Мертвые возвращаются? - Тана Френч 12 стр.


Стоит мне вернуться туда завтра утром, как дороги назад не будет. Это я знала точно. И мертвая девушка - своего рода вызов, как жесткая и неумолимая подача в теннисе: давай лови, второй такой не будет.

О'Келли вытянул ноги и демонстративно зевнул. Купер изучал трещины на потолке. По тому, как нахохлился Сэм, я сделала вывод, что он затаил дыхание. Лишь Фрэнк продолжал буравить меня взглядом - пронзительным, немигающим. Казалось, даже сам воздух в комнате сделался каким-то болезненным. Лекси в тусклом золоте экрана казалась мне темным омутом, в который мне предстояло нырнуть. Или рекой с тонкой корочкой льда, по которой вот-вот заскользят мои коньки. Или дальним рейсом, на который заканчивалась посадка.

- Скажи мне еще, что эта девица курила, - пошутила я.

Моя грудная клетка распахнулась словно створки окна. Я даже забыла, что умею так глубоко дышать.

- Господи, сколько можно тянуть резину? - брюзгливо бросил О'Келли и, встав со стула, едва ли не до подмышек подтянул брюки. - Скажу тебе одно: поступай как знаешь, мне не привыкать. Но если тебя укокошат, предупреждаю заранее: не приходи ко мне и не пытайся плакать в жилетку.

- Просто потрясающе, - произнес Купер, задумчиво разглядывая меня, как будто мысленно уже оценивал шансы, попаду я к нему на стол или нет. - Главное, держи меня в курсе.

Сэм ладонью вытер губы; от меня не скрылось, как он втянул шею.

- "Мальборо-лайтс". - сказал Фрэнк и нажат на кнопку "Извлечение диска". По его физиономии расплывалась довольная улыбка. - Вот это я понимаю. Давно бы так.

Когда-то я по наивности думала, будто могу что-то предложить мертвым. Нет, не отмщение и даже не справедливость, что бы ни стояло за этим словом, а лишь одну-единственную вещь: правду. Поскольку, как мне кажется, обладаю по крайней мере одним из качеств, которые полагается иметь хорошему детективу: нюхом на правду. Словно во мне сидит некий внутренний магнит и однозначно указывает, что шлак, что сплав, а что чистый металл. Я откапывала слитки, не опасаясь даже, что могу о них порезаться, и, взяв целую пригоршню, приносила на могилы, пока не поняла - опять же виновата операция "Весталка", - какими скользкими они могут быть, как легко крошатся, какими острыми бывают их края и, в конце концов, насколько мала их истинная цена.

У нас в "бытовухе" изредка все же удавалось заставить избитую дружком девицу подать на него иск или убедить переждать какое-то время в приюте, и тогда можно было надеяться, что хотя бы один вечер eе, с позволения сказать, "кавалер" не тронет беднягу пальцем. Безопасность - вот наша обесцененная валюта, наши медные гроши, на которые я разменяла червонное золото убойного отдела, но ей по крайней мере не грозит дальнейшая девальвация. Я давно научилась не смотреть на нее свысока. Несколько часов в тишине и покое, листок с телефонными номерами, по которым в случае чего можно позвонить. Разве я могла предложить жертвам хотя бы это, когда работала в убойном?

А какую валюту предложить Лекси Мэдисон? Разумеется, не безопасность. Это очевидно. Правда, полагаю, тоже не слишком ее волновала. Но она пришла за мной. Живая или мертвая, она неслышно подкрадывалась все ближе и ближе, пока, наконец, не хлопнула моей входной дверью: она что-то от меня хотела. Мне же от нее - таково мое тогдашнее убеждение - было нужно лишь одно: чтобы Лекси Мэдисон поскорей убралась из моей жизни. Я знала, спорить с ней будет бесполезно, но я сама, если захочу, могу быть твердым орешком. Как-никак опыт есть.

