- Ты шел бы спать, маленький, - нетвердо посоветовал мне дед Савел.
- Не хочется. Я посижу еще немножко, дедушка.
И снова тихо.
Так мы сидим без сказок, без разговоров, прислушиваясь только к немолчной тишине леса.
К полуночи, когда Большая Медведица опрокинула ручку ковша книзу, дедушка отправил нас спать в шалаш, а сам один остался сидеть на своем чурбанчике перед темным кострищем.
Уже сквозь сон я услышал встревоженный голос деда:
- Ребятки, вставайте!.. Одевайтесь, ребятки! Маленький, ты лучше остался бы…
Костя Беленький откинул край плаща над входом - и зажмурился. Яркая струя света ослепила заспанные глаза.
- Смотрите, смотрите! Дедушка, что это?! - оторопев, спрашивал он.
- Пожар, ребятки!.. Лес горит, ребятки!.. - сдавленным голосом шептал дедушка.
- Бежим! - моментально вскакивая, крикнул Ленька.
- Лопаты, лопаты захватите! Землей… окапывайте!.. Засыпайте…
Это не была команда. Но никакая команда не могла бы воодушевить нас сильнее этих с трудом произнесенных слов. В них передал старый лесник и свое отчаяние и надежду на нас. В них звучали просьба и доверие почувствовавшего свою старческую слабость человека, который вверял нам судьбу леса и свою судьбу.
Мы бежали, не рассчитывая и не жалея сил, пока несут ноги. Впереди, со злостью закусив губу и разметывая широкими штанами опавшие шишки и хвою, мчался Ленька Зинцов, за которым не могли угнаться ни долговязый Костя Беленький, ни тем более мы с Павкой.
- Не отставай! - тяжело дыша, торопил меня Павка, помогая перелезать через стволы старого бурелома.
- Быстрее!.. Нагибайся ниже! - в другом месте протаскивал я его за руку под кустами ели.
Огонь впереди, то прорвавшись, взвивался вверх широкими выхлестами, то падал в глубину, освещая и заслепляя нам путь.
Горело над озером, в той самой делянке, где мы недавно собирали сучья. Огромные кучи хвороста занимались одна за другой, и между ними тянулись дымно-огневые полосы. Тлеет, расползается серым пеплом сухая хвоя. Белесые огоньки широкими полосами расходятся по жухлой прошлогодней траве, жарко занимаются под смоляными пеньками, трещат в кустах можжевельника.
С какой стороны подступиться?! Какой огонь гасить?!
Ленька с ходу перепрыгивает через низкие огнистые полосы, торопливо отаптывает вокруг себя дымящуюся траву и хвою и с силой втыкает лопату в землю. Куча хвороста пылает перед ним огромным смоляным факелом, высоко взметая искры и обдавая жаром.
Лопату за лопатой швыряет Ленька рыхлую землю в самую гущу огня, не обращая внимания, как языки пламени подбираются, окружают его со всех сторон.
Мы с Павкой в две лопаты пытаемся погасить вторую кучу хвороста.
Костя Беленький россыпью сеет землю с лопаты по стелющимся красным змейкам.
- Выходите из круга!.. В ширину не пускайте!.. - слышим мы голос далеко отставшего от нас дедушки.
То и дело спотыкаясь и цепляясь за ветви, чтобы не упасть, он спешит на огонь.
- Выходите… На край выходите! - кричит он издали и размахивает рукой с болтающимся на ней разорванным рукавом.
Значение этих слов мы поняли лишь тогда, когда огонь уже замыкал выход из круга, облегая нас, очутившихся в середине пожара, разрастающейся широкой полосой.
Мы бежали из окружения огня, прокладывая впереди себя тропинку земляной россыпью. Избежав опасность, снова наступали на огонь.
- Верх держите!.. Верхом пошел! - подбегая, выкрикнул дедушка.
Высокая смолянистая ель вдруг начала плавиться, обтекая на землю горящим крупным дождем. Вверх по смолистым струям побежали шипучие и стремительные огни.
"Держите верх!" - эти слова заставили забыть на время всякие другие опасения.
Внизу мы можем засыпать огонь землей и песком, копать канавы, преграждая ему путь. Но что делать с пожаром, идущим поверху?
