Фрэнк с Сэмом не сказали мне самого главного, не иначе как проглядели: насколько близки между собой эти четверо. И любые видеоклипы были бессильны передать это ощущение. Впрочем, то же самое можно сказать и о доме. Здесь даже воздух мерцал и переливался, словно его обитатели перебрасывались тончайшими золотыми паутинками, и так до тех пор, пока каждое слово, каждое движение не начинало резонировать в остальных: Раф передал Эбби ее сигареты еще до того, как та начала искать их глазами; Дэниел протянул руку, чтобы взять блюдо с жарким в ту самую секунду, когда Джастин появился в дверях. Реплики следовали одна за другой, словно карты, которые тасует в руках умелый шулер: ни малейшей паузы, ни секундной заминки. Когда-то и мы с Робом были точно такие - словно единое целое.
Ну все, подумала я, мне хана. Отношения четверки являли собой гармонию недостижимых высот, и если я хочу влиться в их хор, то должна назубок знать свою партию и вступить в нужный момент. И не дай Бог пустить петуха. Конечно, поначалу любой огрех можно списать на недомогание, действие лекарств, нервы. Пока что они рады, что я снова дома, сижу с ними за одним столом, а значит, что конкретно скажу - не так важно. Но долго на этом не протянешь - например, мне никто не сказал ни про какую Голову. Несмотря на весь оптимизм Фрэнка, я была готова поклясться: в дежурке уже начали делать ставки - разумеется, за спиной Сэма, - сколько я протяну, прежде чем с треском провалю операцию, причем большинство давали мне максимум три дня. Я на них не в обиде. Более того, поставила бы сама: десять фунтов, на одни сутки.
- Как вы тут жили в мое отсутствие? - спросила я. - Есть что-нибудь новенькое? Кто-то спрашивал про меня? Есть ли открытки?
- Омерзительный букет от всего факультета, - ответил Раф. - Не цветы, а какие-то мутанты, перекрашенные в жуткие тона. Слава Богу, они уже завяли.
- Грудастая Бренда пыталась утешить Рафа, - сказала Эбби, криво усмехнувшись. - Так ей стало жалко его, бедняжку.
- Не напоминай! - в ужасе воскликнул Раф, положил нож и вилку и закрыл ладонями лицо. Джастин захихикал. - Брр! Она и ее бюст загнали меня в угол копировальной комнаты, чтобы спросить, как я себя чувствую.
Все понятно. Бренда Грили. Такая вряд ли в его вкусе. Я рассмеялась - мои сотрапезники и без того только и делали, что пытались меня развеселить, а Бренда действительно была ходячим приколом.
- Полагаю, он получил массу впечатлений, - без тени иронии произнес Джастин, - потому что, когда вышел оттуда, от него пахло дешевыми духами.
- Я едва не задохнулся. Она прижала меня к ксероксу…
- Скажи, а на заднем плане при этом не звучала ритмичная музычка? - спросила я.
Ничего лучше мне в голову не пришло, но я старалась и, похоже, попала в яблочко. Эбби с улыбкой посмотрела в мою сторону, у Джастина, если судить по его лицу, словно гора с плеч свалилась.
- Признавайся честно, что вам там показывали в больнице? - спросил Дэниел.
- Она прямо-таки обдавала меня своим жарким дыханием, - продолжал жаловаться Раф. - Впечатление такое, будто тебя домогается морж, пропитанный освежителем воздуха.
- Боже, что за извращенная фантазия! - ужаснулся Джастин.
- Она даже предлагала угостить меня стаканчиком за свой счет, лишь бы только поговорить. Мол, мне нужно раскрыться, расслабиться. Интересно, что она имела в виду?
Раф сделал вид, будто его вот-вот вырвет.
- Ну-ка прекрати. Фу, какая гадость! - поморщился Джастин.
- Один-ноль в мою пользу, - ответила я. Разговор давался мне с трудом, это было сродни ковырянию палкой толстого слоя льда. - В отличие от него я белая и пушистая.
- Это еще как сказать, - усмехнулся Джастин. - Но мы все равно тебя любим. Кстати, подложить тебя мяса? Что-то ты сегодня клюешь как птичка. Или тебе не нравится?
