- Иду я, добрый молодец, в лесную обитель, помолиться небесным угодникам, поклониться святым местам.
- Не видал ли ты по дороге войска царского? Кладет на себя Тихоня крестное знамение, говорит молитвенным голосом:
- Милостив наш царь-батюшка, за лесной народ он молится, желает ему здоровья и благополучия.
А сам исподтишка на богатыря посматривает, благочестием своим доверчивого обманывает. Пожалел и средний брат странника.
- Стар ты, дедушка. Тяжело тебе котомку нести. Садитесь, - говорит, - на меня вместе с моим младшим братом. Подвезу я вас.
Тут достал Тихоня свою скляночку, предлагает богатырю Телеге.
- Не хочешь ли, - говорит, - святой водицы испить, что несу я с богомолья из дальних стран? Та водица силы прибавляет, богатырский век удлиняет. За помощь и доброе сердце отблагодарю тебя.
И наливает он в стаканчик зелья сонного.
Не усмотрел доверчивый богатырь злого умысла - все до дна выпил. Обернулся он снова телегой, а младший брат в сороку превратился.
Присел Тихоня рядом с сорокой на телегу, и поехали. Сорока и телега между собой негромко переговариваются.
Закрыл глаза хитрый Тихоня, делает вид, что дремлет, а сам незаметно подсматривает, каждое слово братьев подслушивает, неосторожный разговор на примету себе берет.
- Тише, брат, на ухабинах: вылетит железный шкворень - пропадет твоя голова, - говорит младший брат среднему, а сам чувствует, одолевает его тяжелый сон.
- И ты, смотри, береги свое серебряное перышко. Выпадет оно из груди - не летать тебе больше по лесу, - отвечает младшему средний брат.
И его тоже клонит тяжелый сон. Колеса окованные еле катятся. Шепчет он, превозмогая себя:
- И старшему брату, Егору, надо сказать, чтобы не покидал он темный лес. Недаром завещал старик-лесовик, чтобы пуще всего на свете стерегся он коварных людей да лесных пустырей. Вся сила его от лесной чащи.
Слушает доверчивых богатырей Тихоня, торжествует злобно. "Не в боровой чаще, на лесной поляне смерть Егору написана. Надо его на поляну выманивать".
Катится телега по лесу, только шкворень железный впереди поблескивает. Лежит рядом с Тихоней на узелке сорока - серебряное перышко на груди сверкает.
Чем дальше, тем гуще бор.
Вдруг загудели сосны, закачали в высоте вершинами - выходит на дорогу, навстречу путникам, старший брат богатырей - Егор Слово Соколиное. Увидал он на телеге Тихоню, спрашивает:
- Куда, безвестный странник, путь держишь?
А сам с монаха строгих глаз не сводит. Руки у Тихони мягкие да белые - от мальства труда не ведали, в тугом мешке сухари не початы - видно, страннику в них нет нужды, схима черная новешенька - не в таких приходят из дальних мест.
А глаза Тихони льстивые да хитрые, от прямого взгляда прячутся.
Кланяется земно, торопится улестить коварный монах Егора словами медовыми, хочет его горькими жалобами разжалобить.
- Обошел я, добрый молодец, на старческих ногах весь крещеный мир, а такой добродетели не видывал, радушнее привета не встречивал нигде. Принес я на своих плечах из дальних мест малую склянку святой воды. Кто пьет ее, тот не старится, только силы богатырю прибавляется. И тебе желаю, славный добрый молодец, здравствовать много лет.
И хочет он налить Егору зелья сонного.
Только потемнел лицом, только глазами сверкнул Егор - и выпала из рук Тихони, раскололась о сосновые коренья склянка с зельем.
Задрожал монах под суровым взглядом Егоровым, молит богатыря слезным голосом:
- Не обидьте меня, несчастного, пожалейте меня, странника убогого, проводите до первой поляночки.
А сам все назад посматривает: не спешат ли по лесу царевы конники, не мелькают ли между сосен кафтаны пестрые боярские, жемчугами да золотом шитые.
