* * *
Вечером Кузьма Егорович усадил дочь за письмо. Так уж у них было заведено в доме: отец в грамоте был не силён, излагать на бумаге свои мысли ему было трудно, и Таня обычно помогала отцу составлять деловые бумаги, отчёты о работе, разные заявления в районные учреждения.
- Куда писать? - осведомилась Таня. - В район или область? И о чём? О семенах, машинах?
- Да нет, дочка… Сегодня не о хозяйственных делах… Тут другое… - помедлив, сказал отец. - Хочу о Варваре Степановне доложить куда следует. Пиши-ка в районный отдел образования. - И он принялся высказывать те мысли, которые Таня должна была изложить на бумаге. - Напиши-ка всё это, дочка, побойчее да похлеще, - попросил отец. - И потребуй, чтоб меня оградили от такой учительши, чтоб её на своё место поставили…
Покусав по привычке кончик косы, Таня написала первые строчки, потом, отложив ручку, задумалась.
А если Варвара Степановна в чём-то права? А ребята? Ведь почти весь класс стоит на стороне учительницы.
- А может, подождать с письмом-то? - сказала Таня. - Говорят, насчёт удобрений комиссия разбирается.
- Хоть десять комиссий! - отмахнулся отец. - А у меня свидетели есть.
- А если им не поверят…
- Да ты что? - удивился отец. - Кто тебе голову-то мутит? Чего вот сегодня с машиной натворила?
- Голова у меня ясная, - сухо ответила Таня. - А вот зачем ты обманул меня?
- Ну ладно, ладно, - примиряюще заговорил Кузьма Егорович. - Ты же у меня одна-разъединственная на белом свете. Если чего и не так - пожури отца, а ссориться нам незачем. Я бы на Варвару Степановну не жаловался, если бы она меня не опозорила… А то как с цепи сорвалась… - И он кивнул на бумагу. - Пиши-ка, дочка. А я потом подписи от родителей соберу.
Помедлив, Таня отодвинула от себя бумагу!
- Нет… Не могу я такое писать.
Отец озадаченно поглядел на дочь.
- Ну что ж, неволить не буду. Другие напишут… - Он поднялся и вышел из дому.
Таня долго сидела за столом. Достала учебники, тетради, но занятия не шли ей на ум. Мысли о Варваре Степановне не выходили из головы. Да, ребята хорошо знали свою учительницу, свою "Варвару", как они звали её между собой. Она жила на виду у всего колхоза, к ней всегда можно было зайти за советом, за книжкой или просто так. Когда другие учителя удивлялись, почему Варвара Степановна так свободно пускает к себе на квартиру школьников, она обычно отвечала: "А мне от них скрывать нечего… Да и не мешают они мне".
Охотно заходили к учительнице и взрослые. Получить совет, узнать о новом постановлении правительства, попросить написать заявление, похлопотать о документах на получение пенсии, пожаловаться на то, что неправильно начислили трудодни, - с какими только вопросами не обращались к ней люди!
Да и сама Варвара Степановна была нередким гостем в домах колхозников. То надо поговорить об успеваемости и поведении школьника, то побывать на дне рождения, а то и помирить мужа с женой. "Сочувственная, совесть наша", - говорили про неё в колхозе.
Так неужели отец всерьёз поднял руку на Варвару Степановну и решил выжить её из Родников?! Ведь она проработала здесь вот уже сколько лет… Нет, люди этого не допустят, не должны допустить! Но почему же она, Таня, сидит и ничего не предпринимает? Неужели она во всём согласна с отцом и хочет, чтобы его заявление застало учительницу врасплох?
Глава 27
О том, что над головой учительницы собирались тучи, знали уже и в школе и в колхозе.
Феде стало казаться, что во всех бедах Варвары Степановны виноват только он, со своей горячностью и несдержанностью. Он сказал об этом Саше и Ульке.
- Да не в тебе только дело, - нахмурился Саша. - Тут, брат, другое… Учителя большой спор ведут: как нас учить-выхаживать да как самим жить на свете…
- А может, мне всё-таки в чём-то повиниться?