Ура! Похоже, аппетит у Лекси был под стать моему, в придачу ко всему остальному.
- Что ты! Не бифштекс, а объеденье! - ответила я. - Просто ко мне еще не вернулся аппетит.
- Вернется, никуда не денется. - Он потянулся через стол, чтобы подложить мне еще мяса. - Ведь тебе нужно набираться сил.
- Джастин, - обратилась я к нему, - ты всегда был моим любимчиком.
В ответ на комплимент он до корней волос залился краской, и прежде чем успел спрятаться за бокалом, мне показалось, будто я заметила в его глазах легкий испуг.
- Не говори глупостей, - возразил он. - Нам всем тебя недоставало.
- Мне вас тоже, - ответила я с хитрой улыбочкой. - Главным образом из-за больничной кормежки.
- Чему удивляться? - заметил Раф.
В какой-то момент я была уверена, что Джастин что-то хочет сказать, но тут Дэниел потянулся наполнить мой бокал и Джастин лишь заморгал и снова взялся за вилку и нож. Цвет лица тоже постепенно вернулся в норму. Воцарилась тишина, какая всегда сопровождает вкусную пищу, а над столом пронеслось некое едва уловимое движение воздуха, словно кто-то невидимый издал вздох облегчения. Un ange passé - ангел пролетел, как говаривал когда-то мой французский дедушка. А где-то наверху ухо различило мерное тиканье часов.
Дэниел покосился на Эбби, почти незаметно, и я едва не пропустила этот момент. На протяжении всего ужина он предпочитал хранить молчание. Впрочем, то же самое и на видеоклипах, хотя у меня возникло такое впечатление, что сегодня оно какое-то не такое. Или все-таки виновата видеокамера? Может, она оказалась бессильна передать его настроение? В общем, я ломала голову, не зная, всегда ли он такой молчун или за его сдержанностью что-то кроется.
- И все-таки, Лекси, - обратилась ко мне Эбби, - как ты сейчас себя чувствуешь?
Все дружно прекратили жевать.
- Нормально, - ответила я. - Просто мне запрещено в течение двух недель поднимать тяжести.
- Тебе больно? - поинтересовался Дэниел.
Я пожала плечами:
- Мне давали сверхмощные анальгетики. Хотя, сказать по правде, особой необходимости в них не было. У меня даже шрама почти не останется. Изнутри меня залатали основательно, но снаружи наложили лишь шесть швов.
- А можно на них взглянуть? - спросил Раф.
- Боже! - Джастин положил вилку и укоризненно посмотрел на него. Казалось, еще мгновение, и он встанет из-за стола. - Ты не человек, а вурдалак какой-то. Лично у меня нет ни малейшего желания их видеть. Боже упаси!
- Что касается меня, я бы тоже не хотела стать свидетелем подобного зрелища за обеденным столом, - добавила Эбби. - Только без обид.
- Можно подумать, я собралась их кому-то показывать, - парировала я и выразительно посмотрела на Рафа. Надо сказать, к такой просьбе я была готова. - Меня и без того всю неделю мяли и щупали. Пусть только кто-то попробует взглянуть на мои швы - обещаю, останется без пальца.
Дэниел продолжал задумчиво рассматривать мою персону.
- Ты им так и скажи, - посоветовала Эбби.
- Ты уверена, что тебе не больно? - Задавая этот вопрос, Джастин даже наморщил нос, словно сама мысль о моих швах доставляла ему страдания. - Наверняка сначала было больно. Признайся, ведь было…
- С ней все в порядке, - оборвала его Эбби. - Она только что сама сказала.
- Так что, даже спросить нельзя? Полицейские говорили…
- Сколько можно!
- Что? - навострила я уши. - Что говорили полицейские?
- Думаю, будет лучше, - подал голос Дэниел, спокойно, однако тоном, не допускающим возражений, и повернулся к Джастину, - если мы не будем развивать эту тему.
И вновь тишина, на сей раз более напряженная. Нож Рафа со скрежетом скользнул по тарелке. Джастин поморщился. Эбби потянулась за перечницей, разок стукнула ею по столу и потрясла над тарелкой.