Сел Егор на телегу со странником, доехал с ним до первой лесной поляны. Растут на ней три пушистых деревца, три малютки-сосенки.
- Уходи, старик! Негоже рядом с тобой стоять, негоже в лукавые глаза глядеть, - говорит Егор.
Поднимает свой узелок Тихоня, по сторонам глазами так и шарит. А царево войско - уже вот оно: на поляну кучей высыпает, от леса богатырей отрезает.
Спит сорока, беды не чует. И Телегу сон одолел совсем.
Улучил Тихоня минуточку и выхватил из телеги железный шкворень. Покатилась по траве вместо колес голова молодецкая.
Не успел перехватить руку предателя Егор Слово Соколиное, как выдернул Тихоня из груди сороки серебряное перышко. И остался лежать мертвым на месте птицы лесной богатырь - младший брат.
Стоном застонал Егор, то увидевши.
- Ой вы, братья мои родные, товарищи дорогие! Вместе стояли мы за лесную волю, не расстанемся и в смертный час.
Грозой-мстителем встал Егор над телами братьев. Жарким гневом распласталось лицо богатыря.
А царское войско уже окружило Егора со всех сторон. Бояре арканами машут, свою победу торжествуют. Хотят они богатыря живым связать, в железную клетку запереть, поставить ее на забаву перед окнами царева дворца.
А Егор стоит не колеблется, перед вражеской силой не клонится. Ищет он под рукой дерево рослое, чтобы разбить, разметать им силу вражью. Но растут рядом на поляне лишь три пушистые сосенки, словно дети малые. Пожалел их тронуть богатырь, а схватил он ближнего боярина, одним махом сорвал его с седла расшитого, закрутил над головой - никто к Егору подступиться не отважится, от его ударов валятся с коней замертво.
Замешалось, оробело царево войско.
А тем часом хитрый монах Тихоня сзади к богатырю подбирается. И воткнул он Егору в спину отравленный ядом нож.
Ахнул, зашатался богатырь, почуяв рану смертельную. Но сильнее смерти была ненависть к предателю коварному, что из всех врагов был подлейший и трусливый враг. Ухватил Егор Тихоню за схиму черную и метнул его выше леса дремучего. Не досталось предателю ни золото, ни обещанный царем расписной кафтан боярский. Рухнул он на сосны колючие, разодрали его сучья острые, разорвали в клочья черную схиму - личину мерзкую.
А смертельно раненный богатырь крикнул слово боевое соколиное. Пронеслось оно бурей по всему лесу. Повалил со всех сторон на тот призывный клич народ лесной. Закипела вокруг малого холма борьба великая.
Только сила Егора оставила. Опустился он на сыру землю, тяжко вымолвил слово прощальное:
- Не оставил я тебя, воля вольная! Не оставил я тебя, темный лес! Берегите и вы свою землю, люди добрые!
И умолк навек.
Схоронили Егора на той поляне, между трех малюток сосенок. По правую и левую сторону положили с ним родных братьев.
Могильный холмик над ними насыпали. А царевых слуг расклевали черные вороны, растаскали звери по диким логовам.
Лохмотья Тихониной схимы предательской разлетелись по ветру, превратились в гниль болотную, подернулись поверху густой да зазывчивой мокрецом-травой. Стоит путнику ступить на зелень обманчивую - засосет его трясина черная. И люди тех мест пуще огня чураются.
А на холме Богатырей разрослась брусника сыпучая - сочная лесная ягода.
Три малютки деревца в головах богатырей могучими соснами выросли, шумят по ветру вершинами, о далеком былом людям рассказывают.
Отдыхают на холме под приветными соснами лесные путники, добрым словом отважных богатырей вспоминают. Вот и мы сегодня пришли сюда, соколики.
…Закончил свою сказку дед Савел, поднялся с земли и долго стоял над бугорком, склоня голову и упирая в грудь широкой белой бородой.
- Говорят, что вот здесь они и похоронены, - негромко добавил дедушка.