Я никому не рассказываю (зачем людям знать такие вещи?), но работа для меня - святое. Что-то вроде религии. И бог каждого детектива - это истина, выше ее нет ничего, как ни крути. Она требует жертвоприношений - по крайней мере в убойном и в отделе тайных операций (а я всегда стремилась работать в одном из них; зачем размениваться на мелочевку, когда есть такие захватывающие дух возможности?): ваше время, ваши мечты, ваш рассудок, вашу жизнь. Это самые жестокие, самые капризные боги, и если они берут вас к себе в слуги, то требуют взамен не то, что вы им предлагаете, а то, что выберут сами.

Работа в отделе тайных операций отняла у меня честность. Мне бы с самого начала догадаться, но я так увлеклась, что умудрилась проглядеть тот факт, что весь день напролет приходится лгать. По натуре я человек честный, врать не в моих привычках, лжецов тоже не жалую. Мне казалось, есть нечто противоестественное в том, что, пытаясь отыскать правду, сам становишься лжецом. Я прожила несколько месяцев, стараясь не оступиться, не запутаться в собственных же двусмысленностях; втершись в доверие к торговцу наркотой, пыталась отвлечь его внимание шутками-прибаутками.

Затем в один прекрасный день этот урод обторчался так, что схватил нож и спросил меня, не затем ли я вожу с ним дружбу, чтобы узнать, кто его поставщик. Я знала, что скольжу по тонкому льду, но те несколько минут показались мне долгими часами: "Эй, что еще за косяки? С чего ты взял, будто я копаю под тебя?" А про себя молила Бога, чтобы Фрэнк прослушивал наш разговор в режиме реального времени. Торчок приставил мне к ребрам нож и орал в лицо: "Отвечай! Живо отвечай! Кому говорят! Копаешь? Да или нет?"

Когда я заколебалась с ответом - ведь, конечно же, копала, еще как копала, хотя и по другой причине, нежели он думал; язык просто не поворачивался солгать, - он ударил меня ножом. А сам расплакался. В следующее мгновение в кадре возник Фрэнк и без лишнего шума отправил меня в больницу. Но я знала: от меня потребовалось жертвоприношение, а я пыталась его избежать. В общем, это стоило мне тридцати швов и предостережения: "Никогда больше не поступай так".

Работая в убойном, я была на хорошем счету. Роб еще во время нашего первого совместного расследования признался, что ожидал от меня чего угодно. Что я все запорю, что мне плевать на данные анализов ДНК, что я в упор не буду видеть даже вопиющих улик, а самый главный подозреваемый будет у меня расхаживать на свободе, даже если против него будут все улики.

Мое первое расследование в убойном отделе было банальным до безобразия и потому депрессивным. Молодой наркоман, зарезанный на лестнице безликого многоквартирного дома. Кровавые пятна на грязных ступеньках. Настороженные взгляды из-за полуоткрытых дверей, и повсюду - запах мочи. Я стояла на лестничной площадке, засунув руки в карманы, чтобы, не дай Бог, ни к чему не прикоснуться. Он лежал передо мной, раскинув руки и ноги; штаны спортивного костюма съехали вниз то ли в результате драки, то ли падения. Я смотрела на него и думала: "Так вот, значит, к чему я все время шла".

До сих пор помню его лицо: тощее, изможденное, с реденькой светлой щетиной; рот слегка приоткрыт, как будто он приготовился сморозить какую-нибудь глупость; кривой передний зуб. Шансы найти убийцу были до смешного малы, но, несмотря на бесконечное брюзжание О'Келли - мол, нечего даже надеяться, - дело мы раскрыли.

В случае операции "Весталка" бог убойного отдела выбрал моего лучшего друга и мою честность, не дав ничего взамен. И я ушла, зная, что мой уход тоже имеет цену. В душе я подозревала, что процент раскрытых преступлений у меня резко пойдет вниз, что каждый пьяный дебошир непременно будет лупить меня до живого мяса, а каждая пьяная бабенка непременно попытается выцарапать мне глаза. И дело не в том, что мне было страшно. Просто хотелось, чтобы все поскорее закончилось. А когда ничего не произошло, осознание накатилось на меня ленивой холодной волной: это тоже наказание - остаться одной, действовать на свое усмотрение; лишиться по воле бога-хранителя того, что у меня раньше было.

