Улица была прямая и шла немножечко под горку - Ольге всё хорошо было видно. Она бежала за ним следом.
Выходило так, что Огоньков и старик ботаники бежали с одинаковой скоростью. Огонькову мешал чемодан, а старик ботаники просто был старый. Редкие прохожие удивлённо глядели им вслед. Наконец Огоньков совсем, видно, выбился из сил. Старик ботаники стал его тихо-тихо нагонять. И Огоньков заметил это. Он вдруг остановился, повернулся лицом к деду. А тот решил, что всё в порядке, и просто шагал к Огонькову, не бежал.
- И писем тебе писать за это не буду! - зло крикнул вдруг Огоньков. - Так и знай! И ничего мне твоего не надо! На!
Огоньков швырнул чемодан на тротуар, а тот припрыгнул как-то непонятно и шлёпнулся прямо в лужу у края мостовой. В лужу, едва прикрытую молодым ледком.
После этого Огоньков повернулся и побежал так быстро и легко, что старику ботаники совсем уж не стоило за ним гнаться. И всё-таки он погнался. Погнался!.. Только долго не смог - шагов, может, десять. Но едва пробежал мимо злосчастного чемодана - словно крючок схватил его за сердце. Старик ботаники вдруг остановился, обнял двумя руками водосточную трубу - как пьяный.
Но Огоньков ничего этого не видел. Он летел вольной птицей по каким-то переулкам. Летел, отгороженный от Ольги и деда громадами домов.
* * *
Что долго писать о грустных вещах!..
Что писать о том, как возвращались они домой, как выуживали чемодан - весь бок его был в грязных брызгах и уже присохших мутных стекляшечках льда. Ольга попробовала сама взяться за чемодан. Но смогла пронести только шагов пять. И ещё шага три прокорябала его по голому мёрзлому асфальту. И тогда понёс старик ботаники. Он тоже весь искривился от тяжести, как Ольга. Но дошёл до парадного, так руку ни разу и не сменив! И только в лифте сказал:
- Тяжёлый какой! Что он набрал туда?..
Сразу между ними установилось молчаливое согласие: имени Огонькова вслух не произносить.
Вошли в квартиру. Ольга осторожно прикрыла дверь. Привычно весело щёлкнула "собачка". Старик ботаники сказал:
- Ну ладно. Что ж, раздевайся… Впервые он так говорил с ней - безразлично.
- Я… как хотите, - сказала Ольга. - Я и домой… Старик ботаники молча размотал с шеи полотенце.
Увидел, что это полотенце, отёр испарину со лба. Прошёл в комнаты. Ольга стояла в растерянности. Не знала, то ли уйти ей, то ли что… А старик ботаники молчал. И тогда она, не раздеваясь, пошла за ним следом. Увидела его сидящим в большом чёрном кресле, села напротив - на тяжёлый стул с высокой, как дворец, спинкой.
- Ну что же, девочка… - начал старик ботаники и закашлялся, пояснил - Видишь, воздуху холодного сейчас нахватался…
Ольга кивнула. Ей неудобно было и жарко сидеть в пальто, она стала расстёгиваться и тут заметила, что ещё варежки даже не сняла!
- Ну что, девочка, делать будем? - спросил старик ботаники.
- Я не знаю, - сказала Ольга.
- Вот и я не знаю!.. В милицию звонить?
Он словно Ольгину мысль прочитал. Ведь о сбежавших детях всегда в милицию сообщают.
- В милицию позвонить? Но мне, Оля, это как-то неудобно!
А ведь правда: как на Генку в милицию звонить? Он же не пропавшая сумка и не малолетний преступник. Да и без вещей - куда он денется!..
Так Ольга себя успокаивала. А старик ботаники опять будто услышал её мысли:
- Я думаю, девочка, мы подождём. До вечера или до завтра. Подождём-ка лучше до завтра. Терпения наберёмся… Он же не может меня так просто бросить!.. Верно?
- А деньги у него есть? - ни к селу ни к городу спросила Ольга.
Старик ботаники пожал плечами.
- Должно быть, есть… Тут у нас копилка была, общая… Я уж не знаю, сколько там набралось… Она давно у нас стоит.
