* * *
- Можно?
Он приоткрыл дверь. Она сидела на кушетке и монотонным движением, в котором ему "профессионально" что-то не понравилось, расчесывала щеткой свои длинные волосы. Мерзкие зеленые занавески опять были задернуты, дыма в комнате полным полно. Обычная, как видно, обстановка.
- Садись, - сказала она почти любезно. - Вон там сигареты, бери.
- Я пришел кое-что предложить тебе. Оденься и покажи мне, хоть немного, Вроцлав. Идет?
- Не идет.
- Разговор закончен?
- Закончен.
- А можно узнать, почему?
- Там ветер. Ненавижу ветер.
- Зато тут хоть топор вешай. Ну, напрягись, пошли на полчасика, свежим воздухом немного подышишь.
- Так о чем речь? О моем дыхании или о твоем Вроцлаве? Похоже, о моем дыхании. Пионер - всем ребятам пример. Ни дня без доброго поступка. Терпеть не могу, когда кто-то, упиваясь собственным благородством, вламывается в мою биографию.
- Это я-то вламываюсь в твою биографию? Да сиди ты тут хоть до скончания века! Я как-нибудь сам по Вроцлаву похожу. Авось не заблужусь. Привет.
- Погоди.
Он обернулся без улыбки, что, как видно, подействовало - она сказала примирительно:
- И нечего дуться.
В эту минуту дверь отворилась и вошла няня.
Вынула промасленный пакетик из кармана.
- Творожничка тебе принесла. Сама поешь и гостя угости.
Эрика приняла пакет без слова благодарности, няня повернулась и вышла.
- Не любишь ее?
Эрика пожала плечами.
- Да нет, почему? Плевать, в общем-то. Пьянчужка старая.
Он молча взглянул на Эрику. Пьянчужка? Это еще что? А Эрика - вопрос явно вертелся у нее на языке - вдруг выпалила:
- Вчерашний скандал слышал? - Детская гордость была в ее голосе.
- Я же не глухой. Тот тип на весь дом орал.
- А почему ничего не говоришь?
- Чего говорить-то? Захотелось тебе в вождя поиграть, в детстве это бывает.
- Когда?
- Теоретически в раннем детстве.
Видимо, он попал в самую точку: Эрика была задета за живое.
- Так вот, ошибаешься, никакая это не игра в вождя.
- В таком случае прости, но я и вправду не понимаю.
- Мне казалось… Просто я хотела им помочь.
- Пионерочка? Ни дня без доброго поступка?
Он говорил совсем не то, что хотел, но одно знал твердо: если Эрика сочтет его трепачом - все пропало.
- Так вот, если тебя интересует мое мнение…
- Нисколько, - буркнула она себе под нос, и Павел с радостью отметил, что в чем-то она совсем еще соплячка.
- Так вот, если тебя интересует… - начал он снова (молчание), - то ты скорей не помогла им, а навредила. Прогул - это ведь, знаешь, спорт, эмоция. А они что? Тоже мне подвиг - решиться на прогул, зная заранее, что пристанище тебе обеспечено. По-моему, отсутствие риска лишило затею всякого смысла. Какое же это бегство, если человек знает, что ему есть куда податься, что его накормят, спрячут, оставят ночевать? Разве что ты для себя это делала. Для забавы.
- Но они меня за это… - Она осеклась, но он мог бы поклясться, что в воздухе повисло иное слово, чем то, которое он услышал: - Они меня за это… уважали… Знаешь, как им нравится, что я сумела себя поставить, не захотела ходить в школу и не хожу.
- Тоже мне… Ребячество, игра в индейцев.
- Ты в самом деле так считаешь? - в голосе ее послышалось разочарование.
- Конечно, ты жаждешь популярности, поклонения… Признаться, я не очень-то понимаю, как можно радоваться поклонению таких сопляков. И за что! За то, что ты держишь их на чердаке в пустом доме. Согласись, няня-то ведь не в счет. Дешевка. У меня другое предложение… - Он прервал, абсолютно уверенный, что Эрика не спросит какое.