А затем позвонил Сэм, и Фрэнк ждал меня наверху тропки у моря, и сильные, неумолимые руки втащили меня обратно. Проще всего списать все на суеверие или на ту тайную, скрытую от посторонних глаз жизнь, которую нередко ведут рано осиротевшие или единственные в семье дети. Я не обижусь. А может, этим отчасти объясняется, почему я в конечном итоге сказала "да" операции "Зеркало" и почему, когда давала письменное согласие, у меня было такое предчувствие, что живой из нее могу уже не вернуться.

Глава 4

Следующая неделя у нас с Фрэнком ушла на разработку версии "Лекси Мэдисон 3.0". Днем он занимался тем, что выкачивал о ней информацию: привычки, странности, отношения с другими людьми, - а когда вечером приходил ко мне, вбивал весь этот урожай фактов и фактиков в мою голову. Скажу честно, я порядком подзабыла, какой он мастер, как систематично и продуманно делает свое дело, и главное, что я должна поспевать за ним. Вечером в воскресенье, перед тем как уйти из оперативной части, он вручил мне недельный распорядок жизни Лекси, а также пачку ксерокопий ее диссертации. В понедельник у него уже была готова для меня папка БЗ - близких знакомых - с фотографиями, записями голосов, биографическими справками, и его собственные комментарии. Понятное дело, я была обязана запомнить все.

Во вторник Фрэнк принес подробную карту окрестностей Гленскехи, сделанную при помощи аэрофотосъемки, и заставил меня пройтись по ней несколько раз до тех пор, пока я не выучила ее наизусть. Затем мы перешли к планировке и интерьеру Уайтторн-Хауса. Как понимаете, на это ушло время. Но чертов прохиндей Фрэнк еще до совещания знал, что я соглашусь.

Мы с ним снова и снова просматривали видеоролики. Каждые несколько секунд, усмотрев какую-то новую деталь, Фрэнк нажимал на паузу и щелкал пальцами.

- Ты видишь? Видишь, как она слегка наклоняет голову вправо, когда смеется? Изобрази-ка мне этот угол… а теперь взгляни, как она смотрит на Рафа, а вот здесь на Джастина. Она флиртует с ними. Дэниелу и Эбби она всегда смотрит в глаза, а на этих двоих - кокетливо, чуть искоса и снизу вверх. Смотри не забудь. А теперь обрати внимание, как она курит. Она не берет сигарету в правый уголок рта, как делаешь ты. Нет, держит она ее в правой руке, но подносит к левому уголку рта - вот так, крест-накрест. Давай-ка попробуй сделать то же самое. Усвоила? А вот здесь Джастин начинает ныть по поводу плесени; Лекси с Эбби моментально обмениваются многозначительными взглядами и, чтобы его отвлечь, заводят разговор о том, какой красивый в кухне кафель. Видишь, они понимают друг друга с полуслова…

Я смотрела эти клипы столько раз, что, когда ложилась спать - в пять утра, причем Фрэнк, не раздеваясь, храпел рядом на диване, - они вторгались в мои сны. Их фрагменты неожиданно всплывали в моем сознании; то резкий голос Дэниела на фоне писклявого тенорка Джастина, то рисунок на обоях, то заразительный грудной смех Эбби.

Меня поразило, насколько размеренной, если не сказать церемонной, была их жизнь. Мои собственные студенческие годы были нескончаемой вереницей спонтанных вечеринок, неожиданных полуночных приступов трудолюбия, вечных перекусов на бегу. Но эти! Девушки каждое утро в половине восьмого утра готовили завтрак. В десять, независимо от того, есть занятия или нет, они уже в колледже - у Дэниела с Джастином имелись машины, - а в половине седьмого снова дома, причем ужин готовили парни. По выходным все занимались домом. Иногда, если позволяла погода, отправлялись куда-нибудь на пикник. В свободное время каждый находил себе занятие - Раф играл на пианино, Дэниел вслух читал Данте, Эбби занималась реставрацией скамеечки для ног - восемнадцатый век, украшена вышивкой.

