Только насчет отца с матерью обещания Федя уже не раз слышал. А чем больше старается, чем лучше картины делает, тем крепче держит его помещик. Даже на улицу из дому выпускать перестал.
- А теперь, - говорит хозяин, - засажу я тебя одного в комнате, и никто, кроме меня, к тебе ходить не будет, пока ту картину не сделаешь. Так старайся, чтобы люди, глянув на нее, от удивления ахнули.
Заперли Федю на замок, а в окна железную решетку вделали и оставили одного. А чтобы не умер с голоду, в двери окошко проделали, через него есть Федюшке в каморку подавали.
Рисует он на холсте зеленый луг. Рисует лес, который сквозь решетку издали виднеется. Нет возле него ни одного человека, с кем бы словом можно бы перемолвиться. Только заходит порой страшный барин с витой плетью в руке - проверить, не бездельничает ли мальчишка, посмотреть, как работа поддается, да припугнуть его покрепче. А ночью за решеткой возле окна старый конюх Семен появляется, шепчет что-то Федюшке, подсказывает, что и как нужно сделать, чтобы помочь ему от беды уйти.
Потом и сам мальчишка заперся изнутри, не пускает к себе барина.
- Не мешайте, - говорит, - мне: работа полным ходом идет. - Будет, мол, точно к сроку такая картина, каких не было. Мол, приказ ваш я строго выполню: глянете на нее- и ахнете.
Сказал так и снова за работу принялся. Только пилку маленькую железо резать попросил.
- Потому нужна, - сказал, - что необычная картина будет.
В званый день чуть свет стали съезжаться гости на двор к помещику. А ему не терпится новую картину показать. А нет картины, тогда у всех на глазах запорет он мальчишку- для гостей это тоже утеха. Собрались они у двери с окошечком, а оно изнутри забито наглухо. И раз и два постучали в дверь - не отпирает Федюшка и голосу не подает.
Озверел помещик. Приказал он дверь топорами выломать. Впереди гостей с хлыстом в руке кинулся он в пролом да и оторопел: будто не в Федюшкину темную каморку попал, а на прогулку на рассвете с гостями вышел.
Открылся перед ним широкий луг в утренней росе. Розовая заря по траве тонкий свет раскинула. Вдали сосновый бор шумит, густо свежей смолой и земляникой пахнет. Лучше, чем заказывал помещик, нарисовал Федюшка картину.
Только туда-сюда, а художника нигде не видно. Проложен по луговой росе узенький след, будто только сейчас прошел по траве босиком мальчишка и скрылся в сосновой чаще.
Забыл помещик, где он находится. Закричал, затопал ногами:
- В лес убежал, разбойник! Догнать его! Затравить собаками!
И кинулся разъяренный на мальчишеский узкий след по лугу. Налетел он грудью на перепиленные и выгнутые прутья железной решетки, на вделанные в них пучками острые стальные иглы. Тут, как и обещал маленький художник, ахнул барин и повалился на пол весь в крови.
С того дня пропали из барского дома и Федюшка и старый конюх Семен. Где они - никто не знает. Но и сейчас показывают в музеях картину, где словно живой раскинулся окрашенный зарей широкий росистый луг и ведет по нему одинокий узкий мальчишеский след к дальнему сосновому бору.
Кем написана картина, как она здесь появилась - ни один человек сказать не может. Называют ее картиной неизвестного художника. Но кто знает Федюшкину историю - и картину его сразу узнает. Все ветки на соснах в той картине зеленые, лишь одна порыжела - от крови помещика.
- Вот какую память оставил о себе маленький художник, - заключила бабушка Васена.
Посмотрела на наши исписанные опоками рубашки и в назидание добавила:
- А рубашку свою он берег, опоками ее не разрисовывал. И вы до другого случая свои камешки приберегите.
Надежда Григорьевна
Павка выдержал испытание на терпеливость: как ни зудели руки, как ни хотелось царапнуть их сквозь повязки ногтями, он ни разу тайком от бабки Васены не заглянул под марлю, не сковырнул ни одной болячки. И, как достойная награда за примерное терпение, освобождение от повязок пришло раньше, чем ожидала сама лесная докторша.