Она не спросила.
- Я приехал сюда на неделю…
- Кстати, зачем, собственно, ты приехал, старик?
- Скажу, когда буду уезжать, ладно?
- Почему, когда будешь уезжать?
- Так мне удобней. Ну вот, я приехал сюда на неделю и хочу предложить тебе одну игру.
- А именно?
Павел заколебался. Черт возьми, еще высмеет, чего доброго.
- Они называется… Ну, скажем… "Встречаются во мраке корабли…" Это слова из одного стихотворения… Плывут они с разных сторон, одни в огромном, пустом океане, а минуя друг друга во мраке, вдруг слышат свои позывные.
- Ишь поэт.
- Подают сигнал друг другу: "Не грусти. Ты не одинок. Я тут, близко".
- Ну и загнул… Я, мол, одинока, да? Мне нужны чьи-то сигналы? Спасибо за такую игру, ищи другого любителя.
"Быстрая. Сразу схватила суть", - обрадовался Павел и деловито закончил:
- Здесь нет никакого риска ни для тебя, ни для меня. Просто условимся. На неделю. Скажем, неделя дружбы. Понравится - продолжим, не понравится - разойдемся, как в море корабли. Сегодня среда. Во вторник вечером я уезжаю.
Вместо ответа Эрика взяла в руки альбом и на чистой его странице нарисовала множество волнистых параллельных линий.
- Твое море, - с усмешкой сказала она.
А потом, в самом уголке странички изобразила малюсенький кораблик с большим султаном дыма.
- Это я… - сказала она. - А ты… - Рука ее направилась в другой конец странички, но Павел схватил руку с карандашом и перенес поближе.
- На таком расстоянии ничего не слышно… Слишком далеко.
- Зато видно.
- Ты забываешь, что плывут они ночью.
А когда она, держа карандаш над страничкой, заколебалась, он сказал:
- Словом, предлагаю тебе кратковременную дружбу. Ну, по рукам?
- А если я не знаю, что ответить?
- Не знаешь? Наконец-то ты чего-то не знаешь! Браво, Эрика! Первая фраза без позы. А впрочем, неважно, что ты знаешь, а чего нет. Важно - хочешь ли?
- А если не сумею…
- Попробуем. Авось получится.
- Ладно уж. - Она протянула ему свою большую и не слишком чистую руку. - Попробуем.
Они немного посидели молча. Когда Павел собрался спуститься за сигаретами, Эрика, как бы невзначай, спросила:
- А как звали того поэта?
Его так и подмывало спросить "какого", иначе говоря, засчитать один-ноль в свою пользу, но это было бы свинством.
- Лонгфелло, - сказал Павел.
- Он жив?
- Нет. Давно умер.
* * *
- Что это? Ты один? Почему в темноте? А Эрика?
Она подошла к штепселю, комнату залил свет. Павел протер глаза.
- Эрика? Нет ее. Кажется, в кино пошла.
- А на что? Ты, случайно, не знаешь? Есть фильмы, на которые она способна по пять раз ходить. Погоди, шить что-нибудь принесу, а то я заболеваю, когда сижу вот так, сложа руки.
Павел сразу это заметил. Полнейшая неспособность Сузанны позволить себе хотя бы минутную разрядку свидетельствовала о том, что нервы у нее на пределе. Через минуту она вернулась и, пояснив, что юбку свою решила подкоротить для помощницы - "У нее ноги очень красивые, а она вечно их в брюках прячет, просто жалко", - тотчас принялась за работу.
Павел с минуту смотрел на ее проворные пальцы, вспоминая большие, еще детские руки Эрики. "Интересно, какие у нее ноги? - подумал он. - Тоже ведь всегда прячет их в брюках".
- А ты, случаем, не знаешь, на что она пошла?