- Да в чём?
- Ну вот, пойду и заявлю директору, - разошёлся Федя, - мол, про Фонарёва наобум написал. Варвару Степановну в заблуждение ввёл. Такой уж у меня характёр вздорный. Учительницу пожурят, и дело с концом… А меня пусть хоть из школы исключат.
- Ерунду ты порешь! - рассердился Саша. - Разве ты не по совести поступил?
- Да, это правда, - признался Федя. - Ни от чего отказаться не могу, ни от одного слова. Просто мне за Варвару Степановну обидно. Её-то зачем тягают?.. То к директору вызывают, то в роно. Я вот всё думаю, как бы её выручить. А чего придумаешь?
В тот же день на последнем уроке Федя получил записку:
"Предупреди Варвару Степановну… Под диктовку одного человека на неё написана жалоба. Жалоба будет подписана группой родителей и направлена в роно".
Записка была без подписи, но Федя по почерку сразу догадался, кем она была написана.
Едва дождавшись звонка, он бросился к Саше и Ульке.
- А кто этот "один человек"? - спросил Улька.
Федя сказал, что записка написана Таней Фонарёвой, а один человек - не иначе, как её отец.
- Вот это да… - удивился Саша. - А председателева дочка кое-чего понимать стала… Только почему же она записочками отделывается?
- Хорошо, что на такое решилась… - одобрил Федя.
- Началась заваруха, - вздохнул Улька. - Нет, надо что-то и нам делать. - И он предложил пойти по избам и попробовать уговорить родителей не подписывать письма против Варвары Степановны.
- А кто ж нас послушает? - возразил Саша. - Погонят в шею, и вся недолга.
- Это пожалуй, - согласился Федя. - А всё ж пойти, следует. Узнаем хотя, кто письмо подпишет.
Целый вечер ребята наблюдали, как бухгалтер Иван Лукич ходил по домам.
- Теперь картина ясная, - заключил Федя, когда колхозный бухгалтер, обойдя пятнадцать домов, направился к председателю. - Иван Лукич не в каждую избу заходил, а по выбору… Только к тому, кто за Фонарёва держится.
- Давайте и мы письмо напишем, - загорелся Улька. - Своё, в защиту Варвары Степановны. И тоже подписи соберём. От ребят, от родителей. Наших-то подписей куда больше будет.
Решено было, что после уроков ребята останутся в классе. Сторожить в коридоре поручили Ульке Вьюркову, а вести собрание уговорили самого спокойного человека в классе - Сашу Осокина.
- Собрались мы правильно, - начал Саша. - Оставаться в стороне больше нельзя. Мы комсомольцы. А как защитить Варвару Степановну, не знаем. Давайте говорить, только не враз…
Через минуту класс бурлил, разбился на группы, которые ожесточённо кидались друг на друга. Улька то и дело просовывал из коридора голову и шипел, чтобы орали потише.
Большая часть ребят шли за Федей Стрешневым, который требовал, чтоб сейчас же было написано всем классом письмо в роно.
- Изложить одни факты! - рубил он ладонью воздух, перечислив всё то, в чём Варвара Степановна обвинила на собрании Фонарёва.
- Пустой номер, - ухмыльнулся из угла Димка. - Факты ещё доказать надо, а у Варвары Степановны свидетелей кот наплакал… И нас никто не просит в чужое дело соваться.
- Как это - не просят?! - зашумели в классе. - Что мы, пешки? Как раз сегодня с нас и спрашивают.
- Кто бы это? - переспросил Димка.
- Комсомольская совесть, вот кто! - сказал Саша. - Я вам ещё один факт приведу, самый главный! Нас в школе девять лет правде учили. И Варвара Степановна первая. Помните, она с малых лет нам внушала: "Имей смелость сказать правду в лицо". И сама она никогда не изменяла этому правилу. Всем говорила только правду, не приглаживая и не прихорашивая её, хотя ей и доставалось за это. И мы верим учительнице. Так чем же мы ей не свидетели? Вот и пришло наше время сказать, что мы её в обиду не дадим.