Значит, вот как, подумала Ольга, украл деньги и сбежал. В душе её стали слышны тревога и обида… Нет, если не искать его, он долго пробегает… Целая копилка денег! Да он куда хочешь может уехать - хоть на Северный полюс!
Ольге неудобно было сидеть на краешке жёсткого стула. Она вдруг вспомнила Галинку: тоже так вот сидела - сирота казанская. Уж этого ей совсем не хотелось. Она встала, произнесла как ни в чём не бывало: - Давайте хоть чемодан его разберём!.. Там, наверно, воды набралось - всё промокнет.
- Разбери, разбери, - сказал старик ботаники безучастно. А сам продолжал сидеть, глядя куда-то в стену.
Чемодан стоял в огоньковской комнате. Ольга попробовала затащить его на диван - не вышло, тяжёл. Тогда она просто положила чемодан животом на пол, открыла… Боже ты мой! Какой ерунды набрал он с собой, этот Генка Огоньков.
Прежде всего на самом верху лежали две тяжёлые гантели. Ольга их выгрузила на пол, подтолкнула. Гантели, рокоча, как танки, укатились под диван, на своё обычное место. Дальше лежали две рубахи, трусы и майка, серый свитер. Он-то как раз и промок. Ольга не стала ничего говорить старику ботаники, а просто разложила свитер на батарее.
Дальше лежали книжки. Огромный, не легче гантелей, и такой же чёрный "Географический атлас мира". Ольга открыла его - не обложка, а настоящая дверь. Медленно перелистывала большие страницы: "Африка", "Южная Америка", "Сибирь", "Остров Сахалин".
Густо-синими жилами по картам ползли реки. А вокруг жёлтой и зелёной земли разлеглась необъятная синь. Это были моря и океаны. Ольга невольно глянула в окно - там была такая же синь, как на карте. И ей тоже захотелось куда-нибудь побежать - побежать в путешествие!..
Из кабинета послышался сухой меленький кашель Бориса Платоныча. Ольга вздрогнула, словно бы он застал её за каким-то недозволенным делом. Быстро закрыла "Атлас", быстро вынула остальные книжки. "История морского пиратства"… Пираты, пираты… Это такие разбойники были, что ли?.. Под пиратами лежали "Морские рассказы" и ещё книги три-четыре - все про одно и то же.
Дальше уже ничего почти не оставалось. Складной нож. Пакет полиэтиленовый. Ольга даже сперва не поняла, что в нём. Раскрыла - сухари! Вынула один. Это была горбушка батона за тринадцать копеек. Ольга отломала кусочек от острого сухарного края, положила в рот.
Вот и всё. На самом дне была толстая тетрадка в синей обложке. Написано чёрным шариком: "Дневник", ниже нарисованы две сабли крест-накрест. Ольга задержалась на секундочку, но всё-таки открыла. Тетрадка была пустая. Только на первой страничке стояло сегодняшнее число.
Из той комнаты опять послышался сухонький мелкий кашель. "Ох, сляжет… - тревожно подумала Ольга. - Что тогда делать?"
* * *
Опять началась школа. После болезни всегда чувствуешь себя новичком. Что-то незаметное для глаза, но заметное для сердца твоего изменилось в классе. Всё видится ярче и чётче. На уроках сидишь, особенно на арифметике: ого, куда ускакать успели! А ты сама всё ещё топчешься на старых задачках и на старых примерах. Поэтому сидишь теперь не шелохнувшись - скорей бы разобраться что к чему, скорей бы снова стать вместе со всеми. Вместе со всеми хорошо, как-то душе теплее!..
Первый день пролетел весь в школьных заботах. А на второй…
Вдруг во время большой переменки этаж хлынул к стеклянным дверям у лестничной площадки. Что, чего - никто толком не знал. И оттого было ещё интереснее и тревожней. Все неслись по коридору, будто с крутой горы. Уже образовалась толкучка и давка.
- А чего, чего такое? - теребила всех Ольга. Никто не отвечал ей. И вдруг:
- Смотри! Смотри!
Ольга приподнялась на мысочки и из-за чьего-то уха успела схватить одним глазком марш лестницы и милиционера, который не спеша спускался по ступенькам. Тут же по толпе, сгрудившейся у дверей, будто волна прошла. Ольгу оттолкнули, оттеснили, и она опять видела лишь суконную спину какого-то мальчишки.
