На ночь остановились у друга Яхши-Мухаммеда - степенного, седобородого кайтаха. Сам хозяин и два его сына - рослые и красивые джигиты - провели гостей в саклю, устланную кошмами и коврами и увешанную дорогим оружием: кинжалами, мечами и щитами.
Заметив, что Никитин любуется оружием, Яхши-Мухаммед сказал:
- Кинжалы смотришь? Наш хозяин да и многие другие кайтахи - замечательные оружейники. Кайтацкие кинжалы всюду ценятся. Только при хозяевах не хвали оружие, совсем ничего не хвали - сейчас же подарят, а тебе отдаривать-то нечем.
После обильного угощения жареного барашка, риса, кишмиша, дыни - хозяева оставили гостей отдохнуть с дороги. Но заснуть им не удалось. В сакле было душно, верещали сверчки.
К вечеру снова пришли хозяева и позвали Никитина и Яхши-Мухаммеда на плоскую крышу. Опять принесли угощение - изюм, варенье из дынь и инжира, кислое молоко и солёные лепёшки.
Хозяева из вежливости ни о чём не расспрашивали Никитина. Он молча сидел на краю крыши и смотрел на вечерний аул, туда, где еле виднелась из-за оград и белых домов длинная низкая стена.
Всюду тянулись вверх чуть заметные дымки, пахло горелым кизяком. Скот возвращался в аул, поднимая пыль. Мальчишки выходили навстречу, с шутками и смехом загоняли его в ограды. Никитин подумал, что и на Руси сейчас вечер. Хозяйки готовят ужин, тоже возвращается домой скотина, и пыль, заслоняя закат, поднимается над дорогой. А ребятишки выбирают своих коров овец и, совсем как здесь, в чужой земле, загоняют их во дворы…
На другом краю крыши шла беседа. Яхши-Мухаммед говорил за двоих: рассказывал новости о шахском дворе, о русских, об их странных обычаях и повадках, расспрашивал про родных и знакомых.
Кайтацкие пленники
Настало утро, и Яхши-Мухаммед отправился передавать письмо ширванского шаха.
- Ты никуда не ходи, - сказал он Никитину. - Ты русский, гяýр. В этом доме тебя в обиду не дадут, пословица гласит: "Гостя почти, даже если он неверный". А на улице тебя всякий обидеть может. Подожди!
И опять Никитин стал ждать. Его знобило, клонило ко сну, кости его болели.
В полдень явился Яхши-Мухаммед.
- Всё устроил! - закричал он. - Иди, поднимай своих!
Торопливо перекрестившись, Никитин бросился вслед за Яхши-Мухаммедом.
Пленник. Персидская миниатюре XV века Константном".
Медлительный сторож провёл Никитина и шахского гонца через два маленьких дворика и ввёл их в третий. Дворик был небольшой и чистый, но откуда-то тянулся тяжёлый запах.
- Здесь, - сказал сторож.
Никитин осмотрелся вокруг, но ничего, кроме гладко выбеленных стен и одной двери, в которую они вошли, не было видно.
- Где же? - удивлённо спросил он.
Сторож показал вниз.
Тогда Афанасий увидел три вделанные в землю деревянные решётки.
Никитин бросился к одной из них и припал лицом к щели между брусьями.
- Живы, родимые? - крикнул он; потом перебежал к другой и к третьей яме.
Нестройные голоса ответили из ямы, кто-то зарыдал.
- Отпирай скорей! - кинулся Никитин к сторожу; ему казалось, что тот бесконечно долго возится с замками.
Наконец деревянные решётки были подняты. В ямы спустили лестницы, и один за другим стали выходить наверх заключённые - худые, оборванные, грязные. Они отвыкли от яркого света и закрывали лица руками.
Юша, в драной грязной рубашке, босой и измождённый, кинулся к Никитину и прижался к его плечу.
- Дедушка помер… Дяденька Афанасий, родненький, куда же я-то теперь? Куда пойду, что делать буду? - заговорил Юша и вдруг громко, по-детски всхлипывая, заплакал.
- Ничего, Юша, не пропадёшь, вместе жить будем, - уговаривал мальчика Никитин, поглаживая его грязную русую голову.
