"Выходит, ты имеешь право вести себя после отбоя, как заблагорассудится?" - мысленно упрекнул он ее и сразу одернул себя: "Хотя… Не маленькая, чтоб по команде засыпать. Лежит себе тихо и пусть лежит".
- За кем присматривать?.. За тобой? Так ты, Лидия-Лидуся, уже большая, - с усталой хрипотцой проговорил он, потер лицо руками и вышел в проход.
Свет в вагоне уже приглушили, и мальчишеская фигура его в мягком полумраке казалась особенно стройной и легкой.
Он скрылся в соседнем купе, и Лидия-Лидуся по звукам поняла - поднимает окно, чтоб не дуло. Она опустила ноги на край стола, потянула вверх тяжелое окно, оставив узкую щелку, в которую врывался острый, как лезвие, ветер. Подставила ему подушку и забралась на полку.
Виль вернулся, плотно притворил дверь. Где-то шептались взрослые. Кто-то из детей скрипел зубами, кто-то сонно бормотал: "Смотри… Вилюру скажу…"
Неслышно смеясь, Виль влез на свою полку: "Сосни чуток, браток Вилюр".
Подошел Антарян - обход совершал, - удивленно спросил:
- Чего вы бодрствуете? - и рассудительно добавил: - В пионерлагере, если выпало время, надо кемарить до упора, ни минуты не теряя. Не возместишь потом - работа не даст…
- Сейчас погружусь в сон, - пообещал Виль, не веря, что заснет.
Сколько впечатлений за один день, разве забудешься? Он взглянул на Лидию-Лидусю, она, не поворачивая головы, покосилась в его сторону.
- Спокойной ночи, - шепнул он, лег лицом к стене, положил руку под щеку, закрыл глаза, велел себе: "Спи, а то - смотри - Вилюру скажу…"
Разбудил его Антарян - осторожно потолкал в плечо, показал на часы - ровно час ночи: физрук дал поспать до упора.
- Чего вы чуть раньше не разбудили? - застыдился Виль того, что сам не проснулся.
- Дежурство сдал, - вместо ответа сказал физрук.
- Дежурство принял, - сказал Виль, окончательно стряхивая с себя сон.
Оставшись один, поправил на себе одежду, сходил умыться, причесался - все тщательна, как днем. В вагоне было тепло и душновато. Лидия-Лидуся спала, положив голову на руки. Нашла, что искала - не нашла?
Виль пошел по проходу - у кого свесившуюся руку поднял, на кого сползшую простынь накинул, кого вместе с матрацем к стене придвинул, чтоб на пол не грохнулся. Во сне человек не позирует - какой глубинно есть, такой и есть. И во сне все беззащитны, даже самые нахальные нахалюги. Так, должно быть, выявляется естественная в каждом человеке доля слабости, которая и помогает - всем ли? - понять: без других тебе нельзя. Он сознавал себя тем другим - необходимым и надежным для этих ребятишек другом. Полный вагон душ, за которые он отвечает. Не зря говорил Иван Иваныч Капитонов: "Для нормального развития взрослого человека необходимо, чтоб рядом были дети".
В середине вагона две нижние полки занимали доктор и медсестра с ребенком. Доктор спала, накрывшись с головой. Опала и стриженная налысо девочка-дюймовочка. Мать сидела у нее в ногах, вязала, позвякивая спицами.
Подмывало спросить: "Чего вы не спите? Поздно уж…" Не решился. На обратном пути приостановился, спросил, стараясь быть предельно непринужденным, а вышло натужно, хрипло:
- Не спится?
Он насильно закашлялся.
- Еще как спится! Еле держусь…
Она подвинулась - сесть приглашала. Он сгоряча едва не отказался. Помедлил, сел на краешек полки.
Медсестра была в домашнем халатике без рукавов, с глубоким вырезом на груди. Иссиня-черные волосы ее были заплетены в толстую косу, которая, скользнув по шее, распущенным кончиком чуть прикрывала ямку, что темнела в вырезе. И хоть сумрачно было в вагоне, а возле черной косы кожа белела, как при розовом утреннем свете.
- Катерина у меня слабенькая от рождения. Бывает, что во сне задыхается. Дома я подхватываюсь, как что чую, - стала рассказывать медсестра, видно, довольная тем, что есть возможность поговорить, отогнать сон. - А в дороге боюсь ложиться - намыкалась дочка, устала, как бы беды не случилось.
- А не вредно ей море?
