На сучке - рукой подать - висит крепкий дубовый лук. За спиной у Леньки сшитый из мешковины колчан со стрелами. Ленька молча и неторопливо накладывает стрелу, оперенную жестким галочьим пером, и, прислонившись спиной к стволу, медленно и потому, кажется, особенно грозно, натягивает тетиву. Стрела взвивается и исчезает из глаз. Ленька сурово смотрит ей вслед, и взгляд его означает: "Вызов брошен - принимайте!"
Но пока мы с Зинцовым фантазируем на высоте, Костя Беленький и Павка Дудочкин остаются обыкновенными земными и напоминают нам, что им тоже хотелось бы "при-гнездиться".
Меня снова вывешивают над ветвями и осторожно приземляют. Потом мы с Павкой поднимаем Костю. На смену ему совершает воздушный путь Павка. Кузнечных дел мастер рассматривает из гнезда наше подъемное устройство и обещает надеть на сучок железную втулку, чтобы легче было тянуть груз и меньше перетиралась веревка.
- Завтра займусь, - говорит он.
Ленька, прежде чем оставить воздушную светлицу, затягивает веревку на сучке петлей, чтобы она не упала. Один конец веревки свисает вдоль ствола, не касаясь земли на высоту человеческого роста. Такая предосторожность нужна, чтобы наше новое убежище не обнаружили незнакомцы с дальнего озера или не заметил дедушка Савел, который, вероятно, не будет нас хвалить, что взяли веревку без его разрешения.
По веревке, даже без посторонней помощи, может быстро подниматься на сосну и спускаться на землю дозорный сторожевого гнезда. Он будет видеть все, что делается на просеке и вблизи нее, и сообщать в шалаш.
В дополнение всего мы хотели протянуть от сосны до шалаша бечевку и устроить сигнальный колокольчик. Но где взять бечевку длиной не меньше двухсот метров? Решили, что дозорный для вызова команды будет кричать сорокой. На его обязанности лежало теперь предупреждать "шалаш" о появлении на просеке людей и зверей, оберегать спокойствие нашего лесного жилища.
Первым дозорным сторожевого гнезда стал Ленька Зинцов - его строитель.
Чем не сказочный лесной богатырь озирает с высоты зеленые дали?
Продолжение сказки
"…Повесть в пяти частях о монахе, превратившемся в лешего, о заколдованных кладах и папоротниковом цветке, страшные истории с привидениями и двумя ведьмами, с лесной королевой и соколиным словом, с предисловием и заключением.
Предисловие".
Вслед за этим устрашающим заглавием, сочиненным по примеру одной подвернувшейся под руку божественной книжки про чертей, помечено кратко: "потом".
Это значит, что предисловие будет написано позднее. На предназначенном для него месте расставлены длинные ряды точек. Вслед за точками значится:
"Часть первая.
Когда богатырь Егор бросил монаха на сосны, Тихоня не умер. Разорвалась только его схима, а сам он оборотился в лешего. Вместо черной скуфьи надел он на голову белую шапку с большой котел, распустил космы, чтобы людей пужать.
Разнюхал он клады с самоцветами. Готовит себе боярский кафтан. Не хватает только пуговиц. Он ищет их по всему лесу. Не находит и со злости ломает сучья, которые и ночью трещат, когда все давно уже спать легли.
Это его в белой шапке с большой котел видели мы за дальним озером из сторожевого гнезда.
Кем ни прикидывайся, злой хитрец, все равно мы тебя выследим, заберем клады…
Продолжение следует".
"Часть вторая.
Без цветка папоротника не возьмешь клады. Леший Тихоня приставил к ним двух старых ведьм, огородил страшными привидениями. Откроется клад только тому, кто знает соколиное слово. Даже дедушке Савелу оно неизвестно. Его знает одна лесная королева.
Зачем в тот раз, на просеке, отпустили мы ее, не спросили?
Возьму с собой Квама, пойдем разыскивать в лесу королеву. Мне королева может и не сказать это слово. Тогда она издали сердито на меня поглядела. А Кваму, может быть, и скажет…
Продолжение следует".