- Все вышли? - спросил сторож.
- Все, - ответило несколько голосов. - Двое не выйдут: ещё глубже нас закопаны.
Сторож пересчитал заключенных.
- Одиннадцать, - объявил он, - один лишний. Двенадцать было русских - двое подохло, должно быть десять. Кто лишний? - спросил он.
- Самаркандец лишний, - сказал кто-то из заключённых, и Никитин узнал самаркандского купца Али-Меджида, такого же худого, грязного и оборванного, как и все его товарищи по яме.
- Что стоишь, грязная собака? - крикнул на него сторож. - Ступай, сын свиньи, обратно. Жди, может быть выкупят тебя, а нет - сгноим в яме.
И он подкрепил свои слова ударом палки.
Али-Меджид медленно оглядел всех товарищей по заключению, сторожа, Яхши-Мухаммеда, Афанасия Никитина, горько улыбнулся, посмотрел на небо, на солнце, на зелёную ветку, протянувшуюся во дворик из-за стены, и стал спускаться вниз по лестнице. Когда он исчез в яме, сторож вытянул лестницу и захлопнув деревянную решётку, запер со звоном замок.
- Пошли, - коротко сказал он.
"Вот и сделано дело, вот и дождался, добился свободы для товарищей, а радости нет", подумал Афанасий.
Вновь и вновь вспоминал он Али-Меджида. Самаркандец остался теперь один в этой яме, и когда ещё доберутся до кайтацкого аула земляки его! А если не доберутся? Так и сгинет на чужой стороне этот умный и ласковый человек…
Вечером Никитин долго совещался с шахским гонцом, потом снял с шеи нитку жемчуга и отдал её Яхши-Мухаммеду.
Спал он, как и в прошлую ночь, плохо. Рано утром джигит куда-то исчез. Пропадал он довольно долго, а потом, вернувшись, сказал Никитину:
- Сегодня после полудня свободен будет.
При этом он передал ему нитку. Вместо пятнадцати жемчужин осталось три.
- Теперь дело сделано, - проговорил тихо Никитин и вдруг почувствовал сильную усталость. Непреодолимое желание вытянуться, уснуть охватило его.
Будто сквозь пелену видел он лицо Али-Меджида, слышал его взволнованные слова: "Никогда не забуду, что ты сделал для меня", а потом всё смешалось…
* * *
Очнулся Никитин в небольшой низкой горнице. Солнце играло на белой стене. Где-то близко шумело море. Афанасий с трудом повернул голову и увидел отворенную дверь, белый песок и полоску моря. В дверях, спиной к нему, стоял кто-то очень знакомый.
Долго, мучительно долго всматривался Никитин в этого человека. Наконец позвал тихонько: "Юша". И тотчас же сам удивился своему тихому, дребезжащему голосу.
Юша бросился к постели.
- Очнулся, дяденька Афанасий! - обрадовался мальчик. - Вот и хорошо. Три недели не узнавал, три недели…
- Где я, чем болел? Где все? - спросил Афанасий. Он припомнил поездку к кайтахам, ямы с деревянными решётками, горькую усмешку самаркандца. - Где я? - повторил он.
- В Дербенте-городе, - ответил Юша. - В горнице посла, что с нами из Руси приплыл. Болел ты лихорадкой, ещё у кайтахов свалился, и привезли тебя сюда на седле привязанным. Наши все к ширванскому шаху, к государю здешнему, подались, били ему челом, чтобы он пожаловал, с чем дойти до Руси. Он им не дал ничего: очень, баит, вас много. Заплакали все, да и разошлись кто куда: кто на Русь пошёл с Васильем Папиным, кто в Шемахе остался, кто в Дербенте…
- А ты?
- А я при тебе остался, дяденька. Какой товар дедушка Кашкин от татар на посольском корабле сберёг и который кайтахи вернули, зауморники всё записали и Папину сдали, чтобы на Русь отвёз. Позвал меня к себе Папин и говорит: "Поступай, Юшка, ко мне, отвезу тебя в Нижний-Новгород".
- А ты как решил?
- А я с тобой, дяденька, остался. Чужие края посмотреть хочу, а то я только и видел чужое небо в решётку из ямы. Да и ты болел. Вот я и остался.
