Под стенами Града победы
Наконец добрались до стана Малик-аль-Тиджара. Столица Биджаянагара лежала на крутом южном берегу реки Тунгабадры, самого большого притока Кистны, а Малик-аль-Тиджар расположился против вражеского города, на пологом северном берегу.
На ровной, очищенной от камней площадке раскинулся бахманийский стан. Вокруг дорогого, расшитого золотом и серебром шатра Малик-аль-Тиджара были расположены шатры главных военачальников и приближённых могущественного вазира, дальше - палатки мелких эмиров, длинные шатры для самых ценных коней, слонов, охотничьих леопардов и собак.
По берегу Тунгабадры были разбросаны палатки воинов, землянки купцов, носильщиков, погонщиков караванов и, наконец, базары и склады.
Отряду Ахмеда отвели место у самого речного берега. Афанасий, отдохнув после дороги в своей палатке, решил отправиться на поиски Юши. Он узнал, что шатры телохранителей разбиты далеко от реки.
Наступил вечер. Всюду готовили ужин. Дым от сырых веток и кизяка застилал всё вокруг.
Афанасий долго плутал вокруг бесчисленных шатров, натыкаясь на сонных верблюдов, на верёвки, протянутые между палатками, на охапки сена, мешки с рисом и просом. Он хотел попросить кого-нибудь указать ему дорогу, но из шатров то и дело выбегали слуги, конюхи и подручные, ругали его, грозили палками и гнали прочь.
- Выслуживаются, собаки, перед хозяином! - проворчал Афанасий. - Воистину правы персы: не так приходится терпеть от сильных мира сего, как от обезьян их.
Наконец натолкнулся он на стражников. Те шли гуськом, били в барабаны и орали во всё горло: "Хабардар!" - "Берегись!"
Им надлежало оберегать стан от воров, но этими криками они прежде всего предупреждали о своём приближении самих воров.
Афанасий спросил стражников, где палатки телохранителей. Те посоветовали ему держать путь к "небесному свету" - очень высокому столбу, хорошо заметному из любого конца стана. На столбе висел бунчук из чёрных и белых буйволовых хвостов.
Никитин отправился туда. Пока он шёл, совсем уже стемнело, и на верхушке столба зажёгся светильник, сиявший, как звезда. От него и получил этот столб своё название: "агуаси дие" - небесный свет.
Подойдя к столбу, Афанасий увидел у подножия его шатёр эмира, надзиравшего за порядком в стане. Здесь были шум и толчея. К "небесному свету" приводили потерявших хозяина коней и быков, приносили найденные вещи. И всякий знал, что пропажу нужно искать именно здесь. Стражники приводили сюда пойманных воров на расправу. К "небесному свету" шли и те, кто, вроде Афанасия, заблудился в стане. Эмир дал Никитину провожатого, и скоро Афанасий очутился в палатке, где жили Юша с Селимом.
Юша был очень рад приезду Афанасия.
Они вышли из палатки и направились к берегу реки. Быстрая Тунгабадра с шумом бежала мимо. На другом берегу высилась освещённая яркой луной твердыня Биджаянагара.
- Государево жалованье немалое, - рассказывал Юша, - но эмир наш жирный кус себе урывает. Хочешь добыть хорошего корму для коня из султановых складов - неси дары, хотя корм тот даровой; хочешь оружие получше выбрать или не хочешь в дозор итти - за всё неси эмиру подарки.
- А враг силён! - вдруг после недолгого молчания сказал Юша, глядя на башни Биджаянагара. - Когда ещё мир был, побывал я там с послом. Город большой. По одну сторону река течёт, а по другую - джунгли. Стоит он на горе и защищён хорошо… Видел я там и войско. У самого царя триста слонов, да сто тысяч рати своей, да коней пятьдесят тысяч. И нанимает он ещё множество воинов. Трудно будет нам воевать!
- Через три месяца конец твоей службе, Юрий. Что думаешь делать?
- А ты, дяденька Афанасий?
- На Русь пойду.
- И я с тобой! Неужто здесь оставаться! - засмеялся Юша.
Долго беседовали они, сидя на берегу.
Юша проводил Афанасия до шатра Ахмеда и, попрощавшись, пошёл к себе. Афанасий долго смотрел вслед статному, высокому юноше.
В этот вечер он видел его в последний раз!
Через два дня в палатку Ахмеда прибежал Селим, израненный, с выбитым стрелой глазом. Он рассказал Афанасию, что накануне ночью их отряд повели на приступ маленькой крепости. Когда они подступили к стенам, ворота неожиданно распахнулись и, гремя цепями, из крепости выбежали двадцать боевых слонов.
