Сокровища древнего кургана - Виктор Сидоров

Повесть о школьниках сибирского села, раскрывших тайну Желтого курганчика.

Содержание:

• Глава первая - Я, Пашка Клюня и Детеныш 1

• Глава вторая - Ключи 2

• Глава третья - "Наше вам с кисточкой…" 3

• Глава четвертая - Если бы да кабы 3

• Глава пятая - Шаровые молнии 4

• Глава шестая - Удары судьбы 5

• Глава седьмая - Страницы истории 6

• Глава восьмая - Визит дружбы 8

• Глава девятая - Первая ласточка 9

• Глава десятая - Колькины журавли 11

• Глава одиннадцатая - Это был он… 12

• Глава двенадцатая - Эвка 12

• Глава тринадцатая - Кувшин или амфора 13

• Глава четырнадцатая - "Кикахуть" 14

• Глава пятнадцатая - "Дело пахнет карасином…" 15

• Глава шестнадцатая - Подлость 16

• Глава семнадцатая - "На деревню дедушке…" 16

• Глава восемнадцатая - Чуда не совершилось 18

• Глава девятнадцатая - Дядя Максим 19

• Глава двадцатая - Она протянула мне руку 20

• Глава двадцать первая - В гости к строителям 21

• Глава двадцать вторая - Знакомая фотография 22

• Глава двадцать третья - Загадка проясняется 23

• Глава двадцать четвертая - "Эх, спасибо, Брыська…" 24

• Глава двадцать пятая - Мама 26

• Глава двадцать шестая - Неожиданный гость 27

• Глава двадцать седьмая - События разворачиваются 28

• Глава двадцать восьмая - "Держись, Костя!.." 29

• Глава двадцать девятая - Прощальная 30

Виктор Степанович Сидоров
Сокровища древнего кургана
Некоторые важные события из жизни Константина Петровича Брыскина, а также его размышления по поводу этих событий

Глава первая
Я, Пашка Клюня и Детеныш

Меня зовут Костя Брыскин. Константин Петрович. Мне четырнадцать лет. Всего неделю назад я закончил седьмой класс. Учился неважно. Наш классный руководитель Семен Митрофанович, или, как мы зовем его между собой, Микрофоныч, считает, что я человек способный, но "неизлечимо ленивый".

С этим я никак не могу согласиться, ну, с тем, что вот такой ленивый. Это - ерунда. Просто у меня не хватает силы воли. Не могу я заставить себя делать уроки и - точка. Особенно, когда увижу в окошко, как на улице бегают или играют во что-нибудь интересное пацаны. Тогда вся моя воля сразу куда-то исчезает, а стул становится будто раскаленный - просто не усидеть. И я, хотя в душе сопротивляюсь, встаю и начинаю потихоньку, чтоб не заметила мама, продвигаться к двери…

Ну разве это воля? Иногда даже обида берет. Сколько раз я пытался перевоспитать себя! Сколько раз я говорил себе: "Сиди, Костя! Сиди, Брыскин, и делай уроки!" Да где там! Только я скажу сам себе так, а на улице, перед окошком, словно назло, обязательно появится кто-нибудь из пацанов. И - конец! Если бы я хоть раз пересилил себя, то сразу бы стал круглым отличником.

Вот по труду у меня, например, только четверки да пятерки. А ведь совсем не потому, что уроки труда простые да легкие. Дудки! Как начнутся занятия, так сразу и пойдет: у того руки болят, у другого силенок не хватает, а третий нюни где-нибудь в уголке распускает - успел уже по своим пальцам молотком садануть.

Мне труд нравится. Я люблю работать. Наш трудовик так мне и сказал однажды: "Если бы, Брыскин, к твоим рукам да умную голову, тебе бы цены не было".

Вот это справедливые слова! Была бы у меня настоящая сила воли - я бы первым учеником во всей школе был. А то, может, и по всему району.