Никитин выздоравливал медленно, но силы его всё же прибавлялись с каждым днём. После болезни он постоянно хотел есть, и Юша сбился с ног, добывая Афанасию еду. Одну жемчужину пришлось продать, чтобы покупать пищу.
Почти все русские разбрелись из Дербента, а те, кто ещё оставался в городе, сами начинали голодать. Асан-бек был в Астрахани. Папин уехал. На базаре Юша несколько раз видел Али-Меджида. Оборванный самаркандец просил милостыню. Потом Али-Меджид исчез. Говорили, что он нанялся гребцом на судно, плывшее через море в туркменские земли.
Когда Афанасий выздоровел, он стал думать, как быть дальше.
- Мне вернуться на Русь нищим - в кабалу за долги итти, - говорил он Юше. - Да и не хочется с пустыми руками домой ворочаться. Вот побывал я в Дербенте, а мало нового повидал. Говорил с купцами, сказывают - привозят к ним товары из Ормуза-города.
- Поедем в Ормуз, дяденька!
- А на что поедешь? - усмехнулся Никитин. - Нет, надо, видно, работу искать.
Подумали, посоветовались с бывалыми людьми. Дербентские жители говорили, что в Баку из-под земли чёрное жидкое масло добывают, черпая его из колодцев кожаными вёдрами. Есть то масло нельзя, а можно лечить им коросту у скотины да жечь в светильнях. Издалека приходят за тем маслом караваны верблюдов и буйволов, запряжённых в арбы, и суда из-за моря. Далеко - в Грузию, в Турцию, в Персию, в Бухару - увозят они огромные бурдюки земляного масла. Для добычи его много народу требуется, вот и приходят в Баку на заработки из Ширвана, Астрахани и Персии бедные люди.
Решил и Никитин пробираться в Баку. За несколько персидских денежек корабельщик взялся довезти его и Юшу туда на своём корабле.
Бакинская неволя
К Баку подошли ночью. Кормщик подвёл корабль к тёмному берегу.
- Баку, - сказал он Никитину, показывая налево.
Город уже спал и с корабля был почти неразличим. Лишь кое-где мелькал красноватый огон`к очага.
Дождавшись утра, Афанасий с Юшей покинули корабль. Работу они нашли легко. Афанасий нанялся к старому парсу Хурраму. Это был высохший, маленький и юркий старичок. По-персидски его имя означало "радость", и в самом деле, улыбка не сходила с лица его. Ласково поговорил он с Афанасием, расспросил о Юше, а потом повёл их обоих в Сураханы показывать работу.
В бесплодной, унылой лощине повсюду блестели на солнце чёрные маслянистые лужи. Пропитанный нефтью, бурый песок был жирным и липким наощупь. Нигде ни травинки. От душного зноя и тошнотворного запаха мутило в голове. В этой-то отвратительной местности и были разбросаны колодцы - низенькие сооружения из досок и камней.
Хуррам подвёл Никитина и Юшу к одному из колодцев. Высокий одноглазый шемаханец в пропитанной нефтью рваной одежде вращал рукоятку ворота, и в колодец опускалось большое кожаное ведро. Потом, наваливаясь всем телом на рукоятку, шемаханец с трудом вытаскивал ведро с чёрной нефтью и опрокидывал его над жолобом. Нефть стекала в неглубокие ямы.
Одна яма уже была полна. Около неё суетился полуголый, чёрный от нефти мальчик. Он наливал чёрную жидкость деревянным ковшиком в огромный бурдюк.
Время от времени к колодцу со скрипом и скрежетом подъезжала арба. На неё грузили бурдюки и везли их к морскому берегу, где нефть ждали корабли.
- Видел, чужеземец, как работают у нас? - спросил, приветливо улыбаясь, Хуррам. - Пойдём, покажу, где ты работать будешь.
Хуррам остановился у одного колодца. Рабочего здесь не было, хотя ворот стоял наготове. Колодец был заложен досками, а сверху обмазан смесью глины с нефтью.
На гладкой чёрной обмазке был виден след человеческой ступни.
