Назавтра, когда я шел к музею, на место нашего постоянного сбора, заранее переживал, представляя каким хохотом встретят меня ребята. Однако, к моему великому изумлению, на меня никто не обратил никакого внимания: все были чем-то сильно возбуждены. Оказалось, произошло два ошеломительных события. Вчера, пока я с ребятами загорал в степи, в село из района нагрянула милиция и арестовала Никиту Зверева. Почему, за что - никто не знает. Посадили в машину с красной полосой и увезли. А сегодня, буквально перед нашим приходом, к председателю колхоза примчался Алексей Степанович Бачурин: с его участка пропал экскаватор. Еще вчера на нем работали, а нынче и следа не осталось. Куда делся? Не иголка же.
Строители в поисках объездили все близлежащие села, заглянули вот и к нам - вдруг кто подшутил да пригнал его сюда. Но экскаватор словно сквозь землю провалился.
Алексей Степанович, озабоченный, расстроенный, обратился и к ребятам: авось кто поможет в поисках. Экскаватор колесный, небольшой, полукубовый, покрашен в оранжевый цвет. Но ребята только удивлялись, ахали да пожимали плечами.
Я случайно глянул в сторону конторы колхоза и сердце дрогнуло: неподалеку от крыльца стоял мотоцикл с коляской. Коломбина! Значит, и Вадим здесь, значит, это он привез Алексея Степановича! Я сразу бросился к конторе и едва успел добежать, дверь отворилась и вышел Вадим. Он тоже обрадовался мне, крепко сжал руку.
- Ну как ты? Что нового? Я было вчера к тебе собрался, да у нас вдруг одно "чепе" за другим… Про экскаватор уже слышал?
И тут у меня мелькнула мысль: не связана ли пропажа экскаватора с Симочкой. Ведь он собирался разрыть наш курганчик именно экскаватором.
И я рассказал Вадиму и о предупреждении Игоря, и про то, как мы продежурили на Желтом курганчике до самого поздна.
- Может, это хохма, а может…
Я не успел досказать, как Вадим вдруг прервал меня:
- Погоди-ка!.. - И бросился назад, в контору. Его не было минут десять, вышел уже с Алексеем Степановичем, оба торопливые, возбужденные.
- Поедешь с нами? Тогда - в коляску, быстренько. Алексей Степанович сел на заднее сиденье. Вадим сказал мне:
- Показывай, где ваш Желтый курган.
Экскаватор мы нашли на полдороге между Желтым курганчиком и стройкой канала. Он лежал, глубоко завалившись в старый степной колодец, над землей торчал лишь небольшой кончик стрелы.
Когда-то в этом колодце была хорошая вода, и наши пастухи, чтобы не гонять скот в село, поили его прямо тут. Потом вода испортилась, стала горько-соленой, и колодец пришлось бросить. С годами он обвалился и зарос травой. Вот туда-то и ухнул Симочка экскаватор, когда торопился грабить наш курганчик.
Пока Алексей Степанович ходил вокруг колодца, прикидывая, как из него вызволить экскаватор, я поведал Вадиму про наше "чепе" - арест Никиты Зверева. Вадим не только не удивился, но произнес спокойно:
- Знаю. По этому же делу у нас взяли небезызвестного Вову. Одна шайка-лейка. Вова с Симочкой воровали запчасти для машин, а Никита Зверев сбывал их… Между прочим, это ты помог нам напасть на след.
- Я?! Помог? Да я сроду ни о чем таком не знал.
Вадим рассмеялся:
- Ты чего так загорячился? Помнишь, рассказал мне про Симочку с тяжелой сумкой?
- Ну?
- Вот тебе и ну! Отсюда и пошло. Остальное сделала милиция.
Оказалось, что запчасти начали пропадать давно, чуть ли не с весны, причем с какой-то странной закономерностью: чем ближе стройка проходила от населенных пунктов, тем чаще исчезали запчасти. А тут, когда канал придвинулся к нашим Ключам, кражи настолько участились, что строители подняли тревогу. Но как они ни бились, виновников найти так и не удавалось. Мой случайный рассказ натолкнул Вадима на мысль: не Симочка ли ворует?
За дело взялась милиция и быстро раскрутила клубок. Симочка теперь тоже бы находился в милиции, да случай с экскаватором помог избежать расплаты: завалив экскаватор в яму, он настолько струсил, что скрылся неизвестно куда.
- Вот так-то, подлетыш, - хлопнул меня рукой Вадим, заканчивая рассказ. - Да, я слышал, будто этой шайке-лейке помогал какой-то парнишка. Не ваш ли?