- На море ей хорошо. Каждое лето вожу. С деньгами туговато, так я в пионерлагеря устраиваюсь. Отпуск на все лето не дают, я приспособилась - увольняюсь, а осенью снова поступаю: с моей профессией всюду принимают. Выходит, что нехватку среднего медперсонала корыстно использую. Да ради ребенка на что не пойдешь?
Рассказывая, она не переставала вязать. Движения ее и тут были замедленными, с ленцой, но точными и красивыми. Клубок лежал в мешочке, и, высвобождая пряжу, медсестра касалась локтем руки Виля. Не могла она не замечать этого. Так что же в том заключено: играет или просто не придает значения? Тут же он укорил себя: нашел о чем думать, до тебя ли ей?
Он вдруг вспомнил: кажется, никто ее не провожал. Нет у нее мужа? Или занят был - не у всех ведь выходной в воскресенье. А что с деньгами у нее туговато - не от того, что одна растит свою голомызую улыбчивую Катерину? Был бы при ней муж, сказала бы: "Каждое лето возим ее на море". "Возим", а не "вожу". Впрочем, и у двоих работающих может быть денежный дефицит - если они комнату снимают и на кооперативную квартиру копят, если в очереди на машину стоят. Хоть и грустна она, а благополучной выглядит, свежей и холеной.
- Пойду, - сказал он, не спеша встать.
- Посидите еще, - попросила она. - Дети спят… Вы кем едете в лагерь?
- Плавруком…
- Будете учить детей плавать? Так хочется, чтоб мою Катерину обучили.
- А вы сами не плаваете?
- Слабо. Я в горах выросла, в наших речках не очень расплаваешься.
- Вашей Катерине могу давать отдельные уроки. Она, небось, самая маленькая в лагере?
- Похоже на то… А как вас зовут?
- Вилюр, - неожиданно выпалил он и покраснел. Поправился: - Виль Юрьевич Юрьев. А ребятишки уже переиначили…
- Они скорые на это. Меня вот родители Пирошкой назвали. Пирошка Остаповна Яворивская. Мадьярское имя: папа мой украинец, а мама - мадьярка… Так ребята меж собой зовут меня Пирожком. Не запретишь. А попробуешь запретить, что-нибудь похлеще придумают. Пусть как есть… - Опустив голову к вязанью, Пирошка рассмеялась и сказала: - Гляньте туда…
В дальнем полумраке показалась высокая и тонкая фигура. Она медленно приближалась, и ясно было, что явился кто-то, имеющий право ревизовать. Погодя, Виль узнал девушку, которую мельком видел днем, но сразу запомнил. Может быть, потому, что она не пробиралась, как другие, в тесноте людного скверика, а шла широко и стремительно, точно высокая персона в зале для приемов, где все почтительно расступаются перед нею. Она шагала на человека, не сомневаясь в том, что он отступит, и он отступал. Каштановые волосы ее, ухоженные, подвитые, старомодно распущенные по плечам, взлетали этаким павлиньим хвостом.
Виль принял ее за представительницу обкома профсоюза или обкома комсомола…
Пирошка сделала большие глаза, секунду спустя потупила их, и лицо ее стало постным и чуточку туповатым. Она задержала дыхание и почти не слышно сказала:
- Царица…
Царица подошла, в упор глянула на Виля, поджала губы, и он, не желая того, готовно поднялся.
- Вы дежурный по вагону?
Она осуждала его, она поражалась, что он, будучи при исполнении, праздно сидел возле молодой женщины.
Виль подтвердил, что он дежурный, и выдержал долгую выразительную паузу: мол, а вы кто такая?
Девушка скривила губы - это, наверное, означало: "Как же вы удосужились до сих пор не узнать, кто я? Могли бы, наконец, догадаться!"
- Старшая вожатая, - с хитро сыгранным подобострастием представила ее Пирошка. - Мария Борисовна Годунова.
"Ишь ты, - уважительно подумал Виль, имея в виду не старшую вожатую, а тех ребят, которые дали ей прозвище: ясно же, они имели в виду не столько ее фамилию и имя-отчество, сколько черты характера. - Ишь ты!"
- Когда проснется старший по вагону, - начала диктовать Мария Борисовна, отделяя слово от слова, чтоб лучше дошло, - передайте ему, что все пионеры и октябрята к высадке должны быть в форме, что на перроне каждый вагон должен, приветствуя гостеприимный берег, спеть свою песню. Надо подобрать песню и отрепетировать.
- Так рано?!
Старшая снисходительно объяснила:
- Если объявлен подъем, то все уже не рано. Передайте…
Она круто развернулась и ушла, и волосы ее взлетали на ходу, как самодержавный шлейф.