- Не дадим! - подхватили ребята. - Кончай разговоры! Садись за бумагу!
На другой день Федя, Саша и Улька принесли Григорию Ивановичу письмо.
- Вот… насчёт Варвары Степановны… Двадцать три подписи в классе собрали.
Ребята писали в роно о том, что их учительница никакая не кляузница, она только осмелилась сказать на собрании чистую правду о председателе колхоза. И ещё ребята просили не верить первому письму о Варваре Степановне, которое сочинил сам Фонарёв, а подписали письмо его ближайшие приятели и родственники.
Григорий Иванович пробежал глазами исписанный размашистым почерком лист бумаги и задумался.
После бурного родительского собрания правление колхоза создало комиссию по расследованию загадочной истории с минеральными удобрениями. В неё вошли от колхозников Григорий Иванович и Прохор Михайлович, от учителей - Пётр Акимович. Но пока комиссия ничего не могла выявить. Все свидетели и бухгалтерские документы подтверждали, что удобрения были полностью внесены в почву.
- Это хорошо, что вы учительнице верите, горой за неё встали, - заговорил Григорий Иванович. - Я вот тоже готов свою подпись поставить, двадцать четвёртую. Но письмо ещё всего не докажет. Ведь фонарёвских свидетелей со счётов не скинешь… Да и самому председателю в районе ещё кое-кто доверяет.
- Так что же - не посылать письмо? - приуныл Федя.
- Да нет, письмо нам ещё пригодится, - подумав, сказал Григорий Иванович. - Но тут, ребята, такое дело. Надо нам насчёт удобрений убедить всех, на фактах доказать, чтобы ни у кого ни малейших сомнений не осталось в том, что Варвара Степановна права.
- А как докажешь? - спросил Улька.
- Вот я вам и хочу одно задание дать. Возьмите с пахотного поля, что около Епишкиного оврага, пробы почв…
- Весной обязательно возьмём, - сказал Саша. - Все поля будем обследовать.
- Да нет…. Надо сейчас же взять, немедленно, - настаивал Григорий Иванович. - И анализы срочно сделать. Вот они и покажут, есть в почве фосфор или нет…
- А если нет, значит, его не вносили туда, - договорил Саша.
- Ну конечно! Дошло наконец-то…
Через день школьники принесли несколько почвенных проб пахотной земли, сделали анализы и показали их Варваре Степановне.
- Что это? - удивилась учительница. - Откуда пробы?
- С поля третьей бригады, - сказал Саша. - Недалеко от Епишкиного оврага. Всего пять проб взяли… По совету Григория Ивановича.
- Смотрите, Варвара Степановна, - шепнул Федя, - фосфору совсем мало…
"В самом деле, - подумала Варвара Степановна, рассматривая анализы, - почему они показывают такое незначительное содержание фосфора?" Если в пробах, взятых с пахотной земли, его так мало, как и в почве с Ерёминой пустоши, то выходит, что суперфосфат в эту землю осенью не вносили. И, значит, Федя Стрешнев в своём сочинении написал подлинную правду. Только он ничего не мог доказать. Да и она на родительском собрании тоже никого ни в чём не убедила.
- Теперь всё ясно, - заявил Улька. - Мы сделали почти открытие! Удобрений в эту землю не запахивали…
- Интересно, что теперь Фонарёв скажет… - заметил Саша и предложил показать анализы почвенных проб комиссии.
- Выводы делать ещё рано, - сказала Варвара Степановна. - Пяти проб недостаточно. Надо будет всё поле третьей бригады проверить. Так что поднимайте ребят, и завтра же пойдём за пробами.
После уроков учительницу вызвал к себе в кабинет Звягинцев.
- Присаживайтесь, Варвара Степановна. Надо поговорить.
- Я вас слушаю.
