САМЫЙ ВИДНЫЙ БИЗНЕСМЕН
Контейнерный городок уже переместился с палубы на причал. Трюмы опустели. Утром мы должны были уходить в Сан-Франциско.
- А сегодня вечером едем на приём к основателю фирмы, - сказал капитан. - Соберутся самые влиятельные лица в порту.
Я достал из чемодана вышитую рубашку в цветах. Собрался. И вот в Морском клубе пожилой, необыкновенно подвижный основатель фирмы представлял нам гостей:
- Капитан из Швеции - мистер такой-то.
- Старпом - мистер такой-то.
- Деловой человек из Лонг-Бича - мистер такой-то…
Теперь, по словам основателя фирмы, все были в сборе. Однако ещё кого-то ждали, и гости, переходя от кружка к кружку, вели деловые разговоры, в широкие стёкла-витражи смотрели на море.
Но вот, приветственно помахав всем рукой, в зал вошёл бодрый старичок в джинсах с весёлой старушенцией под руку.
А основатель фирмы широким жестом пригласил гостей к столу: прошу!
Я подумал: с кем садиться? Конечно, морякам - с моряками, деловым людям - с деловыми людьми. Но основатель фирмы взял нас с капитаном под руки и усадил за стол рядом со стариком и старушенцией.
Ничего себе, весело! А капитан подмигнул:
- Нам оказывают честь. Это самый важный гость в сегодняшней их компании! Миллионер. Самый видный бизнесмен в порту. И хочет с нами торговать.
Это, конечно, дело другое!
Нам подали ужин. А основатель встал и говорит:
- Нам очень приятно видеть русских моряков в нашем порту и в этом доме. Надеюсь, они будут здесь частыми гостями. И у нас будет много хороших дел. Их честь! - и поднял бокал.
- Ваша честь! - И розовый старичок тоже поднял бокал.
А капитан ему в ответ - целую речь на английском! Миллионер откинулся на стуле, посмотрел на капитана и удивился:
- О! Да вы лучше меня по-английски говорите. О'кей!
- Ну нет, - сказал капитан и улыбнулся. - Пока ещё нет!
Старичок хмыкнул. И, выпив, посмотрел на меня:
- А вы, кажется, занимаетесь спортом?
- Занимался, - сказал я.
- Чем?
- Стайером был, занимался боксом и штангой.
- А хоккеем? - быстро оглядел меня старичок.
- Хоккеем - нет.
- А я занимался! До семидесяти лет занимался!
Тут оживилась старуха:
- Я у него каждый день клюшку отбираю. Ему уже семьдесят три!
- А я всё равно играю! - рассмеялся бизнесмен. Щёки у него раскраснелись, как от морозца. И вдруг он сказал: - А ваши хоккеисты - плохие!
- То есть как?! - Я даже отодвинул тарелку. - Как-никак чемпионы мира! Олимпийские чемпионы!
- Всё равно, - поморщился старичок.
- Да почему же? - полюбопытствовал я.
- Если бы они были хорошими, - рассудил он, - они бы все давно были миллионерами.
Мы с капитаном улыбнулись.
А я спрашиваю:
- А вы, наверное, тоже чемпион мира?
Миллионер захлопал глазами, а старушенция засмеялась.
Тем временем стало садиться солнце. Бокалы на столе, лица гостей сделались алыми.
Миллионер посмотрел на мою рубаху - цветы на ней стали ещё красней - и говорит:
- Какая красивая рубаха! Это вы купили у нас в Америке?
- Э нет! - покачал я головой.
- В Японии?
- Ноу!
- Так где же? - удивился старик.
- Это русская, - говорю, - рязанская.
А сам думаю: "Поди, какая-нибудь девчонка вышивала. А может, бабуся. Хоть про миллионы и не думали, а мастерицы!"
ГАМБУРГСКИЙ ГАМЛЕТ
Ещё в первую поездку с мистером Джорджем я заметил на улице ресторан со странным названием - "Гамбургер Гамлет".
Я заинтересовался. Сказал мистеру Джорджу:
- Странно, почему это Гамлет гамбургский? Принцем-то он был датским. Написал о нём Шекспир, англичанин, где-нибудь в Лондоне… А вот почему он в Лос-Анджелесе, да ещё гамбургский?
