- Собрание, конечно, о школе, - поднимаясь, негромко заговорила учительница. - Но и о родителях поговорить не мешает. Ведь это наше общее дело - ребят воспитывать. Вот вы, отцы и матери, чаще всего интересуётесь, как ваши дети учатся, какие у них отметки, успеваемость. А вот о том, какими растут ваши ребята, кто из них смел, честен, как в жизнь вникает, а кто труслив, ленив, прячется от всего - об этом вы почти не спрашиваете. Да и на себя редко оглядываетесь - как вы живёте, чему у вас ребята поучиться могут. А они не за каменной стеной живут, не за семью замками, а среди нас с вами и всё видят, понимают, всё жадно в себя впитывают и, конечно, ответа требуют: где тут доброе, светлое, а где старое, худое, с гнилью да червоточинкой?
- Вы бы не отвлекались, Варвара Степановна… - заметил Звягинцев. - Поближе к делу…
- Да, да… Я как раз и хочу об этом деле с родителями посоветоваться. - Учительница достала из папки ученическую тетрадь и помахала ею в воздухе. - Один из наших школьников написал вот это сочинение - о том, что увидел вокруг себя в колхозе, в жизни взрослых. И написал в полной уверенности, что он прав. Так как же поступить нам, учителям, - отмахнуться от такого сочинения, скрыть его или выяснить всё до конца?
- Да о чём сочинение-то? - нетерпеливо спросил кто-то из родителей.
- Сочинение небольшое. Если разрешите, я прочту его вслух, - сказала Варвара Степановна.
- Позвольте, к чему это? - шепнул ей Звягинцев.
- А что ж, послушаем, - раздались голоса.
Не обращая внимания на знаки Звягинцева, Варвара Степановна принялась читать сочинение.
С первых же строк оно вызвало живой интерес собрания. Когда речь зашла о проданном на сторону навозе, о брошенных под снегом машинах, раздались восклицания, что этот глазастый сочинитель как в воду смотрел.
- Горазд писака, горазд! Даёт жару, хорошую баньку устроил!
Но вот Варвара Степановна дошла до того места, где описывалось, как школьники нашли в Епишкином овраге целый клад минеральных удобрений.
Собрание притихло. Все обернулись к Кузьме Егоровичу. Тот сидел окаменевший и не сводил глаз с Варвары Степановны.
- Вы с ума сошли… Немедленно прекратите! - ожесточенно шепнул Звягинцев, наклоняясь к плечу учительницы, и той показалось, что он вот-вот выхватит у неё из рук тетрадку.
Варвара Степановна даже отклонилась немного в сторону и торопливо дочитала сочинение до конца.
- "…А теперь я догадываюсь, почему это произошло. Председатель колхоза Фонарёв в химию не верит, землю не любит, и минеральные удобрения для него одна морока. Вот он и разделался с ними по-своему. Со станции удобрения вывез, а в землю их внести то ли не захотел, то ли не успел. Дал команду, их и свалили в Епишкин овраг".
- Вот так сочинение! - раздались голоса.
- А мы в газете другое читали!
- Ты бы объяснил, председатель!
- Вы что, Варвара Степановна! - с трудом поднимаясь из-за тесной парты, глухо спросил Фонарёв. - Облаву на меня затеяли? Ловушки расставляете? Что это за писанина такая? Кто намаракал?
Немного помедлив, Варвара Степановна сказала, что сочинение написал Федя Стрешнев.
- Опять Федька! - ахнул Фонарёв. - Тогда оно и понятно. От кого-кого, а от Стрешневых добра не жди. А вы, значит, ребячьи сплетни подхватываете. Опозорить меня задумали. Хороши ж вы, учителя-наставники!..
- Учителя, Кузьма Егорович, здесь ни при чём, - поспешил вмешаться Звягинцев. - Сочинение Стрешнева - чистая выдумка, и оно было предано забвению. И Варвара Степановна не имела никакого права его оглашать.
- Право у меня, пожалуй, было, - сказала учительница. - Школьник хочет установить правду, он её выстрадал, перетерпел из-за неё немало неприятностей и всё-таки убеждён, что прав. И я не могу ему не верить…
- Та-ак… - насмешливо процедил Фонарёв. - Школьнику, значит, верите, а мне, хозяину колхоза, нет. Интересная петрушка получается. А только у меня, между прочим, живые свидетели есть… - Вытянув шею, он оглядел собрание. - Эй, Клепиков, ты здесь? Скажи-ка людям, как дело было…
- Подтверждаю, - отозвался Семён, поднимаясь с задней парты. - Удобрения внесли как положено… полной нормой. А то, что школьники в овраге нашли, - так это всего лишь остатки. Из-за дождей не успели запахать. Ребята же не разобрались, шум подняли. Можете об этом и у моего Димки спросить, и у Василисы с сыном - они вместе со мной осенью суперфосфат в поле возили. Не так ли, Васёна? - обратился он к Канавиной, стоявшей у двери среди колхозниц.
