Бежали мы, как на пожар, не жалея сил, но в пастушеской одежде и обуви нам вскоре стало невмоготу. А до моста было ещё далеко.
Запыхавшись, первым сдался я.
- Не догнать нам… не успеем.
- А если плюнуть на мост? - предложил Андрей. - Напрямик рвануть. Через реку. Вот время и выгадаем.
Мы согласились. Разделись до трусов, спрятали одежду и обувь в прибрежных кустах и, разрывая цепкие заросли водяных лилий и кувшинок, вплавь перебрались на другой берег Пружанки.
Андрей оказался прав. От моста дорога на Гадаево заворачивала вправо, петляла между холмами и перелесками. Мы помчались напрямик, через посевы, узкими межниками и полевыми тропками.
После купания в холодной Пружанке бежалось легко, и мы минут через пятнадцать выбрались на взгорок, через который полевая дорога переваливала на Гадаево. Залегли в кустах и принялись наблюдать. Но дорога была пуста.
- Видно, вперёд ушли, - сказал Андрей. - Опять догонять надо…
- Слышь, Андрей, - шепнул я. - А почему провожать бычка Авдей Митьку послал? Может, он заодно с дедом? Опять они ловчат да мухлюют…
- Да нет, не должно, - не очень уверенно ответил Андрей. - Митька, он вроде раскусил деда… другим становится.
- Ну что ж, побежали дальше, - привстав, сказал Лёнька и вдруг вскрикнул: - Смотрите, они!
В низине, из-за поворота с дороги, показалась нужная нам троица: пастух из Гадаева, бычок и Митька - и стала подниматься на взгорок.
Бычок по-прежнему упрямился, еле переставлял ноги, и пастух, туго натягивая верёвку, почти волочил его за собой. Он то и дело оглядывался и что-то говорил Митьке, видно, требовал как следует всыпать строптивому телёнку. Но Митька с безучастным видом шагал позади бычка и даже не взмахивал хворостиной.
- Наш Лобан! Наш! - узнал наконец Лёнька и уже готов был броситься к нему навстречу, но Андрей схватил его за руку:
- Подожди! Посмотрим, что будет…
Троица подходила к нам всё ближе и ближе.
Разопревший и вконец обессиленный гадаевский пастух вновь обернулся к Митьке, и мы услышали его хриплый, раздраженный окрик:
- Да стегай ты его, прорву. Подгоняй, пори почём зря!
- Не буду пороть! - буркнул Митька.
- Это как не будешь? - Пастух даже остановился. - Тебе Авдей что наказал? Куда бычка гнать?
- Сказал, не погоню - и не погоню. Это не ваш бычок, не гадаевский…
- Опять двадцать пять, - осклабился пастух. - И глуп же ты как пробка. А мне ещё Авдей расхваливал тебя: надежный, мол, оборотистый, всё смекаешь.
- Вот я и смекаю…
- Ну ладно, - примирительно сказал пастух. - Тяни бычка, а я подгонять буду. - Он сунул Митьке в руки конец верёвки и отобрал у него хворостину.
И тут произошло неожиданное. Не успел пастух хлестнуть телёнка, как Митька, выпустив из рук верёвку, шлёпнул его по спине, лихо свистнул и подтолкнул вперёд. Почуяв свободу, бычок взбрыкнул и помчался по дороге. А навстречу ему с ликующим криком выбежал Лёнька.
- Лобан, Лобанчик! Ко мне, Лобан! Ко мне!
Вздрогнув, бычок замедлил шаг и протяжно замычал. Потом подошёл к пастушонку и ткнулся влажными губами в его протянутые ладони.
- Дурашка! Шалопут! Пропал, избегался, - ласково выговаривал ему Лёнька. - Ну, пошли домой, пошли!
- Это что ж такое?! - пришёл наконец в себя опешивший пастух. - Разбой на дороге… Грабёж среди бела дня. - И он бросился ловить ужом извивающийся по дороге конец верёвки. Но тот никак не давался ему в руки - бычок, ошалев от радости, вьюном крутился вокруг Лёньки.
Всё же, изловчившись, пастух ухватил конец верёвки и потянул Лобана к себе.
Мы с Андреем бросились к пастуху и тоже вцепились в веревку.
- Дяденька, это не ваш бычок… Он из владычинского стада. Видали, как к хозяину бросился.