Перед нашим уходом из избушки она посмотрела Павки-ны руки и сказала:
- Больше перевязывать не будем. Пусть вольным воздухом подышат.
- И спать вместе с ними можно? - оживился Павка.
- С руками-то?.. А то как же! Обязательно с ними. Руки не отвинчиваются.
- Нет, я говорю: с ними, - просиял ободренный веселым настроением бабушки Павка и обернулся в нашу сторону: - Вот с ними.
- Спать можно, а воевать - подождать. Нину сюда присылайте, загостилась она у Василия Петровича.
"Королева" за день всюду побывать успевает, а на ночлег всегда к бабушке отправляется. А мы поскорее в свою маленькую комнатку: рады, что все четверо вместе. Было даже немножко на торжество похоже, что с отдельной койки наш друг в общий круг вернулся. Ему поначалу и лучшее местечко в серединке.
Зинцов, конечно, к Павке под бок: целую неделю под одним одеялом не спали. Я в таком случае уже не за маленького иду, а наравне со старшим другой край постели замыкаю.
- Костя, не боишься, что домовой первого тебя с краю потащит? - через двоих серединных обращается ко мне Костя Беленький.
- На что ему такой маленький, он кого подлиннее выберет.
Если с краю спать, можно и посмелее стать и себя от шуточки с намеком оборонить. Чувствую, как взрослею я, впервые уложенный с краю.
Уже взрослый, читаю эту пометку в дневнике Кости Беленького и подсмеиваюсь над собой, маленьким. И все-таки я согласен с тем - маленьким - Костей Крайневым: не только в труде и в бою мужает человек. Вырастает он перед товарищами и перед самим собой, когда совсем малютке оставленную в грязи калошу достанет, шибче других в четыре пальца свистнет, за одно опускание на дно озера пять раковин соберет и над водой поднимет. В дни нашего детства мы даже от новой рубахи заметно взрослели, а от смелой сдачи на тумак и на слово - тем более.
Припоминается пробуждение после ночи, впервые проведенной не в середине, а на краю широкой постели.
…Ясное солнечное утро над Белояром. Голубое высокое небо с белыми барашками облаков в верхнем переплете окна. Тесно сдвинувшись, мы лежим на тюфяке, набитом соломой. По гладкому сухому стеклу летает большая зеленая муха и громко жужжит. Ленька до половины выползает из-под одеяла и, вытягивая руку, целится прихлопнуть ее.
В это время раздается стук в дверь.
- Товарища Туманова можно увидеть? - слышится нерешительный женский голос.
Появление нового человека для Белояра событие небезынтересное. Нам тоже любопытно узнать, кто бы это мог быть.
А Ленька втягивается обратно под одеяло и солидным басом отвечает:
- Нельзя! Мы спим еще.
Несколько минут за дверью длится молчание, потом тот же голос неуверенно спрашивает:
- А товарищ Туманов здесь живет?
- Помолчи ты, - заметив новое недовольное шевеление Зинцова, цыкает Костя Беленький и накрывает лицо Леньки подушкой.
В голосе за дверью слышится что-то знакомое. Костя дожидается, не повторится ли вопрос, и, не дождавшись, отвечает:
- Здесь. Сейчас открою.
Прыгая на одной ноге, он торопливо натягивает на себя узенькие штаны. Запутавшись в рыхлом тюфяке, шлепается руками на пол. В дополнение стукается о табуретку и босиком бежит к двери.
Павка спит, ничего не слышит. А мы с Ленькой, перевозя за собой подушки, перемещаемся головами в другую сторону и с любопытством ожидаем появления ранней посетительницы.
Костя негромко щелкает откинутым из петли железным крючком, дверь медленно раскрывается и…
Мы с Ленькой растерянно и глупо таращим глаза: через порог переступает наша учительница.
Привыкли мы при встрече всякий раз ее громко приветствовать. Но не крикнешь же из постели: "Здравствуйте, Надежда Григорьевна!" Это курам на смех.