Сбить!.. Не пустить!.. Не дать добраться до вершины!
Смоляная ель - главная опасность. По ее стволу огонь моментально может перекинуться от корней к вершине.
Вместе с подоспевшим дедушкой мы бросаем вверх лопатами землю, сбивая огонь со ствола. Ель шипит и чадит удушливым едким дымом.
От жары свертывается и загорается хвоя на лапчатых, широко раскинутых ветвях.
- Еще!.. Еще! - повторяет дедушка, из последних сил стараясь работать лопатой как можно быстрее. Ему даже некогда сбросить двустволку, которая болтается на ремне за плечами. - Выше!.. Выше!..
И когда, казалось, огонь вот-вот будет сбит, впервые дал знать о своем близком присутствии Пищулин. Из леса выскочил пищулинский рыжий пес. И сразу все лопаты повернулись в его сторону.
Этого короткого времени было достаточно, чтобы ослабевший пожар полыхнул в ветвях с новой силой. Верховой огонь вырывался из наших рук.
- Прячешься, тайком действуешь, подлый!.. Дьявола на пожар выпустил! - Дедушка, наклоняясь, тащил за ремень надетую через голову двустволку.
Он не успел снять ее. Рыжая собака, внезапно зарычав, ощетинившись всей шерстью, яростно метнулась к берегу озера. Мы повернули головы. Что-то черное промелькнуло над стелющимся кустом можжевельника. В следующий момент мы узнали Бурана.
Уперев в землю лапами, он резко оборвал бег. Обращенные в сторону огня глаза его блестели.
Пищулинский пес был выше Бурана. Ярость придавала ему дерзости. Он остервенело налетел на застывшего Бурана, целя в загривок.
Буран отскочил. Слышно было, как щелкнули челюсти рыжего, сорвавшись с гладкой, лоснящейся шерсти Бурана.
И снова прыжок.
Ленька не выдержал. Забывая о недавней робости перед собакой Туманова, он громко и повелительно выкрикнул: - Буран, взять!
Это был короткий и резкий сигнал к атаке. И Буран принял его, впервые отозвавшись на Ленькин голос.
Одновременно обе собаки взвились на дыбы и сцепились яростно, глухо рыча и ляская клыками. Замерли на мгновение и, опрокинувшись, клубком покатились по земле.
- Пират, Пират! - приглушенно раздавался голос из леса.
Но страшная рыжая собака уже не могла явиться на этот зов. Она лежала, опрокинутая на спину, и клыки Бурана намертво сцепились у нее на горле.
- Верх держи! Верх держи!..
- Убирай сучья из-под ветра!..
- Заводи канаву!..
Лес наполняется топотом и голосами. В темноте скачут верховые. Позвякивая лопатами, спешно приближаются пешие. Над местом пожара высоким заревом розовеет воздух.
- Кокушкинские, с пилами - обводи огонь просекой! - слышим мы голос Туманова. - Уходите от ели! Уходите от ели!.. Теперь удержим, - раздается ближе.
И Грачик, вороной тонконогий Грачик Василия Петровича, переплясывая и кося глазами на огонь, выносит лесного инженера в полосу света.
- Молодцы, орлы! Выдюжили! - кричит Туманов. - Павел, поберегись - смолой ошпарит! Савелий Григорьич, отходите поглубже!
Никаких подробных указаний инженер не дает. С нами дедушка - он знает, что нужно делать.
…Визжит пила, ухают деревья. Круговина пожара обкладывается сплошной канавой вперемежку с вырубкой. И, чувствуя помощь подошедших и поспешающих со всех сторон людей, мы еще усердней работаем лопатами.
Пал идет только низом. Люди побеждают огонь. Пробегая мимо, переговариваются с нами, дружелюбно кивают головами.
В ту минуту мы были не просто довольны - мы были счастливы. Пусть, может быть, не так велика заслуга: более опытные, возможно, сумели бы сразу потушить пожар. Радовало сознание, что мы честно сделали то, что могли.
Усталый, еле ноги волоча, дедушка подошел ко мне и погладил по голове:
- Вырастай лесником, старому на смену.
