Много шуму от этой затеи на деревне получилось. Матери от нас мешки и половики стали прятать, потому что мы начали на седла их перекраивать: в серединку льна или ваты набьем - мягко. Васек Бодягин даже подушки на это дело пустил, а старый кожаный чересседельник на подпругу сгодился. Ваську как раз чересседельником от отца и попало.
На том и поутихли наши кавалерийские увлечения. Остался всяк при сбруе, которую заблаговременно изготовил, а больше на мешки и чересседельники без спроса не покушался.
Еще была у Василия Петровича бурка. Ох, какая бурка! Никто из нас ничего похожего не придумал. Вся она будто из войлока сделана - цельная, нигде не сшитая. И без рукавов, без пуговиц. А спереди открытая, чтобы руками свободно можно было работать.
Пустит Туманов Грачика во весь опор по полю, сам низко к седлу пригнется, только бурка над ним широкими крыльями развевается.
По деревням Туманов ездил рабочих набирать. Новое дело в лесу началось - подсочка. О ней мы раньше не слыхивали. И на этой работе Василий Петрович за главного. В деревне звали его кто просто инженером, а кто лесным инженером.
К нам в школу Василий Петрович тоже заезжал. Когда березки сажали, он показывал нам, на какую глубину можно ямы копать, сколько удобрения туда положить.
Прошлый год Костя Беленький ему на глаза и попался. Тоже яму копал. Туманов подошел к нему и спрашивает:
- Это для игры какой-нибудь ямка готовится? А Костя отвечает:
- Нет, березку сажать буду.
- Деревья сажать - дело хорошее, - говорит Василий Петрович.
И поинтересовался, есть ли у Кости мерка, чтобы глубину ямы проверить.
- Мы на глазок, без мерки.
Василий Петрович посочувствовал, что без мерки и ошибиться можно. Постоял в раздумье и будто вспомнил:
- Подожди, - говорит, - сейчас мы мерку отыщем. Тут же достал из кармана складной метр: сначала по длине, затем по ширине яму определил.
- Вот теперь, - говорит, - будет без ошибки. Точно метр двадцать на восемьдесят сантиметров. А на глубину больше полметра не бери, только внизу проковыряй землю лопаткой… А на глазок действительно трудно, - все припоминал он. - Вот я тебе пока и метр оставлю - глубину проверить.
И пошел вдоль рядков, где другие ребята березки сажали.
Пришлось Косте яму еще раза в четыре больше расширить да в глубину на лопату увеличить. Так же и другие ребята начали делать. Василий Петрович только посмотрит да скажет:
- Правильно, хорошо дело знаете!
А к Косте вернулся и помог его березку до конца "по-инженерски" посадить. В середину ямы небольшой бугоро-' чек земли насыпал. На него березку поставил. Корни сами по бугорку и расправились. Инженер поддерживал, а Костя присыпал березку землей вперемешку с навозом.
- Выше корневой шейки не нужно. Выровняй ее с почвой, и довольно, - подсказывал Василий Петрович.
А когда Костя полил березку и подвязал ее к колышку, Василий Петрович сказал:
- Теперь пожелаем, чтобы росла большая, - и ладонью обхватил белый тонкий ствол, словно руку пожал.
Растет березка. Мы ее называем когда Кости Беленького, а когда "инженерской" или "тумановской" назовем.
Василий Петрович и на репетициях драмкружка бывал. Спектакли готовить нам помогал. Подсказывал, как говорить, как ходить по сцене надо: где по-мальчишески, где по-стариковски. Усы и бороды артистам наклеивал, а однажды в День Красной Армии доклад в избе-читальне делал. Про Чапаева рассказывал. В войну Василий Петрович у Чапаева служил.
С расспросами про войну мы ему здорово надоедали И про атаки, и про пулеметные тачанки, и как Чапаев погиб- обо всем расспросим.
Рассказывает Туманов, а мы слушаем да рубец у него на щеке разглядываем. Большой багровый рубец у Василия Петровича вдоль скулы. И про него спросим.