Взять, к примеру, хоть Детеныша, то есть Юрку Снопкова. Обыкновенный пацан и талантов особых у него нет, а вот учится здорово. А почему? Да потому что - воля! Железная! За какое дело ни возьмется - сделает.

Однажды забежал я к нему. На улице теплынь, солнце, а он забился в угол и потеет там над задачкой. Я даже разозлился:

- Ну чего ты, Детеныш, зря башку ломаешь? Завтра в школе возьмешь да и спишешь безо всяких мучений. А сейчас бежим на улицу, в пробки сыграем. Гляди, какую я пробочку добыл. Корона! Золотая!

И я показал ему прекрасную позолоченную пластмассовую пробку от флакона из-под лака для ногтей. Пробка была до половины ребристой, с широким ободком, а на верху у нее красовалась корона из горошинок. Пробка очень редкая и имела самую огромную силу: если она, когда ее бросишь, становится на попа основанием, то ею можно бить чужую пробку до десяти раз. А за столько раз даже любой мазила наверняка сумеет выиграть. Если же она встанет другим концом, верхним, с короной, то чужая пробка берется без всякого боя.

Вот какая пробочка Золотая Корона! Притом она считалась двужизненной, потому что была цветной, а не обыкновенной белой. Все белые пробки, какими бы ценными они ни были, считаются одножизненными. Они играют только до первого поражения. А двужизненную надо бить два раза.

У Детеныша было полно всяких пробок с разными боями - от одного и до шести: Пушки, Кастрюли, Офицеры, Солдаты-Носорожки, Фасольки и кто его знает еще какие. Одних Командоров у него имелось несколько видов: и Командоры-Мексиканцы, и Командоры-с-Ободком, и просто Командоры. А вот такой Короны да еще Золотой - не было.

Я думал: увидит Детеныш эту пробку - не отвяжется, пока не выиграет. А он глянул на нее, вздохнул громко и тяжело, как больная корова, и покачал уныло головой:

- Не, Брыська… Не могу я. Вот решу задачку, потом…

Он так и не вышел на улицу: несчастная задача никак не давалась ему до самого вечера. Решил ее, когда мы уже расходились по домам. Вот она, воля! Вот он какой - Детеныш!

А я, чтоб не злить лишний раз нашего классного - Микрофоныча, эту задачу перед самым уроком списал у Пашки Клюни.

Клюня - это Пашкина фамилия. Мы даже не стали давать ему никакой клички. И без нее здорово: Клюня! Что-то птичье. А он и похож на какую-то птичку - длинноносый, с белым смешным хохолком на голове.

Пашка, можно сказать, мой друг: во-первых, мы с ним соседи, а во-вторых, сидим за одной партой. Еще с третьего класса.

Пашка парень, в общем, неплохой: находчивый, а иногда даже остроумный. Это он припечатал Юрке Снопкову Детеныша.

Случилось это еще зимой. Мы тогда писали сочинение на тему "Наш друг природа". Юрка прямо из шкуры лез, так старался: хотел нашей литераторше угодить, написать "умное" сочинение. Она накануне похвалила Юрку, сказала, что он серьезный и вдумчивый человек. Вот он и обрадовался, написал: "Раньше я не любил животных, особенно кошек. Бил их почем зря. А вчера у меня наступил крутой перелом. Я стал любить все маленькие существа, начиная от львов и кончая детенышами человека…"

Инга Петровна у нас не очень-то смешливая, а тут, когда прочитала это, хохотала до слез.

Вот с той поры, с Пашкиной помощью, Юрка и стал Детенышем.

Да, Пашка Клюня парень что надо, только одна беда - болтун. Молотит языком, словно колхозный козел Яшка, своим боталом. О чем бы кто не заговорил, Клюня уже тут как тут: спорит, кричит, размахивает руками. Не переслушаешь, не переспоришь, хотя всем ясно, что плетет он несусветную чепуху.

Я давно знаю эту Пашкину черту, поэтому, как только его начинает заносить, сразу - стоп: эй, Клюня, надень-ка глушитель.

