- Послание, - замечает другой директор банка, - содержит также ошибку, которая никак не вяжется с точностью, с какой барон обычно выражает свои мысли. Вы же знаете, что венский "Пратер" всегда называют "Большим колесом", а не каруселью.
- Конечно, карусель - это понятие, которое подходит скорее для ярмарки в селении Крусиналло, чем для Вены.
Ассамблея единодушно решает отвергнуть послание и требует нового - на немецком языке.
- Почему на немецком? - удивляется главарь бандитов, показывая барону ответ.
- Очевидно, директор моего венского банка, а именно он должен выплатить деньги наличными, хочет быть уверен, что правильно понял меня.
- Ну так пишите!
- А ручка?
- Вот же она!
- Нет, извините, этой ручкой я писал предыдущее письмо. Я никогда не использую ручку больше одного раза. Ансельмо, принеси новую.
Ансельмо повинуется, и барон пишет по-немецки:
"ЛЮБЕЗНЫЕ ГОСПОДА!
ЭТИМ ПИСЬМОМ ПРИКАЗЫВАЮ, ЧТОБЫ ИЗ ВСЕХ МОИХ БАНКОВ НЕМЕДЛЕННО УВОЛИЛИ ВСЕХ СЛУЖАЩИХ, КОТОРЫЕ НЕ УМЕЮТ ТАНЦЕВАТЬ ТАНГО. ЛАМБЕРТО".
- При чём тут танго? - спрашивает главарь "Двадцати четырёх Л", указывая на единственное в письме слово, которое ему удалось понять.
- Это шифр. Означает - миллиард. Не думаете же вы, что я стану писать о деньгах в открытую. А если эта записка попадёт в руки шпиону?
- Более чем справедливо, - сочувственно соглашается главарь.
Послание доставляют по назначению. Двадцать четыре генеральных директора громко читают его вслух, и начинается обсуждение.
- Опять то же самое - почерк несомненно барона Ламберто. И подпись его. Могу доказать. - Говорящий демонстрирует почтовую открытку, которую барон прислал ему в прошлом году из Майами, штат Флорида.
Открытка переходит из рук в руки. Все рассматривают её и сверяют подпись на ней с той, что на записке.
- Стиль, однако, выявляет характер весьма отличный от знакомого нам.
- Это верно. Синьор барон не любит танго.
- Возможно, не любит теперь, потому что ему девяносто четыре года, а в молодости, может быть, и любил.
- Исключено. Синьор барон с незапамятных времён всегда любил только активный баланс, проценты с доходов, чековые книжки и золотые слитки.
Присутствующие аплодируют. Двадцать четыре секретаря тоже на минуту отрываются от своих записей, чтобы похлопать в ладоши.
Ассамблея единодушно решает, что записки недостаточно, и теперь необходимо достоверное доказательство, что барон Ламберто ещё жив. Бандиты должны прислать его теперешнюю фотографию.
- Ну что ж, пошлём фотографию, - вздыхает главарь банды.
- Ансельмо, - зовёт барон, - возьми из моей коллекции фотоаппаратов тот, который делает моментальные снимки, и сделай всё что надо.
Ансельмо снимает барона, пережидает секунду-другую и вынимает из аппарата готовый снимок.
Барон Ламберто вышел прекрасно. Ну прямо кинозвезда! Улыбается так, что видны все зубы. На лоб спадает светлая прядь.
- Теперь, - говорит главарь, - у них есть всё, что они хотели. Если не выложат денежки, то, как я вам ни сочувствую, - следующая глава будет намного болезненней.
- Не беспокойтесь, - отвечает барон Ламберто, - всему своё время.
Ещё одно путешествие Дуилио с острова Сан- Джулио в особняк мэрии.
Двадцать четыре генеральных директора передают друг другу фотографию. Их лица непроницаемы. Они ждут, пока лодочник выйдет из зала. И едва он уходит, разражается буря:
- Предательство! Это не барон Ламберто!
- Мошенничество! Наглое мошенничество!
- Этот человек - самозванец!