Туманов стеснялся почему-то этого вопроса, особенно при Надежде Григорьевне. Обернется в сторону учительницы и покраснеет. Только и скажет скороговоркой: мол, беляки, рубали, да высоко взяли. И скорее на другое разговор переводит.
Он, наверно, годов на пять старше нашей учительницы, а робеет перед ней вроде маленького.
Лесного инженера мы всегда с радостью встречаем. А с этой весны и тревожиться начали при его появлении, потому что Васек Бодягин сам слышал, как Туманов уговаривал Надежду Григорьевну перейти от нас в новую лесную школу учительствовать.
Чудно! Краснеет перед ней, а в свой лесной поселок Приглашает.
…Вот я все и рассказал, что знал про Василия Петровича. И удивительно и радостно было нам совершенно неожиданно в лесу знакомого человека встретить.
Туманов с дедушкой над озером по бережку ходили. И Буран за ними следом. Собака первая нас заметила. За своих не признала, а гавкнула - дала знать хозяину о приближении посторонних.
Василий Петрович с ходу над нами подшутил. Не успели мы шестики на старое место поставить, как вдруг позади громко раздалось:
- Здорово, орлы!
От неожиданности я шестик из руки выпустил. Он скользнул по стенке сторожки и другие, приставленные, уронил. Застучали вразнобой. Так же вразнобой мы ответили:
- Здрас… здравствуйте!.. Здравствуйте, Василий Петрович!
А хотелось бы хорошо ответить, дружно, как учительнице в классе на приветствие отвечаем. Василий Петрович смеется:
- Что, растерялись?
За инженером поотставший от него дедушка Савел подходит, тоже над нами подтрунивает. Оба веселые. А Туманов будто снова в Чапаевскую дивизию собрался - с ног до головы военный.
На стройной и легкой фигуре бывалый френч защитного цвета на все пуговки застегнут. Кавалерийские галифе, прошитые в шагу до колена желтым хромом, проутюжены. На темно-русых, коротко стриженных волосах выгоревшая от солнца форменная фуражка по всем правилам надета.
Быть бы Василию Петровичу командиром, если не пошел бы он после войны в лесные инженеры. Рядом с дедушкой гражданский Туманов по росту - плечо в плечо. А командир Туманов каблуками сапог прищелкнет, плечами шевельнет- сразу на вершок против деда Савела вырастает. И весь в струночку, только между коленками "кавалерийский просвет" узкой прорезью прописан.
В отсутствие Надежды Григорьевны Туманов заметно храбрее и голос у него звонче.
- Как, седельце боевое мама не отобрала? - спросил он, подавая руку Леньке Зинцову.
- Упрятано, не найдет.
Василий Петрович с каждым из нас за руку поздоровался и всех по имени назвал. Не думали мы, что он нас так хорошо знает. В школе учеников полсотни с лишним - попробуй тут каждого запомнить! А Василий Петрович все-таки запомнил нас.
С Борей они, заметно, совсем на дружеской ноге. Лесной инженер даже по отчеству, Федоровичем, его повеличал, заставив Борю смутиться.
Потом Василий Петрович поинтересовался, благополучно ли мы через ржаное поле перебрались, когда из деревни в Ярополческий бор путь держали: не увидала ли нас из маленького оконца крайней избушки тетка Устинья, не отчитала ли за помятые колоски?
И откуда только ему известно, как мы поле переходили? Об этом, кроме нас да Надежды Григорьевны, никто не знает.
В разговоре Туманов охотниками нас назвал, спросил, сколько сказок "настреляли". А "охотников" мы тоже в секрете держим, только между собой это слово упоминаем.
"По глазам, что ли, он читает?" - переглядываюсь я с товарищами. А Василий Петрович наши переглядки тоже замечает и дальше удивлять продолжает.
- Хотите, - говорит, - даже день назову, когда вы домой вернуться родным обещали?
Назвал - и снова тютелька в тютельку угодил. Павка Дудочкин аж губы приоткрыл от изумления. А лесной инженер совершенно равнодушен.
- Это, - говорит, - только вам дивно, а для меня ничего особенного нет. Рядом со мной в поселке бабка Васена живет. Она в стакан с водой глядит и все кругом на сто верст видит.
