- Что же, обувь подходящая. Свою долю престольных праздников отгуляла… Пришей ушки и набей в носа пакли, а то, видишь, им все в небо хочется поглядеть, а мы по земле ходить будем, по пням да корягам лазить.
Мои купленные у старьевщика тупоносые полсапожки на резиновом ходу дедушка называет "замечательными щиблетами". Зато почти новые трикотажные носки, на пятках которых положено по первой суконной заплате, возвращает мне со словами:
- Заплаты отпори. Пятки заштопай.
Ботинки Кости Беленького он вообще откладывает в сторону.
- Богато тебя мать вырядила сосновые шишки топтать, - говорит он. - Для прогулки под окошком такая обувь по моде, а из лесу не пришлось бы нести ее россыпью. Дорогая штука получится.
Дедушка перетряхивает носки и портянки, спрашивает:
- А где четвертая пара?
- У меня свои крепкие, - протягивает Ленька черную поцарапанную сучьями ногу.
- А-а, вот оно что!
Уперев руки в колени, дедушка тихонько покачивается на чурбане.
- Пожаловаться не на что, ходилки важные.
Он переводит взгляд на поцарапанное лицо Леньки, присматривается к Павкиному синяку под глазом. Понимающе, с прищуром улыбаясь, замечает:
- Павел вон тоже, наверно, на ноги не жалуется. А голову не бережет. Вишь ты, как неудачно о сосну приложился. В лесу, ребятки, с такими делами надо поосторожнее… Вот так!.. Значит, договорились об этом?
Подтверждая дедушкину догадку и окончательно выдавая себя, Павка и Ленька в такт мотают головами.
- Тогда насчет обувки. Кроме свойской, другой не обзавелся, значит?
Ага, - подтверждает Ленька.
Понятно.
Дедушка Савел поднимается с чурбана и идет в свою сторожку. Оттуда возвращается с целой связкой обуви.
- Вот, подбирайте на выбор, - указывает он Косте и Леньке, бросая перед ними нанизанную на лыко вязанку новых лаптей.
- Ноги на ночь чистым дегтем помажешь, - наказывает дедушка Леньке. - А тебе, Павел, ноготки надо остричь. Вишь ты, какие отрастил!
Наши рыболовные снасти дедушка тоже тщательно осматривает.
Наслушались мы в деревне разговоров про боровых окуней, что вырастают под корягами по десяти фунтов и больше, - наплели лесок в девять, в двенадцать конских волос. Узлы затянули так, что развязывать и не берись - все равно ничего не получится. Каждая леска рассчитана на то, чтобы выдержать самую крупную рыбину. Длинные куканы, на которые мы будем рыбу насаживать, сделаны из такого шпагата, что вдвоем не оборвать.
Дедушка одобряет такую нашу предусмотрительность, но лески советует все-таки переплести заново.
- Сделайте из одной по две, вот и хорошо будет. А такими вожжами, какие вы принесли, рыбу перепугать можно.
Спорить с дедушкой не положено. Приходится резать прочно затянутые узлы, перекручивать лески на новый лад. Дед Савел проверяет нашу работу, похваливает:
- Молодцы, соколики! Кое-что вы делать умеете. Ленька стреляет во всех глазами, подергивает плечом.
Не терпится ему: "Когда же рыбу ловить?"
Мы ожидали, что, как только заявимся к деду, тут же он и начнет рассказывать нам сказки или поведет туда, куда только мы пожелаем: ловить рыбу, искать беличьи гнезда, покажет медвежьи берлоги и все те места, о которых сложены сказки, предания и легенды. Но вместо ожидаемых развлечений я сижу возле сторожки со своими носками, ножом отпарываю заплаты, а что дальше делать - не знаю.
- Иголку не захватил из дому? - спрашивает дедушка. Я смущенно мотаю головой.
- Эх, Квам, Квам!.. А еще сын солдата. Гордишься небось? А какой же из тебя солдат получится? Няньку придется с тобой в солдаты посылать.
Дедушка приносит иголку и небольшой клубок ниток.
- Давай-ка сюда носок!