Он вопросительно посмотрел на Пирошку.
- Не беспокойтесь, дети знают много песен. А если модная - все. Запевать будет, по прошлому году помню, старшая вожатая - у нее красивый голос, и она его не жалеет - ради дела.
Пирошка сложила вязанье в мешочек - решила прилечь. Прикрывая углом простыни колени, она призналась:
- Я ее побаиваюсь. Она так уверена в себе, в своем праве командовать, учить, судить, что невольно подчиняешься. Так и тянет поклониться ей…
Виль пошел по вагону с обходом - из конца в конец и обратно. В середине вагона он бросил взгляд на первую полку. Пирошка лежала на краешке, обнимая Катерину. В тени таинственно белели круглое плечо и чуть полноватое лицо.
А за окном была непроглядная южная тьма. Ночь еще в полной силе, и Пирошка успеет маленько отдохнуть.
Он взобрался на свою полку, лег и только теперь, оставшись наедине с собой, вдруг удивленно подумал: "Как быстро ты, брат, переключился на новую волну! А сказали бы тебе недавно, что поедешь работать в пионерский лагерь, поверил бы ты? Да ни за что!"
Сидя за столом в отделе, он страдал от жары и сознания неотвратимости того, что только что случилось: в путевке ему отказали… Не повезло!
За окном млели в жарюке пыльные кроны тополей, раздраженно фырчали перегревшиеся автобусы. А ведь всего-навсего конец апреля! Дальше-то что будет?
Дальше будет Левбердон. Сыграешь на песочке в волейбол с чертежницами из отдела главного механика, выкупаешься, в тенечке всосешь кружечку бочкового квасу… Не надо париться в очереди за желдорбилетом, не надо исходить по́том в душном вагоне, не надо привыкать к случайным соседям по комнате и столу в заурядном пансионате или доме отдыха. И денежки, что всю зиму откладывал ради одного летнего месяца, целенькими останутся.
А что, если дикарем поехать в Крым или в Сочи? Не студент уже, чтобы часами выстаивать полусъедобный обед в кафешках, тесниться на запруженном народом пляже, спать в случайном доме, а то и в дощатом сарае, выкладывая скудные свои рубли за продавленную раскладушку…
Виль пододвинул отпечатанное на тусклой бумаге инструктивное письмо по экономному использованию топливных ресурсов - к концу дня оно, сокращенное и выправленное, должно лежать на столе заведующего отделом. "Вкалывай, брат, - сказал он себе. - Смирись!"
И тут позвали к телефону.
- Баканов говорит, - доверительно пророкотала трубка. - Подойди ко мне в профком, срочно нужен.
В ухо торжествующим колокольчиком зачастил сигнал отбоя. Неужто нашлась, появилась, подвернулась горящая… одна-единственная горящая путевочка? Чудес на свете не бывает, но что стоит судьбе сотворить маленькое чудо из листочка плотной бумаги, сложенной вдвое и украшенной семью бледно-голубыми буквами "Путевка"? Ну, что ей, судьбе, стоит, в самом деле?! Застегнув пуговицу и подтянув галстук, кинулся к двери. Опомнившись, вернулся, сдернул со спинки стула и надел пиджак - чем лучшее впечатление произведешь на председателя профкома, тем больше шансов на то, что именно тебе, а не другому выделят, вручат, подарят горящую путевочку, если таковая окажется.
У входа в завком задержался, чтоб провести по лицу платком, вытирая капли пота и смахивая следы улыбчивой надежды, которая ненадолго, но широко растянула щеки. В кабинет председателя он вошел спокойно и независимо.
Баканов, седой, костистый, угловатый, сутулился за столом, а у окна, спиной к свету, сидел массивный лысый дядька в тонком черном свитере и серых брюках. Пространная плешь его успела загореть. Под носом топорщились светлые усы. Уши были смяты и приплюснуты к голове - судя по ним и мускулатуре, дядька в молодости занимался борьбой.
Чуть приподнявшись, Баканов пожал Вилю руку, предложил сесть на стул перед столом, радостно спросил:
- Тебе, Юрьев, двадцать четыре стукнуло? - и повел глаза в сторону дядьки - для него задавал вопрос. - Ты у нас комсомолец? Инженер? Спортсмен? В заводской спартакиаде по каким видам выступал? По бегу, по плаванию, по…
- По всему комплексу ге-те-о.
- Вот-вот, по комплексу - от и до! - воскликнул Баканов и всем телом повернулся к дядьке. - Я ж тебе говорил, его хоть плавруком, хоть физруком, хоть вожатым - молодой, энергичный, инициативный. Неженатый. Бездетный.