- Мой знак, - довольно сказал Хуррам. - Если хозяин знак поставил, никто не посмеет его колодец тронуть. Здесь работать будешь.
Возвращались обратно уже ночью. Кругом было темно. Выли шакалы.
Вдруг за поворотом дороги неожиданное зрелище открылось перед Афанасием и Юшей. Вся лощина была освещена багровым неровным светом. На пригорке виднелось невысокое четырёхугольное здание с круглыми башенками по углам.
Из этих башенок и из отверстий в стенах вырывалось пламя. Ветер колыхал языки огня и отгонял в сторону чёрный тяжёлый дым.
- Пожар! Горит! - воскликнул Никитин.
- Где пожар? - спросил Хуррам. - Это? Это храм священного огня, наш храм!
На другой день Никитин с рассветом встал на работу. Юша был у него подручным. Целый день, с восхода и до темноты, вращал Афанасий ворот, а Юша наполнял бурдюки. Работа была тяжёлая и грязная. Солнце накаляло и землю и камни. В горле пересыхало, и глоток тёплой солоноватой воды не приносил облегчения.
Часто с севера налетал ветер: город получил своё название от персидских слов "бад-кубе" - "удар ветра". В такие дни море ревело, город застилала сизая пелена, а над храмом огнепоклонников метался чёрный дым и высоко взлетало голубое пламя.
Около источников нефти расположилось селение Сураханы. Но обитатели его, ревностные мусульмане, ни за что не хотели пускать к себе неверных. Афанасий выкопал землянку в одном из холмов, очень далеко от колодца старого Хуррама. Холм этот был весь источен землянками рабочих, пришедших в Баку издалека.
Приходилось вставать до света, чтобы во-время притти к колодцу. Зарабатывали мало. К тому же хозяин высчитывал из их заработка то, что стоили кожаное ведро и ворот. Он объяснил Никитину, что другие рабочие приносят ведро и брёвна для вóрота с собой.
Хуррам расплачивался за работу раз в месяц. Но уже через неделю Никитин пришёл к нему, чтобы попросить денег.
- Зачем тебе деньги? - спросил его хозяин.
- Еды купить, одежда износилась, - ответил Никитин.
- Возьми у меня рису, возьми бобов, возьми всё, что хочешь, - засуетился Хуррам. - Люди должны помогать друг другу, особенно мы - иноверцы в мусульманской стране.
И он дал Афанасию мешок рису, полмешка бобов, вяленой баранины, кусок белой ткани на рубаху.
Зато в конце месяца, когда Никитин пришёл к Хурраму за деньгами, старик, сморщив в улыбку своё худое жёлтое лицо, объявил ему, что он всё забрал вперёд и за ним ещё долг. Никитин попробовал спорить, говорил, что старик взял за рис, бобы и кусок ткани впятеро больше того, что стоили они на бакинском базаре. Тогда Хуррам вежливо, но внушительно доказал ему, что он, Никитин, пришлый бродяга, без роду, без племени, а Хуррам - уважаемый, почтенный человек, и если Никитин будет спорить, судья быстро утихомирит его. Впрочем, если Никитину нужно, он, Хуррам, готов дать ему вперёд товаров. А сейчас пусть Никитин уходит. Ему, Хурраму, время итти в храм огня на молитву.
Вернувшись от хозяина, Никитин сказал Юше с горечью:
- Ласковый старичок Хуррам, а сам потихонечку заманил нас в кабалу.
Четыре месяца проработал Афанасий с Юшей на богомольного старика, и всё же неоплатный долг висел над ними.
Хозяин обсчитывал их, где мог, заработок выдавал рисом да бобами, а ценил свои товары втридорога.
Юша не выдержал каторжной работы у нефтяного колодца и заболел.
Теперь Никитину пришлось работать за двоих - черпать нефть из колодца и наполнять бурдюки. Он уходил на работу задолго до рассвета и иногда работал даже при луне.
Побег
Как-то вечером усталый Афанасий возвращался с работы к себе в землянку. Шёл он медленно, поднимаясь по крутой тропинке в гору.
- Берегись, дай дорогу! - услышал он окрик сверху.
Комья сухой глины и мелкие камешки больно хлестнули его.