Он засовывает внутрь облупившуюся от краски деревянную ложку и донышком аккуратно укладывает ее в худую пятку. Через ложку, как струны, одну за другой он протягивает нитки, подковыривая иглой края прохудившейся пятки.
Сразу видно, что дедушке это занятие не ново.
- Вот как надо, Квам. А то заплатами ты все пятки в кровь разотрешь… Берись-ка теперь, да посмелее. У тебя глаза молодые, зоркие… Вот так и клади: ниточку к ниточке. Крепко не стягивай, не сбори… Потом поперек начнешь. Через ниточку: сверху-снизу, сверху-снизу.
И дедушка показывает на руках, как нужно делать, плетет жесткими морщинистыми пальцами невидимую пятку.
- Так и пойдет, - подбадривает он.
Дома меня мальчишки на смех подняли бы, увидев за такой работой. Не положено у нас на деревне мужчинам белье стирать да носки штопать или другими бабьими делами заниматься. А дедушка все сам делает. Он смеется от души, когда видит, что Павка ушко к сапогу пришивает с наружной стороны.
- Так, так, - любуется дедушка. - Ушки к сапогам, значит, снаружи, а пуговицу к штанам с изнанки будешь пришивать?… Нехорошо, Павел, нехорошо. Это шиворот-навыворот получается… Давай-ка начнем все сызнова.
Мне не хочется, чтобы дедушка и надо мной так подтрунивал, и я стараюсь изо всех сил. "Ниточка к ниточке, да не затягивай сильно, не сбори", - повторяю я сам про себя дедушкины слова.
Плохо ли, хорошо ли, а в тот день на берегу лесного озера впервые в своей жизни я заштопал носки, и теперь спроси, как это делается, - другому покажу. И Павка Дудочкин никогда больше не будет пришивать ушки к сапогам снаружи.
- Вот, всегда бы так! - похвалил дедушка Савел, принимая от нас работу.
И мы уже не стесняемся сидеть с иголкой, а стараемся отличиться один перед другим, кто и что может делать. Забота появилась такая - хоть отбавляй. Только Ленька без дела ходит, украдкой от дедушки над нами посмеивается. Ему повезло: дедушкины лапти, дедушкины портянки - все даровое, все в порядке. Даже веревки в лапти ему дедушка сам продернул.
Но когда другие делом заняты, и Леньке, наконец, без дела тошно становится. Он стаскивает с себя суконную гимнастерку, которая уже не раз трещала за два дня похода, и начинает ее латать.
Шалаш в лесу
В лесу быть - так по-лесному жить. Захотелось нам в Ярополческом бору шалаш построить. Еще когда собирались в поход, мечтали мы о домике, построенном своими руками.
Одна была тревога - дедушка не разрешит. Будет держать нас у себя в избушке, обед варить в печке, собирать всех за стол, когда наступит время. Придется нам, как и дома, спать на войлочной или стеганой подстилке, на теплой подушке под головами, а дедушка обязательно проверит, хорошо ли мы одеялами укрылись, окна прикроет наплотно, чтобы ветер в комнату не проникал.
Но дедушка не только поддержал, даже одобрил наше предложение.
- Шалаш - это дело хорошее, - сказал он.
После таких слов и деревянная сторожка над озером стала будто приветливее и дедушка не такой, как все другие взрослые, - с ним самыми сокровенными тайнами можно поделиться. И шалаш мы оборудуем на славу. Будет он вроде летней дачи под боком у деда.
Не теряя времени даром, дружно принялись мы за дело.
Дедушка сам помог нам и местечко для шалаша выбрать. Присмотрел на краю поляны густую старую ель с выжженным над корнями большим дуплом. Широкие лапчатые ветви ели от ствола книзу клонятся.
Под солнцем жарко, а под ветвями стоит прохлада. Запах хвои такой густой, что можно представить себе, как он стекает с ветвей.
Еще не построив, мы уже видим наш дом. По сторонам- деревья, позади - лесная чащоба, перед глазами - чистая от леса приозерная полоса с высокими травами, сквозь которые просвечивает желтый песок, а сбоку - тоже на виду шалаша - дедушкина сторожка, до которой и двадцати метров не насчитаешь.