- Понимаете, что происходит. Я ведь думал всё по-хорошему уладить, чтобы чести школы не запятнать. Мы бы отчислили Стрешнева на месяц-другой из школы, сделали ему внушение - подросток одумается, успокоится, и всё придёт в норму. А вы своим выступлением на собрании испортили всё дело. Сами понимаете: можем ли мы Стрешнева после этого вообще оставить в школе?..
- Словом, вы решили освободиться от неудобного ученика! - вспылила Варвара Степановна. - А это уж не честь, Алексей Маркович, а бесчестье наше… Ну нет, я за Федю драться буду.
- Похвально, конечно, но сейчас, пожалуй, это и не нужно, - вздохнул Звягинцев. - Тут дело в другом. Вы незаслуженно обидели председателя колхоза. И вообще сложились очень нездоровые отношения между школой и колхозом. К тому же в роно на вас поступило письмо от группы родителей…
- Письмо?!
- Да, да… Они очень недовольны вашим поведением… И настаивают, чтобы в роно приняли меры.
- А можно узнать, кем написано письмо? - поинтересовалась Варвара Степановна.
- Этого я не знаю. Письмо адресовано в роно, а не в школу.
- Так о чём же нам говорить. Если работникам роно всё ясно - пусть делают выводы.
Звягинцев сокрушённо покачал головой:
- Всё это не так просто. Вы, Варвара Степановна, педагог немолодой, опытный и сами должны понять, что положение создалось крайне ненормальное. Вы обвинили колхозного руководителя в нечестности, в обмане…
- Да, я уверена в этом. И постараюсь доказать…
- Но пока вы ещё ничего не доказали. И вот представьте себе: Фонарёв возбуждает против вас судебное дело по обвинению в клевете, суд поддерживает иск председателя, а вы, учительница Ведерникова, продолжаете работать в школе. Это же невероятный случай. Вопреки всем законам педагогики. Понимаете, как это подействует на школьников, на ваших коллег, на родителей…
- Чего вы, собственно, от меня добиваетесь? - устало спросила Варвара Степановна.
Звягинцев пожал плечами. Пока ничего конкретного. Решать что-либо он не уполномочен. Но не лучше ли Варваре Степановне самой оставить родниковскую школу и перейти в другое место? С её стажем и опытом ей всегда найдётся работа. А здесь, в Родниках, между тем разрядится обстановка и школьная жизнь войдёт в нормальное русло.
- Понимаю, - усмехнулась Варвара Степановна. - Роно намерено уволить меня из родниковской школы.
- Нет, нет, ни в коем случае! - запротестовал Звягинцев. - Роно не может разбрасываться такими кадрами. Речь идёт только об уходе по собственному желанию…
Учительница поднялась. Щёки её покрылись красными пятнами.
- Можете передать начальству, - бросила она Звягинцеву, направляясь к двери, - такого желания у меня пока нет…
Глава 28
Прозвенел звонок. С треском распахнулись двери, и ученики, словно бурливый поток, прорвавший запруду, хлынули из классов в раздевалку. Они громко топали, размахивали сумками и портфелями, перекликались, кто-то воинственно трубил в кулак: "Тру-ту-ту… Выходной… Завтра, завтра выходной…"
Варвара Степановна с досадой прислушалась к шуму за дверями - опять она не уложилась во время со своим опытом по химии.
Перед ней на длинном столе высились стеклянные банки с кислотой и химическими реактивами, шумела голубоватым венчиком огня спиртовка, на чугунных штативах были укреплены пробирки и колбы, соединённые резиновыми трубками, - целый химический завод в миниатюре.
Но звонок есть звонок… Варвара Степановна вытерла тряпкой руки.
- Ну что ж, друзья мои, закончим в следующий…
Но ученики не дали ей договорить. Они хором потребовали продолжить урок - завтра выходной, домой они успеют, а такого опыта, когда на глазах у них получается минеральное удобрение, они ещё никогда не видели.
Учительница решила продлить урок минут на десять. Наконец химическая реакция была закончена. И все увидели на дне колбы щепотку белого сыпучего порошка. Варвара Степановна высыпала его на бумагу.