Схватка за верёвку продолжалась недолго. Пастух отшвырнул нас в сторону, но и сам в тот же миг повалился на дорогу. Это Лёнька сумел развязать узел верёвочной петли на шее бычка и теперь вместе с ним улепётывал полевой тропинкой к реке.
Мы с Андреем побежали следом.
Сзади послышался тяжёлый топот сапог, брань, угрозы. Мы оглянулись - гадаевский пастух, пыхтя и отдуваясь, бежал по тропинке. Но где ему было угнаться за нами. Вскоре он выдохся, опустился на траву и повелительно закричал на Митьку:
- Чего столбом встал? Догоняй!
Но тот сделал вид, что не слышит, и, обойдя стороной гадаевского пастуха, выбрался на полевую тропинку и прямиком зашагал к лагерю.
…Разговор с Митькой состоялся в этот же день, когда, проводив Лёньку с бычком на владычинское пастбище, мы вернулись в свой лагерь.
Он сидел у входа в палатку и рылся в своём вещевом мешке. Мы опустились с ним рядом.
- Видал, Авдей-то каков? - вполголоса спросил его Андрей. - Разобрался теперь?
- Ещё бы, - помолчав, ответил Митька. - Я ведь этого "пастуха из Гадаева" сразу узнал. И никакой он не пастух. Шарага, спекулянт. Ворованный скот скупает.
- Что ж теперь на собрании скажешь? Или промолчишь, отсидишься?
- Нет уж… прятаться не стану. Как вы скажете, так и я.
- Давно бы так, - обрадовался Андрей. - Значит, вместе на собрании и действуем. Выступаем все четверо, по очереди. Тут уж Авдею не выкрутиться. Чистый ему мат будет. Вытряхнут его из пастухов.
10
В тот день, когда должно было состояться собрание животноводов, Авдей вёл себя довольно странно. С утра сам выгнал телят из лагеря, до полудня пас их в одиночку, а после обеда объявил нам, что, по всем приметам, сегодня соберётся гроза. А значит, ухо надо держать востро, во все глаза следить за телятами и не дать им, как в прошлый раз, разбежаться по лесу.
- Порядок такой будет, - деловито распорядился он, - я ухожу на собрание, а вы втроём пасёте телят: Андрюха, Петька и Вовка.
- А Митька где? - спросил я.
- Приболел он, брюхом мается. Пришлось его на медпункт отправить.
Я посмотрел на небо, обшарил глазами горизонт.
- Откуда вы знаете, что гроза будет? Ни облачка, ни ветерка.
- Поживёшь с моё - узнаешь. Косточки, они всё чуют… - Покряхтев, Авдей потёр ладонями свои колени. - Значит, так… За старшего назначаю Вовку. От стада чтоб никто никуда. С телят глаз не спускать. И кончики…
- Вот так побывали мы на собрании… - растерянно шепнул я Андрею, когда Авдей ушёл. - Ну и хитёр дед… И гроза, мол, будет, и Митька заболел…
- Ничего, - подмигнул мне Андрей. - Мы тоже не лыком шиты. Митька мне утром всё рассказал. Дед велел ему для отвода глаз больным прикинуться, а сам его на собрание приведёт. Вроде как свидетеля и своего защитника. Ну, Митька ему там покажет, всю правду выложит.
- А если он испугается… смолчит? - заметил я.
- Не должно… Сам видел, какой Митька стал.
Но всё же меня охватили сомнения. Из подпасков на собрании один Митька, а дед хитёр, изворотлив, и ему ничего не стоит во всех бедах обвинить нас, мальчишек.
Задумался и Андрей. Время шло, никакой грозы не предвиделось, телята мирно пощипывали траву, и мы принялись уговаривать Вовку отпустить нас на собрание.
- А что Авдей наказал? Никому никуда. И не выдумывайте - не пущу.
Но тут, на наше счастье, к стаду подбежало трое девчонок. В руках они держали кто хворостину, кто палку с загогулиной, кто длинную гибкую ветку лозы.
- Ребята, - подозвала нас Андрейкина сестрёнка Надя. - Бегите на собрание скорее. Там дед Авдей вас в яму закапывает. Неслухи вы, говорит, неумёхи… несподручно ему с вами телят пасти.
- А Митька что? - нетерпеливо спросил Андрей. - Про потраву хоть рассказал что-нибудь? А про чужих телят из Дубровки?
