Сорока и Алена сидели на скамейке под сосной. Под ногами сухие шишки, желтые иголки, из мха торчали бледно-зеленые листья ландыша. Если на ландыш наступишь, то через некоторое время он снова, как ванька-встанька, выпрямляются. Из открытого окна доносилась бодрая музыка. "А мы ребята… семидесятой широты!.." - мужественным голосом пел Эдуард Хиль.
- Самый популярный певец, - заметила Алена. - Вчера вечером включила телевизор - Хиль по первой программе. Перевела на вторую - Хиль! Выключила телевизор - слышу, по радио - опять Хиль! Хилемания какая-то…
- Пусть поет, - сказал Сорока.
- Да, я забыла, тебя ведь музыка не интересует…
- А кто тебе нравится? - пропустив мимо ушей ее ядовитую реплику, спросил Сорока.
- Том Джонс, Хампердинк, Джеймс Ласт, Элла Фицджеральд… А больше всего я люблю Мирей Матье.
- Их тоже заездили, - сказал Сорока. - У нас в доме по воскресеньям во всех комнатах, где есть магнитофоны, с утра до вечера наяривают Джонса и Ласта! А Мирей Матье поет в каждой передаче о Франции. Будь то по радио или по телевизору.
- Я думала, ты и не слыхал про них… Ты ведь спортсмен. А спортсмены, я слышала, лишь мускулы развивают…
- Бедные спортсмены! - улыбнулся Сорока. Его невозможно было разозлить. А Алене этого хотелось. Карие глаза ее скользнули по невозмутимому лицу Сороки, она хотела сказать что-то язвительное, но в этот момент из-за кустов, напугав Алену, прыгнула ей на колени сиамская кошка. Девушка уже руку подняла, чтобы ее легонько шлепнуть, но кошка ласково потерлась о подбородок хозяйки.
- Подлиза! - улыбнулась Алена и погладила замурлыкавшую кошку.
Вслед за ней появился Дед. Не обращая внимания на кошку, подошел к Сороке, уткнулся мордой в колени. На гладко выстриженном лбу собрались глубокие складки, коричневые глаза добродушно помаргивали. Сорока запустил руку в густую, колечками шерсть собаки, потом почесал за ушами.
Дед стал спокойным и не таким громкоголосым, как там, на Островитинском озере. На даче почти не услышишь его лая. Разве что игривая сиамская кошка выведет из терпения. Любил Дед лежать у крыльца на солнышке. Причем лежал на боку, вытянуа в сторону все четыре лапы. Если кто-нибудь появлялся на тропинке, он поднимал голову и всматривался. Впрочем, своих он узнавал по шагам. Неторопливо вставал, сладко потягивался, прогнувшись до земли, и молча трусил навстречу. Когда появлялся незнакомый - а отдыхающих мимо проходило много, - Дед вскакивал и, расставив толстые мохнатые лапы, замирал. Если прохожий не сворачивал к дому, молчал, провожая его задумчивым взглядом. А если тот шел по тропинке к крыльцу, Дед, не двигаясь с места, издавал басистый рык, и незнакомец, как правило, останавливался. И тогда кто-нибудь выходил из дома и встречал приехавшего.
Дед тоже приближался к незнакомому человеку и для порядка обнюхивал его.
Этот густой бас появился у Деда недавно. Появилась и седина на чепраке. Деду недавно стукнуло шесть лет, а это для собаки не так уж мало.
Постояв немного, Дед вздохнул и с достоинством удалился.
- Ты не жалеешь, что поступил в Лесотехническую академию? - спросила Алена.
- Мне нравится, - помолчав, ответил он.
- А я еще не знаю, что из меня получится, - грустно проговорила Алена. - Иногда мне кажется, что зря я поступила в этот институт…
Сорока промолчал. Что он мог ей сказать? Когда вернулся из армии, Алена уже перешла на второй курс. А он учится на первом курсе вечернего отделения и работает.
- Я думала, ты космонавтом станешь, - сказала Алена. - А ты будешь… лесником!