- Чего уж там… так оно и было, - еле слышно выговорила Василиса и поспешно скрылась за спинами женщин..
- И я, как бухгалтер, свидетельствую, - сказал Иван Лукич. - У меня во всех документах записано, что удобрения в дело пошли.
- Ну?.. Что теперь скажете? - спросил Фонарёв, обернувшись к Варваре Степановне.
Учительница в растерянности молчала.
Вот уж не думала она, что у Фонарёва окажется столько защитников.
Но дело даже не в удобрениях. В конце концов их можно использовать и весной. Дело в другом. Как это сказал Прохор Михайлович: "Лжа - она, как ржа, душу людям разъедает". И эта ложь, как видно, уже затронула не одну душу. Выступила с хвалебным рапортом на слёте Таня Фонарёва. Вовсю подхалимничает перед председателем забывший про совесть Семён Клепиков. Непонятно, почему покривила душой тихая, забитая Василиса Канавина.
- Ох, Кузьма Егорович, - заговорила наконец Варвара Степановна, - много же вы людей попутали! И хоть бы о ребятах подумали…
Собрание вновь зашумело. Фонарёва поддержали близкие ему люди, приятели и родственники. Разве не ясно, что учительница облыжно оговорила председателя, оскорбила уважаемого человека.
- Можно и проверить… - сказал Прохор Михайлович. - Мы же хозяева артели, и всё в наших руках.
- Будьте свидетелями, граждане, - обратился Фонарёв к собранию. - Я этого дела так не оставлю. Клеветать на себя не позволю.
- И мы не оставим, - поднялся Григорий Иванович. - И не кричите вы на Варвару Степановну… Она против совести не пойдёт. - И он предложил перенести этот вопрос на общее собрание членов артели, где избрать из колхозников комиссию и поручить ей разобраться с удобрениями.
Глава 24
В деревне новости не задерживаются. Они шагают по улице на длинных ногах, перемахивают через плетни и заборы, заглядывают в каждую избу.
На другое утро по всем Родникам прошёл слух, что Варвара Степановна выступила на родительском собрании против председателя колхоза, и тот во всеуслышание назвал её кляузницей и сплетницей.
В деревне начались толки и пересуды. Одни говорили, что давно бы пора высказать Фонарёву в глаза всё то, что накипело у людей на душе, и честь и хвала учительнице, что она не побоялась поднять голос против Фонарёва. Другие, ухмыляясь, замечали, что наговорила учительница много, а доказать ничего не могла. За такое и отвечать придётся.
Самые осторожные многозначительно покачивали головой:
- Зря учительница с Фонарёвым схватилась…
Узнав о событиях на родительском собрании, Федя сразу пошёл к Канавиным.
Парамон вместе с братишками и сестрёнкой сидел за столом, завтракал. Запивая дымящуюся картошку холодным молоком, он читал газету.
- Слышь, Парамон!.. - не снимая шапки, торопливо заговорил от порога Федя. - О вчерашнем собрании знаешь?
Василиса, хлопотавшая у печки, высунулась из кухни и настороженно покосилась на Федю:
- Ты что, Федька, как бомба врываешься? Хоть бы шапку снял да ноги обмахнул.
Федя сорвал шапку, притопнул сапогами, но за веником нагибаться не стал.
- Тётя Васёна, я и к вам… Вы что же вчера на собрании наговорили? Почему Клепикова поддержали? Мы, мол, с Парамоном ничего не знаем, ничего не видели… А разве это так? - Федя обернулся к приятелю. - Ты почему молчишь?
Не отрывая глаз от газеты, Парамон продолжал есть.
- Зачем мне знать… Я на собрании не был, - буркнул он.
- Да ты что? - вспыхнув, Федя выхватил у Парамона из-под носа газету. - Ты же насчёт удобрений всё знаешь. Я думал, если нужно, и свидетелями вдвоём выступим. Клепиковы, конечно, подлипалы фонарёвские, с них взятки гладки. Ну, а с тобой что случилось?
Парамон украдкой взглянул на мать и уткнулся в миску с картошкой.