Но зато все вдруг заговорили! И хоть это были отрывки, хоть слова наскакивали друг на друга и метались, как растревоженные муравьи, всё же Ольга поняла, в чём дело.
Говорили про Огонькова! Про Огонькова!.. Милиционер приходил разобраться. Все кричали: "Из дому убежал!" Ага, ясно! Значит, Борис Платоныч всё-таки позвонил в милицию. Значит, понял, что Огоньков убежал всерьёз, а не просто, чтобы попугать. Да и что пугать старика ботаники? Чем он плох? Чем мешал Генке? Да ничем!
С этими очень не радостными мыслями Ольга шла после уроков в огоньковский дом. Долго переминалась у дверей с ноги на ногу - не открывали. Уже собралась позвонить ещё раз\ но тут дверь отворилась… Ольга вздрогнула, отступили на шаг - перед нею стоял милиционер!..
- А-а… Б-борис Платоныч?..
- Заходи, - сказал милиционер коротко. - Да не бойся. Хозяин захворал малость. Лежит. Поняла? Я и открыл.
Старик ботаники лежал на своей резной деревянной кровати. Но не как больной, а просто будто не вставал ещё после ночи. А почему ей так показалось, потому что не было перед кроватью обычного столика (или табуретки хотя б), где всегда больным кладут лекарства, ставят стаканы с питьём, где в тарелке красуются яблоко и лимон с апельсином…
Старик ботаники лежал в пустой-пустой квартире, и некому было даже воды ему принести! Ольге стыдно стало… За вчера! Только о себе об одной заботилась…
А Борис Платоныч увидел такое её лицо и, наверное, всё понял. Тотчас головой покачал и произнёс тихо:
- Нет, нет, что ты! Я уже поправляюсь…
Но так слабо дребезжал его голос и так неулыбчиво было лицо, что сердце у неё сжалось ещё больнее. Далее страшно стало. "А Генка-то, Генка-то! - быстро подумала она. - Эх, Огоньков!.."
Старик ботаники посмотрел на милиционера, который стоял в дверях, будто часовой, посмотрел на Ольгу. Попросил:
- Пожалуйста, девочка, подожди там… в его комнате. Только не уходи!.. - Имени Огонькова он опять не произносил.
Ольга пошла в Генкину комнату. Здесь ничего и изменилось с тех пор, как она ушла. Даже свитер всё ещё сох на батарее. Ольга сложила его аккуратно, перевесила на спинку стула… Сквозь неплотно прикрытые двери она - хоть и не старалась совсем - легко слышала, о чём говорят старик ботаники и милиционер.
- Всё-таки это совершенно непостижимо! - резко говорил милиционера. - Вы меня, конечно, извините, профессор, но потерять двое суток!.. Подумайте, где мы его теперь искать будем? За двое суток можно весь земной шар объехать!..
- Да, вы правы, - ответил старик ботаники, - И конечно, логически ваши доводы…
Дальше он стал говорить много непонятных слов, вроде этих "логических доводов". Прежде Ольга ни разу от него такого не слыхала. Она подумала: "Вот сейчас хоть в сто ушей подслушивай, а всё равно без толку?"
В общем-целом, она поняла, конечно: старик ботаники не хотел Огонькова с милицией разыскивать. Говорил, что это для них обоих обидно, "недостойно наших отношений" - так он сказал.
- Нет, профессор! - строго выговаривал милиционер. - Я всё-таки решительно отказываюсь вас понимать!.. Мальчик пропал - вы должны были заявить. Это же самая обычная вещь. И более того- ваш гражданский долг!..
Борис Платойыч промолчал. Вообще они, наверное, целую минуту не говорили друг другу ни слова. Наконец милиционер не выдержал:
- Ну хорошо! Вы хотя бы представляете, в какие края он мог податься?
От старика ботаники опять ни звука.
- Нет, просто удивительно! - воскликнул милиционер. - Ну как, скажите на милость, мы сможем его отыскать? Вы разводите руками, школа тоже…
Они ещё поговорили так некоторое время. Причём милиционер всё заметнее и заметнее поругивал старика ботаники… Всё же как это странно выходило. Он ведь такой хороший, Борис Платоныч, чуть ли не самый добрый на свете. А сколько он лет прожил! Ого-го! Он столько прожил, что даже настоящим стариком успел стать - седым, морщинистым, больным. Но всё равно каждый ругает его, кому только не лень. Словно Борис Платоныч какой-нибудь им мальчишка, какой-нибудь Генка Огоньков!..