Глава двадцать восьмая
"Держись, Костя!.."
Проснулся я легко, с предчувствием чего-то хорошего. И, едва открыв глаза, вспомнил: Желтый курганчик! Наконец-то закончены раскопки и сегодня мы будем вскрывать могильник. Вот откуда бодрое настроение и радость.
Антон Юльевич в последние дни почти не уходил с кургана, особенно, когда узнал, что могильник хотели разграбить, да еще с помощью экскаватора.
- Вы только подумайте, - воскликнул он, трагически поднимая руки, - экскаватором! Это все равно, что бросить туда бомбу. Воистину нет предела человеческой жадности и подлости.
Ребята собирались на Желтый курганчик, как на праздник - все были оживленные, веселые. Сегодня явились даже те, кто не принимал участия в раскопках, так хотелось каждому увидеть и узнать, кто захоронен в нашем курганчике.
К моему удивлению, оказался тут и Игорь. Один, без Толяна. Даже чуть странно было видеть его без Рагозина - так все привыкли к этой неразлучной паре. Игорь что-то рассказывал Буланке. Ей такое внимание очень льстило. Она раскраснелась и чаще, чем бывало, вспоминала свое "ой, как романти-и-ично!". Игорь похудел еще сильнее. Под глазами темнели полукружья: нелегко, видать, дались ему последние дни в наших Ключах.
Теперь кое-что нам стало известно о делах Игоря и Толяна. История началась с той первой встречи с Симочкой и Вовой, когда те заявились в село за водкой. Симочка, которому Игорь очень понравился, попросил помочь подыскать надежного человека, которому бы можно было "толкнуть кое-какие лишние запчасти". Пока Игорь раздумывал, Толян назвал Никиту Зверева, заявил со смехом, что, дескать, тот может купить и продать не то что какие-то там запчасти, а целый трактор. Ответ здорово обрадовал Симочку и Вову. Они в тот же день познакомились со Зверевым, обо всем договорились, и завертелось дело. Бизнес, как потом сказал Толян.
Для Рагозина этот бизнес заключался в том, чтобы брать запчасти из тайника, который был устроен неподалеку от вахты, и носить их Звереву.
Пока Толян, развесив уши, слушал Симочкины наставления, Игорь сразу взял быка за рога, спросил прямо: какой будет гонорар за работу? За "спасибо" они, дескать, и полшага не сделают.
Симочка хоть и поморщился, однако обещал платить по совести. Толян был в восторге: за такое нехитрое дело и - деньги! Ну и молоток этот Игорь!
Запчасти носил один Толян, но половину "гонорара" Игорь забирал себе, как вдохновитель и руководитель "предприятия". Так он называл себя в шутку.
Но однажды Игорь вдруг отказался от своего пая. Почему? Толяна это ничуть не заинтересовало, лишь обрадовало - теперь все деньги были его! А Игорь отказался от своей доли не оттого, что в нем заговорила совесть, а после скандала, когда дядя Павел чуть не ударил его. Видимо, у Денисовых стало что-то известно о делах Игоря.
Рагозин только-только вошел во вкус своего бизнеса, как арестовали Никиту Зверева, милиционер побывал и у Рагозиных. Когда мать узнала, чем занимается их Толенька, то чуть не померла с горя. А сам Толян, - он было решил, что инспектор пришел и его арестовывать, - так перетрусил, что зарыдал на весь дом, сразу выложил, что знал.
С той поры Толян почти не выходит со двора. Игорь же, наоборот, почти всегда на улице, пытается снова подружиться с ребятами. Он хоть и старается делать вид, что ему все нипочем, да не получается. У него крепко поубавилось самоуверенности.
Время уже подошло отправляться на Желтый курганчик, где нас ждал Антон Юльевич - он ушел туда еще до солнца.
Семен Митрофанович глянул на часы, ахнул:
- Все, ребятки, пора! Антон Юльевич там, наверное, совсем изнервничался.
В это время из конторы колхоза вышла Эвка со своей матерью. Я думал, Эвка сразу же, как обычно, подойдет к Семену Митрофановичу, но она приостановилась, отыскивая в толпе кого-то. Кого же? Конечно, Игоря! Но вдруг она увидела меня и подошла. Сказала тихо, но мне показалось, крикнула на всю площадь:
- Костя, твоей маме вчера сделали операцию. Сейчас из райцентра звонил Батраков. Он сообщил, что прямо оттуда едет в Барнаул: срочно нужно какое-то лекарство, а его в больнице оказалось мало. Василий Кузьмич сказал, что обязательно достанет лекарство… Так что ты, пожалуйста, не волнуйся…
Я ничего не понял, кроме одного - маме плохо, так плохо, что хуже и быть не может.