Белоголовый стучит в окно
Тут Боря подбежал. Запыхался. Говорит, а голос обрывается:
- Дедушка, Пищулин рядом… Он поджигал… тятя дробовика просит.
Аккуратный, всегда подтянутый, сейчас Боря стоит перед нами весь прокопченный, в пыли, с выбившейся из-под ремня рубашкой. По лицу размазаны гарь и пепел. Только глаза и зубы поблескивают.
Наша четверка выглядит, пожалуй, и того краше. Рукавом или кепкой утираемся - еще больше черноту размазываем.
- А Нинка где? - спрашивает Зинцов.
- Тут же!.. Разве найдешь!
Боря помогает дедушке снять из-за спины ружье и исчезает с ним в темноте.
- Смотрите, осторожнее! - кричит дедушка вдогонку сыну лесника и сурово сдвигает брови. - Он, подлец, не с оружием ли на поджог вышел!
Это о Пищулине. Даже его фамилию, как что-то мерзкое, липко-гадкое и оскорбительное для человека, дедушка не решается произносить.
- На такое пошел - у него и на любое преступление рука не дрогнет, - как бы продолжает старый лесник свое наставление Боре, хотя его уже и след простыл.
Огонь еще ходит по кругу, жарко облизывая кусты, забираясь в кучи хвороста. Но главная опасность миновала, и теперь от прорытых канав и расчищенных просек люди наступают на него смелее, сжимают кольцо к середине.
- Хватит, отдыхать пора, - говорит дедушка и отбирает у нас лопаты. - Кончайте, и без того ночь не спали. - Костя, - передает он лопаты нашему старшему, - клади все на плечо, и отправляйтесь… Без возражений, сейчас же отправляйтесь. Умоетесь, приведете себя в порядок - и спать: хотите - в шалаше, хотите - в сторожке, где больше нравится.
- А ты как же, дедушка?
- Мне рано. Мне надо еще здесь побыть. Обезоруженные, мы потихоньку плетемся вслед за старшим по берегу озера к нашей сторожке.
Можно умыться, привести себя в порядок. Но разве можно уснуть в такую пору?!
На рассвете в сенях загромыхало. Свалив по пути приставленные нами к стене лопаты, кто-то шарил вдоль по бревнам, медленно перетаптывая тяжелыми каблуками.
- Дверь откройте! - сдержанно прогудел за стеной дремучий бас.
Прикорнувший над столом старший вскочил и поспешил на зов.
- Кого надо?
- Постель бы где в уголке набросить, - гулко заходило под низеньким потолком дедушкиной сторожки.
- Вот этого и не надо!
Поддерживаемый под руку сзади мужчиной огромного роста, через порог перешагнул Василий Петрович. Наклоном проводя голову из-под косяка вперед, за ним двигался сопровождающий.
- Огоньку бы засветить, - смущенно приглушивая непокорный зычный голос, на самых низких нотах рокотал провожатый Туманова.
- Без того светло, - возражал Туманов.
За окнами бледно кропился ленивый рассвет.
- Не горюй, Максимыч, теперь мы дома. Сейчас приглядимся, чем тут молодые хозяева занимаются… Да отпусти руку немножко, а то вывернешь!.. Не бойся, не убегу, - шутит Василий Петрович, освобождаясь от поддержки.
Неловко оттопыривая локти, он проходит к дедушкиным нарам и со вздохом облегчения опускается на край.
- Вот и припаялся. Крепче, чем в седле… Максимыч, пригляни, как там наши лошади.
Провожатый, оглядываясь на Василия Петровича, нерешительно переминается на одном месте и клонится к двери.
- Только ты… это… сиди спокойно, - басом громовержца просит он.
- Слыхали такой граммофон? - кивая на закрывшуюся за Максимычем дверь, смеется, нарушая наше молчаливое удивление, Василий Петрович. - Вот это тру…
Внезапно на полуслове голос Туманова осекается. Готовые опуститься локти вздергиваются. И, до скрипа сцепляя зубы, лесной инженер замирает на мгновение в странно неуклюжей позе.
Отпуская дыхание, тише, стараясь не шевельнуться, заканчивает:
- Вот это… труба!