Он сделал паузу - давая дядьке время разглядеть Виля.
- Вы что, сватаете меня? - рассердился Виль. - Так прежде познакомили бы с тем, кому открываете мою подноготную!
- Горяч, ох, горяч, - добродушно осклабясь, Баканов вышел из-за стола. - Сейчас сведу-познакомлю, сейчас! У этого свата невест знатно! Так сказать, многочисленная у него невеста! Полагаю, она понравится тебе… Слыхал я, что нынче твое заявление на путевку без внимания осталось. Что ж, на всех нам не дают, приходится кого-то ущемлять, приходится… А невеста-то на самом черноморском берегу!
Баканов снова сделал паузу - теперь давал Вилю время осознать, что неведомая многочисленная невеста располагается не где-нибудь, а на желанном берегу моря.
Виль поднялся, пожал плечами. Баканов отечески, будто и вправду сына женил, подтолкнул Виля в спину, к бывшему борцу подвел. Тот медленно выпрямился, протянул широкую и жесткую, но осторожную руку, негромко назвался:
- Капитонов Иван Иванович.
- Сядем, - пригласил Баканов. - Сядем, и я тебе все обскажу и про свата, и про невесту.
Виль опустился на стул рядом с Капитоновым. Баканов сел возле, положил руку на плечо Виля.
- Иван Иванович обыкновенно работает в отделе снабжения. Экономистом. А на лето мы его в пионерлагерь бросаем - начальником. Значит, сейчас он начинает преобразовываться из экономиста в начальника пионерлагеря. Тот лагерь и есть невеста… Ты пионером был? В лагеря ездил? Нравилось?
- Ну, нравилось…
- Это хорошо, что нравилось. В самый раз это. Значит, нет никакого у тебя резона отказываться от должности плаврука.
- От какой?
- Плаврука. Рекомендую тебя и прошу: хоть на одну смену поезжай. А на три согласишься - премируем. Осознаешь: все лето на море и премия вдобавок! Чудеса, да и только!
Ошарашенный, Виль невольно пробормотал:
- Чудес на свете не бывает!
- Бывают, еще как бывают! Вместо путевки на две или на четыре недели тебе предлагают почти три месяца на море с сохранением зарплаты и с гарантией премии.
- Да вы что! - глухо выговорил Виль.
- А на море тебе хочется, ведь хочется?.. Ясно, пионерлагерь не пансионат для взрослых, там и поработать надо. Молодой - не переутомишься. В конце концов, ради удовольствия следует и на кой-какие жертвы решиться…
- Да какой из меня плаврук? И начальник отдела не отпустит. Лето, люди в отпуска пойдут, а я, считай, на три месяца выключусь…
- Начальника отдела беру на себя. А плаврук из тебя выйдет. Не сомневаюсь. Молодой ты, энергичный, инициативный…
Стул вежливо скрипнул - Иван Иванович вздохнул, приложил ладони к лысине, будто грел их, поинтересовался:
- В доме, где живешь, детишек много?
- Табун! И под нами, и над нами, и по соседству - на нашем этаже.
- Разных весовых категорий?
- Как водится.
- Раздражают тебя детишки-то? Не замечал?
Виль мысленно перенесся во двор своего девятиэтажного дома, увидел бегающих, прыгающих, дерущихся, орущих, смеющихся и плачущих мальчишек и девчонок, неуверенно признался:
- Вроде не раздражают…
- Раздражали бы, так ты без всяких "вроде" сказал бы о том, - заключил Иван Иванович. - Соглашайся, у тебя должно получиться. Тем более, что в лагере ты бывал. А я введу тебя в курс - мне довелось и в физруках, и в плавруках походить до того, как в начальники произвели. До отъезда дам тебе подробнейшие инструкции - с чего начинать, чего не забывать, чего избегать…
- Иван Иваныч сам-то мастер спорта! - вставил Баканов.
Капитонов чуть сморщился - к делу, мол, не относится, - тронул плечом плечо Виля:
- В лагере и отдохнешь, и нужное дело сделаешь. И многое для себя у детей почерпнешь. Своих ведь, как я понял, у тебя нет?
- Пока нет, - прыснул Виль.
- Ничего смешного, будут. Для нормального развития взрослого человека необходимо, чтобы рядом были дети.
- А тут сразу триста! - Баканов вскочил. - Триста! Везет тебе, товарищ Юрьев!..
"Ве-зет! Веззз-зет! Веззз-зззет!" - размеренно стучали колеса под вагоном.
- Везет-везет! - шепотом поддакнул Виль.