Мы стояли рядом с ним, смотря с волнением на маленький бугорок, прозванный в народе Богатырским. От сосен, поднимающихся над ним, тремя ровными полосами тянулись тени, будто неслышными шагами шли через поляну в родную чащу лесные братья - отважные русские богатыри.
Снова живыми вставали они перед нами, и сам Ярополческий бор становился будто приветливее и краше, таинственнее и роднее.
Сторожевое гнездо
Ленька Зинцов воображает себя богатырем Егором. Он отдал Павке Дудочкину подаренные дедушкой лапти и выпросил у него взамен лакированные, потрескавшиеся от времени сапоги.
- К моим штанам они как раз подходят. А тебе в лаптях ходить легче и удобнее, - так доказывает он Павке общую пользу от обмена.
Одну штанину Ленька заправляет в сапог, делая ее напуском над голенищем, другую пускает поверх голенища, подкрутив ее снизу в три кольца, и уверяет, что так, наверно, ходил по лесу Егор Слово Соколиное.
В дополнение ко всему Ленька сделал себе дубовый лук и теперь не расстается с ним: ковыряет стрелами сосны, силится послать стрелу за озеро перед сторожкой, ищет лосиную жилу на тетиву.
Костя Беленький и Ленька Зинцов понимают сказку каждый по-своему. Наш старший до полуночи просидел в шалаше перед огарком сальной свечи, переписывая дедушкину сказку, двадцать раз переспрашивая нас, как называл дедушка бутылку с отравленной водой.
- Склянка с зельем, - нехотя отвечал Ленька, А Костя снова:
- Разбилась она или раскололась?
- Раскололась. Ну тебе не все ли равно?! Только нам засыпать, Костя снова потревожит:
- Брусника над могилой богатырей, дедушка говорил, разрослась, а болотная гниль травой-мокрецом… Как это?..
- Ну, подернулась! - сердито выкрикивает Ленька и перевертывается лицом к стенке. - Перестань! Ложись спать.
Для Кости сказка сама по себе - сокровище. А Леньке хорошую сказку хочется так повернуть, чтобы самому в ней за главного героя быть.
Но если лесных братьев представлять, должно быть трое. Именно над решением этой задачи и ломает сейчас голову Ленька, подыскивая себе достойных и отважных товарищей. К Павке он стал особенно внимателен. Старается сделать или сказать ему что-нибудь приятное.
Сам предложил на губной гармошке поиграть.
- Бери! Пока в лесу живем, ты и научишься маленько-помаленьку.
Дал пустить стрелу из лука, восхищается:
- Эх, здорово у тебя получается! И снова:
- Мне бы такую силу да кулачищи, как у тебя. У богатыря Телеги тоже, наверно, был кулак так кулак! Сорока не то, - говорит он. - Сорока полегче… Давай, Павка, Телегой! Тебе в самый раз. Ты здоровый.
А сам подмигивает мне: ничего, мол, сколько ни поупрямится, а будет Телегой.
- Учись кричать сорокой, - шепчет мне Ленька.
Но Павка на "телегу" не соглашается. Спокойно возвращает Леньке лук с новенькой стрелой и решительно говорит:
- Не буду!
И между друзьями снова начинается старое.
Сегодня с утра дедушка ушел в обход своего лесного участка. Без него Ленька придумал новую затею. Он решил построить сторожевое гнездо на сосне, чтобы издали видеть каждого прохожего и проезжего.
- Мало ли разных людей по лесу без дела шатается, вот и будем за ними присматривать, дедушке сообщать.
Костя Беленький, как обычно, только поморгал удивленно белыми ресницами, услышав о новой выдумке приятеля. Павка хотел расхохотаться и уже надул щеки, но посмотрел на старшего и передумал, только показал на Леньку пальцем, как на неисправимого чудака.
После этого Ленька с ними даже разговаривать не стал, а мне кивнул головой:
- Пошли!
Я посмотрел на Костю, чтобы узнать, как он посоветует, а старший лишь плечами пожал: мое, мол, какое дело - иди, если хочется. Я и пошел за Ленькой.
У него уже и сосна облюбована, и сучьев к ней большая куча натаскана. Это совсем недалеко от дедушкиного домика, на просеке, на которую вывела нас "королева" в памятный день.