Этот "глушитель" действует безотказно. Пашка сразу умолкает.

Есть у Клюни еще одна привычка: говорить в рифму. Едва кто-нибудь из ребят что скажет, Пашка сейчас же прицепится к последнему слову и пойдет нанизывать рифмы одну за другой. Порой надоест до обалдения. Однажды его даже побили за это.

Учится в нашем классе Алька Лапин, по прозвищу Карасин. Он всегда и обо всех все знает, а если не знает, то что-нибудь выдумает. Свои новости он рассказывает шепотом, с оглядкой, будто великую тайну, а заканчивает их одной и той же любимой присказкой: "Ну, братцы, тут дело пахнет карасином!"

Так вот этот Алька Карасин принес как-то в школу шоферские перчатки - краги, ну эти, с таким широким раструбом из дерматина. Когда-то они были черные, однако со временем стали облезлыми, пегими. Но Алька прямо-таки раздувался от гордости, на каждой перемене надевал их и важно выходил в коридор.

Увидел его в этих пегих перчатках Толян Рагозин из восьмого класса, подбежал:

- Ух, сила!.. Где добыл, Карасин?

Я не услышал, что ответил Алька, потому что Клюня торопливо задолдонил:

- Карасин, балбесин, псин…

Алька хмуро покосился на Клюню, хотел что-то сказать, да Рагозин, надев перчатки, выдохнул с жадностью:

- Слышь, подари, а?

Алька даже побледнел.

- Да ты что?!

- Ну, дай поносить… Хоть дня на три.

Едва он произнес последнее слово, Клюня снова затолмачил:

- Три, ори, подотри…

Рагозин обернулся к Клюне, сказал угрожающе:

- Эй, кончай молоть, дурак.

Но Клюня застрочил еще жарче:

- Дурак, ишак, макак, соп…

Но не успел договорить, как Рагозин, не снимая перчаток, двинул Клюню так, что тот кубарем покатился по полу. Только он поднялся, к нему подбежал Алька и, воровато оглядевшись - нет ли поблизости кого из учителей, ударил Клюню под дыхало.

- Вот тебе "псин" и "балбесин…".

Карасин был не храброго десятка, а тут, рядом с крепким, мордастым Рагозиным, осмелел. Он было еще раз замахнулся на Пашку, да Детеныш не дал ударить.

Я думал, что у Клюни после этого пройдет охота без оглядки лепить свои дурацкие рифмы. А ему хоть бы хны! Проплакался малость и снова за свое.

Из всех ребят один лишь Детеныш спокойно переносит Пашкину болтовню. Тот шумит, из шкуры лезет, а Детеныш слушает и, знай себе, делает свое какое-нибудь дело. И не поймешь: слышит он Пашку или нет.

Вообще, Детеныш немного странный человек: он сильный, а драться не любит, говорит, что если ударит кого-нибудь, потом целую неделю переживает - жалко. Но самое удивительное - Детеныш не хочет участвовать в наших с Пашкой заподлянках, ну в разных там розыгрышах и проделках.

Клюня мне все уши прожужжал, что Детеныш просто-напросто боится.

На днях он опять отказался от одной забавы - не пошел бесить Скрибуна. Скрибун - это дядька Скрибунов, злой и крикливый, единственный в селе, кто держит собственную лошадь.

Бесить его - дело опасное: надо непременно отворить воротца в его двор, прокрасться к телеге, что стоит у конюшни, потихонечку выкатить ее на улицу куда-нибудь подальше, лучше всего за уголок. А потом из укромного места глядеть, как Скрибун бегает взад-вперед по улице, машет руками и бешено ругается. Тут уж, понятно, не попадайся ему на глаза - пришибет.

Так вот, Детеныш наотрез отказался от этой потехи.

Клюня подмигнул мне:

- Ну, что я говорил? Трус. Самый обыкновенный.