Телевизора у них не было, как, впрочем, и компьютера. Дэниел с Джастином на пару пользовались старой механической пишущей машинкой, остальные трое, если требовалось поработать на компьютере, делали это в колледже. Лично мне они напоминали шпионов, засланных на Землю с другой планеты, которых в их шпионской деятельности занесло не в том направлении, и теперь они запоем читали книжки Эдит Уортон и смотрели серии "Домика в прерии". Фрэнк даже откопал для меня в Интернете правила игры в пике и заставил учиться, чтобы набить руку.

Все это, разумеется, жутко его раздражало, отчего он только и делал, что отпускал язвительные комментарии. "Не иначе какая-то секта. Те, кто в ней состоит, считают технический прогресс происками Сатаны, а в полнолуние поклоняются комнатным растениям. Не переживай, если они вдруг затеют оргию, я тебя спасу. Судя по их виду, это занятие тебе вряд ли понравится. Скажи, ну какой нормальный человек обходится в наше время без телевизора?"

Я, конечно, ничего ему не сказала, однако чем дольше размышляла над их существованием, тем менее странным оно мне казалось. Более того, я сама начала подпадать под его очарование. В наши дни Дублин живет точно в лихорадке - толкотня, дорожные пробки, все куда-то спешат, словно боятся отстать от жизни, орут, громче и громче напоминая о себе, как будто стоит закрыть рот, и их не станет. После операции "Весталка" я жила так же, неслась куда-то сломя голову. Была готова делать все, что угодно, лишь бы не останавливаться, и поначалу неторопливая, размеренная жизнь наших подопечных - вышивание крестиком, в наши-то дни! - представлялась мне чем-то вроде пощечины. Я уже успела позабыть, что это такое - желать чего-то медленного и мягкого, чего-то свободного и просторного, с его неспешным, размеренным ритмом. Дом и протекавшая в нем жизнь показались мне сродни глотку свежей воды, подобию прохладной тени от старого дуба в жаркий летний полдень.

Днем я практиковалась: отрабатывала почерк Лекси, походку, акцент - к счастью для меня, почти незаметный старомодный дублинский, который она переняла от кого-нибудь из теле- или радиоведущих и который почти не отличался от моего собственного, - ее лексикон, манеру смеяться. Когда у меня в первый раз получился этот восторженный, естественный, как дыхание, смех - так смеются дети, если их пощекотать, - скажу честно, мне стало не по себе.

Надо сказать, опять-таки к счастью для меня, ее версия Лекси Мэдисон почти не отличалась от моей. Тогда, в Дублинском университете, в моем исполнении она была безбашенной хохотушкой, которая легко сходилась с людьми, обожала создавать вокруг себя кутерьму, - предсказуемая, никаких темных сторон, ничего такого, что бы могло насторожить наркоторговцев. По крайней мере в самом начале мы с Фрэнком воспринимали эту Лекси как своего рода высокоточный инструмент, созданный специально для наших с ним нужд, с помощью которого мы легко могли достичь своих целей.

Вторая Лекси - та, что появилась на свет по воле нашей загадочной героини, - была менее предсказуема, зато куда более капризна и взбалмошна. Первая Лекси поведением смахивала на сиамского котенка - игривая непоседа, любительница веселых проделок и розыгрышей по отношению к друзьям, холодная и настороженная по отношению к чужим. И это не давало мне покоя. Я не могла прокрутить жизнь второй Лекси назад. Не могла понять, какие цели она преследовала, зачем ей понадобилась эта личина, чего с ее помощью она хотела добиться.

Я отдавала себе отчет в том, что, возможно, все гораздо проще, чем мне представляется, - вполне вероятно, у Лекси вообще не было никаких целей, а что касается характера, то она всегда оставалась собой. Кому, как не мне, знать, как трудно на протяжении долгих месяцев кого-то изображать. И все же принять ее кривляние за чистую монету я не могла. Не знаю почему, но оно меня настораживало. Внутренний голос нашептывал мне: эту барышню не стоит недооценивать. Ошибка может дорого стоить.