Внезапный натиск был так стремителен, что отряд султана дрогнул. Воины сгрудились в узком, сдавленном скалами ущелье, и слоны перебили почти всех. Спаслись только те, кто успел спешиться и вскарабкаться на скалы. В числе их был и Селим. По его словам, Юша сражался у самых ворот крепости. Его, одного из первых, слон хоботом сорвал с коня и втоптал в землю.
Афанасий вышел из шатра. Ему хотелось остаться одному.
Он пошёл к берегу Тунгабадры, туда, где несколько дней назад, беседовал с Юшей при свете луны. Он хотел вспомнить его таким, каким видел в последний вечер - высоким, загорелым,- вспомнить его голос, улыбку.
Но внезапно под плеск реки он вспомнил другую реку и другой вечер, дальние заволжские луга, костёр на берегу и Юшу, тогдашнего Юшу - несмелого худенького подростка, - и его слова:
"Одним бы глазком посмотреть! Была бы моя воля, всю бы землю хоть пешком обошёл, все бы чудеса повидал…"
- Вот и повидал чудеса, - невесело усмехнулся Никитин.
Под утро вернулся он в шатёр и сказал Ахмеду, что идёт на Русь:
- Нечего мне делать на чужбине. Опостылела мне она, и никого у меня здесь не осталось.
- А на Руси кто у тебя остался? - спросил Ахмед.
Никитин задумчиво посмотрел на татарина:
- На Руси у меня - родина!
- Ступай, друг, - сказал татарин, - ты вольный человек.
И вдруг неожиданно, наклонившись к Никитину, прибавил сдавленным шопотом:
- Будет воля аллаха, я догоню тебя в Дабуле. Не меньше твоего стосковался по родине!
VI. Возвращение
На родину
Страшные засухи посещают порой Декан. Они длятся иногда по пять-шесть лет. Пересыхают реки, иссякают колодцы, в прудах остаётся на дне лишь глинистая, зловонная грязь. Хлеба выгорают в поле. В такие годы вымирают от голода целые деревни, и пышные города, покинутые жителями, становятся добычей джунглей.
На этот раз засуха совпала с войной Бахманиев против Биджаянагара.
Никитин ехал медленно. По дороге нельзя было купить ничего съестного, и он довольствовался рисом, взятым у Ахмеда.
Так странствовал Афанасий по безрадостной земле почти месяц. Он снова перевалил через прибрежные горы, но уже по другому ущелью. Наконец море заблестело перед ним, и он обрадовался ему, как старому другу…
В Дабуле, индийском порту, лежащем, как и Чауль, на Аравийском море, но дальше к югу, Никитин пробыл неделю. Он рад был бы не останавливаться там вовсе, но пришлось ждать, когда отплывёт корабль.
Наконец Никитин покинул Дабуль. Была весна 1472 года. Четыре года прошло с тех пор, как Афанасий ступил на индийскую землю. А теперь неудержимая сила тянула его на родину. Он считал недели и месяцы, прикидывал, когда же удастся добраться до Руси.
Но уже в самом начале путешествия расчёты Афанасия не оправдались. Бури и грозы не позволяли кораблю итти прямым путём вдоль берегов Индии и Персии. Они угнали его далеко на запад; целый месяц носился он по волнам Индийского моря, пока наконец не очутился у берегов Эфиопии.
Как хищные птицы, налетели на корабль прибрежные разбойники - чернокожие сильные воины с выкрашенными в красный цвет курчавыми волосами. Они были вооружены узкими мечами, длинными копьями и белыми с жёлтым узором щитами.
Карта обратного пути Афанасия Никитина Индийским морем от Дабуля до Ормуза.
Эфиопы на лодках подплыли к кораблю, окружили его со всех сторон, и вождь, поднявшись на палубу, потребовал выкупа. Пришлось дать им перцу, риса и хлеба. Разбойники уплыли, но на другое утро явились вновь. Пять дней не было ветра, пять дней корабль не мог отплыть от эфиопского берега, пять дней приезжали разбойники за данью.
Наконец подул попутный южный ветер, и корабль покинул эфиопские воды.
Скоро показались берега Аравии. Солнце палило нещадно. И палуба и ящики с товарами - всё было горячим, всё обжигало руки. С берега жаркий ветер приносил мелкий белый песок пустыни. Само море было тёплым, как парное молоко, и не приносило прохлады. Даже ночью было жарко, и раскалённые предметы не успевали остынуть.