- Он слишком красив для барона!
- Хорошо, что потребовали снимок!
Постепенно буря стихает и начинается более спокойное обсуждение вопроса.
- Вообще-то, если присмотреться, - говорит кто-то. некоторое сходство с бароном есть.
- В чём?
- Ну вот, например, уши.
- Но наш барон гораздо старше. Посмотрите! - Говорящий достаёт из бумажника фотографию, на которой он изображён вместе с бароном Ламберто на балконе гостиницы в Лугано.
Барон Ламберто опирается на две палки, лицом похож на черепаху, глаз не видно вообще - они похоронены под тяжёлыми веками. Он скорее мёртвый, чем живой.
Все сразу же начинают доставать из бумажников свои фотографии, на которых и они сняты вместе с бароном, но на них он тоже нигде не похож на молодого спортсмена с непослушной прядкой на лбу, а всюду выглядит стариком, который держится на ногах лишь потому, что не дуют муссоны.
- Посмотрите внимательно. Разве у барона Ламберто были когда-нибудь такие волосы?
- Может, он надел парик... - робко замечает кто-то.
- А морщины? Куда делись его морщины?
- Грим, - поясняет тот же голос, - грим может творить чудеса! Я знал одного тенора, оперного певца, которому было семьдесят лет, но выглядел он на двадцать пять.
- Барон не тенор!
- Но он любит хорошую музыку.
- Что верно, то верно...
После целого часа обсуждения ассамблея решает затребовать ещё одну фотографию, на которой барон Ламберто должен быть изображён не анфас, а в профиль.
- Почему в профиль? - недоумевает главарь банды, прочитав ответное послание.
- Единственное, что действительно красиво на моём лице, - потупившись объясняет барон Ламберто, - это мой нос. Наверное, на том снимке он плохо виден.
- Возможно, - заключает главарь, - но я не позволю водить меня за нос! Сейчас мы сфотографируем вас в профиль, но отправим этот снимок вместе с ухом.
- С каким ухом? - интересуется барон Ламберто.
- Одним из ваших. Будьте спокойны, у нас свой хирург. Он сделает операцию по всем правилам искусства. Вам нисколько не будет больно.
- Спасибо, это очень любезно с вашей стороны!
Главарь не шутит. И бандитский врач тоже. Он так правит бритву на кожаном ремне, что не остаётся никаких сомнений относительно его истинной профессии.
- Извините, - говорит барон Ламберто, - вы случайно не парикмахер?
- К вашим услугам, синьор барон!
- А, ну тогда всё в порядке - усы не испортите!
Барон Ламберто совершенно спокоен. Он подмигивает бедному Ансельмо, который не падает в обморок лишь потому, что опирается на зонт.
- Как поживает Дельфина?
- Спасибо, хорошо, синьор барон.
- А остальная компания?
- Прекрасно, синьор барон.
Убедившись, что работа в мансарде под крышей идёт нормально, барон становится ещё спокойнее и даже позволяет себе пошутить.
- Доктор, - говорит он, - посмотрите, не надо ли удалить заодно и серную пробку?
- Будет сделано, синьор барон!
Когда бандитский врач начинает операцию, Ансельмо отворачивается. Но вскоре, не услышав ни возгласа, ни шума, оглядывается и видит, что доктор уже забинтовывает барону голову. А главарь бандитов кладёт отрезанное ухо в конверт.
- Совсем тёпленьким получат! - радуется он.
Вместе с фотографией барона в профиль двадцать четыре генеральных директора получают также его правое ухо и записку, в которой главарь двадцати четырёх Ламберто сообщает:
"ЭТО ПЕРВАЯ ДЕТАЛЬ. ЗАВТРА - ИЛИ ДЕНЬГИ, ИЛИ ВТОРАЯ".
Девять генеральных директоров падают в обморок, еще столько же спешат облить себе лицо холодной водой, а оставшиеся шестеро теряют дар речи.
Двадцать четыре секретаря делают записи о происходящем, не смея позволить себе проявление эмоций.