Раскопки сразу ушли так далеко, что я вспомнил о них, когда все было давно закончено…
Весь день я промаялся, не зная, чем заняться, было тревожно и тяжело. Ночь почти не спал, а утром поднялся, едва рассветало, и пошел к большаку ждать попутки на райцентр. Приехал рано, меня даже не впустили в больницу. Дежурная сказала: "Придет главврач, с ним и толкуй". Я обошел вокруг больницы, заглядывая в окна, но они были зашторены. У одного из окон мне послышался стон. У меня сердце оборвалось - не мама ли? А вдруг, пока я тут бегаю, она умрет?
Эта мысль так обожгла меня, что я остановился, словно вкопанный. Мгновенно вспомнился наш последний разговор. Теперь все мамины слова неожиданно приобрели совсем иной смысл. Я вдруг подумал: ведь она тогда прощалась со мной! Она знала, что ее ждет опасная и трудная операция, и прощалась. Отсюда же и ее настойчивое беспокойство о моей будущей профессии, эти ее слова: "Три года, как это много…". Наконец, просьба обратиться к отцу… А я ничего тогда не понял. Неужели поздно? Я бросился к дверям, забарабанил по ним что было сил.
- Эй, дружище, ты чего безобразишь? - раздался строгий голос.
Я поднял голову: надо мной, склонясь, стоял высоченный мужчина в очках.
- Это самое… Я не безобразю… Я приехал к маме, а меня не пускают… Главврача вот жду.
- Ничего себе - ждешь! - усмехнулся мужчина. - Ты этак мне всех больных перепугаешь. Как фамилия?
Его звали Федором Сергеевичем. Оказалось, он и есть главный врач. В кабинете было прохладно и бело. Мы сидели на диванчике, Федор Сергеевич говорил:
- Ты, Костя, держись, будь мужчиной. Состояние твоей мамы серьезное, скрывать не буду. Но это не значит, что надо впадать в уныние. Этим делу не подсобишь. Сейчас требуется всеми силами помочь ей преодолеть послеоперационные трудности. Мы свое дело делаем, а твоя задача - не доставлять ей ни малейших огорчений. Только добро, только радость, только тепло. Особенно, когда она выпишется. Помни, от тебя будет зависеть здоровье мамы и даже ее жизнь.
Я слушал Федора Сергеевича, а сам думал: "Конечно же, сделаю, все сделаю, только бы мама поднялась, только бы вернулась домой…".
Федор Сергеевич встал. Я тоже вскочил: сейчас увижу маму! Он понял меня, качнул головой:
- Нет, дружище. Ей пока очень тяжело и волновать ее нельзя. Не проси и не хмурься. Считай, отсюда вот и начинается твоя забота о ней. Приезжай через недельку…
Вышел я из больницы расстроенный и злой. На улице народ, шум, солнце, даже глаза слепит. Вздохнул я, ругнул тихонько главврача за то, что не дал даже глянуть на маму, и пошагал на автовокзал.
Когда проходил мимо Дома культуры, вспомнил: папка, говорят, тут работает. Зайти? Сказать, что мама в больнице? Да и мамин наказ выполню - повидаю его.
Зашел - пусто. Лишь уборщица неторопливо шоркала шваброй. Я спросил, не знает ли она музыканта Петра Борисовича.
- Какого еще Петра Борисовича?
- Брыскина.
- Петьку, что ль? Алкаша-то энтого? Ишь ты - Борисыч! Да на кой ляд он тебе сдался?
- Надо, теть.
- Вечером он будет тута. А живет у Нюрки в конуре.
- У какой Нюрки?
Наконец, я узнал отцов адрес и пошагал туда.
Нюркой оказалась непричесанная морщинистая тетка в каком-то пестром не то платье, не то сарафане. А изба - точно что конура: одна комната, половину которой занимала русская печь, грязно, неприбрано. Два малюсеньких запыленных окошка едва освещали комнату. Отец сидел за столом и что-то хлебал из тарелки. Тетка возилась у печи.
Я поздоровался. Она ответила не очень дружелюбно и вопросительно уставилась на меня. А я глядел на отца. Он продолжал есть, потом поднял голову, взглянув на меня, медленно положил ложку, тихо и неуверенно произнес:
- Коська?..
И тут же вскочил, бросился ко мне, обнял, прижал к себе, повторяя:
- Коська… Коська…
Обернулся к тетке, проговорил возбужденно:
- Нюра, это - Коська. Сынок. Пришел вот…
Тетка ответила не очень радушно:
- Вижу. Не слепая.