Ленькина сосна - целый шатер. Сама стоит в сторонке, а зеленые сучья до средины просеки вынесла. Снизу по стволу отмершие сучья черными костылями в телеграфном столбе торчат. Если осторожно ставить на них ногу поближе к стволу - ни один не сломится. По ним забраться для Леньки легче легкого. Подтянулся немного и пошел, как по лестнице. В самую гущу ветвей забрался.
- Подавай мне хворост! - дружелюбно говорит он сверху.
Я для Леньки не ровня. Мое дело - слушаться. Поэтому он на меня не кричит, не спорит, спокойно разговаривает. Такого Леньку и слушать приятно.
Я стараюсь. А хворостины длинные: возьмешь за конец - качаются туда и сюда. Руки дрожат от напряжения, и никак я не могу до Леньки дотянуться.
Он, цепляясь за опору вверху одной рукой, другой тянется как можно ниже. Ухватив хворостину, забирается со своей ношей наверх, скрывается в густой хвое. Там он подолгу возится, вороша зелень и хрустя ветками. Черные непокорные волосы Леньки взъерошены, густо прошиты и склеены зелеными сосновыми иглами, с плеча свисает лоскут разорванной гимнастерки.
Ленька устал и начинает злиться, но от своего не отступает: такой уж у нашего друга характер, тем более если дело наперекор пошло. Пусть, мол, Костя с Павкой смотрят на готовенькое да удивляются. А мы звать и просить их не будем.
- Положи под дерево! - сбрасывает он разорванную гимнастерку и все подгоняет, чтобы я порасторопнее работал.
Чем дальше мы продолжаем строительство, тем короче становятся сучья. Как ни тянемся мы с Ленькой друг другу навстречу, он не может ухватиться за хворостину. Даже заплакать хочется от досады. Но известно, что даже просто мальчишкам плакать не положено, а путешественникам и тем более.
- Тише! За нами подглядывают, - шепчет Ленька и проворно забирается на верх сосны, чтобы и виду не подать, с каким трудом дается нам осуществление его затеи.
Обернувшись, я успеваю увидеть, как Павка и Костя Беленький бросаются с просеки за ближнюю елку. Потом они, сохраняя безразличный и равнодушный вид, будто наше гнездо вообще их мало интересует, подходят к нам.
Костя глазами вымеривает расстояние от земли до сучьев и деловито замечает:
- Без лестницы ничего не выйдет.
- Обойдемся как-нибудь, - неприветливо и хмуро цедит сквозь зубы Ленька.
И снова наступает неловкое молчание.
- Знаете, что я придумал? - неожиданно засветившись улыбкой, говорит добродушный Костя.
Ленька сам не промах: прикидывает в уме, нет ли тут какой каверзы, покушения на его первенство в строительстве сторожевого гнезда, и глубокомысленно молчит. А Костя, ничего не объясняя, вдруг припустился к дедушкиной сторожке. Теперь пришла Ленькина очередь раскаяться, что не спросил сразу о выдумке Кости. "Кто знает, почему он убежал обратно и вернется ли? Вот теперь и раздумывай".
Но Костя возвратился быстро. Он принес в руках большой моток веревки и предложил:
- Давайте перекинем один конец веревки через сучок, а за другой будем поднимать хворост, как по блоку.
Согласие, конечно, немедленное и общее. Но перекинуть веревку, оказывается, не так-то легко. Приходится Леньке свеситься с гнезда и оттуда через толстый сучок он перепускает нам один конец веревки.
Зато как закипела работа после этого устройства! Тем более что теперь нас уже не двое, а четверо. А когда мы все вместе, то и каждый сам по себе сильнее.
Мы опутываем огромные вязанки хвороста и с восторгом наблюдаем, как от наших присядов книзу тяжелый груз поднимается кверху.
- Раз, два - дружно! Раз, два - сильно! - громко командует за каждым перехватом Павка.
Знай мы по памяти припевки, подобные тем, что заводил мужичок на срубе в деревне, они сейчас были бы очень кстати.