Я подошел к Детенышу и прямо в глаза сказал ему: если, мол, боишься - так и скажи, смеяться не будем, потому что и среди силачей зайцы бывают.

Детеныш хмуро глянул на меня, покривил губы.

- Сами вы зайцы трусливые. Вытворяете втихомолку свои штучки-дрючки, а я не подлец какой, чтобы ни с того ни с сего людям пакость делать.

Здорово срезал, ничего не скажешь. У Пашки от обиды уши покраснели. Сгоряча он даже предложил намять Детенышу бока, чтоб тот наперед осторожнее выбирал выражения. Но, приметив, как у Детеныша сжались кулаки, сразу остыл, отвел меня в сторону, зашептал:

- Ладно, ну его к лешему, пусть дышит. Мы просто не станем с ним знаться. Это, брат Брыська, пострашней любого кулака. Понял? Аут и - нокаут!

Я согласился: правильно, пусть Детеныш увидит, как мы его презираем и что он для нас самый обыкновенный нуль.

Однако Детеныш оказался толстокожим: он не только не почувствовал нашего сурового мщения, но продолжал жить как ни в чем не бывало. Пашка, глядя на розовое добродушное лицо Детеныша, просто выходил из себя.

- Бревно тупое! - Шипел он мне в самое ухо, будто это я был виноват. - Видал: улыбается! Ну, ладно, ну, погоди! Мыто обойдемся без него, а он еще пожалеет. Вот так пожалеет!

И Пашка свирепо шоркал ребром ладони по своей тонкой шее, будто пытался перепилить ее.

Однако вскоре случилось такое, что я начисто забыл не только про ссору с Детенышем, но и про наши с Пашкой заподлянки: по воле случая я стал обладателем сногсшибательной тайны, тайны, которая перетряхнула всю мою жизнь. Я узнал, что…

Но не буду забегать вперед и расскажу все по порядку.

Глава вторая
Ключи

Так называется наше село. Название красивое да пустое: никаких ключей в селе нет. Да что там ключей! Захудалой лужи и то не найдешь, шагай хоть неделю в любую сторону. Удивительно, кому это взбрело на ум поставить здесь село? Степь и степь без конца и края. Ни холма, ни деревца.

Я как подумаю, что где-то есть реки, озера и даже моря, что в них можно, когда только пожелаешь, выкупаться или порыбачить - тоска берет.

Дед Ишутин, колхозный конюх, любит рассказывать о том, что давным-давно тут, где сейчас стоит наше село, на самом деле били три могучих ключа и плескалось большое озеро. На них однажды набрели усталые и измученные жаждой переселенцы-крестьяне, которые бежали от голода откуда-то из России сюда, в Сибирь. Люди не стали искать лучшего и поставили здесь свои первые избы.

Едва они стали обживаться, как, откуда ни возьмись, на поселение нагрянули всадники, вооруженные до зубов. Согнали народ. Главарь их, одноглазый и злой, не слезая с коня, закричал, что эта земля его собственная и он никому не позволит бесплатно пользоваться ключами. Сказал еще, что если кто посмеет хоть глоток воды взять без позволения - тому лютая смерть.

Люди молчали. Оглядел главарь притихшую толпу, выкрикнул: если, мол, золота нет, то пусть поселяне за потраченную воду отдадут ему самую красивую девушку и самого сильного юношу.

Но никто не шевельнулся.

Тогда бандюги кинулись в толпу и вытолкали оттуда девушку и парня, заломили им руки за спину и бросили на коней.

И горькой стала та вкусная и холодная вода. А однажды, когда подходил день отдавать Одноглазому новую дань, ключи вдруг совсем исчезли. В одну ночь ушли в землю.

Дед Ишутин в этом месте всегда многозначительно поднимал указательный палец, пояснял: "Ключи-то святыми были. От горя людского высохли".