Молчим затаив дыхание. И одно желание: хорошо, если бы она нас не заметила.
Нам неловко как-то, а Косте Беленькому и того больше не по себе. В сбившейся набок измятой нижней рубашке, непричесанный, неумытый, нелепо расставив длинные ноги, он непонимающе глядит перед собой, беспрестанно моргая белыми ресницами. У него даже не хватило сообразительности отнять руку от крючка и отступить в сторону, шевельнуть кверху костлявым плечом, чтобы поддержать съезжающую с него рубашку.
Надежда Григорьевна, не ожидавшая такой необычной встречи, тоже вначале смутилась, но быстро нашлась.
- Что, не выспался? - улыбнувшись, сказала она, смотря мимо Кости.
- Василий Петрович у себя в комнате, - сказал наш старший чужим, деревянным голосом.
- Кто там? Входите сюда! - весело прокричал из своей комнаты Туманов.
Надежда Григорьевна оглянулась на входную дверь, потом на противоположную, ведущую в комнату Туманова. Качнула маленьким чемоданчиком в руке и сказала Косте:
- Лекарства принесла.
Одернула без нужды серый пиджачок, словно выигрывала время на раздумье: что же делать дальше? Шагнула несмело один раз, затем, четко пристукивая каблуками по звонкому полу, уверенно и быстро пошла на голос, предоставив Косте возможность одуматься и окончательно прийти в себя.
Мы с Ленькой уткнулись в подушки.
А через час вся наша компания уже сидела в просторной и светлой комнате Туманова вокруг письменного стола, который Надежда Григорьевна и подоспевшая к случаю бабушка Васена быстро превратили в обеденный.
Пока мы прибирались в своей комнате, умывались, смачивали волосы, подрезали ногти, с помощью явившейся вместе с бабкой "королевы" приводили в возможный порядок свои довольно-таки потрепанные во время похода костюмы, комната Василия Петровича будто преобразилась.
Вдоль широких сосновых половиц к раскрытому окну, д которого веяло утренней свежестью, пролегла полосатая домотканая дорожка. Рамки с бабочками, жуками и гусеницами были задернуты другим, гладко проутюженным покрывалом. На лакированную полочку перед большим зеркалом легла вышитая голубенькими незабудками полотняная дорожка, и на ней стоял, широко раскрыв желтый клюв, фарфоровый черный грач, изо рта которого торчал окурок папиросы.
Отсыревшие горшочки под цветами были протерты насухо и снизу завернуты до половины в чистую белую бумагу с полукруглыми каемками по краям. На мелких листьях словно помолодевшей комнатной березки, на разноцветных шершавых геранях искрились, переливаясь, живые капельки воды. Ярко сияли красные лепестки огонька и пламенные крапинки "ваньки мокрого". Запах борового смолистого воздуха перемешивался с мягкими запахами цветов.
Теплее, уютнее обрядилась комната лесного инженера.
"Так вот чего недоставало в ней", - припомнился мне холодок, который чувствовался все время, когда впервые рассматривали мы жуков и бабочек под стеклом, деревянные чурочки в ящиках письменного стола, мерили взглядом голые широкие половицы.
Теперь та же комната выглядела совсем по-иному.
- Павлуша, - вместо привычного в школе "Дудоч-кин" позвала учительница, - подойди сюда.
Придвинувшись ближе к свету, она рассматривала внимательно Павкины руки с засученными выше локтей рукавами. По темному проступали розоватые пятнышки в виде монет, подернутые тоненькими легкими морщинками.
- Больно? - спрашивала Надежда Григорьевна.
- Теперь не больно.
- Как же ты не уберегся?
- Так уж получилось, Надежда Григорьевна. Пожар ведь был.
И заметил я, как при этих словах она хотела погладить Павку и снова опустила руку.
- Какой большой ты здесь вырос! - сказала она.
И, оборачиваясь к Косте Беленькому, уже строже спросила:
- А почему не сообщили? Если бы не письмо Савелия Григорьевича, я до сих пор ничего бы не знала.
Мы переглядываемся с Ленькой.