- Да много о чём говорилось…
Из беглого Надькиного пересказа мы поняли, что, по словам Авдея, потравы посевов допустили мы, подпаски, по своей нерадивости. Но дед строго наказал нас за это и быстро наладил подкормку телят зелёной травой. А чужие телята оказались приблудными и сразу же, по его распоряжению, были изгнаны из стада.
- А про владычинского бычка разговор был? Про пастуха из Гадаева? - допытывался Андрей.
- Да трепыхался Митька, бубнил что-то. А дед его на смех поднял… По всем статьям завалил. Как двоечника, - пожаловалась Надя. - Вот тётя Катя с Зиной и послали за вами - теперь вас на собрании всех допрашивать будут. Бегите скорее, а мы тут телят попасём.
- А сможете?
- Уж как-нибудь… Сейчас телятам травы натаскаем, веток зелёных.
Мы крикнули Вовке, что нас всех срочно вызывают на собрание, передали девчонкам наши кнуты и побежали в деревню.
Но по дороге нас вновь охватили сомнения. Если на собрании не поверили Митьке, так ведь могут не поверить и нам.
- Зря мы тогда чужих телят выгнали, - с сожалением заметил Андрей. - Как теперь докажешь, что Авдей мухлевал да жульничал? Телят и след простыл.
- Зря, - согласился я. - И про владычинского бычка ничего не докажешь. Свидетелей-то нет. Вот если бы Лёньку позвать…
- Лёнька что… тоже пацан вроде нас. Если бы дядя Павел словечко замолвил. - Андрей вдруг придержал нас за плечи и остановился. - Давайте так. Я побегу к владычинскому пастуху. Объясню всё… Он поймёт. А вы айда на собрание. И ждите меня со свидетелем.
- Так далеко же. Не успеешь, - заметил я.
- У дяди Павла мотоцикл есть… Мигом примчимся. - И, помахав нам с Вовкой рукой, Андрей побежал к владычинскому пастбищу.
Около красного уголка фермы собралось полно людей. Доярки, пастухи, скотники, подвозчики кормов сидели на старых ящиках, брёвнах и опрокинутых вверх дном корзинах и вёдрах.
Из раскрытых ворот пустого коровника несло застарелым запахом навоза, под застрехой около гнёзд метались ласточки, за углом, в тени скотного двора, сердито пофыркивал мордастый бык Васька, привязанный на цепь, должно быть, за какие-то провинности.
Подойдя к собранию, мы первым делом выискали глазами деда Авдея и Митьку.
Авдей, возбуждённый, взъерошенный, сидел среди пастухов, смолил одну "беломорину" за другой и беспрестанно лез к соседям с разговорами.
Митька, жалкий, растерянный, прижался к стене коровника и жевал сухую былинку. Встретившись с нами взглядом, он виновато пожал плечами - вот, мол, как всё получилось, выручайте, если можете… Около Митьки сидела расстроенная Зина Лобачёва. Мы встали рядом с ними.
Собрание вела тётя Катя Чашкина. Раскрасневшаяся, она сидела за шатким столиком, покрытым линялым кумачом, и, когда собравшиеся начинали сильно шуметь, строго барабанила пальцами о днище старого подойника.
- Тихо, граждане! Никого не обижу, все выговоритесь. Только по очереди. А сейчас послушаем Сергея Ивановича, пастуха дойного стада…
- Васильевна, - перебила её одна из телятниц, заметив меня и Вовку. - Вот они, наши пастушата… Может, опять о телятах поговорим?
Тётя Катя смерила нас взглядом:
- А где же четвёртый ваш… Сергачёв?
- А он… он за свидетелем побежал, - сказал я.
- Каким таким свидетелем?
- Подождите немного. Он скоро будет.
- Ладно. Повременим, коли так. - Тётя Катя кивнула пастуху: - Давай, Иваныч, доложись собранию.
Пастух принялся рассказывать, как пасутся дойные коровы. Кормов хватало, удои у коров неплохие, заболеваний нет, но сейчас дела пошли хуже. Жара затягивается, травы погорели, усохли, отава не подрастает - нужно искать новое пастбище или подвозить зелёную подкормку.
- Вот-вот, - подал голос Авдей. - А я о чём толковал. Долго же ты раскачиваешься, Сергей Иваныч. Я свой молодняк давно уж подкармливаю.