Мистер Джордж только сухо пожал плечами.
Спросил я у друзей - и они не знают.
Подошёл к торговому агенту - и он ничего не сказал. Никто объяснить не может!
На приёме я подумал о жене миллионера: "Старушка-то немка, хорошо по-немецки говорит. Наверное, про Гамбург знает. Город-то немецкий".
А она тоже удивилась, завертела головой:
- Действительно, есть такой ресторан. Но почему Гамлет гамбургский, да ещё в Лос-Анджелесе, не имею представления!
Все стали гадать - почему?!
Тогда из-за соседнего столика поднялся датский капитан и сказал:
- Извините, но вы напрасно волнуетесь. Дело в том, что этот Гамлет не имеет никакого отношения к Шекспиру. Потому что он не гамбургский Гамлет, а гамбургский омлет.
Все рассмеялись, мы с миллионершей тоже. А я ещё и подумал: "Попав в чужую страну, многое нужно узнать и увидеть, во многом как следует разобраться, чтобы, рассказывая потом о ней, не спутать омлет с Гамлетом, а Гамлета с омлетом".
"НЕ ДАДУТ ПОРАБОТАТЬ!"
Увидеть Сан-Франциско я мечтал давно. Ещё мальчишкой пел про него песни. И попросил разбудить меня пораньше.
Под утро вахтенный растолкал меня: "Вставай!"
Я выбежал на мостик. Было ещё совсем темно.
За бортом еле плескалась вода, а впереди, насколько хватало глаз, словно бы поднимались в гору квадратные поля, засеянные электрическими огнями. Целые плантации электрических огней. Не огни, а настоящие электрические подсолнухи - лучи лепестками во все стороны.
- Ну как, нравится? - Это подошёл капитан. Уже в форме.
Мы приблизились к берегу, и поля превратились в городские кварталы.
Вдали поднимались небоскрёбы. С берега на берег пружиной перекинулся мост. Мы пошли по заливу. Мимо пристаней, аэродромов, а небоскрёбы начали подрастать. И стало видно, что город спит. От улиц потянуло свежим утренним сном, туманом.
Но вдруг в одном небоскрёбе зажёгся свет. Одно окошечко. И кто-то в нём стал размахивать рукой. То ли протирал стекло, то ли приветствовал нас. Я тоже помахал на всякий случай.
Тут выглянуло солнце, и всё сразу засверкало, загорелось. И мост, и стёкла в небоскрёбах, и улицы.
А капитан спросил в микрофон:
- Как дела, Никоныч?
Никоныч уже на баке, у якорной лебёдки! Стоит, первым вплывает в Сан-Франциско на своей палубе. Ему первому в лицо сан-францисский ветерок дует.
Я пошёл тоже на бак, но капитан остановил меня:
- Загляните к "грузовому".
Открыл я дверь к Виктору Санычу, а там идёт работа. Сидит за столом Наталья, рисует на листе ватмана наш пароход, а на пароходе - громадного боцмана, как раз на баке.
Наталья посмотрела в иллюминатор и сбоку от парохода нарисовала небоскрёб.
Виктор Саныч как-то торжественно посмотрел на меня, говорит:
- Дело вот какое: нашему боцману шестьдесят лет сегодня. Все моря и океаны прошёл. В Америке был. В Арктике лёд ломал. В войну грузы через океаны возил. На груди у него орден Трудового Красного Знамени, "Знак Почёта", медали. Приветствие надо написать.
- Конечно, надо, - говорю. - Вот так, как сказали, так и надо.
И записал слово в слово. И как ордена на груди горят, и как грузы возил, и как лёд ломал. Красиво получилось.
Пришвартовались мы. Капитан заглянул в каюту, спрашивает:
- Ну что, готово? Вывешивайте, пора боцмана звать!
Я пошёл за Никонычем. А он всё возится на баке. Хозяйство укладывает. Говорит:
- Приду, вот только приберу.
Я повернулся к рубке, руками развёл: "Не идёт!"
Тогда сверху раздалось:
- Боцману подняться наверх!