Славное местечко, добрую ель выбрал дедушка Савел! Под такими деревьями, спасаясь от дождя, охотники и рыболовы костры разводят. Снизу затянет ветви густым дымом - и дождю не пробраться.
Для случайных прохожих такого укрытия вполне достаточно. Но нам нужен не кое-какой шалаш, где можно дождь переждать или ночь переспать, а настоящий, чтобы жить можно было.
Примерили: концы нижних веток ели Костиной головы чуть касаются. Для лесного дома высота самая подходящая.
Дедушка подобрался под ветви, подчистил топором засохшие сучья на стволе, а мы тем временем площадку размели, сухие сучья и шишки по сторонам разгрудили.
- Вот и начинайте строительство, - говорит дедушка. - Крыша почти готова.
Костя Беленький принес второй топор из сторожки, вместе с дедушкой тычинник из сушняка принялся заготавливать. Мне с Павкой и Ленькой досталось тростник косить, от берега озера к ели его подтаскивать.
Тростник не луговая трава, из-под косы не выскальзывает.
Ленька Зинцов на Павку только покрикивает:
- Да размахнись ты пошире! Нажми покрепче! Коське маленькому - тому простительно, а уж ты-то немало каши ел.
Но и меня в покое не оставляет. Когда тростник из воды на берег вытаскиваю, и тут успевает:
- Побольше охапку набирай! Не бойся свою розовую замарать!
Рубашку, которая еще не порвана и в грязи не вымазана, Ленька терпеть не может. Вижу, что чешутся у него руки посадить меня в воду, да не решается. Не забыл еще невеселый разговор на просеке.
Зато упрятанные в карман длинные кисти от пояса выдернул-таки, пустил по воде. Поплыли они за витым пояском цветистыми змейками.
С тростником мы быстро управились. Напеременку одной косой большую копну его натяпали, на берег вытаскали. Обсушили немножко на ветру - вот и готов строительный материал.
Под елью четырехугольником наколотили колышков в два ряда, между ними тростником стены выложили. Поверх стен три поперечины укрепили, ветви ели шпагатом к ним притянули, чтобы не качались от ветра. Поверх веток снова тростника, лапника, травы на крышу густо набросали. Получился не просто шалаш, а замечательный дом на четыре жильца - настоящая лесная дача.
Выгоревшее дупло мы подчистили, подтесали немножко. Полочку в нем устроили, упрятали туда свое главное сокровище- школьные тетради, подаренные Надеждой Григорьевной.
Костя Беленький принес широкий, наподобие жаровни-ка, кусок коры от сухой сосны. Пристроил его к дуплу вместо дверцы. Удобный шкаф получился и места не занимает.
Над входом в шалаш дедушкин брезентовый плащ повесили. Тут тебе и окно, и дверь, и от комаров завеса. Даже самим не верится, что так ладно и аккуратно все получилось. Смотришь со стороны - будто и нет ничего: стоит на опушке леса, вблизи от озера, развесистая густая ель, под ее ветвями ничего не видно. Кто догадается, что тут построен просторный дом и живет в нем большая семья?
После хорошего трудового дня сладко было уснуть в своем шалаше на душистой хвое, покрытой свежим сеном. Уже одна мысль, что мы сами построили себе этот дом, была нам дороже дорогого.
И все думал я, засыпая, о "лесной королеве" - о девчонке в сером платьице, представлял себе, как она ходит где-нибудь поблизости, прислушивается, о чем мы разговариваем, или, приоткрыв завеску, засматривает черным глазом, хорошо ли мы устроились, спокойно ли нам спать будет.
Кщара
На следующее утро, еще не занялась заря, дед уже звонил возле нашего шалаша в какой-то глухой и странный колокол.
- Эй вы, сони! Что вы спите? - приговаривал он. Дома нас так никогда не будили. Солдатом был отец.
Германскую и гражданскую войны от начала до конца прошел, а командовать по-дедушкиному не научился.