- Видал? - подтолкнул я Митьку. - Авдей-то наш в передовики лезет.
- Он тут ещё и не такое наговорил… - вздохнул Митька. - И про пастьбу по клеткам, и про навесы от оводов, и про соль-лизунец… Лучшего, мол, пастуха и на свете нет…
Сергей Иваныч продолжал говорить, а мы, навострив уши, чутко прислушивались, не затарахтит ли на дороге, ведущей из Владыкина, мотор мотоцикла.
Но вот прогромыхал по ухабистой шоссейке пустой грузовик, проехала телега, повизгивая немазаными колёсами, захрюкал где-то вспугнутый поросёнок, а мотоцикла всё не было.
"Всё… накрылись мы, - подумал я. - Не нашёл Андрей дядю Павла. И может, тот и не захотел быть свидетелем…"
Неожиданно из красного уголка донёсся глуховатый дребезжащий звонок.
- Тётя Катя, вас! - крикнули из помещения, и чья-то рука протянула ей через распахнутое окно телефонную трубку.
Тётя Катя выпростала из-под платка правое ухо. Слушала она долго, терпеливо кивала головой, говорила: "Надо же", "Скажи на милость", потом, вытерев запотевшую трубку ладонью, вернула её обратно.
- Что там, Васильевна? - полюбопытствовали доярки.
- Председатель накачку давал?
- Иль из района кто?
- Что ж, граждане, - помолчав, заговорила тётя Катя. - И впрямь у наших пастушат свидетель нашёлся. Да не кто-нибудь, а взрослый, уважаемый человек, владычинский пастух Павел Кузьмичёв.
И она сообщила, что действительно Авдей Прошечкин передал гадаевскому спекулянту бычка Лобана. Но только ребята сумели отбить этого бычка и вернули его законным хозяевам. По этому случаю правление Владычинского колхоза объявило благодарность ольховским пастушатам, а против Авдея Прошечкина решило возбудить судебное дело.
- Вот так Прошечкин, пастух со стажем! - раздались насмешливые возгласы.
- Куда ни приткнётся, везде к старому тянется.
- Вот и на телятах успел руки погреть.
Вскочив с брёвен и бестолково размахивая руками, Авдей закричал, что всё это злой наговор, что владычинский пастух сводит с ним старые счёты и настроил против него пастушат.
- Да я сам на него в суд подам… за клевету, за наветы… - погрозил он.
- Суд, конечно, разберётся, своё слово скажет, - перебила его тётя Катя. - Только боюсь, не выкрутиться тебе перед людьми, Авдей. Очень уж ты наследил много, совесть забыл, пастушечье звание опозорил. И на чужих телятах решил нажиться, и потравами занялся, и враньём, и жульничеством. А главное, мальчишек решил за собой сманить. Ты ведь не только посевы в поле губил, ты души ребятам пытался потравить. Всё доброе да хорошее в них вытоптать. Да вот не вышло, не поддались тебе мальчишки. И уходи ты от них подальше, не ломай им жизнь молодую. Нельзя тебя больше ни к ребятам, ни к телятам допускать. Спета твоя песенка, Авдей Прошечкин, отыграл твой рожок!
- А кто ж теперь телят пасти будет? - спросили доярки.
- Где пастуха среди лета найдём?
- Да есть пастухи, есть, - сказала тётя Катя. - Вон они стенку коровника подпирают. Трое их здесь, а сейчас и чётвертый заявится, Андрей Сергачёв. Молодцы наши ребята! Смекалистые, старательные, до всего хорошего переимчивые. Пастьбу ведут по-хозяйски, подкормку телят наладили… А какую они схватку с Авдеем выдержали! Да что там много говорить - ребята правильно жить начинают, смело, по-честному. Вот им стадо и доверим. - И она обратилась к нам: - Что вы на это скажете?
Мы растерянно переглянулись. Как же так? Пасти стадо вчетвером, без взрослого пастуха? Да ещё в отдалённом от колхоза лагере.
- Да согласны они, согласны! - заметив наше замешательство, воскликнула Зина Лобачёва. - Они уже давно к этому готовятся. А трудно будет - мы им всем отрядом поможем. И чтоб колхоз их не забывал… - И она напомнила, в чём нуждаются молодые пастухи.