- Вот что, Федька… Ты на Парамона не нукай - не запрягал ещё, - еле сдерживая себя, заговорила Василиса. - Ни в какие свидетели мы не пойдём - ни он, ни я. Не нашего это ума дело - разбираться, кто там чего натворил.
- Как же так? Ведь Варвара Степановна поверила нам… За правду вступилась… - удивился Федя. - А теперь её склочницей назвали…
- Была ей охота во всякие дрязги встревать! Кто её просил?
- Эх вы… люди! - Федя растерянно поглядел на мать с сыном и выскочил из избы.
Как же так? Был Парамон парень как парень. Правда, угрюмый, недоверчивый, злой, но честный и смелый, душой не кривил, умел говорить в глаза людям самую неприятную правду, а тут почему-то испугался.
"Задобрили их, что ли, Канавиных?" - с недоумением думал Федя, шагая по улице.
У заледеневшего, словно облитого глазурью, колодца Настя качала воду. Скрипела несмазанная качалка, надсадно чавкал насос, вода по жёлобу текла тонкой струйкой.
- Давай я покачаю! - предложил Федя.
Настя отошла и принялась дуть на замёрзшие руки.
- А что Варвара Степановна собирается делать? - спросил Федя.
- Пока ничего… Знаю только, что в колхозе переполох начался…
И, помолчав, Настя рассказала, что рано утром к ним на квартиру прибежала разъярённая Марина Клепикова и кричала на мать, как на базаре, - не смейте, мол, на председателя клеветать, не втягивайте в это дело её мужа и сына.
Она вздохнула и отвернулась.
- Да ты что? - насторожился Федя. - Не веришь мне? Думаешь, сочинение зря написал?
- Не думаю. А только подтвердить некому. Один ты остался да моя мать. Даже твой дружок Парамон и тот помалкивает.
- Да, фонарёвская машина заработала, её, видно, хорошо смазали, - вслух подумал Федя. - Я и сам не пойму: то ли председатель запугал Канавиных, то ли подкупил чем… - И он принялся уверять, что всё равно они это дело распутают.
- Хорошо бы… - грустно сказала Настя. - Только как вот мама в школе будет работать… Сколько разговоров о ней пошло.
Федя подхватил вёдра и, расплёскивая воду, потащил их к дому Ведерниковых.
В это же утро, перед началом занятий, Дима Клепиков забежал к Фонарёвым.
Кузьма Егорович был уже на работе, бабушка Фёкла хлопотала у печки, Таня укладывала в портфель тетрадки и учебники.
- Слыхала, что наша Варвара отчубучила, - оживленно затараторил Дима; ему нравилось запросто, в любое время, заходить в дом к Фонарёвым и первым сообщать Тане деревенские и школьные новости.
- Знаю, можешь не рассказывать, - сухо перебила его Таня.
- Нет, ты только послушай, - Дима уже не мог остановиться, - ребята с собрания ушли, а я остался до конца… Варвара Федькино сочинение зачитала, потом целую речь произнесла. Ну… и шлёпнулась в лужу. Свидетелей-то никого, все против неё. Зато теперь разговоров в деревне… У каждого колодца митинг…
Таня продолжала молча собирать учебники.
- Хороша ж учительша, - продолжал Дима. - Ребятишек на взрослых науськивает, смуту меж людей сеет. Теперь это дело Варваре аукнется. - Он кинул взгляд на стенные часы и заторопил Таню в школу.
Девочка отвела глаза в сторону.
- Ты иди, я догоню.
С недоумением пожав плечами, Дима хлопнул дверью. Таня ещё немного посидела около стола, потом вышла на улицу. Но Диму догонять не стала, а сразу же выбралась на шоссе, где было меньше пешеходов. В это утро ей ни с кем не хотелось ни встречаться, ни разговаривать. Просто хотелось побыть одной.
Что ж в самом деле происходит?
Вчера вечером, когда Таня легла в постель, отец вернулся с собрания мрачнее тучи. Считая, что дочь уже спит, он, не стесняясь в выражениях, принялся ругать Варвару Степановну, которая вмешивается не в свои дела и настраивает против него детей и взрослых.
Верные люди, конечно, не дадут Кузьму Егоровича в обиду, но жить рядом с человеком, который подсиживает тебя на каждом шагу, радости мало. Нет, он не может больше терпеть около себя эту кляузницу!
Отец до того разошёлся, что бабушка Фёкла кивнула на перегородку:
- Ты бы остыл, Кузя. Татьяна может услышать. А ей ещё в школу ходить… Как же она у такой учительницы учиться будет?