Ольга вдруг без разрешения вошла в стариковскую комнату и громко сказала - чуть ли не крикнула:
- А вам уже пора лекарство пить!..
Борис Платоныч глянул на неё медленно и удивлённо, а милиционер наоборот - резко обернулся, хотел сказать что-то, даже рот раскрыл и… не проронил ни звука. Словно бы у него внутри крутились разные колесики, но за главный зубец не задевали. Милиционер будто вдруг забуксовал на своей гладкой и строгой речи…
Но стоять посреди комнаты с открытым ртом, да ещё милиционеру со звёздочками на погонах, конечно же, неловко! И милиционер начал вдруг кашлять. Вышло, что вроде бы не Ольга его сбила, а он сам закашлялся - и всё. Но вообще-то и Ольга, и старик ботаники, и сам милиционер знали, как было дело.
А милиционер между тем вынул из кармана белый чистенький платок, вытер губы и сказал:
- Словом, мы поняли друг друга. А что касается поисков, то, конечно, я приложу все усилия… - После этого он очень быстро ушёл.
Ольга и старик ботаники остались вдвоём. Молчали. Всё-таки взрослые должны первые что-то говорить. Но старик ботаники, видно, не знал этого правила. Ольга сказала:
- Может быть, я чайник пока поставлю? Она сказала "пока", словно бы у неё были ещё важные дела и разговоры со стариком ботаники, которые она откладывает на потом, а сейчас вот, "пока", чайку согреет. На самом-то деле ничего такого не было. Просто она неловко себя чувствовала перед Борисом Платонычем и совершенно не знала, о чём с ним говорить.
Поставила чай. Заглянула потом в холодильник: заросший холодом кусок мяса, кусок сыру, весь скрюченный, половинка творожного сырка - такая засохшая и в такой засохшей бумажке, будто здесь с позапрошлого года лежит… Да ел ли что-нибудь Борис Платоныч эти двое суток?!
Ольга побежала в комнату. Старик ботаники лежал, совсем её не слыша, уставя окостенелый взгляд в стену напротив себя.
- Вы покушать не хотите? - спросила Ольга тихо. - Я быстренько: в магазин - и обратно… Борис Платоныч!
- Спасибо, девочка, - ответил старик ботаники, а сам неотрывно продолжал глядеть в свою стену, словно там телевизор стоял!..
Ольга оделась, опять вошла в комнату:
- Ну, я пойду?
- Ступай, ступай…
Про деньги он, конечно, совсем не помнил. Разве до того ему было!.. Ольга стояла в дверях - что ей оставалось делать? Наконец старик ботаники отклеил глаза от своего невидимого телевизора, повернулся к Ольге, вопросительно на неё посмотрел.
- А-а!.. В шкафу, в пиджаке моём…
Ольга, ни слова не говоря, подошла к шкафу, открыла скрипучую зеркальную дверцу. Пахнуло на неё старинным нафталиновым запахом, знакомым по старой квартире, а теперь почти забытым. Она сразу нашла чёрный пиджак старика ботаники и в первом же попавшемся кармане кошелёк. Сунула его в карман - в тот же, где авоська лежала, - и выскочила на улицу…
* * *
И только уже в магазине заглянула в кошелёк. Прямо на виду, в первом отделении, лежала бумажка пятидесятирублёвая!.. И больше ни копейки… Ольга так и замерла. Невольно с опаской огляделась кругом: вдруг кто выхватит! Таких денег ей, конечно, никто никогда в руки не давал. Пожалуй, Ольга их никогда и не видела толком… Она медленно подошла к кассе:
- Батон и половину чёрного, сто пятьдесят российского сыру, сто колбасы… - с замеревшим сердцем протянула бумажку.
- За сыр-колбасу не выбиваю! - заученно и немного сердито сказала кассирша. А про деньги ни слова! Будто каждую минуту приходят к ней второклассницы с такими деньжищами в руках.