Вместе с нами дед Савел Туманова слушает и только головой покачивает да улыбнется порой, если мы очень уж удивляться начнем.
- А теперь, - говорит Василий Петрович, - меня наслушались, давайте и сами что-нибудь расскажите. Ну… хоть про лесоруба с молоточком… Присядем на завалинке, - приглашает он.
Ленька и принялся припоминать нашу ночную встречу с лесорубами на битюгах.
Туманову все до тонкости хочется довести, а у Леньки на прибавку к коротенькому рассказу ничего не остается. Были ли у лесорубов какие буквы на молотке, он не знает. В облегчение себе и посоветовал:
- Лучше бы, - говорит, - поглядела бабка Васена в стакан с водой. Там все видно будет.
Лесной инженер при этом совете только пальцем под фуражкой по стриженому виску поцарапал, а у дедушки смешинки в глазах веселее пошли.
- Ладно, в стакане доглядим! - решил Туманов и пришлепнул ладонью себе по коленке. - А пока давайте мыться, бриться, в порядок после дороги приводиться.
И мы понимаем, что теперь лесной инженер хочет наедине с дедом Савелом поговорить.
О чем беседуют взрослые, всегда любопытно послушать. Но мы порядок знаем, умеем любопытство пересилить. Поэтому быстро находим каждый себе дело: Костя Беленький пошел в шалаш, чтобы сено на постели перетряхнуть, мы с Павкой Дудочкиным взялись сучья для костра заготовлять, а Ленька Зинцов с Борей под берегом с удочками пристроились. Они и слышали разговор Туманова с дедушкой.
- Из какого стакана секреты тебе известны? - спросил дед Савел и засмеялся.
- Вот из этого, - так же весело ответил Туманов и достал из нагрудного кармана френча письмо в голубом конверте.
- Ого! - оживился дедушка. - Значит, пишет Зеленый Дол? Может быть, к нам на жительство собирается?
- Тебе привет и пожелание здоровья. А насчет переезда на Белояр, как всегда, молчок.
- Да!.. - вздохнул дедушка. - Деревня, мала она или велика, все деревня, люди. И до города рукой подать. А лес - он все лес: сосны да ели. Кому охота в такую глушь забираться! Сороки - и те только летом в лесу любят жить, а на зиму все к деревне поближе летят… Да-а!.. А молодому человеку, само собой понятно, и тем более на людях быть охота… Да-а!..
Всего несколько минут тому назад веселый и разговорчивый Туманов сидел рядом с дедушкой задумчивый и безмолвный.
Ленька, выскакивая из-под берега за пойманной рыбой, видел, как он курил папиросу за папиросой. Буран, упрятав голову между лапами, лежал спокойно. Один дедушка говорил негромко, находя новые зацепы к продолжению речи, будто специально старался перебороть тишину, не дать ей силу взять.
- А у меня полвека тут прокатилось… Да-а… И никуда меня отсюда не вытянешь. Привык. Сам говорю, сам себя слушаю. И то порой бывает… Уныло одному, если дела не находишь. Ребятишки вон пришли - с ними скучать некогда. Сказки бы им рассказывать с утра до вечера, а тут эта история… Да-а… Слышишь ли, Петрович?
- Ага!
- А ты не горюнься очень-то. Может, того… И соловей в другое место перелетает, если первое гнездо его подруге не нравится. И это бывает. Может… уж если такое дело…
- Получается, что мне надо в другое место перелетать, повеселее жизни искать, - крепко затянувшись и далеко от себя отбросив папиросу, сказал инженер. - Не нравится мне это. Дурно такой поступок называется.
- Не в слове дело, - сказал дедушка.
- И в слове тоже… Ну, Савелий Григорьевич, допустим, посочувствует и скажет: "Переехал". А другой скажет: "Сбежал!" И правильно скажет! Это то слово!
На "то" Василий Петрович так шлепнул себя ладонью по коленке, что Буран вздрогнул и поднял голову. А Туманов - письмо в карман, френч одернул и такие глаза сделал, словно сам на себя рассердился.