Дома совсем по-другому получается. Сначала я слышу, как отец скрипит дверью и советуется с матерью: "Надо будить Коську".
Не скажи он этого, я так и лежал бы с открытыми глазами, смотря из-под одеяла, как мать кладет в печку дрова, разжигает на шестке смоляную лучину, по деревянному катку завозит в печное отверстие большой чугун картошки, щеткой заметает мусор в огонь. Но если сказали, что меня надо будить, сразу так хочется спать. И я закрываю глаза. Отец окликает меня негромко. Я слышу неуверенность в его голосе и молчу. Он еще несколько минут стоит у порога, прокашливаясь, потом выходит на улицу. Возвращается, когда я действительно сплю.
- Костя, вставай! - будит он несмело, словно боится разбудить. Повторяет погромче.
И я встаю лишь тогда, когда голос отца становится по-настоящему громким и сердитым.
Дедушка - другое дело: он так зазвонил, что улежать спокойно невозможно - обязательно хочется взглянуть поскорее, какую это он музыку придумал.
Мы приподнимаем край плаща у входа и вылезаем из шалаша. Дедушка сидит на чурбане перед красными угольями костра и стучит палкой по пустому чугуну.
- Живо марш на озеро! - бодро отдает он команду.
Кто посмеет ослушаться такого решительного и ясного приказа?! И мы бежим наперегонки.
Трава в холодной росе чуть тронута розовыми красками еще невидимого солнца. От утренней свежести, от зябкой росы прищуренные, заспанные глаза сами собой раскрываются шире, дрема убегает прочь. Ох, как хорошо подняться сразу, не разваливаясь лениво в постели! Какой чистый воздух, какое красивое озеро перед восходом солнца! И хочется радостно крикнуть что-то товарищу, румяной заре или просто бору, только бы подать веселому утру свой голос.
И вода, которую по утрам так скупо пускаешь из умывальника, здесь совсем не та. Закатывай выше коленок штаны, выбирай себе любое местечко, зачерпывай ее вместе с плавающим над озером туманом.
Одной рукой дедушка умываться не разрешает, говорит, что так умываются только кошки.
- Да еще разве медведь в берлоге, - добавляет он. - А настоящие охотники и рыболовы берут воду пригоршнями.
Мы, конечно, хотим умываться, как "настоящие". Рукава, ворот рубашки, окунувшиеся в воду штаны - все мокрое.
Ленька Зинцов моется в сторонке. Дедушка принес ему большой желтый кусок ядрового мыла, и он небывало старательно растирает свои цыпки на руках и ногах. От него по тихой воде медленно расплываются большие и красивые, дегтярные пятна с разноцветными переливами. Значит, он выполнил дедушкино указание, не забыл смазать на ночь заскорузлые ноги чистым дегтем.
Дедушка Савел начал с того, что повел нас на Кщару - известное на всю округу чудесное лесное озеро.
- На Санхре раки водятся. Линь на раковую шейку там хорошо берет. В Порядове - карасики по пятаку, больше не растут. На Гаравах - щука. Ей порядовских карасиков только подавай. А в Кщаре, - ведет с нами дедушка дорожный разговор, - там всех сортов рыба водится. И немудрый рыболов на Кщаре без ухи не останется.
У деда такое правило: куда идет, о тех местах больше и речь ведет. О Кщаре такую историю рассказал, что не терпится нам взглянуть поскорее на удивительное озеро.
Появилось оно, по словам деда Савела, в одночасье. Все был лес как лес - прекрасный сосновый бор. Вечером мужики здесь деревья валили, дрова пилили, а утром при-шли - ни дров, ни бревен, ни самого леса как не бывало. Раскинулось на том месте огромное озеро непомерной глубины, с островами да заводями. Обойти его кругом - добрых пятнадцать верст будет.
…Не вдавайся в обиду, дорогой читатель, что в наших записях верста с километром, аршин с метром рядышком идут. Ведь это тридцать с лишним лет тому назад было. И тебе неплохо запомнить на случай, что старая Россия сукно вершком да аршином, хлеб фунтом да пудом, а дорогу верстой да саженью мерила. На нашу долю и выпало зубрить переводы со старых мер на новые.