- Полицейские спрашивали, - неожиданно вновь подал голос Дэниел и посмотрел на меня поверх бокала, - вела ли ты дневник или записную книжку, что-то в этом роде. Я посчитал, что для всех нас самое разумное ответить, что нет.
Дневник?
- И правильно сделал, - ответила я. - Не хочу, чтобы кто-то копался в моих вещах.
- Не волнуйся, уже покопались, - ответила Эбби. - Извини, но они обыскали всю твою комнату.
- Черт, этого только не хватало! - изобразила я возмущение. - А почему вы их не остановили?
- У нас сложилось впечатление, что наше мнение никого не интересует, - сухо пояснил Раф.
- Ой, что было бы, если бы они нашли, допустим, любовные письма? Или порнографические открытки? Или что-то личное?
- Думается, именно это они и искали.
- А мне легавые даже по-своему понравились, - задумчиво произнес Дэниел. - Почти у всех был такой вид, будто им работа до смерти надоела. Мне, например, было бы интересно понаблюдать, когда они производили обыск, хотя вряд ли они обрадовались бы, обратись я к ним с такой просьбой.
- В любом случае они не нашли то, что искали, - подвела я итог. - Кстати, а где она, моя записная книжка?
- Понятия не имею, - слегка растерялся Дэниел. - Наверное, там, где ты ее хранишь.
И вновь принялся за бифштекс.
После ужина парни убрали тарелки. Мы с Эбби сидели за столом и молча курили, как будто понимали друг дружку без слов. Было слышно, как, отгороженный от нас двойными раздвижными дверями, кто-то возится в гостиной, а потом мой нос уловил запах горящих дров.
- Ну как, сегодня посидим в тишине? - спросила Эбби, глядя на меня сквозь сигаретный дым. - Почитаем, и все?
После ужина - свободное время, когда они занимались тем, к чему в тот вечер лежала душа: играли в карты, читали, просто разговаривали или постепенно приводили дом в божеский вид. Лично меня чтение устроило бы на все сто, если не больше.
- Отлично, - ответила я. - Тем более что мне нужно наверстывать упущенное по диссеру.
- Не выдумывай, - возразила Эбби и в который раз одарила меня полуулыбкой. - Ты только-только вернулась. Куда тебе спешить? Еще наработаешься.
Она потушила сигарету и распахнула двери.
Гостиная была огромна и, чего я не ожидала, жуть как хороша. На фото в глаза обычно бросалась ее запущенность, а вот атмосфера оставалась, как говорится, за кадром. Высокие потолки с пятнами сырости в углах. Широкие половицы, чуть бугристые и без лака. Ужасные обои в цветочек, то там, то здесь свисающие лохмотьями, открывая взору нижние слои: в розовую и золотую полоску или кремовые с матовым шелковистым глянцем. Мебель была из разных гарнитуров и стара как мир. Поцарапанный карточный столик с палисандровыми инкрустациями, кресла, обтянутые выцветшей парчой, книжные полки, на которых вперемежку выстроились старинные кожаные переплеты и яркие бумажные, современные. Никакой люстры не было, лишь торшеры, да пламя потрескивало в массивном камине с кованой решеткой, отбрасывая пляшущие тени на паутину под потолком. В общем, без содрогания на этот, с позволения сказать, зал было невозможно смотреть, и все равно я влюбилась в него буквально с первого взгляда.
Кресла на вид были удобные, и я едва не направилась прямым ходом к одному из них, но тут моя интуиция нажала на тормоза. Мне казалось, будто я слышу биение собственного сердца. Боже, я ведь понятия не имею, где мое место. И главное, никаких ценных мыслей. Вкусная и сытная пища, бокал вина, посиделки с Эбби - и вот результат: мной овладела преступная самоуспокоенность.
- Секундочку, сейчас вернусь, - сказала я и бросилась в уборную, чтобы другие расселись по местам, а у меня перестали трястись колени. Когда я наконец отдышалась, мозг вышел из спячки, и я вычислила свое место: низкое викторианское кресло сбоку от камина. Оно было на фотках, которые мне показывал Фрэнк. И как только это вылетело у меня из головы?