И кругом тоже никто ничего не замечал. Все были заняты своим, своим… Вот вроде бы все вместе, в одном магазине, но никто словно не видел друг друга. И Ольгу никто не видел с её опасной пятидесятирублёвой бумажкой.
Она даже рассердилась на магазинных этих тёток. Только и следят, чтоб ты раньше их в очередь не влезла. А там - хоть что!..
Она вышла на улицу. Сумка тянула руку - это приятное чувство. Всем хозяйкам приятное… На душе стало получше, не так сердито. Может, и зря ругала она тех женщин. Разве бы лучше было, если б они обступили её и начали выспрашивать, откуда такие деньги?
В общем, на них злиться не за что! Вот на таких, как Огоньков, как все прочие бывшие друзья Бориса Платоныча, на этих стоит!
За целую-то жизнь сколько людей с ним перезнакомилось. Если уж у неё, простой второклассницы, знакомых не меньше, чем человек пятьдесят, то у старика их должно быть целые сотни или даже тысячи.
Но вот случилась беда - и нету никого из них. Только Ольга здесь случайно присоседилась… Значит, что же выходит? Лежи себе один, старик ботаники! Хочешь - помирай, хочешь - выздоравливай, хочешь - как хочешь!
И ещё то обидно, что в ней именно, в Ольге, старик ботаники как раз не очень-то и нуждается. Она - хоть изо всей силы старайся! - оставалась для него почти Галинкой - младшей какой-то куклой. А ведь это было совсем неправильно!..
Старик ботаники выпил два стакана чаю (уж чай-то Ольга умела заваривать!), съел бутерброд - называется "сложный": масло, сыр и сверху колбаса. Это мама так её научила делать. Очень вкусно получается! Ольга вообще-то два таких сделала. Но старик ботаники только один одолел. Потом сказал:
- Ой, девочка! Ну ты меня покормила чудесно!.. Я знаешь что? Я и вздремну, пожалуй! Только ты… Тебя мама не ждёт?
Ольга головой мотнула: не ждёт, не ждёт!
- Я тогда тебя очень попрошу: ты не уходи пока… Ну, словом, некоторое время… Не более, конечно, получаса!.. - Он был смущён.
- Я не уйду никуда, - твёрдо сказала Ольга, чтоб он поверил и знал, что не останется здесь один - в пустоте и сумерках большой квартиры.
- Ну вот и спасибо тебе… А что ж ты пока? Чем займёшься?
- А я - уроки! - вдруг счастливо придумала Ольга. - У меня портфель-то с собой!
Она съела стариковский бутерброд и ещё парочку, потом действительно села за уроки. Но прежде пошла глянуть на старика ботаники. Он лежал лицом к стене… И так неподвижно он лежал!.. Ольга пригляделась, пригляделась со страхом - одеяло еле-еле приподымалось. Значит, дышит. Значит, просто спит.
Ольга пошла в комнату Огонькова, раскрыла арифметику. С арифметики она почти всегда начинала - с любимого… Но одна мысль сидела у неё в голове и не давала задачкам решаться. Как же будет здесь старик ботаники? Ведь когда-никогда, а ей придётся уйти. Скоро и мама домой вернётся, станет нервничать. И наверно, уже нервничает: звонила, а Ольги нет! Подумает: только что с постели, после болезни и вот куда-то пропала…
Нет, конечно, ей придётся уйти, тут и говорить нечего!.. Ольга сидела за удобным огоньковским столом, кусала губу, крутила на палец кончик косы, совсем забыв про арифметику. А старик ботаники спал себе, спал и надеялся на неё, как на взрослую… Честно говоря, ей хотелось поплакать как следует от гордости и грусти, которые разрывали её сердце. Всё-таки Борис Платоныч думал про неё как про взрослую! Маленьким детям не говорят: "Останься, пожалуйста, пока, хоть на полчасика!"
Вдруг у Ольги в голове как будто молния промчалась. Она вскочила - чуть стул с ног не сбила. Стул зашатался, затопотал по полу своими копытами. Ольга тут же опомнилась: "Тише, тише!" На цыпочках побежала в прихожую - к телефону. Молчаливый это был телефон. Звонок, наверное, весь паутиной зарос. Ведь за целый день - пока она здесь - никто не позвонил!