Фотография в профиль вызывает противоречивые мнения. Нос несомненно барона Ламберто. Но шея? Такая, гладкая, тугая, загорелая, она нисколько не походит на дряблую свисающую на галстук кожу, что видна на снимках у досточтимых директоров.
Для экспертизы уха приглашают врача.
- Хорошо отрезано, - говорит он. - Профессиональная работа! Можно пришить на место за несколько минут, и даже следа не останется.
- Что ещё можете сказать?
- Ну что... По-моему, это ухо принадлежало здоровому человеку, который много времени проводит на воздухе и много двигается. Возраст? Где-то между тридцатью пятью и сорока пятью.
- Вы уверены?
- Готов сунуть руку в огонь!
- А ногу в кипящее масло?
- Не колеблясь!
- В таком случае, это ухо не барона. Это ухо какого-то самозванца.
- А это меня уже не касается, - говорит врач. - Я сделал, что от меня требовалось.
- Какая-то загадка! - говорят друг другу двадцать четыре генеральных директора. - У нас есть все основания полагать, что самозванец занял место барона Ламберто. Его выдаёт фотография, его выдаёт ухо! Но какого чёрта этот самозванец соглашается подвергать себя такой мучительной операции? Зачем притворяться бароном, когда уже нет никакого смысла это делать и всё потеряно?
Понаставив множество вопросительных знаков и повторяя пословицу о том, что утро вечера мудренее, все отправляются спать на виллу в Миазино.
На следующее утро выясняется: кому-то снились белые кони, кому-то - Тихий океан, кто-то вообще ничего не видел во сне, а кто-то не помнит, что снилось. Старая пословица не сдержала своего обещания: никто так и не придумал совета, который пришёлся бы кстати.
- Получим вторую деталь, - предлагает самый осторожный из генеральных директоров, - тогда и решим.
Вторая деталь - это указательный палец правой руки.
Главарь "Двадцати четырёх Л", не получив положительного ответа на своё послание, присоединённое к отрезанному уху, извиняется перед бароном:
- Ваши служащие не слишком-то беспокоятся по поводу целостности вашего тела. Кто из нас более жесток - я, когда отрезаю вам ухо, или ваши двадцать четыре директора, когда не считаются с этим фактом?
- По-моему, - отвечает барон, - вы сыграли вничью.
- За дело, доктор! - командует главарь.
Бандитский врач с улыбкой подходит к барону и берётся за инструменты.
- Другое ухо? - интересуется барон.
Главарь объясняет новый план действий, и врач выполняет задание. А барон ещё успевает подсказать:
- Смотрите, не ошибитесь пальцем! Указательный вот этот - между большим и средним.
Ансельмо опять отворачивается, чтобы не страдать, и видит в зеркало, как барон подмигивает ему.
- Как поживает Дельфина, Ансельмо?
- Она в хорошей форме, синьор барон, - лепечет мажордом.
- А остальные члены семьи?
- Всё время трудятся, синьор барон. Сами знаете, когда надо заработать на жизнь...
Ансельмо поворачивается - операция окончена. Главарь банды облизывает края конверта, в который вложен отрезанный палец, а бандитский врач, перевязав барону руку, собирается сменить повязку на голове.
- Пусть меня хватит удар! - вдруг восклицает он. - Смотрите!
Барон изображает испуг:
- Что - плохо?
- Вот это да! Расскажи мне кто-нибудь такое в поезде, ни за что бы не поверил!
- Да в чём дело? - удивляется барон. - Что случилось?
- А то, что у вас выросло новое ухо! - объясняет бандитский врач. - Если б я не отрезал его сам, своими собственными руками...
- Если бы я сам не вложил его в конверт... - добавляет в растерянности главарь.
- А я, - говорит барон, - просто не понимаю, чему вы так удивляетесь! У ящерицы тоже отрастает хвост, если его оторвать. Подрежьте сучья дерева, и его ветви начнут расти ещё лучше. Осенью листья опадают, а весной распускаются вновь. Солнце вечером заходит на западе, а утром появляется на востоке. Всё это старо как мир.