- А пусть… Пусть слышит, может, таким, как Варвара, и не место в школе, - продолжал шуметь отец.
- А может, ты зря учительницу поносишь… Она человек с совестью, зря никого не оговорит, ты лучше на себя оглянись, может, тебе повиниться не мешает.
- Да ты что, мамаша! - взорвался Кузьма Егорович. - Тоже всяких разговоров наслушалась! - И он, хлопнув дверью, на весь вечер ушёл куда-то из дому.
"Как же так? - раздумывала Таня. - Почему отец и Варвара Степановна дошли до открытой схватки? Почему учительница поддерживает Федю? Значит, она уверена в том, что права и не может больше молчать".
Школа встретила Таню обычным гулом и шумом - до уроков оставалось ещё минут десять. Чтобы ни с кем не встречаться, она решила пройти в свой класс. Но там уже было полно ребят. Приперев к подоконнику Диму и Зою Стригалёву, они о чём-то азартно спорили. То и дело слышались имена Таниного отца и учительницы.
"И здесь уже знают…" - Таня зябко поёжилась и прислонилась к стене. Её не заметили.
- Нечего было Варваре Федькину ерунду подхватывать, - услышала она голос Клепикова.
- А ну… что ты сказал? - расталкивая ребят, грозно спросил Федя.
- А то, что слышал. Никто тебя с учительницей не поддерживает… - Димка кивнул на вошедшего в класс Парамона. - Вот хоть его спроси…
Федя шагнул навстречу Парамону, но тот, отведя глаза, обошёл его и сел на свою парту в заднем ряду.
- Оставь ты их, не связывайся! - Саша ухватил Федю за руку и отвёл в сторону.
- Имей в виду, Клепиков, - с угрожающим видом подступил к Димке взъерошенный Улька, - если про Варвару Степановну ещё раз такое брякнешь…
- А что будет? - ухмыльнулся Димка. - Драться полезете… Десять на одного.
- Драться не драться, а язычок мы тебе укоротим… - хмуро заметил Саша и обернулся к ребятам. - Давайте так сделаем. О вчерашнем собрании при Варваре Степановне никаких разговоров. Ни одного вопроса… Понятно?
- Будто ничего не случилось, - подхватил Улька и, услышав звонок, пошёл к своей парте.
В класс вошла Варвара Степановна. Как всегда, она была нетороплива, внешне спокойна, волосы, по обыкновению, гладко зачёсаны назад, костюм аккуратно отутюжен.
Да и урок начался как обычно. Ребята дружно встали, поприветствовали учительницу, потом разложили на партах тетради и учебники.
О вчерашнем собрании никто ничего не спрашивал, но по пристальным взглядам учеников, по тому, как они внимательно слушали её, Варвара Степановна поняла, что ребята знают всё.
У Феди Стрешнева это было откровенно написано на лице. Он смотрел на неё с такой тревогой и ожиданием, так хотел её о чём-то спросить, что Варвара Степановна старалась пореже встречаться с ним взглядом.
Знала, видимо, обо всём и Таня. Но она сидела ко всему безучастная, опустив глаза, втянув голову в плечи, и, не читая, прятала в карман записки, которые ей то и дело подбрасывал с задней парты Дима.
"Понимаю… Я причинила тебе большое горе… - хотелось сказать Варваре Степановне. - Но иначе я поступить не могла".
И, желая вывести девочку из оцепенения, она попросила её ответить домашнее задание по химии.
Таня поднялась из-за парты и, помолчав, глухо выдавила, что урока она не приготовила.
- И я не приготовил, - с готовностью поддержал её Дима. - Времени не хватило… Вчера взрослые такое собрание закатили…. Разве можно было не послушать!..
Ученики зашумели.
Варвара Степановна внутренне вздрогнула. Что это? Озорство, вызов ей?
- Между прочим, - сдержанно заметила учительница, - разговор вчера происходил между взрослыми. И вам подслушивать было незачем…
- А мы не подслушивали, - сказал Саша. - Как Григорий Иванович предупредил, так все и ушли. - И он сердито посмотрел на Диму. - Тебе кто дал право за всех говорить?
- И уроки мы приготовили! - выкрикнул Улька, и в ту же минуту в классе поднялось несколько рук.
Варвара Степановна спросила одного ученика, другого, третьего… Отвечали ребята как всегда, но подчеркнуто старательно, и даже те, кто явно не подготовил урока, никак не хотел показать этого.