По прихоти ветров, корабль описал громадную петлю, обогнул всё Аравийское море и добрую половину Индийского океана.
Никитин увидел знакомые стены и минареты Ормуза. Первым делом он отправился на базар, чтобы узнать новости. Ещё в Индии слышал он, что готовится новая война. Узун-Хассан, подчинивший себе потомков Тамерлана, властителей Хорасана и персидского Азербайджана, готовился к решающей схватке с главным врагом - турецким султаном Мухаммедом II, завоевателем Константинополя.
Как всегда бывало на Востоке, слухи о надвигающейся войне давно уже гуляли по базарам. В Ормузе предсказывали, что войско Узун-Хассана скоро выступит в поход и вторгнется в турецкие пределы.
Афанасий торопился пробраться на север, пока ещё не началась война.
Но только через двадцать дней ему удалось присоединиться к каравану, который направлялся в Шираз.
Ормуз и пролив, отделявший этот город от Бендер-Абаса, остались позади…
Выйдя через Ширазские ворота, караван стал подниматься в гору; к полудню достигли перевала.
Никитин обернулся.
Далеко внизу синело Индийское море. Там, в светлой дали, лежала Индия… Там скрывались дальние острова за тёплыми водами… Там погиб Юша…
Через город Лар добрался Никитин до Шираза.
- Вот Рокнабад, - сказал караван-баши, показывая на маленькую мутную речушку.
Никитин вспомнил вдруг Хаджи-Якуба. Ширазец так восхвалял свой родной город, его холмы, сады, дивную реку Рокнабад!
"Разыщу старика", подумал он.
Но Шираз, о котором Никитин слышал столько чудес, разочаровал его, так же как и река Рокнабад. Это был обычный персидский город, каких он видел уже немало, правда очень большой, больше Кума, Кашана и Иезда. Замечательно было только озеро, обширное и глубокое озеро Дарья-и-Махалу, в которое впадал Рокнабад. Оно лежало в чаше среди гор, на расстоянии полдня пути от Шираза, и несказанно радовало глаз в этой безводной стране камня, песка и соли.
Отдохнув в грязном и душном караван-сарае, Афанасий принялся за поиски Хаджи-Якуба. Старый ширазец говорил, что дом его стоит у Багдадских ворот. Искать Хаджи-Якуба долго не пришлось.
Оказалось, все жившие у Багдадских ворот знали его. Скоро Никитин очутился перед невысокой каменной оградой. Маленькая дощатая дверка была закрыта. Никитин звякнул медным кольцом, вделанным в дверь.
- Мир да будет с тобой, - ответил знакомый голос. - Заходи!
Афанасий толкнул дверку и очутился в чисто выметенном дворике. По стенам висели хурджумы, сбруя, пучки каких-то трав. Через двор были протянуты верёвки, а на них сохли мотки жёлтых и красных ниток. Под навесом у стены жевал солому ослик.
В середине двора на огне стоял медный чан. Маленький Хаджи-Якуб вытягивал палкой из чана только что окрашенные нитки.
Его обнажённые руки были вымазаны жёлтой и красной краской. Увидев Никитина, он от неожиданности опустил палку. Моток упал в чан, обрызгав жёлтой краской кожаный передник старика.
- Афанасий! Мой дом да будет твоим! - радостно приветствовал его старик. - Где мальчик?
- Убили нашего Юшу, - глухо сказал Афанасий, опускаясь на каменную скамью.
Лицо Хаджи-Якуба омрачилось. Он подошёл к Никитину, сел рядом с ним на скамью и молча выжидал, когда тот заговорит.
Никитин рассказал старику о своих странствованиях.
Пришла жена Хаджи-Якуба, такая же, как и он, маленькая, худенькая старушка в чёрной чадре и тяжёлых шлёпающих туфлях на босу ногу. Старики накормили Афанасия каким-то особенным, пряным пловом, лепёшками.
Семь дней прожил Никитин у ширазца, и все эти семь дней старик и его жена наперебой ухаживали за ним.
В бедном домике Хаджи-Якуба не было ковров и богатой посуды. На полу лежали кошмы, а в стенных нишах вместо дорогих украшений бережно хранились свитки стихов излюбленных поэтов Хаджи-Якуба - его великих земляков Хафеса и Саади.
Никитину нравилось здесь, и он редко уходил со двора. Ширазские улицы утомляли его, а у Хаджи-Якуба было так тихо и спокойно! Через семь дней Никитин снова отправился в путь.