- Возможно, возможно... - соглашается бандитский врач. - Но я впервые вижу, чтобы заново отросло ухо! Может быть, вы проводили недавно какое-нибудь специальное лечение?
- Да, я занимался восстановлением волос. Совсем, знаете ли, облысел, и один мой хороший приятель раздобыл мне восточный рецепт...
- Да, уж эти китайцы всегда что-нибудь придумают, - соглашается главарь. - Но не будем терять времени на болтовню!
И он пишет записку, которая должна сопровождать палец:
"ЭТО ВТОРАЯ ДЕТАЛЬ БАРОНА, ЗАВТРА УТРОМ, ЕСЛИ НЕ ПОЛУЧИМ ДЕНЬГИ, ПРИШЛЁМ ЦЕЛУЮ НОГУ".
Увидев отрезанный палец, падают в обморок двадцать из двадцати четырёх директоров. Остальные прячутся под стол. Секретари делают записи о происходящем, даже не моргнув глазом.
Врач, вызванный для экспертизы, заявляет:
- Палец указательный правой руки, превосходно сохранившийся. Разрез точный, ровно посередине фаланги. Палец принадлежит человеку с отменным здоровьем, в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти лет.
- Опять самозванец!
- Уплотнение на пальце, - продолжает врач, внимательно изучая его с помощью пятидесятикратной лупы, - представляет собой мозоль, типичную для боксёра.
- Что?
- Это значит, что хозяин пальца занимается боксом. Во всяком случае, тренируется с "грушей". Посмотрите сами.
- Синьор барон никогда не занимался боксом. Больше того, вот уже десять лет, как он является президентом общества, выступающего против силовых видов спорта. Он финансировал кампанию в печати против охоты и вольной борьбы. В Индии его наградили медалью "За кротость и смирение".
- Что ещё можно сказать о пальце?
- Тут имеются и другие заметные уплотнения. Они вызваны длительной работой на вёслах и трением о канат...
- Канат?
- Парус, господа. Парусный спорт.
- Моряк, значит?
Строятся и разные другие догадки о самозванце.
Когда врач, получив свой гонорар, уходит, остаётся основной вопрос - с какой стати этот самозванец даёт резать себя по частям вместо барона?
- Святой, может быть... Ведь остров носит имя святого, который приехал сюда, чтобы построить на нём свою сотую церковь.
- Барон Ламберто безусловно человек высоких достоинств, покровитель вдов и сирот, инициатор кредитования. Он, несомненно, набожен, боготворит финансы и так далее, и так далее. Но всё-таки мало вероятно, чтобы само небо заступилось за него. До этого ему ещё далеко.
- Надо бы поговорить со священником.
- Когда дело касается барона, то уж лучше с архиепископом.
- Господа, - призывает чей-то энергичный голос, - не будем смешивать земное и небесное. Для нас самозванец есть самозванец. Мы можем сделать сейчас только одно - отвергнуть его самозванство.
- Прекрасно! Вернём палец отправителю и напишем, что не признаём его собственностью барона Ламберто.
Предложение принято.
- Мы требуем, - добавляет ещё кто-то из самых смелых, - чтобы нам показали всего барона целиком!
- Очень правильное предложение!
- Сразу снимает все проблемы!
- Будем надеяться, что после этого требования барону не отрежут ещё что-нибудь.
- Но ведь речь идёт о самозванце.
- Ах да, я забыл.
И вот Дуилио уже вновь летит вверх по лестнице особняка мэрии и затем спускается обратно, преследуемый журналистами, фотографами и телерепортёрами обоего пола.
- Что происходит?
- К чему привели переговоры?
Дуилио показывает запечатанный конверт, в котором лежат палец барона, записка главаря банды и ответное послание двадцати четырёх генеральных директоров.
Снимок получается отличный, но конверт так и остаётся для всех загадкой.
Он слишком маленький, чтобы в нём могли уместиться двадцать четыре миллиарда.
Он слишком пухлый, чтобы в нём лежал только листок бумаги.