- Об этом, ребята, не тревожьтесь! - сказала тётя Катя. - Всё, что вы потребовали для лагеря, можете получить хоть сегодня. И ещё к вам вопрос: кто у вас за старшего будет?
Мы с Вовкой назвали Митьку Савкина.
- Вот и порядок! Значит, договорились, - улыбнулась тётя Катя. - Завтра вас, молодые пастухи, на правлении колхоза утвердим. И ни пуха вам, ни пера. Пасите на здоровье! И крепко держитесь за своего соседа, Павла Кузьмичёва. Он вас плохому не обучит.
Утром, едва над зубчатой кромкой дальнего леса заалела заря, мы принялись будить телят.
Пастушьего рожка у нас не было, дед Авдей унёс его с собой, и Андрею пришлось играть побудку на стареньком пионерском горне.
Получилось вроде неплохо. Звонкие, чистые, зовущие звуки серебряной трубы, как струи ливневого дождя, стремительно затопили всю округу, подняли телят на ноги.
- Хорошо горнист играет, выговаривает… выгоняйте вы скотину на широкую долину, - в такт горну забормотал Митька, распахнул дверцу загона, и мы, как обычно, погнали телят на пастбище.
Васька-транзистор
1
В это утро в доме Печкиных творилось что-то несусветное, словно шли сборы к переселению на новое место.
Ящики комода были выдвинуты, зеркальные дверцы славянского шкафа распахнуты настежь, крышка тяжёлого, окованного железом сундука открыта, и оттуда остро несло запахом лежалых вещей и нафталина.
Хозяйничала в избе одна лишь Анка Печкина, девочка лет тринадцати, которой мама, уходя на ферму, наказала собрать дедушке Семёну, уезжающему в колхозный дом отдыха, необходимые вещи.
И девочка старалась вовсю.
Худенькая, большеглазая, с острым, птичьим носиком, она то хлопотливо рылась в сундуке, в шкафу, то шарила в ящиках комода, то выбегала в чулан, где хранилась обувь.
Наконец всё, кажется, было собрано: нижнее бельё, верхние рубахи, фуфайка, выходной костюм из чёрного шевиота, носки, носовые платки, тапочки на войлочной подошве, новые штиблеты с галошами.
Улыбнувшись, Анка добавила к полдюжине носовых платков ещё два своих - маленьких, с конверт величиной, с голубой оборочкой. Она была очень рада, что дедушку Семёна посылают в колхозный дом отдыха, и ей хотелось так собрать его в дорогу, чтобы он ни в чём не нуждался.
В одном из ящиков комода, где хранилось бельё брата Васи, Анка увидела немало всяких соблазнительных вещей: ручные часы с ремешком, компас с красной стрелкой, показывающей на север, бинокль, два перочинных ножика, целую коллекцию ручек-самописок, электрический фонарик.
"Ну и добра у Васьки!" - с завистью подумала девочка.
А ещё поверх белья она заметила клочок бумаги, и на нём Васиной рукой было написано без всяких знаков препинания: "Мама велосипед дядя Стёпа духовое ружьё дедушка транзистор".
Повертев бумажку в руках, Анка так ничего и не поняла и положила её обратно. "Надо у Васи спросить: что за загадки такие?"
Неожиданно в сенях загремело пустое ведро. "Васька шастает", - догадалась Анка. И верно, с треском распахнув дверь, в избу влетел её брат. Приземистый, щекастый, с юрко бегающими глазами, в голубой лыжной курточке на "молнии", он тяжело дышал, словно только что бежал с кем-то наперегонки.
- Ну что?! Где дедушка? Он ещё не уехал? - отрывисто спросил Вася, вытирая взмокшее лицо.
- Мог бы вполне и уехать, - поджав губы, сказала Анка. - Что ж ты дедушкины вещи не помог мне собрать? Обещал ведь…
- Да понимаешь… В школе стенгазету выпускали… Еле вырвался, - заюлил Вася, заглядывая в шкаф и ящики комода.
- Чего уж там… Просто в футбол гонял… Обещалкин ты, и больше никто. - Вздохнув, Анка принялась укладывать дедушкины вещи в фанерный баул, пузатый и жёлтый, как перезревшая дыня.
- Зачем столько добра напихиваешь? - удивился Вася. - Ведь дедушка же не навек уезжает…