Хотя она и не хотела этого, в голосе прозвучала насмешка. Сорока и вида не подал, что ее слова задели его за живое. Он мог бы ей ответить, что считает профессию лесника самой важной и благородной сейчас, когда природа так нуждается в заботе и охране человека. И его будущая профессия гораздо шире понятия "лесник". Он будет не только оберегать природу, животных, птиц, но и восстанавливать леса, оживлять мертвые, отравленные заводами и фабриками реки, озера. Многое мог бы рассказать девушке Сорока о своей будущей профессии, но интересно ли ей будет?
Не поймет его Алена, чего доброго, на смех поднимет! Она это умеет…
- А что у тебя в институте? - осторожно спросил он.
- Ну какой из меня режиссер? - рассмеялась она. Но смех был невеселый. - Меня никто на сцене и слушаться не станет. Это мужская профессия.
- С самодеятельностью как-нибудь сладишь…
- Я, может быть, хочу быть театральным режиссером! Хочу поставить гениальный спектакль, на который, как в БДТ, никогда билетов не достанешь!
- Товстоногов уйдет на пенсию - тебе и карты в руки, - сказал он.
- Ты еще издеваешься! - блеснула она на него рассерженными глазами.
- Ты сама не знаешь, чего хочешь, - излишне резко вырвалось у него.
- А ты знаешь? - Она смотрела ему в глаза.
- Знаю, - так же резко ответил он, а чуть погодя, совсем другим тоном прибавил: - Кажется, знаю.
- Существенная поправка, - усмехнулась Алена. - Когда ты говоришь, что все знаешь и тебя не терзают никакие сомнения, ты снова превращаешься в Президента Каменного острова.
- А что, я там делал что-либо не так? - поинтересовался он.
- Именно ты делал все правильно, по так ведь не может всю жизнь продолжаться?
- Жаль, - невесело улыбнулся он.
- Что тебе жаль?
- Ты права, человек не может быть всегда прав. Человек живет, действует и ошибается…
- Это что-то новенькое, - рассмеялась она. - Расскажи-ка: чего ты натворил?
- Я вообще… А ты сразу переводишь на личности.
- И все-таки с тобой что-то стряслось! - настаивала она.
- Со мной чаще, чем следовало бы, что-нибудь случается, - сказал он. - И я не знаю: хорошо это или плохо?
- Расскажи, Тима!
Она придвинулась совсем близко и заглянула ему в глаза.
- Мне нечего рассказывать, - сказал он.
Наступила томительная пауза. Алена подняла с земли спаренную сосновую иголку, расщепила, положила на ладонь и дунула: две сухие иголки разлетелись в разные стороны. Сорока с интересом наблюдал за этими манипуляциями.
- Ты - туда, - сказала Алена, со значением взглянув на него. - А я - в другую сторону.
- Так оно, наверное, будет лучше.
- Хотела бы я знать: действительно ты так думаешь или притворяешься?
- Посмотри, какие облака, - задрал Сорока вверх голову. - Быть завтра на заливе шторму… - Он машинально сжал кулак и подул на вспухшие костяшки пальцев.
- Что с рукой? - поинтересовалась она.
- Рука? Ах это… чепуха! На тренировке.
- На какой тренировке?
- Ну это… - запнулся Сорока. - На обыкновенной.
- А врать-то ты, Тима, не умеешь, - сказала Алена. - Я все видела… Это они поколебали в тебе веру в себя?
- Может быть, и они, - вздохнул он и вдруг взорвался: - Я не толстовец и не могу, когда бьют по одной щеке, подставлять другую!
- По-моему, они до тебя и дотронуться-то не успели, - скрывая улыбку, заметила девушка. - Да, а кто это такой высокий со светлыми волосами? Ну, модный такой…
- Понравился?
- Я его даже толком не разглядела… - рассмеялась Алена.
- Я еще сам не знаю, кто он такой, - сказал Сорока.
- Он из них самый симпатичный…
- Девушки от него без ума… - усмехнулся Сорока.
- Надо же, - сказала Алена.
Сорока стоял на берегу и смотрел на залив. За его спиной шумели кряжистые береговые сосны. Ветер дул с Балтийского моря, и небольшие стального цвета волны одна за другой не спеша накатывались на песчаный пляж. Влажный потемневший песок шипел, на нем возникали и лопались маленькие прозрачные пузырьки. Выше, на берегу, разлеглись огромные серые камни-валуны. Закругленные, облизанные волнами бока лоснились. Верхняя часть валунов растрескалась, кое-где из расщелин сиротливо торчали блеклые пучки травы. На заливе виднелось несколько лодок. Они качались вверх-вниз. Там, дальше, на плесе, волна была больше.