"Вот откуда, значит, дошли до учительницы вести! Из-за нас поспешила она в Ярополческий бор".
О том, хорошо ли мы дружим между собой, не ссоримся ли, Надежда Григорьевна даже словом не обмолвилась. Без вопросов, видно, поняла.
Вместе с бабкой Васеной она накрывает стол расписанной в кубики клеенкой, расставляет посуду. "Королева" усердно помогает им.
- А хозяину дома можно вставать? Стул для него поставить? - спрашивает Надежда Григорьевна бабку Васену.
Василий Петрович, покруче подвернув подушку, посматривает на оживленное многолюдье и слушает, как без него о нем вопрос решают.
- Нет уж, пусть на меня обижается, а чай ему придется все-таки на табуретке подать, - говорит бабушка. - А вы что же, как паны - руки в карманы. Давайте самовар на стол, - совсем по-свойски подшугивает нас лесная лекарша.
Ленька Зинцов устремился на кухню и притащил пофыркивающий паром, начищенный до блеска медный полуведерный самовар.
И учительница - сама учительница, по одному слову которой мы умолкали за партами, переставали рассматривать картинки на стенах, закрывали тетрадь с недорисованным конем, - сама Надежда Григорьевна, по-девчоночьи смеясь на нашу застенчивость, за плечи подталкивает нас ближе к столу. Ее подрезанные, завернувшиеся внизу колечками белокурые волосы подрагивают.
- Рассаживайтесь, рассаживайтесь подружнее. Вот у Нины порядку учитесь, - указывает она на "королеву", которая, не ожидая особого приглашения, чинно и спокойно заняла свое место за столом.
Привыкшая отвечать смехом на похвалу, на этот раз Нина не фыркнула. Даже стул немножко отодвинула, давая Леньке Зинцову местечко рядом.
Памятное это было чаеванье.
На большой цветастой тарелке дымилось еще тепленькое, появившееся неизвестно откуда рассыпчатое домашнее печенье со сдобой. На других лежали нарезанные широкими ломтями сыр и колбаса, поднимались горкой вареньГе яйца. И для всех нас, каждому в отдельности, были поставлены маленькие, с золотыми ободочками тарелки с прилоценными по краям вилками. И на семерых - три длинных блестящих ножа с костяными черенками.
От хлопот или просто от горячего самовара под боком только бабка Васена на этот раз про свою зябкость позабыла- сняла темный шерстяной полушалок и осталась в одном легоньком чепчике, какие в нашей стороне кокуями прозываются.
- Первый бокал хозяину, - сказала она и наполнила чаем большую фарфоровую кружку Туманова.
Надежда Григорьевна взяла ее и вместе с тарелкой мелко нарезанной ветчины отнесла к постели Василия Петровича.
- Кушайте, - негромко сказала она.
Былой лихой кавалерист Чапаевской дивизии заалел стыдливой барышней, и ярко проступившая полоса на щеке снова напомнила нам, как его "беляки рубали, да высоко взяли".
- Спасибо, - сказал он. И добавил: - Надюша. Очень взволнован чем-то был Василий Петрович. Наша учительница при благодарности инженера тоже зарумянилась и, поправив подушку Туманова, поспешила вернуться к столу.
- Жарко, - сказала она и, отводя выбившуюся прядку волос, провела ладонью по лбу.
А мы, глядя на сыр, ветчину и колбасу посредине стола, сидели перед пустыми маленькими тарелками и не знали, что делать.
- Вы что, кушать не хотите? - заметила она строго, глянув на наши постные лица.
Если бы слышал кто со стороны, наверняка подумал бы, что только в этом и дело. А Надежда Григорьевна, сказав одно, поняла другое.
Зацепив вилкой большой кусок ветчины, она шлепнула его из большой на маленькую Костину тарелку и, разрезав одну полоску, сказала:
- Сам управляйся. Чтобы все скушать. Сообразительная "королева" не моргнув даже глазом последовала примеру учительницы и проявила заботу о Леньке.