Никоныч вздохнул, скинул рукавицы: "Поработать не дадут!"
Вошёл в коридор, смотрит - стоит толпа у газеты, читает про ордена, шумит:
- Вот это боцман! Ну боцман! Никому не говорил!
Капитан поздравил его.
А Никоныч хлопнул рукавицей о рукавицу:
- Вот тебе и раз! Чуть про собственный день рождения не забыл!
ОДНОЙ ПАЛУБОЙ
Только мы успели позавтракать, в столовую вбежала Наталья. Да не в тельняшке, а нарядная, в цветастом платье, затараторила:
- С боцманом в город не собираетесь? Он по какому-то делу идёт, приглашает!
- Хочет инспекцию провести в Сан-Франциско! - сказал Яша.
- А как двигаться? - спросил Витя.
- Где автобусом, где на своих двоих!
Никоныч уже ходил по причалу. В белой рубахе, в плетёной шляпе - не узнаешь!
Витя надел светлый костюм, я - вышитую рубаху: любуйся, Америка!
Следом за нами отстучал по ступенькам чечётку Яша:
- Ну, тронули? Кого ждём?
- А вон, переводчика, - показала наверх Наталья. - Он тут всё знает.
С сигаретой в зубах нас догонял Атлас Вогизыч, штурманёнок.
- Ну, с боцманом и без переводчика не заблудимся! - сказал Яша. - Никоныч тоже всё знает. Поди, ничем его не удивишь.
Но только мы прошли мимо полицейского за ворота, Никоныч удивлённо посмотрел на берег:
- Ого! Вот это понастроили!
На пустыре у самого залива засияли яркие, как игрушечные кубики, коттеджи. Казалось, они собрались сюда позагорать на прекрасном пляже: калифорнийский загар - лучший в мире.
- Юг! Дачи! - сказал Яша.
- Виллы, - уточнил я.
Но Атлас, покуривая, усмехнулся:
- Вы посмотрите на окна.
За открытыми окнами почти везде были видны смуглые люди. Мексиканцы, негры. Они смотрели нам вслед, и лица их были вовсе не курортными - понурыми, удручёнными. Словно у всех сразу случилась какая-то беда. Мы поглядели на Атласа.
- Судовая компания собиралась строить здесь новые причалы, - сказал он. - Но в городе было так много бедняков, неимущих, без крыши над головой. Вот и поставили этот городок. Постройки эти лёгкие, построили быстро.
- А так красиво! - задумчиво сказала Наталья.
Дальше зазеленели привычные заборчики, цветники, понеслись по шоссе машины, и боцман уже ничему не удивлялся.
Становилось жарко, небо раскалялось, и Витя вздохнул:
- Может, поедем? Вон сколько протопали!
Но Никоныч всё не останавливался.
- Старому захотелось поразмяться! - сказал Яша.
Однако боцман не просто шёл, а внимательно вглядывался вперёд, будто что-то искал.
И чуть только раздвинулись, расступились дома, боцман весь подтянулся: пришли!
Перед нами над голубым заливом выгибался гигантский мост. Он разбегался, как палуба могучего корабля, и повисал на гудящих стальных тросах.
Никоныч первым сделал шаг, и следом за ним на мост поднялись и мы.
В ногах загудело, лёгкий ветер заполоскал рубахи. Далеко под нами шли катера, от них клиньями бежали волны. К горизонту катились рыжие, как во Владивостоке, сопки, а вдали на мысу вытянулись к облакам силуэты небоскрёбов. Белые, точёные, будто вырезанные лезвием бритвы из скрипучего пенопласта.
- Вот это красотища! - сказал Яша.
- Лететь хочется! - чуть не пропела Наталья и вскинула руки к небу.
- Голден-Гэйд бридж, - произнёс Атлас Вогизыч. - Мост Золотые ворота.
- Не зря боцман сюда пеший топал, - сказал Витя, а Яша тряхнул головой:
- Вот чёрт! Никто и не поверит, что я в таком месте цыганочку отплясывал! - и хотел отбить чечётку, но посмотрел на боцмана и сдержался.
Никоныч стоял сняв шляпу и смотрел куда-то мимо сопок, небоскрёбов, горизонта. Потом положил руку на поручень и вздохнул:
- Ну вот и всё… Можно ехать.