- У Чапаева, - говорит, - даже слова "отступление" не существовало. "Нет, - говорит, - у нас в армии такого слова. Забыть про него". Ну, а если кто робел в атаке и бежал…
И Туманов лицом и приподнятой для энергичной отмашки рукой так изобразил свое отношение к недосказанному, что ясно было - это хуже, чем просто не жить.
- Ладно! - сдержал он себя. - Об этом хватит. Не за тем меня целых два года по лесному делу школили, чтобы еще через два в число сбежавших записывать. Мы еще и в бору повоюем!
Обернулся к деду и спросил весело:
- Повоюем, Савелий Григорьевич! И дедушка прояснился:
- А то как же!
- Всех короедов повыведем и жуликам бой дадим!
- Обязательно дадим!
Дальше тише разговор повели. Да и Зинцова рыбацкий азарт так разобрал, что ему не до посторонних разговоров: только успевай червяков насаживать да рыбу подсекать. Замечательный клев начался на вечерней зорьке.
Так и занимались мы каждый своим делом, пока дедушка не позвал:
- А ну-ка, соколики, собирайтесь! Давайте чашки-ложки на поляну!
Под звездами и поужинали. И Василий Петрович с нами.
После пшенной каши дед Савел спросил:
- Преподать, что ли, маленькую на сон грядущий? Мы-то разве откажемся! Знаем, что о сказке речь.
- Преподать!
Туманов, словно в незнакомый класс на урок явился, позволения попросил:
- Разрешите присутствовать?!
Дедушка подкашлянул тихонько, в нашу сторону глаз прищурил:
- Как, товарищи, разрешим? Мы-то, конечно, с удовольствием.
И Туманов, опершись локтями на траву, прилег между нами. Мы - вокруг дедушки. А дедушка - на чурбанчике.
Атаман Воркун
- Про Емельяна Пугачева слыхали? - спросил дед Савел, когда мы, потолкавшись немного вокруг него и расположившись поудобнее, приутихли.
А нам подобные события как не знать: учительница и про Ермака Тимофеевича, и про Степана Разина, и про Пугачева рассказывала.
- Хорошо! - похвалой отозвался дедушка на дружный ответ. - Может быть, и про атамана Воркуна вам известно?
Мы и тут не прочь бы показать, что не зря школьниками называемся, да чего не знаем так Не знаем. Промолчали, снизу вверх засматриваем на дедушку. На березовом чурбане он немного выше всей нашей компании, и голос сверху идет. В синих сумерках лица деда Савела не разобрать, только белая борода потихоньку туда-сюда шевелится.
- Емельян Пугачев, - слышим мы, - это первая голова. А Воркун-атаман правой рукой у Емельяна был. Схватили бояре Пугачева, отрубили ему голову при всем честном народе. А атаман Воркун в живых остался. Собрал он дружину пугачевскую, крестьянскую, и пошел с ней города и села брать. Бедные дома сторонкой обходит, а помещичьи да боярские на ветер огнем пускает. И дружина у него с каждым днем растет. Царские войска налетают, а осилить ее не могут.
Забирает он города и села, а спать ложится в поле под кустиком. Прознали о том бояре, и подстерегли атамана спящего. Оковали его цепями и посадили в глубокий подвал.
На боярское злое коварство и атаман пошел хитростью. И была у него сила чародейная. Спросил он водицы испить. Подали ему ковш, а Воркун только руки в воду опустил - цепи сами и рассыпались. Расплеснул Воркун воду по полу, и раскинулось перед ним большое озеро. По озеру корабль плывет. На том корабле и уплыл атаман, снова собрал своих дружинников.
Поселился Воркун в Ярополческом бору.
Выбрал он себе поляну, которая и даль приближает и врага к себе не подпускает. Надо боярскую тройку на пути остановить - сама поляна тут как тут появляется. Выезжает царево войско на поимку атамана - она в глубь леса уходит. И назвали люди ту поляну Гулливой.
Много добра взял атаман у богатых и передал бедным. У бояр прослыл он за разбойника, а у бедных - за защитника.