Афанасий не успел посторониться, и конь, скакавший навстречу, ударил его в плечо и повалил.
- Бездельник, почему не посторонился? - закричал верховой.
Никитину показался знакомым этот голос. Он сразу узнал в нём дербентского джигита.
- Яхши-Мухаммед, друг! - воскликнул он, поднимаясь с земли.
- Афанасий! Зачем ты здесь? - Яхши-Мухаммед резко осадил коня. - Сильно ударился? - заботливо спросил он.
- Нет, маленько ушибся да вот кожу на руке ссадил. Ты лучше скажи, куда путь держишь?
- Еду в Баку, а завтра на рассвете - за море, в Персию, потом в священную Бухару по велению шаха великого. А ты куда идёшь? Что ты здесь делаешь?
- Иду к себе в землянку, весь день работал. Пойдём, гостем будешь.
Джигит взял под уздцы коня и зашагал вместе с Никитиным в гору. По дороге Афанасий рассказал ему, как попал он в Баку, как работает здесь на ласкового, но жестокого хозяина.
Они поднялись на бугор, подошли к землянке. Юша спал под дерюжкой. Яхши-Мухаммед привязал коня, Никитин зажёг светильню. Сели на камне у входа в землянку. Помолчали. Юша дышал часто и прерывисто.
- Вот и малый у меня занедужил, - первым нарушил молчание Никитин.
- А ты уходи из Баку, земля велика, - посоветовал джигит.
- Уйти нельзя: хозяину задолжали за харчи, надо сперва долг ему отработать. Да и куда пойдёшь? К другому хозяину на поклон? Все они одинаковы. Так и пропадать в этом погибельном Баку…
- А те зёрна целы, что остались, когда самаркандца выкупил?
- Одну жемчужину ещё в Дербенте проели, две целы. Да что в них толку? Отдадим их хозяину за долг, а сами куда?
- А ты уходи тайком. Поедем со мной за море, я с корабельщиком поговорю. Он за две жемчужины вас перевезёт, - предложил Яхши-Мухаммед.
- Всё бы дал, чтобы вырваться из этой вонючей ямы! - воскликнул Никитин. - Да как уйдёшь? Юша вот болен, сам итти не может… Шахский гонец, а рабочих кабальных тайком от хозяина увозишь?
Яхши-Мухаммед улыбнулся, и в полутьме блеснули его зубы.
- За меня не тревожься, - сказал он. - На шахской службе всё делать приходилось. Даже людей воровать. Неужели для друга не сделаю того, что для господина делаю? Слушай! Мальчика мы на коня посадим и к седлу привяжем так, как тебя от кайтахов в Дербент везли. Коню тряпкой копыта обмотаем, чтобы не стукнул где о камень. Аллах поможет - пройдём незаметно. А хозяин не сторожит вас?
- Знает он, что уйти некуда - кругом степь да камень, - вздохнул Никитин. - А на судно кто нищего возьмёт? Всё же городской страже от хозяев деньги идут, чтобы за дорогами, за кораблями смотрели, и отдельно они за каждую голову пойманного получают. Вот и приучили их, как лютых псов, к охоте на бедных людей.
- А если поймают, что тебе будет? - спросил Яхши-Мухаммед вставая.
- Поймают - уши и нос отрежут. Рук и ног не трогают - для работы нужны. Потом набьют колодку на шею и на цепь к колодцу прикуют. Да всё равно, ничего мне не страшно - хочу вырваться отсюда!
- Пойду к корабельщику, поговорю, - решил джигит. - Жди меня, готовься. Коню корму дай! - крикнул он, спускаясь вниз по тропинке.
Никитин подбросил коню сена, натянул спустившуюся дерюжку на плечи Юши, сел на камень и задумался.
Он думал о том, что не удалось ему до сих пор прибыльной торговлей добыть себе богатство и почёт. Может быть, так и не выбьется он из кабалы, никогда не уплатит долгов богатым землякам - тверским купчинам? Может быть, в персидской земле найдёт он свою долю? Немало былей слышал он про то, как удачливые купцы, попав в чужие края, умом да изворотливостью добивались счастья, богатыми гостями возвращались в родную землю.