По самой кромке песчаной косы вперевалку, что-то высматривая, бродили вороны. Стоило шипящей волне приблизиться, птицы подпрыгивали, на миг взмывали в воздух - и снова опускались на песок.
Редкие чайки, пролетая над ним, поворачивали белые точеные головы с грубыми серыми клювами и резко вскрикивали. Вороны, не обращая на них внимания, с сосредоточенным видом ковыляли дальше.
К берегу приближалась лодка с двумя рыбаками. Один взмахивал веслами, второй с удочками сидел на корме.
Ветер белым пузырем вздул на его спине рубашку. Который с удочками, помахал Сороке рукой и что-то крикнул, но ветер отнес слова в сторону. Вороны, заметив лодку, забеспокоились, запрыгали прочь, а потом взлетели.
Нос узкой деревянной лодки с тихим шорохом зарылся в песок, Сорока помог ее вытащить подальше на берег.
- Как рыбалка? - поинтересовался он.
Владислав Иванович и Сережа переглянулись. И вид у обоих при этом был таинственный.
- Ты не поверишь, мы на блесну зацепили… акулу, - стал рассказывать Сережа. - Я как увидел ее, чуть за борт не свалился…
- Ну и где же она, ваша акула?
- Оборвала блесну - и тю-тю!
- Кто-то действительно большим схватил блесну, - проговорил Владислав Иванович, закуривая.
- Я сам где-то читал, что однажды кит заплыл в Неву, - сказал Сережа. - И акула могла сюда приплыть…
- Приплыть - вряд ли, - вступил в разговор Владислав Иванович. - А вот прилететь - да.
- Откуда прилететь? - растерялся Сережа.
- Из космоса, - подсказал Сорока.
Сережа нагнулся к лодке и, взяв составную бамбуковую удочку, стал разбирать ее. Лицо у него было обиженное. За три года, что Сорока его не видел, Сережа вытянулся, давно перегнал в росте свою сестру. Волосы потемнели, лицо узкое, глазастое. Чем-то он походил на своего отца, а вот чем именно - было трудно определить.
- Хорошо, это была не акула, - помолчав, сказал Сережа. - Но тогда кто?
- Может быть, огромный судак? - сказал отец.
- Или крокодил? - с кислой улыбкой проговорил Сережа. - Хватит об акуле. Я знал, что мне все равно никто не поверит… - Он бросил на отца красноречивый взгляд. - Даже ты!
- Не верь чужим речам, а верь своим глазам, - сказал Владислав Иванович.
- Где Алена? - спросил Сережа.
- Думаешь, она поверит в акулу? - улыбнулся Сорока.
- Она, - с ударением произнес Сережа, - она поверит.
Владислав Иванович опрокинул лодку днищем вверх и примкнул ее цепью к ржавой железной трубе, вбитой в землю. Таких перевернутых лодок много лежало на берегу. Неподалеку возвышался гигантский, во многих местах проржавевший поплавок, очевидно, в шторм выброшенный на берег. К таким поплавкам в порту привязываются буксиры. Он стоял, наклонившись в сторону залива. На когда-то выкрашенном суриком боку железной посудины свежей белой краской было размашисто выведено: "Алена, я буду тебя ждать по субботам и воскресеньям с 20 до 21 часа!" Подписи не было.
- Кто это, интересно, намалевал? - кивнул на бак Сережа.
На этот риторический вопрос никто ему не ответил. Бак вышвырнуло на берег ранней весной, когда только что прошел лед, а вот белая надпись появилась совсем недавно. Еще в прошлое воскресенье ее не было.
- Где он, интересно, ждет ее? - обвел пустынный берег глазами Сережа. - В баке, что ли, спрятался?
Он подошел к поплавку и постучал носком резинового сапога. Посудина басисто загудела.
- Надо бы стереть, - заметил Сергей.
- Ты думаешь, это нашей Аленке написали? - спросил отец.
- Кому же еще?