Случится ли на деревне пожар, умер ли кто в дому - глядь, и летит Воркунова тройка, колокольчик под дугой звенит, кони вихрем по земле стелются. В которой избе плач слышится, туда атаман и заворачивает. Он и несчастную утешит и погорелому дом построит.
Куда пропал атаман - неизвестно. Только перед тем как покинуть Ярополческий бор, закопал он те драгоценности на Гулливой поляне, опустил жемчуга и самоцветы в провальные озера, положил на них заговор.
И сейчас - видели люди - выплывают в темные летние ночи из лесных озер Воркуновы бочки с жемчугами и брильянтами, потом снова уходят на серебряных цепях в водяную глубь.
Немало было охотников на Воркуновы клады, на даровое богатство, да не дается оно в руки.
Только тот попадал на Гулливую поляну, кто зашел сюда случайно, без умысла. Кто похитрее, на возвратном пути лычками да затесами на деревьях метки ставил. А пойдут на другой день - снова пропали метки, будто их никогда и не было.
А если удавалось кому с заступом на поляне очутиться- едва начнут землю копать, глядь, опять ушла из-под ног Гулливая поляна, а вместо нее видна на том месте топь непролазная или чащоба непроходимая.
Скрывается поляна от недобрых и завистливых людей, которые на богатую поживу зарятся. Лишь перед человеком в большом горе да с чистой душой раскрывает Гулливая поляна свои сокровища.
Был на ней, своими глазами видел несметные богатства лишь один человек - пастух Горюнок.
В те поры умерла у него жена, четверых детей малыми сиротами оставила. Затосковал бедняк, не знает, что ему делать, как малых детей без матери прокормить, вырастить.
Однажды утром выгнал он стадо в лес. Коровы гуляют, траву щиплют, а Горюнок поблизости от них ходит, свою грустную думу думает.
Вдруг расступился лес, и раскрылась перед ним поляна красоты неописуемой. Двадцать лет он пас по лесам мирские стада и никогда той поляны не видывал. Среди ярких цветов блестят жемчуга и золото, сияют каменья самоцветные.
Удивился Горюнок. Наклонился он, чтобы нежданный клад рукой потрогать. И вдруг пропала поляна. Остался у него в руках один золотой, который поднял пастух.
С тех пор каждое утро стала открываться перед ним Гулливая поляна, дарить ему то золотые монеты, то серебряные. И вырастил пастух добрых сыновей: на богатство не завистливых, к чужому горю отзывчивых, умных да работящих. Умели они землю пахать, умели траву косить, не робели в трудный час и за правду мирскую встать.
А пещеры в лесу и сейчас сохранились. Жил в них атаман со своими дружинниками или другие какие люди ютились - трудно сказать. Только есть пещеры.
- А клады? - спросил Костя Беленький, поняв, что сказка кончилась.
- Клады? - переспросил дедушка. - Раз говорят люди - должно быть, есть. Понапрасну говорить не будут.
Ночной поход
Кочующая по всему бору таинственная Гулливая поляна и упрятанные в земле Воркуновы сокровища не дают нам покоя.
Не может быть, чтобы целая поляна исчезла и отыскать нельзя, - волнуется Ленька Зинцов.
Ну, увидишь, а она опять уйдет, какой из этого толк? - не спеша рассуждает Павка Дудочкин. - Никакого толку не получается.
Василию Петровичу - и тому, видать, жалко, что пропадает в земле бесполезно такое богатство. Дослушал он дедушку до конца - нашими разговорами заинтересовался.
У Туманова насчет Гулливой поляны свои соображения. Встал он, налипший на ладони песок рука об руку отряхнул, по коленкам галифе шаркнул.
- Эх, - говорит, - пустить бы на окружение этой поляны эскадрон кавалерии да верстовую цепочку пехоты - никуда не упряталась бы! От пехоты ускользнет - на кавалерию наскочит.
- Как же кавалерию, Василий Петрович! А если кони в топь забухаются?
Это Боря голос подал.
- Почему обязательно через топь ей нужно скакать?! Лучше по сухому объехать, - рассудил Туманов.
- Лучше, если бы объехать можно было.
- А почему нельзя?!