…Одну за другой я листаю забытые школьные тетради. Их подарила нам учительница в ту памятную минуту, когда проводила нас до ржаного поля.
В этих тетрадях наши большие и малые приключения, встречи и беседы, радости и горести - коротенькая, без-искусственно простая и потому особенно дорогая страница незабываемого детства.
Где вы теперь, дорогая наша учительница, что первой вместе с учебниками раскрыли перед нами былинную красу родного Владимирского края, неиссякаемые истоки благородной любви к великой и щедрой природными богатствами родной земле?! Где вы, друзья далекого детства, неизменные спутники лесного похода, с которыми связана и первая мальчишеская тайна, и первая проба на кулак, и первая торжественная клятва навечно любить эту землю?!
Ни одного нет рядом. И все-таки они снова со мной.
Листая тетради, я снова вижу своих друзей такими же, как и тридцать с лишним лет назад. Вижу, как, упрятавшись за кустом, лежа на игольчатой хвойной подстилке, пишет Ленька Зинцов свою "страшную" повесть в пяти частях, с предисловием и заключением, с обязательным указанием после нескольких строк: "Продолжение следует". Для него новая забава - на минуту, и вдоховенная фантазия - не больше чем на час. Пережил волнение сочинительства с огрызком карандаша в руке - и в сторону написанное. Уже явились другие спешные дела, другие по-своему неотложные заботы. Весь он живет новым влечением, новыми замыслами и затеями. Для него не существует "вчера", есть только "сегодня" и "завтра", когда можно и фантазировать заново и по новой фантазии действовать.
Даже деревенскую поговорку, подслушанную и записанную во время похода Костей Беленьким, Ленька применительно к случаю научился подлаживать под свои привычки: "Сегодня паши, а вчера не вспашешь. Сегодня пляши, а вчера не спляшешь".
Начатую повесть Ленька "не допахал". Она кончается на третьей части словами:
"- Королева, ты знаешь соколиное слово?! - крикнул я настал натягивать лук".
Обещанное продолжение не следует.
Упрятал Ленька тетрадь в карман - и забыл. С глаз долой - из сердца вон.
И до сих пор темные перекрестные полосы на рыжей обложке, расползающиеся дыры на сгибах напоминают красноречиво о бывшем карманном употреблении тетради.
За долгие годы, что пролежала в плетеном солдатском сундуке, тетрадь выпрямилась, выровнялась. Обмякшие листы плотно прилепились один к другому и нехотя, готовые расползтись на половинки, раскрывают свои страницы.
И вспоминается, что вот так же осторожно, как приходится сегодня расклеивать эти страницы, в свое время втроем уговаривали мы Леньку Зинцова не сердиться понапрасну, не рвать на клочки, как он намеревался, своего сочинения.
Надежды Григорьевны тетради, - напоминал Костя Беленький.
- Ну и что из этого?! - с пренебрежением отвечал Зинцов, и руки, искривляя тетрадь на сгибе, уже намечали место первого разрыва.
- Тогда делай, как знаешь.
- Чепуха написана! - резко говорил Ленька. Но уже слышались в его голосе какие-то неуверенные нотки.
Очень обиделся Ленька, что его творение прочитали мы без разрешения.
- Чепуха! - решительно повторил он.
- Интересно, - сказал я. Ленька улыбнулся.
- Замечательно написано! - подхватил Павка Дудочкин.
Ленька нахмурился.
- Только конца нет, - сказал, будто вслух подумал, Костя Беленький. - Дописать бы…
Ленька пыхнул ноздрями.
- Еще чего не хочешь ли?
И, небрежно сунув тетрадь в карман, наглухо заколол его булавкой: попробуйте, мол, теперь почитайте!
Ленькина повесть казалась нам особенно выдающейся.
Самое главное для нас было не в том, что написано, а в том, кем написано. Ведь это не просто кто-нибудь - наш друг Ленька Зинцов такую занимательную историю сочинил.