- А дело? - удивилась Наталья.
- Дело сделано, - сказал боцман.
Наталья удивилась ещё больше:
- Какое?
- Простое, - сказал боцман. - Мы тут с двумя дружками лет тридцать назад фотографировались. Снялись и договорились: кто сюда ещё попадёт, придёт на мост и других вспомнит. Вот я и вспомнил.
- Ну, теперь их очередь! - сказал Яша. - Теперь они придут.
- Нет, - тихо проговорил Никоныч. - Они уже не придут… Это вот вы ещё вернётесь, вспомните. Хорошее место. Ну, поехали?
Мы сели в автобус и молча ехали вверх, через старинные, как музеи, кварталы с двухэтажными домами в балконах, с колоннами, мимо небоскрёбов, а наш штурманёнок рассказывал, как столетие назад от страшного землетрясения рухнул весь город, сопки словно расшвыряли дома, поставленные когда-то первопроходцами, моряками, золотоискателями.
Но люди снова взялись за работу - повели по высоким холмам новые кварталы, перебросили с берега на берег удивительные мосты, поставили небоскрёбы, и новый прекрасный Сан-Франциско опоясал берега залива. Конечно, беднякам, рабочим достались захолустья, окраины.
Атлас Вогизыч показывал, в каких кварталах живут люди победней, в каких - состоятельные. И вдруг он рассмеялся и махнул рукой куда-то за красивые сосны большого парка:
- А там есть очень интересное справочное бюро. В нём, если ты перебрался в район побогаче, можешь за плату узнать, с кем выгодно завести новые знакомства, кого выгодно взять в новые друзья.
- Ну всё! - засмеялась Наталья. - Бросаю вас и завожу выгодные знакомства. - Она вдруг повернулась к боцману и спросила: - Неужто правда, Никоныч?
- Не знаю и знать не хочу. Жил я везде - и вверху и внизу, а друзей не менял по выгоде и менять не собираюсь. Разве нам плохо? Вон как хорошо: все - своя команда, одна палуба!
Так одной палубой и въехали мы по холмам на самый верх Сан-Франциско.
СУВЕНИР ИЗ САН-ФРАНЦИСКО
Уже вечерело, когда мы вернулись на судно. Стали подниматься, а навстречу капитан и мистер Роберт. Прилетел… Дела!
- Находились? - спросил меня Пётр Константинович. - А то поехали с нами? К утру погрузят контейнеры, и уйдём.
- Как к утру? А другу монеты? А сувенир?
- Поезжай! - посоветовал с трапа Виктор Саныч. Он опять "дирижировал ансамблем". - Сейчас заварю на всю ночь кофеёк, а утром - гуд бай, Сан-Франциско!
- Конечно, поехали! - согласился я.
Капитан сел впереди с напевающим что-то Робертом, и мы помчались по причалам, шумным стритам и просторным мостам.
На минуту Роберт остановил машину на скалистом берегу океана у прозрачного стеклянного домика:
- Сувениры.
Я вошёл в дом.
Он был весь, как морское дно, уставлен кораллами и раковинами. Но их у меня в достатке ещё с прошлых плаваний. Сам доставал! А вот что бы найти такое, что напоминало бы Америку?
Я увидел на столе большую синюю кружку. На ней яркими красками были оттиснуты виды Сан-Франциско. Вот Голден-Гэйд бридж, к которому мы шагали с боцманом, вот улочка со старым трамваем, а вот гора, на которую мы взбирались всей палубой.
Оглядел я кружку со всех сторон. Хоть и простая, а приеду в Москву, возьму её в руки - передо мной весь Сан-Франциско. Всё вспомнится.
Подбросил я её на ладони, щёлкнул по донышку. "Беру".
ПЕСНЯ
Мы мчались по улицам города. Солнце уже село. Посреди маленькой площади мексиканский оркестр стучал в розовые тарелки и отплясывал "Кукарачу". Трубы в руках музыкантов светились, как раковины. Стены домов были тоже розовыми.
Потом всё это вдруг погасло, и, перекрашивая город по-своему, в воздухе заплясали цветные огни реклам.