- Можете убедиться… Самое настоящее азотное удобрение.
Ученики, окружив стол, потянулись к порошку - рассматривали его, нюхали, пробовали на язык.
Потом, попрощавшись с учительницей, они начали расходиться. Задержались только несколько девочек да Улька с Сашей.
Улька был сегодня дежурным, и ему полагалось навести в классе порядок, а Саша, по обыкновению, - принялся одолевать учительницу вопросами: что бы ему почитать о минеральных удобрениях и нельзя ли им всем классом совершить экскурсию на химический завод?
- К сожалению, это очень далеко от нас, - сказала Варвара Степановна. - Но летом, пожалуй, что-нибудь придумаем.
В класс заглянула школьная нянечка и протянула учительнице письмо:
- Алексей Маркович просил передать…
Варвара Степановна разорвала конверт, достала вчетверо сложенный лист плотной бумаги, развернула его и прочла на бланке районного отдела народного образования: "Преподавательнице родниковской полной средней школы Ведерниковой В. С. Во исполнение приказа облоно об укреплении педагогических кадров во вновь открытых школах предлагается Вам принять заведование бережковской восьмилетней школой. К работе приступить с 20 числа сего месяца…"
Варвара Степановна нашарила рукой спинку стула, подтолкнула его к столу, но не села, а продолжала оцепенело смотреть на бумагу. Потом медленно сложила её по старым сгибам.
- Мама, ты что? - вполголоса спросила Настя и посмотрела на письмо. - Откуда это? О чём?
- Да так, деловое… насчёт работы, - уклончиво ответила Варвара Степановна и, сунув письмо в карман, посмотрела на девочек. - Вам домой не пора?
- А завтра пойдёмте к незамерзающему роднику, - заговорила одна из них. - Вы же обещали… Помните?
- Ещё чего!.. - ревниво вмешался Саша. - Мы завтра с Варварой Степановной пробы брать идём… Это поважнее вашего родника.
В свою очередь обиделись и девочки - всегда эти мальчишки перехватывают учительницу!
Варвара Степановна слабо улыбнулась.
- Хорошо, хорошо… Но мы можем вместе за пробами пойти. Работы всем хватит. А в следующий раз… - учительница что-то прикинула про себя, - как-нибудь и к роднику… Договорились?
- Договорились, - недовольно буркнули девчата.
Ученики ушли. Варвара Степановна ещё раз прочла письмо.
- Ну вот, Марфуша, - обратилась она к нянечке, которая всё ещё стояла в дверях, - скоро прощаться будём… В Бережково меня посылают, школой заведовать.
- В Бережково? - удивилась Марфуша. - Это в такую даль-то! За что это вас, Варвара Степановна?
- Как - за что? - невесело усмехнулась учительница. - Уважают меня, в должности повышают. - Голос её дрогнул, и она, досадуя на себя, поспешила отойти к окну.
Бумага из роно не была уж столь неожиданной. Какие только грехи не приписывались Варваре Степановне за последнее время! Директор школы и работники роно обвиняли её в том, что она слишком добросердечна, не умеет быть требовательной к детям, всячески потакает им, переоценивает силы ребят, не щадит их, противопоставляет взрослым.
"Это я-то не щажу ребят?" - с горечью думала Варвара Степановна, тогда как за всю свою учительскую жизнь она не испытывала ничего, кроме гнетущего чувства вины перед детьми, когда видела рядом с ними равнодушных и чёрствых учителей и воспитателей.
В душе она признавала только одну систему воспитания - систему здравого ума, большого, горячего сердца и честной, правдивой жизни. Дети были как почки дерева. Надо было искусно и бережно, как сама природа, раскрыть эти замкнутые комочки жизни, чтоб под солнцем поднялась молодая, сильная поросль. Варвара Степановна шла с детьми нога в ногу, отдавала им себя всю, без остатка.
Постояв у окна и немного охладив разгорячённое лицо, Варвара Степановна направилась к директору школы и показала ему письмо из роно.