- Кажется, на "Love story".
- Так я и думала. Если не ошибаюсь, восьмой раз.
- Стремится жить выдуманной жизнью.
- Ты так считаешь?
- Абсолютно не сомневаюсь. И обо всем этом хотел бы поговорить с вами.
Он видел, что у Сузанны не лежит душа к такому разговору, но твердо решил не отступаться.
- Слушаю тебя, - наконец сказала она.
Павел сел, положив ногу на ногу, закурил. С минуту он подыскивал слова, потом спокойно начал:
- То, что вы устали от Эрики, - ничуть не удивительно. Понятно и то, что вы не видите способа помочь ей.
- Ты же понимаешь, это от отчаяния. Просто не знаю, как к ней подступиться.
- Я тоже не знаю, но поскольку я человек, так сказать, посторонний, мне, пожалуй, это легче, чем вам. Ясно одно: с ней надо как молено больше говорить на самые разные темы. Дать ей выговориться. Это я и хочу сделать. Говорить о себе - разумеется, если чувствуешь хоть капельку доверия к собеседнику - само по себе уже терапия. Но мне нужна ваша помощь. Чтобы не промахнуться, чтобы с самого начала не оттолкнуть ее, я должен знать кое-какие подробности ее жизни. Вашей жизни. Вот об этом мне и хотелось поговорить с вами, ладно?
Сузанна взглянула на него.
- Ты думаешь, это что-то даст? Такое переливание из пустого в порожнее…
- Вовсе не переливание из пустого в порожнее. Это необходимо, поверьте мне.
Сузанна еще колебалась. Наконец сказала, заставив себя улыбнуться:
- Я столько наговорила уже разным психологам и психиатрам, а результат… - Она махнула рукой. - Ну, да ладно, бог с тобой.
Павел откашлялся и, не глядя на нее, прибавил:
- Заранее извиняюсь, мои вопросы, возможно, будут вам не очень приятны. Разрешите начать?
- Начинай. Только бы хоть как-то это пригодилось…
- Так вот, сперва вопрос, касающийся вас. Скажите, вы всегда были такой целеустремленной, энергичной?
Сузанна удивленно взглянула на него.
- Какое это имеет отношение к делу?
- Сам не знаю. Хочу как-то восстановить для себя картину детства Эрики. Какой была ее мать, отец. Кто ее воспитывал, вы или муж?
- Вместе. В то время мы так дружно, так согласно жили… Пожалуй, я была тогда не столь энергичная, более мягкая, что ли… Это уж потом жизнь заставила.
- А Эрика, кого из вас она больше любила?
- Пожалуй, Олека. Дочери обычно больше привязаны к отцам. Хотя не знаю… Ты спрашиваешь о времени, которое я уже и вспомнить не в силах, была тогда девочка с ямочками на щеках, толстенькая, с густыми темными кудряшками, ласковая, этакий образцово-показательный ребенок.
- А вы смогли бы установить, в какой именно момент она так резко переменилась? В момент вашего развода?
- Нет, перемены я заметила раньше. После ухода из дому бабы Толи.
- Это ваша мать?
- Мать моя умерла во время родов. Воспитывал меня отец. Баба Толя была моей кормилицей, а потом нянькой. Когда вспыхнула война, мне было три годика. Отца забрали немцы, и тогда Толя (это Эрика потом назвала ее "бабой Толей") забрала меня к себе в деревню; заботилась обо мне всю войну, одевала, кормила. Потом я уехала в школу учиться, но мы переписывались, я приезжала к ней, она на свадьбе моей была. Когда родилась Эрика, Олек захотел, чтобы к нам приехала няня, та самая, с которой ты здесь познакомился. Но няня тогда жила у его сестры, малышей там нянчила и приехать не смогла. Ну, я и написала Толе. Никогда не пойму, в чем тут дело, Толя ведь была сама деликатность, а Олек с первой же минуты почему-то невзлюбил ее. Он становился просто невыносимым, категорически требовал, чтобы я отослала Толю обратно в деревню. А Эрика с первой же минуты буквально влюбилась в нее. Мы оба с Олеком не принимались в расчет, существовала только Толя.