На одной из улиц рекламы горели особенно ярко и заполняли голубоватым светом площадь перед высокой стеной.
У стены стояли прилавки. Они были завалены разноцветными рыбинами. За стёклами стоек грозили клешнями громадные алые крабы.
Торговцы расхваливали товар. Один кричал:
- Крабы, крабы!
Другой поднимал за щупальца осьминога.
За высокой аркой плескались волны залива, и рыбаки, ещё в робах и сапогах, тащили в корзинах свой товар. Рыба плескалась и шлёпалась, как где-нибудь в шаланде.
Это был рыбный базар. Всё пахло морем, сырой солью, глубиной.
Мы отведали крабов по-санфранцисски.
Роберт сказал:
- Теперь посмотрим Сан-Франциско!
Казалось, что мы летим среди звёзд. Я старался что-нибудь запомнить, но видел только огни, огни, огни… В ночной темноте ближние кварталы снова становились электрическими полями, а дальние мерцали, как таинственные галактики, - с какими-то весёлыми пятнами света, силуэтами людей они проносились мимо и навсегда пропадали из глаз…
Наконец послышался гул океана, мы выехали на набережную и подкатили к большому зданию среди пальм.
Через минуту мы словно вошли в горящую печь.
Всё в зале было угольно-красно. За столиками сидели люди и цедили сквозь трубочки и соломинки из бокалов напитки. А в конце зала стоял микрофон и лежала гитара. Капитан сказал:
- Будет музыка.
На стол нам поставили напитки со льдом. А в это время на маленький помост вышел парень в алой рубахе. Около него на тумбе светилась тарелка. И все стали бросать на неё деньги. Парень кланялся и исполнял под гитару разные песни.
- Хорошо, а? Хорошо… - шепнул капитан.
Что парень пел, было непонятно. Но, наверное, про море, про паруса. А может быть, так мне казалось, потому что ветер доносил в зал запахи моря.
- Хорошо, - согласился я и опустил руку в карман.
У меня ещё оставался последний доллар. Хотел я его отвезти товарищу для коллекции, но встал и положил на тарелку.
Парень посмотрел на меня, потом на тарелку и пренебрежительно усмехнулся.
Я растерялся: ему показалось мало. Всего доллар! Но ведь я от всей души - последний, матросский!
Тут подошёл Роберт, бросил на тарелку несколько долларов и сказал:
- Спой русскую песню!
Теперь смутился певец:
- Я русских не пою. Я спою мексиканскую.
- Пусть поёт мексиканскую, - сказали мы.
Парень поставил ногу на стул, ударил по струнам и запел "Челиту".
Мы переглянулись.
Так это же хоть и мексиканская, а наша песня! Я её ещё до войны пел по вечерам с нашим соседом дядей Володей.
Он, бывало, вынесет патефон, заведёт "Челиту", сам поёт и меня подбивает: "Подтягивай!" Хорошо получалось!
Потом дядя Володя ушёл на фронт, патефон разбомбили. А я, когда ходил выступать в госпиталь к раненым, всегда пел "Челиту".
Своя это песня!
Мы с капитаном стали подтягивать. Получается!
Я взял выше, мексиканец - тоже.
Я затянул ещё сильней. Получилось.
Капитан хлопнул меня по руке: давай!
Я разошёлся, раззадорился, и голос зазвучал чисто, легко. Словно не я пою - сама песня поётся!
Гляжу, парень притих. Американцы повернулись ко мне и слушают. И не просто слушают, а подхватывают хором, подпевают.
Кончилась песня. Я слышу, кругом аплодируют. Ещё петь просят. Я попробовал, про себя затянул, а потом махнул рукой. Всё. Пропал голос. То ли от волнения, то ли спел я своё - и хватит. Лучше остановиться вовремя.
Успокоился я немного. Смотрю, американцы идут ко мне. Один, другой… Автографы просят. Я отмахиваюсь. А капитан смеётся:
- Пишите, разве жалко! Это ведь не только от себя, а от России!
Стали мы прощаться.
Подошёл ко мне парень-певец, пожал руку и говорит:
- А с русскими хорошо петь.
Я поклонился и говорю:
- И с американцами тоже.