С Ленькой мы и новую приманку для рыбы придумываем, с ним же на одном чурбане картошку чистим и все вместе одну белку никак приручить не можем. Ему же, автору повести в пяти частях, если начнет в постели локтями толкаться, можно и сдачу дать.
С ним вместе пришлось нам вскоре и горе горевать.
Тревожная ночь
"Без деда - без обеда". Эти слова вынесены на новую страницу Ленькиной тетради.
Они живо напомнили, что последовало за строительством сторожевого гнезда и как печально закончился радостно начавшийся день.
Бывают подобные перемены в настроении не только в бору, но и дома.
Вспомним хотя бы такое. Мать ушла на работу. Обещала вернуться к обеду. И всего-то наказала тебе к ее приходу суп разогреть да не забыть курам овса посыпать.
А ты раззаботился и дополнительно к этому стекла в окнах протер, горшочки с цветами на подоконнике розовой бумагой обернул, темную цепочку и гирьку под часами-ходиками до блеска начистил. Во всем полный порядок навел.
И ждешь не дождешься, когда мама вернется, своими глазами на все это посмотрит. А она не возвращается.
Так примерно и у нас получилось. А готовили мы в этот день к приходу дедушки не просто картофельный суп, но и свежей рыбы в него положили и пшена немножко добавили. Только приходи, дедушка, удивляйся, какое блюдо мы состряпали!
Но к полднику дед Савел не вернулся.
Тогда и записал Ленька свое знаменитое: "Без деда - без обеда".
Если чистосердечно признаться, у нас в то время даже и аппетит пропал.
Не вернулся дедушка и к вечеру. Трое часовых, сменяясь, поднимались и опускались из сторожевого гнезда, и каждый мечтал о том, как он поднимет на весь лес сорочий гвалт, увидев издали шагающего по просеке деда. Но на просеке было пустынно.
Белка, которую мы настойчиво старались приручить, прыгала с ветки на ветку возле сторожевого гнезда, цокала забавно и сердито, тараща из сосновых колючек блестящие черные глаза и настороженно подрагивая острой мордочкой. Но стоило лишь чуть шевельнуться часовому в гнезде, как она стремглав припускалась вверх по стволу и исчезала в вершинах деревьев.
Последним, уже в сумерках, на сосну поднялся Костя Беленький. Мы втроем сидели у шалаша и ждали, не позовет ли, не обрадует ли?..
Костя молчал.
Прошел целый длинный день. Пичужки, с утра до вечера без умолку щебетавшие в ветвях деревьев, умолкли и убрались в свои гнезда. Лес притих и насторожился. К потемневшему небу приклеился белый, точно вырезанный из бумаги, тонкий серпик месяца. Мы знаем, что завтра он будет еще тоньше. Узнавать это научила нас Надежда Григорьевна.
Мысленно мы проводим через рога месяца прямую линию. Если получится буква "р", значит месяц растет, и завтра его серпик будет шире, чем сегодня. А если получится "р" наоборот, кружком в обратную сторону, значит месяц идет на ущерб, завтра будет уже, чем сегодня, а потом и совсем исчезнет, пока не начнет нарождаться снова.
Позднее мы переделали объяснение учительницы немножко по-своему, чтобы легче было запомнить. "Р" - понятно, растет, в нем не ошибешься. Но "р" с кружочком в обратную сторону не бывает. Поэтому мы придумали проводить полосу только возле нижнего рога месяца, и не сверху вниз, а немножко наискосок. Получается "у", какие любит писать на плакатах и лозунгах в избе-читальне сама Надежда Григорьевна, а мы ей помогаем. От этой выдумки месяц стал нашим хорошим подсказчиком: "р" - рождается, растет, "у" - умирает, убывает.
Над озером задымился туман. Неясные тени медленно поползли по опушке. Над водой зашуршал камыш. Кто-то уркает глухо под дальним берегом. Шишки с деревьев шлепаются о землю так гулко, что невольно вздрагиваешь.
Когда дедушка с нами, эти звуки ночного леса приятны, как музыка. Под них и сучья для костра собирать веселее и спать в шалаше приятнее.