Ленькина задача заметно полегчала. Теперь он с высоты только наблюдает, чтобы груз не цеплялся за сучья, и, отклоняя веревку в разные стороны, дает ему направление.
- Выше дай!.. Еще наддай!.. Нажимай на мускулы! - покрикивает он, победно озирая с высоты наши владения вокруг дедушкиной сторожки.
Работа такая увлекательная и интересная, что мы готовы перегрузить с земли на сосну все, что надо и не надо. Но Ленька, как главный строитель, понимающий в этом деле толк, предупреждает:
- Хватит, а то сучья подломятся.
Тогда на смену хворосту одну за другой мы поднимаем по воздуху две охапки сена с мхом и старый потрепанный половик, предназначенный заменять роль богатого ковра в столь высокой светлице.
И уже нет заказов с сосны на новые материалы. А расставаться, снимать Костино изобретение не хочется. И мы быстро нашли ему другое применение.
- Поднимайтесь ко мне на веревке еще один! - вдруг гаркнул Ленька, словно сделал мировое открытие и объявлял о нем во всеуслышание.
- Правильно! - даже не оглянувшись на старшего, чтобы узнать его мнение, солидно пробасил Павка и немедленно начал туго опутывать меня веревкой под мышками.
Скоро я поднялся на сосну по воздуху, легко отталкиваясь ногами от ствола и придерживаясь за веревку руками.
Это было чудесное путешествие! Сердце замирало от высоты и от радости. И страшно немножко было: вдруг да развяжется, вдруг да оборвется веревка! И я крепче впивался в нее руками.
Ленька торжественно принял меня в воздушное жилище.
- Хорошо? - спрашивал он, ожидая оценки работы.
- Хорошо! - говорил я, любуясь устройством на сосне.
Сучья в новом сооружении были уложены в виде огромного грачиного гнезда. Жесткое дно выстлано мхом и сеном. Поверху Ленька разостлал полосатый "ковер", который так долго терпел унижение быть простым половиком. На высокой стройке и он возвысился.
Ленька постарался, подогнал хворостинку к хворостинке так плотно и аккуратно, что нога сквозь настил не проваливалась. В гнезде можно было стоять в полный рост двоим, даже троим одновременно - опора надежная и прочная. Устал стоять - хватит места привольно растянуться. Можно пристроиться и сидеть на суку рядом с гнездом. Здесь даже комаров было значительно меньше, чем на земле.
Замечательно придумал Ленька!
С высоты далеко налево и направо перед нами открывалась вся просека. Между стволами деревьев проступала наша поляна, видимо было озеро, над ним дедушкина сторожка с низеньким крылечком, перевернутый вверх днищем ботник у самой воды. Дальше по просеке было еще одно озеро, и мы с удивлением увидели, что возле него ходят какие-то люди.
Грибов нет. Ягоды еще не дозрели. Да и корзин у людей возле дальнего озера не было. И перед нами сразу возникла загадка: "Кто они - эти неизвестные? Откуда появились?"
Ленька тихим голосом подал на землю знак: "Молчание!" Ухватившись за ближние ветви, наклонился вперед. Старая братнина бескозырка с редкими золотистыми пятнышками на месте былой надписи "Балтийский флот" сдвинута на глаза, и Зинцов внимательно рассматривает далеких незнакомцев.
Там, у озерка, особенно удивляет нас один. Как ни далеко расстояние, но все-таки ясно видно, что вместо головы у него на плечах качается будто снежный ком - большой, без единого темного пятнышка.
Вот какие удивительные вещи открывает перед нами сторожевое гнездо!
Значит, ходит кто-то по нашим тропам, а может быть, даже следит за нами в этом безлюдном, как мы думаем, бору.
Наше воображение разыгрывается. Мы строим самые различные догадки в отношении незнакомцев у дальнего озера. Решаем на одном: кто бы они ни были, что бы против нас не задумывали - в обиду себя не дадим. Если хитрость - мы тоже сумеем быть хитрыми. А пока Ленька хочет открыто предупредить незнакомцев, что мы их обнаружили и не боимся.