А ведь мне ничего не стоило плюхнуться в чужое кресло. И тогда прощай, операция - всего через четыре часа.
Когда я вернулась в гостиную, Джастин поднял на меня слегка встревоженный взгляд, но никто ничего не сказал. Мои книги были разложены на ломберном столике рядом с креслом: толстые исторические справочники; "Джейн Эйр" с загнутыми уголками - раскрытая где-то посередине, она лежала лицом вниз на блокноте в линейку; пожелтевшая книженция в бумажной обложке: Рип Корелли, "Она привыкла сражать наповал". Скорее всего к диссертации это чтиво отношения не имело, но кто знает? На обложке - девица в юбке с разрезом, за резинкой чулка - пистолет ("Мужчины летели на нее как мухи на мед… После чего она их убивала"). Ручка - шариковая, с синей пастой, кончик со следами зубов - лежала там, где Лекси положила ее, не закончив фразы, вечером в ту злополучную среду.
Поверх страницы я потихоньку следила за остальными, пытаясь обнаружить признаки нервозности. Ничего подобного. Все, как один, мгновенно погрузились в чтение, и эта вошедшая в привычку сосредоточенность слегка пугала.
Эбби расположилась в кресле, положив ноги на вышитую подушку для скамеечки - как я поняла, результат ее реставрационных работ, - и быстро перелистывала страницы, накручивая на палец прядь волос. Раф сидел по другую сторону камина; время от времени он откладывал книгу и нагибался, чтобы поворошить кочергой угли в очаге или подбросить полено. Джастин растянулся на диване, положив на грудь блокнот, и делал в нем какие-то пометки; он то что-то бормотал себе под нос, то неодобрительно фыркал и цокал языком. На стене позади него висел выцветший гобелен с сюжетом охоты. По идее на его фоне Джастин, в вельветовых брюках и круглых очках, должен был казаться совершенно не к месту, но нет, никакой дисгармонии не ощущалось.
Дэниел сидел за карточным столом, чуть пригнув темноволосую голову под высокой лампой. Казалось, он застыл и лишь изредка оживал, чтобы неторопливым жестом перевернуть очередную страницу. Тяжелые зеленые бархатные шторы не были задернуты, и я представила, как мы смотрелись бы, загляни кто-то к нам в окно из темного сада: сидим, погруженные в чтение, в красноватых отблесках камина. Такие яркие и умиротворенные - дивные видения из волшебного сна. На какой-то головокружительный миг я искренне позавидовала Лекси Мэдисон.
Судя по всему, Дэниел поймал на себе мой взгляд, потому что оторвался от книги и улыбнулся мне через стол. Это была его первая за весь вечер улыбка, теплая и вместе с тем серьезная. Улыбнулся - и снова склонился над книгой.
Спать я легла рано, где-то в десять, частично чтобы не выйти из образа, частично потому - Фрэнк был прав, - что валилась с ног от усталости. Ощущение было такое, будто я полдня участвовала в соревнованиях по триатлону. Я закрыла за собой дверь в комнату Лекси (вокруг шеи и плеч, словно невесомый шарфик, тотчас обмотался запах ландышей и заглянул в лицо - мол, кто ты?) и привалилась к стене спиной. В какой-то миг мне показалось, что я не добреду до кровати и свалюсь без сил прямо здесь же, на коврике под дверью. Но не потому, что годы берут свое и нервы уже не те. Просто раньше я сама решала, с кем водить дружбу, а сейчас хозяйкой положения была Лекси, и мне оставалось лишь одно: следовать ее правилам вплоть до последней буквы, прислушиваться к ней все двадцать четыре часа в сутки, словно она была крошечным трескучим наушником в моем ухе, целиком и полностью подчинить себя ей.
Чувство мне хорошо знакомо, причем по моим самым малоприятным расследованиям: парадом командую не я, а кто-то другой. Как правило, ничего хорошего оно не сулило. Правда, тогда кем-то другим всегда был убийца, опережавший нас на три шага вперед. Но чтобы жертва - в моей практике это первый случай.