Караван шёл далеко на север, через всю Персию, на Иезд, Исфагань, Кашан и Кум. Правда, из Шираза в Исфагань вёл прямой путь, но эта дорога была очень неспокойная: там хозяйничали какие-то никому не подчинявшиеся войска. Они жили грабежом. Поэтому караваны из Шираза в Исфагань ходили окружным путём, через Иезд.
Путешествовать по Персии в эти тревожные предвоенные дни стало опасно и неудобно. Иногда удавалось сразу пройти большое расстояние. Но часто караван много дней проводил в городах, выжидая удобного времени, чтобы отправиться дальше.
Никитин чрезвычайно досадовал на эти задержки. Персию он пересекал вторично, в пути на этот раз он видел очень мало нового. К тому же он вообще утратил охоту видеть новые страны.
Усталость, гибель Юши и всё нараставшая тоска по родине брали своё. Теперь он почти ничего не записывал в свою тетрадь, лишь перечислял города, где останавливался, и время, потраченное на переезды.
Летом 1472 года добрался Никитин до северной Персии. Тут ему пришлось призадуматься над выбором пути. Возвращаться старым путём, через Баку и Волгу, стало невозможно. Путь, которым ехал Никитин из Руси в Персию, был теперь закрыт. Татарский хан Ахмед воевал в это время с московским великим князем Иваном III. Плыть из Каспийского моря вверх по Волге было рискованно: была опасность попасть в плен к татарам. Никитин выбрал другой путь: на Тебриз, а потом на берег Чёрного моря, города Трапезунд и Кафу. Потом он круто повернул на юго-запад и попал в богатый торговый город Султания.
Не раз слышал Никитин об этом городе. В Султании русские купцы, привозившие меха, холсты и соколов, встречались с индусами, продававшими жемчуга и пряности. Каждый день через двенадцать ворот Султании проходили караваны из дальних и ближних земель.
Из Султании Никитин отправился в Тебриз. Теперь дорога шла горами Северной Персии. Здесь было прохладней, и потому стало легче странствовать. Вот показался опоясывающий Тебриз земляной вал с башнями по углам и над воротами. Тебриз - столица Узун-Хассана - был похож скорей на военный стан, чем на обычный город. На улицах и площадях виднелись шатры туркменов, коновязи, табуны верблюдов. Узун-Хассан готовился к походу на Турцию.
Узун-Хассан раскинул свои шатры в окрестностях Тебриза. Никитин побывал в его ставке. Он провёл там десять дней и за это время не раз имел случай видеть прославленного завоевателя.
Длинный Хассан был высок и худощав. Его красное, обветренное и загорелое лицо прорезали глубокие морщины. Годы сказались на нём. Он горбился, руки его дрожали.
Но он по-молодому был шумлив, всюду возил за собой песенников и плясунов, любил охоту и вино. Его воины, вооружённые луками, стрелами и маленькими прямыми мечами, не знали устали. День проводили они на конях, ночью спали на голой земле.
Узун-Хассан выступил с своим войском в поход. Дойдя до Эрзинджана, он двинулся на юго-запад, чтобы вторгнуться в турецкие владения. А Никитин направил свой путь через горы, к городу Трапезунду. Переплыв через Чёрное море, можно было попасть в Крым, а оттуда держать путь на Русь.
Дорога шла вдоль лощин, поросших кустарником, мимо разорённых деревень и заброшенных замков. После персидских пустынь Никитин отдыхал здесь, в этой прохладной лесистой стране.
Карта обратного пути Афанасия Никитина по Персии от Ормуза до Трапезунда.
1 октября 1472 года Афанасий прибыл в Трапезунд. Одиннадцать лет назад турки захватили этот город у византийцев, и теперь он был оплотом турецкого могущества на море. В Трапезунде Никитина приняли за соглядатая, посланного Узун-Хассаном. Ночью в подворье, где он остановился, нагрянула стража. Каморку Афанасия обыскали. Всё добро его унесли в крепость. Утром Никитина позвали к турецкому паше. Снова осмотрели его одежду, вьюки и сумы. Искали грамот Узун-Хассана к его сторонникам - трапезундским византийцам.
Ничего у Никитина, конечно, не нашли и, продержав его шесть дней в крепости, отпустили. За эти дни много добра Афанасия пристало к рукам паши и его подчинённых. Особенно привлекали турок индийские драгоценные камни.
Через день генуэзский корабль увозил Никитина в Кафу. Последнее море отделяло его от Руси, и ему не терпелось поскорее перебраться в Крым.