С каким изумительным спокойствием в лице несла она Дрожащий на вилке ломтик! Как степенно переложила со своей на Ленькину тарелку длинный ножик!
Зинцов, на секунду закусив губу, вдруг, решившись, нацелил вилку в середину большой тарелки и отблагодарил соседку за внимание куском тройной величины.
Нина улыбнулась чуть заметно и не рассердилась.
Они угощали друг друга, а мы с Павкой, определив назначение больших и малых тарелок, не ожидая помощи со стороны, заботливо угощали сами себя.
И когда принялись за чашки с чаем, Павке не нужно было кашлять насчет сахару. На столе так все расположилось, что и сахар и конфеты были под рукой.
После чая мы показывали Надежде Григорьевне свои записи.
- Мало сказок, - говорил Костя Беленький, отыскивая для учительницы нужные страницы.
А она пробегала по строчкам глазами и повторяла:
- Вот это хорошо!.. Это совершенно новое… Напрасно вы горюете, что мало. Одна, две - и то богатство!
Тогда мы не знали, что оказались очень счастливыми "охотниками".
Надежда Григорьевна не делала никаких замечаний, не обращала внимания на ошибки. Только сказала:
- Осенью вы эти тетради обязательно в школу принесите, прочитайте своим товарищам. А на будущее лето снова в Ярополческий бор собирайтесь.
Видать, и Надежде Григорьевне он полюбился.
Мы сказали учительнице, что станем читать и собьемся - лучше бы она взяла себе наши тетради. А Надежда Григорьевна будто не расслышала: достала из ящика стола у Василия Петровича лист бумаги и завернула в него исписанные тетради.
- Берегите, - говорит, - хорошенько. Это на всю жизнь дорогая память. И не переписывайте в другие тетради начисто. Оставьте все как есть: и с ошибками и с помарками. Красивее написать можно, а так просто и душевно уже не напишите. Вырастете большими - в час досуга заглянете в тетради и снова маленькими себя вспомните. Жизнь другая пойдет, а у вас в тетрадях и сказки, и страничка прошлого.
Загадывает Надежда Григорьевна на такой долгий срок, будто осенью мы с ней и не встретимся. Глядит на нас внимательно и даже печально немножко.
Потом раскрыла свой чемоданчик, достала из него газету и говорит:
- Вот чего вы, ребята, не видели. Здесь сейчас торфяные болота исследуют. Заметка об этом напечатана. Вот она. Сходим посмотреть?
Прочитали мы заметку - и на болото.
А исследует-то, оказывается, кто? Белоголовый, которому Ленька Зинцов, как вызов, из сторожевого гнезда стрелу посылал. Тот самый, что Пищулина в дедушкину сторожку привел.
Вот и снова довелось встретиться. Только знаем мы теперь, что вся таинственность его в белом накомарнике. И зовут его просто Дима. Так он и Надежде Григорьевне назвался, когда нашли мы его за Черной гатью.
- А отчество? - спросила учительница.
- Если повеличать хотите, то Михайлович. А фамилии не верьте: Слепов фамилия, а я на три сажени в землю вижу. Марлей глаза укутываю, чтобы насквозь нашу планету не просверлить. Не верите?..
- Почему не верю? Очень даже верю. С ребятами вот специально пришли, чтобы научиться на такую глубину смотреть. Надеюсь, не откажете в науке, Дмитрий Михайлович?
- Этим ребятам?.. Этим не откажу. А другим откажу… Улыбнулся добродушно.
Дмитрий Слепов стоит возле маленькой черной трубки со стеклышками по обоим концам, а трубка привинчена к деревянным ножкам, которые держат ее под землей выше моего плеча. Ножки так устроены, что выдвигаются и задвигаются. Хочешь, полметра или метр, а то и полтора метра вытягивай. С таким устройством интересно позаниматься.
Слепов откидывает на голову свое белое покрывало на кольцах и припадает к трубке. Заглядывая в маленькое стеклышко, он крутит винтики по сторонам трубки; приподняв руку над головой, плавно поводит ладонью и передает на расстояние:
- Вправо подвинуть… Еще вправо… Влево чуть…