- Мало Аленок на свете.
- Нашей, - уверенно сказал Сережа. - Она хитрая и никому не говорит, где наша дача.
Сережа заканчивает в этом году девятый класс. Ростом он догоняет отца. Впрочем, у них в классе почти все мальчишки высокие, да и девчонки не подкачали, одна выше другой.
Летом Сереже в Комарове скучно. Слоняясь вокруг дачи, он вспоминает старый дом на берегу, Каменный остров, Островитинское озеро… Как ему хочется туда! Третий год они собираются повторить свое путешествие пешком, но в самый последний момент что-нибудь да помешает: то экзамены у Аленки на аттестат зрелости и поступление в институт, то заграничная поездка отца, то решили подождать, когда Сорока вернется из армии. Сорока в прошлом году осенью вернулся.
Может быть, в этом году получится?.. Сорока и Гарик железно договорились, что в июне-июле поедут в Островитино. У них и отпуска запланированы на это время. Отец пообещал и Сережу отпустить с ними. Вроде бы Алена тоже собирается. Даже купила десяток банок тушенки. Сказала, что для Островитина. Наверное, их дом еще больше обветшал, крыша совсем прохудилась. Правда, Сорока говорил, что ребята с острова будут приглядывать за домом. Но Сорока сам уже давно в тех краях не был, и неизвестно еще, сохранилась ли на острове мальчишеская республика…
Владислав Иванович взвалил на плечо весла и зашагал к шоссе. Ноги его оставляли в песке глубокие рыхлые следы. Сережа и Сорока немного приотстали. В руках у Сережи спиннинг, удочки, подсачок. Сетка пустая: ни одной рыбины! Мелочь они ловить не захотели, а крупная…
Сорока выше Сережиного отца. Какой же рост у Сороки? Кстати, теперь его Сорокой редко зовут - больше Тимофеем. Так и в паспорте записано: Тимофей Иванович Сорокин. Он все-таки настоял, чтобы его имя было Тимофей. В память о том лейтенанте, который его спас… Только давние друзья по-прежнему называют его Сорокой. Впрочем, он не обижается. Да и чего ему обижаться, если всю жизнь звали Сорокой?..
Сережа поравнялся с Сорокой и на глаз прикинул, насколько тот выше его. Почти на голову. Сережа знает свой рост: метр семьдесят один. Недавно в школе мерили.
Гарик теперь тоже живет в Ленинграде. Он приехал поступать в Кораблестроительный институт, но не прошел по конкурсу. Одного балла не хватило. Гарик не захотел уезжать из Ленинграда и поступил на Кировский завод учеником токаря. Теперь-то он уже давно токарем работает. У него четвертый разряд. Хвастался, что получает около двухсот рублей в месяц. Вечерами ходит на подготовительные курсы в институт. Свою мечту стать кораблестроителем не оставил. А вот он, Сережа, после школы поступит в Высшее мореходное училище. Пусть Гарик строит для него корабли, а он, Сережа, будет плавать на них. Сначала штурманом, а потом - капитаном…
Они поднялись по Морской улице, пересекли шоссе и вышли к станции. На перроне Алены не видно. Только что разминулись две электрички.
- Тимофей, когда ты машину купишь? - спросил Сережа. - Поехали бы на ней в Островитино.
- Ради этого, конечно, стоит купить машину, - сказал Сорока. - Какую бы ты мне посоветовал?
- "Мерседес", - ответил Сережа. - Говорят, сейчас самая лучшая машина.
- Я подумаю, - улыбнулся Сорока.
- Ремонтируешь машины, а сам ходишь пешком, - сказал Сережа.
- Мне нравится ходить по городу. А что из машины увидишь? - Сорока развел руками. - Извини, брат, но пока нет у меня желания иметь машину.
- Желания нет или денег? - уточнил Сережа.
- И денег, - улыбнулся Сорока.
- Папа, может, ты купишь "Жигули"? - переключился Сережа на отца. Тимофей нам будет без очереди ремонтировать.
- Я придерживаюсь твоей точки зрения, - взглянул на Сороку Владислав Иванович. - В городе человеку машина не нужна.
- А вот Гарик на машину копит, - сказал Сережа. - Говорил, через три-четыре года будут у него собственные "Жигули".