С той поры прошло много лет. Нарыли поселяне в этой степной глуши колодцев с теплой солоноватой водой, живут и надеются, что обязательно забьют те три могучих ключа и снова дадут большую воду, которая напоит досыта не только людей, но и плодородную землю. Так будто бы предсказал им какой-то столетний сельский мудрец.

Дед Ишутин даже показывал нам место, где били ключи. Это рядом с селом, сразу же за старыми мастерскими: огромная, словно гигантское блюдце, впадина. Ее у нас называют Лешкина выемка. У кого я ни спрашивал, откуда взялось такое название, все только пожимали плечами.

Один дед Ишутин объяснял и то очень невнятно, дескать, был такой чуть ли не святой мужик по имени Лешка, который хотел было докопаться до исчезнувших ключей. Но, как видно, ключей не нашел, а выемку оставил.

Все это, конечно, детские сказочки. Никогда и никакой воды, ни большой ни малой, кроме колодцев, в наших Ключах не было и не будет. Кто хочет, тот пусть ждет эту мифическую воду, а мне некогда. Как вырасту - только меня и видели! Уеду куда угодно, лишь бы рядом была река или озеро, а вокруг бы леса росли, а в них птицы пели.

У нас деревья растут только возле школы - тоненькие, жиденькие тополя. Их посадили ребята из юннатского кружка и теперь поливают чуть не каждый день, боятся, чтоб не пропали. Да все равно зря - не вырастут они. Или засохнут, или козы обгложут, или сломает кто, как уже сломали два деревца. Ключи - село невеселое и некрасивое, расплылось по степи, как серый блин по сковороде: ни высокого дома, ни башни. Хотя бы какая-нибудь пожарная каланча торчала, как в иных селах, а то и ее нет.

В центре небольшая продолговатая площадь, ее пересекают две широкие кривые улицы. Тут стоят длинный, сложенный из кирпича-сырца Дом культуры и магазин. Слева - контора колхоза и сельский Совет. А при въезде на площадь между двух улиц стоит школа. Это единственное в селе старинное здание, красивое, из толстенных бревен, с большими окнами, резными, словно кружева, карнизами и наличниками. Позади - спортивная площадка, а за ней большой пришкольный огород. Улицы в Ключах неасфальтированные, тротуаров нет. Летом на всех дорогах пыль по колено, а весной и осенью жидкая грязь, тоже по колено.

Вот и все. Нет у нас ничего примечательного. Разве что ремонтные мастерские из красного кирпича под железной крышей. Здание, как говорится, современное и смотрится вроде бы ничего, но стоит на окраине и села не украшает. В общем, наши Ключи не для туристов. А вот некоторым, вроде Эвки Юхтановой (она сидит через парту от меня), Ключи кажутся просто необыкновенными. Эвка говорит о них прямо-таки взахлеб и терпеть не может, когда кто-нибудь их критикует.

Если послушать ее, то выходит, что у нас тут живут самые певучие жаворонки, что полынок, который растет в степи вокруг села, пахнет совсем по-особому, так, что "голова кружится от счастья", а небо над нами самое высокое и самое синее в мире. И ей, Эвке, от этого, видите ли, "жить ужас как просторно и радостно, и дышать легко". Дурочка восторженная.

"Жаворонки, полынок!.." Ишь, невидаль какая! В соседних селах уже давно понастроили разных красивых Дворцов культуры, двух-, а то и трехэтажных магазинов, есть даже спортивные школы. А тут… Года два назад начали было строить сразу три кирпичных здания - колхозную контору, универмаг и детский сад. Весной начали, осенью бросили. Универмаг едва дотянули до второго этажа, а контору и детсад до половины. Так и стоят до сего дня эти три серо-белые коробки.

Особенно тоскливым показалось наше село, когда я побывал в пионерском лагере в Горном Алтае.

Вот где красотища! Какие там леса, какие озера и реки, какие горы! Посмотрел я на все это и окончательно решил - убегу из Ключей. Пусть дед Ишутин и Эвка Юхтанова сидят тут, любуются своим дурацким полынком и ждут большую воду.