Во вторник вечером мы с Фрэнком сидели на полу моей комнаты, поглощали китайскую еду, расставленную на допотопном сундуке, который служит мне кофейным столиком, рядом с картами и фотоснимками. Погода была жуткая. В окно, словно какой-то сумасшедший бандит, стучал ветер, и мы оба то и дело вздрагивали. Весь день до этого я зубрила наизусть список БЗ, и к тому моменту, когда ко мне наконец пожаловал Фрэнк, накопила в себе столько энергии, что делала стойку на руках, лишь бы только не взорваться и не пробить потолок.

Фрэнк стремительно шагнул через порог, убрал со стола все лишнее, разложил карту и, расставляя картонки с едой, докладывал, что удалось сделать. Меня так и подмывало спросить - хотя я и понимала, что лучше не стоит, - как там у них дела. Нет, не для официальной отчетности, а на невидимых глазу уровнях, которые он называет "серым веществом". Фрэнк явно что-то утаивал.

Комбинация географии и еды оказала на обоих успокаивающее воздействие. Наверное, именно поэтому он захватил с собой блюда китайской кухни. Когда желудок переваривает цыпленка в лимонном соусе, волей-неволей расслабляешься.

- А вот здесь, - произнес Фрэнк, пальцами одной руки подталкивая на вилку остатки риса, а другую используя в качестве указки, - на ратовенской дороге есть заправка. Открывается в семь утра, закрывается в два ночи. Здесь местные жители отовариваются сигаретами и бензином. Ты иногда по вечерам бегаешь туда за сигаретами. Еще подложить?

- Боже упаси, - ответила я.

Надо сказать, меня тревожил тот факт, что я начала морить себя голодом. Вообще-то я ем как лошадь. Помнится, Роб всегда удивлялся тому, какое огромное количество еды в меня влезало, но после операции "Весталка" аппетит отшибло начисто.

- Кофе?

На плите у меня уже стоял кофейник. У Фрэнка под глазами образовались такие мешки, что того и гляди от него в страхе начнут шарахаться малые дети.

- И побольше! Потому что работы нам предстоит уйма. Так что, киска, сидеть нам с тобой до самого утра.

- Ну кто бы мог подумать! - отделалась я шуткой. - Кстати, а как Оливия относится к тому, что ты последнее время ночами зависаешь у меня?

Наверное, я это зря сказала. Уже по тому, что Фрэнк ответил не сразу, а сначала оттолкнул тарелку, сразу стало ясно: на семейном фронте у него полный аут.

- Извини, я не хотела, - поспешила я загладить оплошность.

- Не отнекивайся. Оливия еще в прошлом году послала меня к чертям собачьим. С Холли я теперь общаюсь лишь раз в месяц да еще две недели летом. А как твой Сэмми относится к тому, что я сплю у тебя?

Взгляд его оставался спокоен; раздражения в голосе я тоже не заметила, а вот смысл сказанного был предельно ясен: "Не лезь не в свои дела".

- Никак, - ответила я и встала, чтобы проверить, как там поживает наш кофе. - Работа - дело святое.

- Ты думаешь? А мне в воскресенье показалось, что его мысли заняты чем-то другим.

Все-таки он зол на меня из-за Оливии. Извиняться не стоит, будет только хуже. Не успела я придумать, что бы такого сказать, как раздался звонок в дверь. Я даже подскочила (надеюсь, не слишком высоко) и направилась к двери, умудрившись по дороге больно удариться ногой об угол дивана. Фрэнк, не вставая с пола, проводил меня вопросительным взглядом.

Это был Сэм.

- А вот и ответ, - произнес Фрэнк с довольной ухмылкой и встал. - К тебе у него доверие полное, а вот что касается меня, это еще как сказать. Ладно, встречай гостя, кофе я беру на себя.

Сэм выглядел измученным. Его усталость я почувствовала сразу - он весь словно обмяк, когда целовал меня, и вздохнул, будто у него гора свалилась с плеч.

- Как я рад тебя видеть, - произнес он, однако в следующий миг заметил Фрэнка. Тот помахал ему рукой из кухни. - А… понятно.

- Добро пожаловать в лабораторию по созданию Лекси Мэдисон, - бодро отозвался Фрэнк. - Кофе будешь? Или свинину в кисло-сладком соусе? С хлебцами или без?

Назад Дальше