- Будут, - сказал Сорока. И непонятно было, завидует он или насмехается.
- Четыре года долго ждать, - вздохнул Сережа.
- Я думаю, он раньше купит, - сказал Сорока.
- Мотоцикл тоже хорошо, - не мог слезть с любимого конька Сережа. - Я бы лучше мотоцикл купил… На нем можно быстро научиться ездить… Тут один дал Аленке прокатиться на "Яве", так она чуть в дерево не врезалась…
- Я об этом не слышал, - оглянулся на него Владислав Иванович. Весла на его плече стукнулись друг о дружку.
- Это было давно, - быстро сказал Сережа.
- Я смотрю, у вас от меня появились тайны, - нахмурился Владислав Иванович.
- Подумаешь, разок прокатилась…
- А ты?
- Я ведь не Аленка, - усмехнулся Сережа. - Мне не предлагают.
- А хочется? - негромко, чтобы не услышал Владислав Иванович, спросил Сорока.
- Еще бы! - воскликнул Сережа и прикусил язык, взглянув на онцовскую спину.
- Приходи на этой неделе на станцию к концу рабочего дня, - сказал Сорока. - Я тебя поучу на мотоцикле.
- На чем до тебя лучше добраться? - шепотом спросил Сережа.
- Доберешься!
- Теперь у вас от меня секреты? - Владислав Иванович остановился и посмотрел на них. На лице грустная улыбка.
Сережа перевел взгляд с отца на Сороку, потом снова на отца.
- Я попросил, - кивок в сторону Сороки, - чтобы Тимофей поучил меня на мотоцикле.
- Я разве против? - сказал отец.
- В понедельник приеду к тебе, - с облегчением произнес Сережа.
- Когда ты все успеваешь? - спросил Сороку Владислав Иванович. Учеба, работа, спорт…
- Хорошо бы ночь тоже превратить в день, - сказал Сорока. - Тогда времени всем бы хватило.
- Ты думаешь? - посмеялся Владислав Иванович. - Времени людям никогда не будет хватать, даже, если сутки растянуть вдвое…
- Мне хватает, - заметил повеселевший Сережа.
Они свернули с дороги на лесную тропинку, по которой утром Сорока уже проходил. В лесу слышались голоса. Эхо повторяло их и разносило окрест. Отдыхающие бродили меж деревьев, отыскивая запоздалые подснежники. Они еще кое-где в сырых низинах остались. Подснежники мерцали в руках, будто голубые фонарики.
Навстречу им попался губастый мальчишка в клетчатой кепке. В руке у него лыжная палка. Мальчишка тыкал ею в мох, стволы деревьев и что-то воинственно насвистывал.
- Вылитый Федя Гриб! - Сережа даже остановился, провожая того взглядом. - И замашки такие же… - Он взглянул на Сороку. - Ты не знаешь, почему он меня капустной кочерыжкой обзывал?
- Действительно, почему? - стараясь не рассмеяться, сказал Сорока.
- Что он сейчас поделывает, Федя?.. - мечтательно произнес Сережа. Опять толом глушит рыбу?
- Я у него охоту навсегда отбил, - заметил Сорока. Глаза у него стали задумчивые, тоже вспомнил про ребят, Каменный остров…
Навстречу им от дачи шли Алена и Гарик - очевидно, они только что поругались: у девушки лицо сердитое, а у Гарика обескураженный вид. Он плелся позади Алены и пинал носком ржавую корсервную банку. Всякий раз, когда он ударял по ней, банка противно крякала.
- Перестань! - не выдержала Алена.
- А мы пошли вас встречать, - сказал Гарик и напоследок так поддал жестянку ногой, что она, взвизгнув, улетела в кусты.
- Мы… - фыркнула Аленка. - Я - за подснежниками.
И гордо прошла мимо, обронив на ходу:
- Обед в духовке. Посуду вымойте сами. Не хватит хлеба - займите у профессора.
- Вот дает!.. - покачал головой проголодавшийся Сережа. - Я думал, уже стол накрыт…
Гарик посмотрел ей вслед и, перехватив взгляд Сороки, сокрушенно сказал:
- Наша принцесса нынче не в духе… Надо полагать, не с той ноги встала.