- Где горит?! - неожиданно встряхивается разоспавшийся на столе Павка.
- Ха-ха-ха! - оживляемся мы на разные лады.
И лесной инженер, встряхивая разведенными локтями, смеется вместе с нами.
Защитного цвета френч Василия Петровича кажется серым. По бокам его заметны большие темные пятна. И сидит Василий Петрович как-то неудобно, ссутулившись.
Совсем другим видели мы его при тушении пожара несколько часов назад.
- Василий Петрович, ушиблись? - сочувственно спрашивает Костя Беленький.
- Погорел!.. Как швед под Полтавой погорел. Аж шкура шелушится!.. - Левой рукой он осторожно дотягивается до кармана френча и встряхивает его.
- Полюбуйтесь!.. Жадный мужик в ложке щей захлебнулся, а я умудрился на можжухе себя испечь… Эх, вояка! - насмехается сам над собой лесной инженер. Будь возможность, он, кажется, еще и поколотил бы себя.
Темные пятна френча осыпаются на пол гарью.
- Василий Петрович, посмотреть надо! Наверно, до тела достало, - моментально соображает Ленька Зинцов.
- И без того знаю, что достало…
- Так как же?
- А вот сейчас узнаем. Кажется, главный врач бежит - пропишет лекарство, - не переставая досадовать на себя, говорит Туманов, прислушиваясь к торопливому шарканью ног за дверью. - Всем заботы дал!.. Улеглось ли там? - нетерпеливым вопросом встречает он появившегося в двери дедушку.
Не беспокойся, все приглушено. Кокушкинские настороже стоят, каждую искорку замечают… Ты-то как?.. Ну-ка, снимай одежину!.. Э-э-э!
Дедушка внимательно смотрит на Туманова. Замечает его оттопыренные локти, обгорелые черные пятна на рукавах и на груди пиджака.
- Нет, нет, снимать не надо. Срезать надо… Подвинув Павку на скамейке, дедушка вытягивает за скобку выдвижной ящик стола и достает оттуда ножницы.
- Хочешь не хочешь, а прощайся со своим военным, - говорит он Василию Петровичу.
Лесной инженер ни слова. Он покорно повинуется старому леснику: не шевелясь, сидит на нарах, а дедушка орудует ножницами по френчу. Раскроил вдоль, отрезал и отбросил правый рукав.
- С телом спеклось, - неодобрительно качает он головой и строчит ножницами разрезы вверх и вниз.
Костя Беленький помогает дедушке снять с Василия Петровича его разрезанный пиджак.
- Рубашку пока оставим, - говорит дедушка. - Только вокруг обожженного надо обрезать, чтобы больное не бередила… Серьезное дело, - внушительно и почти строго замечает он. - В больницу надо… И немедленно. Павел, подай там, из сундука, простынку, - отдает распоряжения дед Савел. - Поедешь - прикрыться надо хоть легонько, - объясняет он Василию Петровичу. - Ведь одеваться-то тебе нельзя!
Мы с Ленькой, вдвоем оставшиеся за столом без дела, молча наблюдаем происходящее, готовые в любой момент предложить свои услуги.
Ленька то облокотится на стол, то потрется спиной о стенку или начнет валиться на меня плечом. Не может он и пяти минут просидеть спокойно, если никакого дела нет.
За окнами заметно светлеет. По краю поляны напротив сторожки видны две лошади под седлами. Одна из них - Грачик Василия Петровича. Другую - серую в темных яблоках- мы видим впервые.
Ленька кладет руки на стол и, подвертывая голову, словно устраивается спать, шепчет мне:
- Вот бы прокатиться!
Неподалеку от сосны, к которой привязан Грачик, лежит Буран. Он косит глазом то на одну, то на другую лошадь и беспрерывно лижет лапу. Ее во время схватки на пожаре прокусил пищулинский Пират.
Появляется Максимыч с большой охапкой свежей травы. Половину он отделяет серому коню, другую половину кучкой растряхивает перед Грачиком.
- Ну-ну, не баловать! - хлопает ладонью взыгравшего коня Максимыча, и его громовой бас проникает к нам сквозь стекло.
- Простыню не достал еще? - оглядывается дедушка на замешкавшегося возле сундука Павку. - Сверху она лежит.