Без дедушки звуки словно переменились. Что-то предостерегающее слышится в урчании на озере, тревожное - в шорохах камыша и бора. Комары, надоедавшие и днем, теперь, будто почуяв наше одиночество, налетели гуще, пищат и жалят злее.
Даже "лесной королевы", которую еще совсем недавно снова хотелось увидеть, в ночной темноте я почему-то бояться начал. Оглядываюсь беспокойно: не следит ли она за нами?
Негромко переговариваясь между собой, мы то и дело оборачиваем глаза на месяц. Светлое пятно все-таки успокоение.
А за дедушку тревожно. Где он? Что с ним случилось?
Дополнительно к этому у Павки другая тревога. Оказывается, буква "у", что мысленно подрисовываем мы к месяцу, напоминает ему про ужин. В тон урчанию на озере у нашего друга начинает разговаривать желудок. Ленька бросает на приятеля негодующий взгляд, но Павка только виновато морщится и пожимает плечами.
- Что я с ним сделаю? Просит, - поджимает он обеими руками неугомонный живот.
Ленька доволен таким смирением друга. Он бодрится, прокашливается неторопливо и берет на себя роль покровителя и командующего.
- Ну, ужинать так ужинать! - как снисхождение на просьбу друга, решительно объявляет Ленька.
- Квам, разжигай костер! - дает он мне задание, а сам берет ведерко и бодрым шагом направляется в сторону потемневшего озера, где шуршат, не переставая, таинственно шепчутся над водой камыши.
Пример товарища - приказ: взялся один, и другой найди себе дело.
Павка немедленно отправляется на поиски сучьев, а я сгребаю руками сухие палочки и завитки бересты и развожу костер.
Оставив бесполезные в темноте наблюдения за просекой, к огоньку подходит Костя. Он клонится над костром и потирает руки.
- Свежо сегодня на сосновой вышке.
Костя жмурится от тепла и яркого света, бледное лицо чуть-чуть румянится.
- Люблю у огонька погреться, - говорит Костя.
От этого руки на морозе будут зябнуть, - замечает Павка и тут же рассказывает про своего соседа Степана Максимова, у которого руки никогда не зябнут, потому что он их никогда на огне не греет.
- Точно! - громко подтверждает возвратившийся с озера Ленька.
Он неторопливо входит в круг света, хозяйски заглядывает в котелок, в котором разогревается обеденный суп, и вешает рядом с ним на перекладину ведерко с водой.
- Озяб? - спрашивает он Костю и советует - Чаю погорячей выпей на ночь, согреет.
Перед тем как садиться ужинать, Ленька направляется в лес и приносит охапку мха; зеленой травы, сырых еловых веток. Свою ношу он складывает возле костра и понемногу подбрасывает в огонь. Густой дым поднимается столбом и, колеблемый тихим ветром, стелется по поляне.
Комары, не оставлявшие нас в покое даже возле костра, спешат побыстрее убраться от дымовой завесы. Их нестройное гудение приближается лишь в то время, когда ослабевает дым. Тогда Ленька подбрасывает в костер новую горсть травы, и снова комариный хоровод отступает.
- Волка гони огнем, а комара - дымом, - замечает Ленька, поправляя рассыпающиеся от костра огнистые головни.
Поближе к дымовой полосе мы и пристраиваемся на ужин.
Ни обычных шуток, ни смеха не слышно на поляне в этот вечер. Потеснее сдвинувшись вокруг котелка, мы молча гоняем ложки. Так же молча Костя Беленький нарезает и раскладывает хлеб, взяв на себя эту постоянную заботу деда.
Ни спора, ни вздоров нет и в помине. Какая-то особенная заботливость и предупредительность у всех по отношению друг к другу чувствуется за столом, если можно назвать столом подложенный под котелок кусок сосновой коры.
Разговоры ведутся только деловые. Все мысли вращаются вокруг отсутствующего дедушки. На смену надуманным ребяческим страхам приходит настоящая тревога. Что могло случиться со старым лесником? Что задержало его? Не мог же он заблудиться в лесу или забыть, что мы его дожидаемся?