Из пятнадцати верст шестнадцать километров складывается.
Вот какая махина земли исчезла за одну ночь на месте нынешней Кщары!
А кто на деревне знал в старину, что такие обвалы из-за подземных вод получаются? Никто не знал.
Услышали о чуде местные попы, решили: дело выгодное. Пустили слух, что не обошлось тут без нечистой силы. И пошли на озеро с крестом да водосвятием. Деньги за молебен с мужиков собрали, "на святую церковь".
- А от слова "кщеное", крещеное значит, и получило озеро свое название - Кщара, - объяснил нам дедушка. - Там под корягами такие окуни водятся, какие вам и во сне не снились, - подогревает он наше нетерпение.
А сам шагает впереди, прямиком, без дороги, даже без признаков какой-нибудь тропинки.
- А если печная щука попадется, тут уж и самой крепкой леске несдобровать.
Про "печных" щук мы даже не слыхивали. Оказывается, это такие щуки, которые сами в печку плавают.
Была на том месте, где образовалось озеро, заброшенная избушка. Когда лес провалился, и она под воду ушла. Крыша и бревна наверх выплыли, а печка на самом дне в озерной глубине так и осталась. Вот щуки, которые подогадливее, и стали в нее плавать. Сама в печке, а голову на шесток высунет, лежит - не шевелится. Если рыба мимо плывет - щука тут как тут: раз - и проглотила. У которых и зубы выпали, и сами они будто мохом обросли, а все не попадаются в настоящую жаркую печку или на костер рыбакам.
С этой думой об удивительных щуках и закинули мы в первый раз в жизни удочки в лесное озеро.
Уже заря прошлась по воде, осветив широкий плес, густо поросшие тростником и камышами берега и заводи. В разных местах с берега висели над водяной розоватой гладью наклоненные стволы деревьев, другие нестроенными мосточками легли прямо на воду, высоко поднимая зеленые сучья.
Есть особое наслаждение забрасывать удочку в озеро с вершины дерева.
Разместились мы над Кщарой кому где нравится. Позади нас, в лесной чаще, свистит соловей: заведет, заведет и снова умолкнет. Видно, правду говорил чернобородый лесник дядя Федор, что недолго соловью петь осталось. Очень короткая стала у него песенка.
Ленька Зинцов первым выхватил из воды окуня. И тут все мы, забыв про удочки и рыбачью осторожность, попрыгали со своих мест и бросились рассматривать добычу.
Окунь на лету сорвался с крючка, ощерясь острыми колючками, отчаянно запрыгал по береговому склону, кувыркаясь через голову и отталкиваясь упругим хвостом. Его, до крови исколов руки, ухватили мы у самой воды.
Весь словно матовый, с темными широкими полосами наискосок, окунь был действительно хорош.
- Настоящий боровой! - оценил Павка Дудочкин. Прикинув на ладони, добавил - С фунт потянет.
Для подтверждения передал рыбину Косте Беленькому.
- Будет фунт?
- И поменьше - не беда, - перенял Костину руку подошедший к нам дед Савел. - Беда в том, что вы рыбу ловить не умеете, золотое время упускаете, удочки в воду побросали. Так от вас вся рыба разбежится! Вы думаете, она не слышит, как вы бегаете да спорите?! Все слышит… Таким рыбакам только в луже корзиной мальков ловить.
За первым окунем целую лекцию нам дедушка прочитал.
- Качнулся поплавок - выдергивать удочку не торопись, рыба еще только принюхивается, примеривается. Хитрости с крючком ей тоже известны. Не тащи, когда поплавок в сторону поведет, следи, когда на дно потянет, тогда и подсекай - не зевай… Это ладно еще, что ты окуня на берег выбросил, рывком за губу задел, - смотрит дед на Леньку. - А если бы окунь обратно в воду угодил?.. С оборванной-то губой? Тогда пропал запал, не будет уженья на этом месте. Вот о чем думать надо.