Наш друг усердствует прилежно в углу около двери и никак не может справиться с простой накладкой сундука: руки как крюки.
- Что это тебя пальцы не слушаются? - заинтересовавшись, внимательнее вглядывается дедушка. - Давай-ка поближе к свету, - помогает он Павке подняться с колен и подводит его к окну. - Так и есть!.. Еще одна оказия!
Нам с Ленькой со своего места заметна припухлая краснота на вытянутых к свету Павкиных руках и белые водянистые волдыри по ней.
- Горячим немножко капнуло. Это когда ель тушили, - поясняет и оправдывается Павка.
- А почему молчал, сразу не сказал?
- Не хотелось с пожара в сторожку уходить. Нас и так мало было… А это пройдет. В кузнице я и сильнее обжигал.
- Ох, беда с вами!
Оставив Василия Петровича сидеть на нарах в продырявленной огнем и ножницами рубахе, дедушка ведет Павку за печку, к умывальнику. Оттуда наш друг появляется с густо намыленными от кистей до локтей руками. Несет их перед собой осторожно, словно драгоценную вазу между растопыренными пальцами держит.
И глядеть смешно, и смеяться грешно.
Дед Савел, надрезав край только что вынутой Павкой из сундука простыни, располосовал ее во всю длину.
- Устраивайся на скамейке, - придвигает он Павке сиденье.
- Сухопарого бы зацапать, - высказывает Василий Петрович свою думу.
- За Черной гатью, видать, скрыться хочет, - отвечает ему дед Савел. - Каких дел, подлый выродок, натворил.
- Обязательно ловить надо, пока новых бед не наделал. Разоблачили - теперь на отчаянность пойдет… Может, Бурана на след навести? Максимыч сумеет.
- Хромает Буран. На трех лапах скачет, - жалеет Ленька собаку.
- Может, мужики и настигнут… вдогон пошли. Они места знают… Только и ему каждая нора известна, - путая длинные ленты на руках Павки, говорит лесник.
Утро, не успев как следует просветлеть, снова начинает задергиваться сумерками.
В комнате душно, и Ленька по просьбе Василия Петровича распахивает окно. За окном сухая хмарь и настороженное молчание бора.
Ни одна ветка на деревьях не шелохнется. Не слышно ранних птиц, привыкших веселым щебетанием предупреждать восход зари. Обмякшие безросные травы на поляне поникли безвольно.
Видно, не зря еще над Илиным озером предсказывал дедушка дождик на новую луну. Так марить с рассвета может только перед грозой.
Сквозь неясную дымку заметно, как в высоте громоздятся, лениво движутся тяжелые тучи. Максимыч уводит лошадей с опушки в глубину бора.
- Скажите инженеру, - гудит он, оборачиваясь, - что я за повозкой на Белояр послал. Теперь в седле ему не годится.
Порыв ветра налетел и захлопнул раму. Качнулись и пошли шуметь вершинами сосны. Первый отдаленный рокот грома докатился до сторожки.
- С дальнего прицела начинает, - придвигаясь по нарам ближе к окну, оживляется Василий Петрович. - На луга бы теперь, ветер руками ловить!
- А если молния ударит? - замечает осторожно Костя Беленький.
- Хватай на лету! - загораются глаза лесного инженера по-мальчишески озорно.
Костя сразу дает почувствовать, что умеет отличить шутку от серьезного разговора, и понятливо усмехается: "Схватишь, пожалуй! Она так схватит, что и без рук останешься".
- Шучу, шучу! - произносит Василий Петрович. И, интересуясь мнением дедушки, спрашивает - Как думаешь, Григорьич, ветром пожара не раздует?
- Сейчас наглухо все зальет.
Туманов успокаивается и с наслаждением наблюдает из окна, как густо, наползая одна на другую, громоздятся тучи. Вспоминает и рассказывает:
- А я мальчишкой грозы не боялся. Раньше, в деревне, как увижу, что надвигается вот такая, - кивнул он за окно головой, - сейчас свои штаны на печку. Надеваю самые старенькие. Рубашонку разыщу, которая вся в заплатах, - и в луга. Ищи меня на дальних пожнях!