Со всех близлежащих холмов в морские подзорные трубы и астрономические телескопы тоже видны конверт, Дуилио с поднятой рукой и особняк мэрии. Вновь прибывшие (всё время ведь кто-нибудь подъезжает) наивно спрашивают:
- Кто это?
- Да это же знаменитый лодочник Дуилио, по прозвищу Харон.
- Интересно. А что он делает с конвертом в руках? Охотится за сокровищем?
9
Итак, Оттавио. Что делает милейший Оттавио? Как поживает?
С тех пор как на острове появились бандиты, он всё время как на иголках. Там, наверху, по-прежнему продлевают жизнь дяди. Значит, прощай наследство!
В кармане у него снотворное, с помощью которого он сам собирается завладеть виллой, захватив сначала мансарду. Но он ничего не может сделать. За ним повсюду, буквально по пятам, ходит бандит.
- Вы куда?
- Подышать воздухом.
- Прекрасная идея! Я с вами.
Оттавио прогуливается и про себя проклинает бандитизм. Чужой, разумеется.
- А теперь куда?
- Попить воды.
- Я тоже хочу пить, пойдёмте.
Оттавио вынужден пить воду, которая ему не нравится, чтобы потянуть время.
И Ансельмо тоже следит за ним. Как только Оттавио подходит к лестнице, ведущей на мансарду, оба тут как тут - и приставленный к нему бандит, и Ансельмо. И оба в один голос интересуются:
- Вы куда?
- На крышу, полюбоваться панорамой.
- Незачем, - говорит бандит. - Спросите меня, и я опишу вам Орту и её окрестности лучше любого гида.
- А я могу это сделать по-итальянски, по-английски и по-немецки, - добавляет Ансельмо. - По-французски я читаю, но, к сожалению, не говорю. По-испански читаю, но не понимаю.
Барон между тем, поскольку ему запрещено выходить на озеро, почти всё время проводит в обществе племянника. Требует, чтобы он присутствовал на его тренировках со штангой. И как-то раз даже заставляет надеть боксёрские перчатки.
- Оттавио, давай проведём пару раундов, - предлагает он. - Мне надоело работать с "грушей".
- Слишком большая честь для меня, дядя.
- Брось! Я же не всерьёз буду бить тебя, а понарошку.
- Но я вообще против бокса из гуманных соображений.
Однако ничего не поделаешь, приходится вступить с дядей Ламберто в кулачный бой. После первого же удара Оттавио падает на ковёр и начинает считать:
- Один, два, три, четыре...
- Что ты делаешь?
- За отсутствием судьи считаю сам. Девять, десять. Я в нокауте. Теперь больше не имеешь права бить меня!
- С тобой неинтересно боксировать, - огорчается дядя.
К счастью, среди бандитов оказывается бывший чемпион страны по поднятию тяжестей в средней весовой категории. Он берётся тренировать барона, и после двенадцати попыток барон побеждает его. Он на седьмом небе.
Оттавио - на земле.
Потом происходит эта история с отрезанием уха. Затем отрезание пальца.
И Оттавио совершенствует свой план - он убьёт барона, а виноваты будут бандиты! Но, сколько ни пытается, никак не может найти подходящего момента.
Наконец происходит непредвиденное.
Вечером барон задерживает Ансельмо за шахматной доской.
- Уже поздно, - говорит мажордом, передвигая королеву. - Пора нести ужин в мансарду.
- Пусть отнесёт Оттавио, - рассеянно отвечает барон.
- Он не сумеет этого сделать, - возражает Ансельмо. - Он рассыплет соль.
- Я сказал тебе - пошли Оттавио!
- О чём это шепчетесь, эй вы там? - вмешивается главарь банды, отрывая взгляд от журнала с комиксами. - Потише, не то ваши шахматы полетят в озеро.
Ансельмо вынужден просить Оттавио отнести ужин шестерым труженикам наверху.
Он делает это со слезами на глазах и с болью в сердце. Страшное подозрение судорогой перехватывает ему желудок. Но он должен повиноваться барону.