А вот кое-что, наоборот, было даже легче. В прошлый раз, в университете, любое слово, вылетевшее из моего рта, имело неприятный привкус, словно заплесневелый хлеб. Как я уже говорила, лгать не мое призвание. А тогда, факт остается фактом, все, что бы я ни сказала, имело свежий вкус правды. Единственное объяснение, какое пришло мне тогда на ум: просто я пытаюсь обмануть самое себя - довод, весьма типичный для тех, кто работает под прикрытием. Но может, все было гораздо глубже: по какой-то неведомой мне самой причине я не лгала. Главное, не перестараться, и тогда любое слово из моих уст будет правдой - конечно, не моей, а правдой Лекси.
Спальня Лекси располагалась на верхнем этаже в дальней части дома - напротив спальни Дэниела и над спальней Джастина - средних размеров, с низким потолком, простыми белыми шторами на окнах и шаткой железной односпальной кроватью, которая, стоило на нее сесть, жалобно заскрипела подо мной словно древний паровой пресс. Если Лекси умудрилась забеременеть на этой скрипучей развалюхе - мой ей респект. Покрывало голубого цвета и свежевыглаженное - кто-то догадался поменять постельное белье. По части мебели в комнате было не густо: книжная полка, узкий платяной шкаф; на полке, что весьма кстати, приклеены жестяные полоски с подписями ("шляпы", "чулки"), дешевая пластиковая лампа на таком же дешевом прикроватном столике, деревянный комод с трельяжем, отражавшим лицо под самыми невообразимыми углами, отчего мне сделалось немного жутко. Я даже подумала чем-нибудь его завесить, но тогда пришлось бы объяснять, зачем мне это понадобилось. Кроме того, я не могла избавиться от чувства, что, даже скрытое от глаз старой занавеской или простыней, мое отражение будет там жить собственной жизнью.
Прислушиваясь, не идет ли кто по лестнице, я отомкнула чемодан, вытащила новенький пистолет и моток пластыря для моих повязок. Даже дома я не ложусь спать без пистолета - старая привычка, расставаться с которой в данный момент не имело смысла. Пистолет я прикрепила к задней стенке прикроватной тумбочки - подальше от посторонних глаз, зато всегда под рукой. Кстати, позади тумбочки ни паутины, ни пыли. Ребята из бюро побывали здесь раньше меня.
Перед тем как надеть голубую пижаму Лекси, я сняла фальшивую повязку, отстегнула микрофон и спрятала на дно сумки. Фрэнк, конечно, будет зол как черт, но мне наплевать. На то имелись причины.
Первая ночь во время секретного спецзадания - такое не забывается. Весь день только и делаешь, что следишь за каждым своим словом, каждым жестом, наверное, даже придирчивее, чем за другими людьми, но стоит прийти вечеру, как оказываешься один - на чужом матраце, в комнате, где даже воздух чужой. И ничего другого не остается, как разомкнуть руки и расслабиться, чтобы нырнуть с головой в сон и в чью-то чужую жизнь. Даже в самый первый раз знаешь, что в этот момент начинается некий необратимый процесс, что наутро ты проснешься уже совершенно другим человеком. И мне хотелось бы войти в нее голой, чтобы на мне не было ничего из моей прошлой жизни.
На книжной полке я нашла томик сказок братьев Гримм - старый, с выпадающими страницами, но прекрасно иллюстрированный - и взяла с собой в постель. Судя по подписи, оставленной на форзаце размашистой рукой Джастина пером и чернилами, - подарок Лекси на день рождения от остальной четверки в прошлом году. В дате я почти не сомневалась: 03.01.04. Счастливого дня рождения. Малышка (и когда ты только повзрослеешь?), с любовью от… и далее имена.
Я сидела в постели с книгой на коленях, но читать не могла. Время от времени из гостиной до меня долетали приглушенные голоса, а за окном своей жизнью жил сад: шелест ветра в листьях, отдаленное лисье тявканье, уханье совы, какие-то шорохи. В общем, я сидела, разглядывая крошечную комнатку Лекси, и прислушивалась.
Незадолго до полночи ступеньки лестницы скрипнули, и кто-то тихонько постучал в мою дверь. Я едва не подскочила до потолка, схватила сумку, чтобы проверить, не забыла ли застегнуть на ней "молнию", и крикнула:
- Заходи!