практикуют секс оральный, групповой, лесбийский, гомосексуальный и бисексуальный. Матери трахаются с детьми, братья с сестрами, все это в порядке вещей, но зато они никогда не враждуют и не ссорятся из-за еды. Об этом я вычитал в другом номере "Плейбоя", ну, где на обложке красуется обнаженная Наоми Кэмпбелл.
Я подумал, что, возможно, меломан не принадлежит к числу дураков и лицемеров, и ему тоже нравится эта поза, завершить которую мне хочется так: я кончаю ей прямо в рот, а потом сразу же мы целуемся и лица у нас перепачканы моей спермой, и еще я слизываю эти капли собственного яда с ее щек, словно слезинки.
За Майклом последовала "Глухонемая любовь" Б. Моисеева и, как вчера, я снова подвывал ему и его шикарной леди. "Глухонемая любовь стучалась в окна, глухонемая любовь стучалась в двери… Где в этом мире немом душе согреться? Глухонемая любовь стучалась в сердце!"
"А может быть, - вдруг подумал я, - этот меломан вернулся, как и я, с той войны? И он не убежал, как крыса, а вернулся героем, с орденом и, может быть, без ног?.. Тогда ясно, почему он целыми днями торчит в ванне и слушает магнитофон. Он никому теперь не нужен, и делать ему, как и мне, совсем нечего…"
Повидал я три года назад таких калек, своих ровесников, у которых, как говорится, молоко на губах еще не обсохло, и подрывались они на противопехотных минах, выпускаемых, кстати, в нашем городе на одном из военных заводов. Бывало, что взрывом отрывало не только обе ноги, но вдобавок и член. Что если и этому меломану оторвало член? А еще и руки?
И теперь лежит этот несчастный обрубок в ванне, куда его принесли старики-родители, и, слушая музыку, пялится на трусики и бюстгальтер, которые когда-то носила его любимая женщина. Кому нужен урод без ног, рук и члена?
9
Из ванны я вылез после того, как меломан прослушал по три раза все свои любимые песни, - к старым, уже известным мне, прибавилось несколько новых, и меня порадовало, что среди них есть "Поезд на Ленинград". Паук, наверное, оглох от моих громких завываний - подпевал я так, значит.
Я посмотрел в окно и увидел, что ни Емели, ни его товарищей на лавочке уже не было, сидела жирная старуха со второго этажа, которая раньше заводила каждый месяц двух новых котят, а те у нее неизменно дохли; старуха оборачивала трупики старым полотенцем и отправлялась с лопатой за гаражи, чтобы похоронить их. Наверное, там целое кошачье кладбище. Я вспомнил, что у старухи был сын и очень давно, когда меня водили еще в детский сад, он отравился таблетками.
Наступил вечер. Темнело, как в аду.
Я включил телевизор от нечего делать, и как раз по второму каналу начиналась передача "Сам себе режиссер". Не очень люблю эту передачу, потому что, когда нет интересных сюжетов, в ней показывают падающих малышей. Наверное, А. Лысенков думает, что это очень смешно, и родителей, снимавших эти сцены, очевидно, считает нормальными, родителей, которые специально подстраивают (ножку подпиливают у стула или что-то там еще), чтобы их двух- или трехлетнее чадо пребольно шлепнулось. Терпи, малыш, лишь бы папа или мама прославились, засняв тебя на видеокамеру и отправив пленку в сумасшедший "Сам себе режиссер".
До чего только не додумываются иные изверги, но один родитель, похоже, перещеголял всех: засунул голому сынишке перья в задницу и, пока тот орал от боли и подпрыгивал на месте, точно петух, снимал все на камеру. Наверное, вообразил себя Спилбергом или Тарантино, идиот.
На взгляд, не мой - Лысенкова, получилось смешно, и эти жуткие кадры можно увидеть в каждом новом выпуске - уже в качестве заставки. Наверное, не одного Лысенкова это веселит, но лично я, будь моя воля, всю башку расколошматил бы видеокамерой тому кретину, который все это придумал и заснял. Пусть тогда бы посмеялся.
И сейчас было то же самое: под развеселую музыку карапузы, которые едва научились ходить, спотыкались, ударялись и падали со стульев на пол, со столов - на швейные машинки, с велосипедов - в лужи. Осталось еще подстроить и заснять, как какой-нибудь голенький малыш падает со стога сена на вилы, и это, наверное, было бы смешнее всего.
Мне так и хотелось закричать:
"Остановитесь, подонки! Что вы делаете? Это же не куклы, а дети, ваши родные, любимые дети! И им больно, больно, больноооооооо!.."
Я не закричал, да и кто мог бы услышать? Вместо этого переключился на другую программу, где мне предложили постирать брюки не дорогим порошком, а дешевой "Досей", пожевать после еды "Орбит без сахара" и засунуть в трусы тонкую "Олдэйз-ультра".
Я выключил телевизор и лег спать.