Такое предположение Костя Беленький решительно отвергает.
- Конечно, не мог. Тут какая-то другая причина.
Но сколько мы ни ломали головы в догадках, подходящей причины отыскать не могли. Возможность нападения на дедушку волков и медведей отпадала. Насчет того, что дедушка не мог попасть в охотничий капкан, мы тоже не сомневались.
Единственное, на чем мы остановились, - это опасение, не забрел ли он в болото.
- И это не то, - помотал головой после некоторого раздумья Костя Беленький. - Если деду каждое дерево известно, не может он и болота не знать… Не то!
Леньке пришла в голову мысль о незнакомце со снежной головой, которого видели мы с вышки за дальним озером.
- Чего он здесь высматривает? Не он ли помеха дедушкиному возвращению?
Так сидели и гадали мы, забыв о сгущающейся темноте, о таинственных шорохах леса, о глухом урчании на озере. Было ясно, что с лесником случилось какое-то несчастье, и нужно было идти ему на выручку. Мы задали себе вопрос, как поступила бы в подобном случае наша учительница Надежда Григорьевна.
Где бы мы ни были, что ни делали, всегда она хоть издали, а будто напутствовала нас. В трудный момент тем более. Вспоминали, как учила нас Надежда Григорьевна про себя забывать, а товарища из беды выручать. Только тот, мол, настоящий друг, кто и в беде не оставит и в горе поддержит.
- Хорошие слова, - позевывая со скучным видом, на весь класс сказал тогда Ленька Зинцов. Потом подмигнул приятелям лукаво: "вот, мол, как по-нашему отвечать надо… Хороши, да только слова".
Больше он не подмигивал. И сейчас, когда зашла беседа, посмотрел на меня строго.
- Помнишь, как учительница из озера тебя вытаскивала?
- Еще бы не помнить!
Я представляю себе, как мы гурьбой бежим по замерзшему озеру в школу. Тонкий осенний лед потрескивает и гнется под ногами, а впереди вода выгибает его пологим бугорком. И мы бежим все быстрее, чтоб сильнее качалась "зыбка". От школы навстречу нам спешит учительница: простоволосая, в одной шерстяной фуфаечке поверх ситцевого платья. Издали машет рукой, чтобы уходили со льда.
"Чего она за нас беспокоится? - подумал я тогда. - Хоть и учительница, а все девчонка. Вот мы, мальчишки, то ли дело - бесстрашный народ!"
Вырвавшись вперед, чтобы быть на виду у Надежды Григорьевны, я думал, что сейчас от восторга взлечу на воздух, но в это самое время с треском рухнул в воду. Все мои приятели, минуту тому назад отчаянные храбрецы, среди которых был и Ленька (он, конечно, тоже не забыл об этом), разбежались кто куда, оставив меня одного висеть на скользком льду в ледяной воде.
А Надежда Григорьевна не побоялась. Ползком подобралась к полынье и вытащила меня из воды на рукаве своей голубенькой фуфаечки.
Об этом я никогда не забуду. И Ленька, конечно, не забыл.
- Надежда Григорьевна наверняка пошла бы на поиски, - уверенно говорит он.
- Ночью? - задает вопрос Костя.
Заметно, что Леньке не терпится ответить резко. Но он сдерживает себя. Сегодня особенный вечер, и дело не шуточное - нельзя петушиться. И он, пересиливая себя, говорит спокойно и веско:
- Может быть, и ночью. Хворостины зажгли, фонарь "летучую мышь" прихватили бы… Как ты думаешь, Павка?
А Павка уже дремлет. После ужина его обязательно клонит ко сну. Он протирает рукой глаза и ждет объяснения, что именно от него требуется.
.- Чтобы нас самих разыскивать не пришлось, давайте отложим-те лучше до рассвета, - говорит Костя. - Может быть, еще и придет дедушка.
В эту ночь, покинув насиженный шалаш, мы перебрались на ночлег в дедушкину сторожку. Костя Беленький сказал, что в шалаше хорошо, а за деревянными стенами все-таки спокойнее.