- Сколько Эрике тогда было?
- Что-то около двух… С ума сходила по няне. Увидит ее, бывало, радуется, в ладошки хлопает. Я втолковывала Олеку, что Толю никак нельзя отсылать в деревню, хотя бы из-за Эрики, не говоря уж обо всем прочем. Для Толи, для меня это была бы такая травма… Ведь она приехала к нам вопреки воле своей дочери, у которой тоже были дети, приехала, чтобы мне помочь. Дочь страшно разозлилась на нее, обиделась, заявила, что на порог не пустит. Но Олек был неумолим. Эрика, словно чуя что-то, стала отдаляться от него. В конце концов Толя сама поняла, что она - камень преткновения, и решила уйти. Я не соглашалась. Тогда впервые я в ином свете увидела Олека. В наших отношениях что-то безнадежно испортилось. Толя в конце концов ушла, а Эрика - ей было года четыре - расхворалась.
- Первый шок. С Толей она связывала уверенность в своей безопасности. Уход Толи пошатнул эту уверенность, лишил ее покоя.
Сузанна словно бы не услышала этого "научного" объяснения.
- Потом, хотя Толи не стало, наши отношения уже не восстановились. Я поняла, что не хочу зависеть от него, и поступила на ветеринарный. Может, это была ошибка. Меня не было дома, девочка пошла в садик, все стало расползаться. Тогда Олек все-таки вызвал няню. Эрика до сегодняшнего дня так и не полюбила ее, хотя, ты видел, няня за нее горой стоит. Но тогда это была настоящая трагедия. Почти целый год Эрика поднимала отчаянный крик, стоило няне приблизиться к ней.
Павел слушал все с большим интересом.
- Так как подхода к ребенку няня найти не сумела, она занялась домом. Теперь она поджидала Олека, когда я поздно возвращалась с занятий, с экзаменов. Олек все больше отдалялся от меня. Я еще любила его и потому приходила в отчаяние, плакала, устраивала ему сцены… Наконец мы расстались. Оказалось, что он давно уже любил другую. После его ухода я, как уже говорила тебе, пережила тяжелую депрессию. Расскажу чуть подробней. Довольно долго мне больно было смотреть на Эрику. Подсознательно и во всем винила ее. Из-за нее в дом пришла Толя, открывшая мне глаза на Олека. Из-за нее в дом пришла няня, открывшая ему глаза на меня. Если бы не ребенок, думала я, мы бы по-прежнему любили друг друга. Все испортилось из-за нее. Разумеется, это чушь, но в несчастье человек теряет разум.
Минуту было тихо. Павел, собственно, узнал все, что хотел узнать. Азбучные истины. Все имело объяснение. Только по-прежнему неясно было, что делать, как помочь Эрике.
- А как потом сложились ваши отношения с мужем? - спросил он скорее машинально.
- Может, как-то и сложились бы, но Эрика наотрез отказалась видеть его. Когда он приезжал, она близко к себе его не подпускала…
- Сколько ей тогда было лет?
- Что-то около десяти.
- Восемь лет жизни - время, когда формируется личность ребенка, она прожила в конфликте. Вас, наверное, не удивляет, что она такая, какая есть?
- Я старалась как-то компенсировать ей все это, - тихо сказала Сузанна. - Но мне уже не удалось вернуть ее.
- Потому что она тогда уже все понимала и все помнит. Где-то в ее "кодах" это зашифровалось и осталось навсегда. О, звонок, это к вам?
- Поди открой, наверняка Эрика. Никогда ключи не берет.
"Подсознательная манифестация, - подумал Павел. - Не пользуюсь ключами, потому что дом этот - не мой".