Папка суетился вокруг меня, видимо, не зная, что делать. Потом нашелся, произнес торопливо:
- Проходи, Костик… Сынок… Поешь… Идем, идем, не стесняйся. Щи вкусные… Нюра большая мастерица готовить… Я прошел к столу, однако есть отказался.
- Мама в больнице… Знаешь?
- Знаю… на днях сказали тут…
- Попроведать ходил?
Отец замялся, кинул быстрый взгляд в сторону тетки, однако ответил:
- Нет, сынок… Не посмел… Стыдно…
Тетка фыркнула зло и насмешливо:
- Ишь ты, интеллигент - расчувствовался. Стыдно ему! Был он у тебя, этот стыд!
Отец густо покраснел.
- Помолчи, Нюра. Не твой это разговор.
- Шалишь! - выкрикнула тетка. - Мой! И нечего тут. Скажи мальчишке, чтоб не мешал тебе жить. И без того забот хватает.
Отец вспылил:
- Перестань!
Тетка мелко и отрывисто захохотала.
- Ой, ой, распалился холодный самовар. - Но тут же оборвала смех: - Не больно-то разевай рот. А то у меня это быстро: раз-два и за порогом.
Мне было ужасно жалко папку. Худой, плохо выбритый, в дрянной старой рубашке. Но главное, он казался робким, каким-то затюканным, скажет слово и тут же оглядывается на тетку: как она? Я встал и пошел к выходу. Он заторопился, провожая меня. Мы миновали запущенный, обветшавший двор, остановились за покосившимися воротцами. Стояли друг против друга и молчали - говорить было не о чем. Как чужие.
- Ты маму попроведай. Только не сейчас. После, когда окрепнет маленько.
Он поспешно закивал:
- Зайду, обязательно зайду, как же… И снова замолчали.
Я видел, ему очень хотелось что-то сказать или спросить. Я подождал, но он так и не решился.
- Иди, сынок, иди. Всего доброго.
Я прошел несколько шагов, оглянулся: он стоял, глядя мне вслед, растрепанный, несчастный, и все еще не опускал руку, которую поднял, прощаясь. Я неожиданно для самого себя крикнул:
- Плохо будет - приезжай домой.
Глава двадцать девятая
Прощальная
Вот и пролетело лето, всего одно лето, каких-то три месяца, а сколько произошло всякого.
Давно ли я узнал тайну нашего Желтого курганчика, давно ли начал раскопки? Будто недели две-три назад. Но вот уже Желтого кургана не существует в помине. Там, где он был, теперь прошел канал. И сокровища курганчика перекочевали в музеи: одни в Москву, другие в краевой, кое-что и нашему перепало. Микрофоныч отвоевал. Ну и Антон Юльевич помог, понятно.
Он здорово преобразился, наш музей. Особенно зал боевой славы. Мы все-таки собрали немало разных документов, личных вещей участников Отечественной войны, даже удалось добыть несколько боевых медалей. Антон Юльевич, прощаясь с нами, пожелал, чтобы и краеведческий отдел у нас был такой же богатый, и пообещал помочь.
Раскопки Желтого курганчика неожиданно разожгли интерес у многих ребят к археологии, к истории Сибири. Особенно у Кольки Денисова. Он так увлекся, что предложил создать при музее кружок "Юный археолог". Эта мысль здорово понравилась Микрофонычу. От избытка чувств он даже хлопнул Кольку по плечу и сказал: "Молодец!"
За эти три месяца и село наше будто похорошело, стало не таким серым, как раньше. На площади, наконец, достроили универмаг и детский сад. Теперь эти здания выглядят совсем даже неплохо. Особенно универмаг с его огромными окнами. Строительная бригада уже две недели как перешла работать в другое место - закладывает фундамент под новый Дом культуры. Он тоже будет большой, двухэтажный и встанет на самом видном месте: у въезда на нашу главную улицу.
Эвка говорит, что перед Домом культуры председатель сельсовета Иван Саввич мечтает разбить большой и красивый сквер, где бы среди деревьев и цветов могли посидеть и отдохнуть сельчане.
- Мы, - сказала Эвка, - не станем ждать, когда строители закончат Дом культуры, начнем высаживать деревья весной, сразу же, как привезем саженцы. Пока стройка будет тянуться, у нас уже деревца подрастут. Вот!
Загорелась Эвка новым делом, теперь ее ничем не остудишь, ничем не остановишь. А я, честно говоря, очень горжусь, что она все лучше и лучше ко мне относится, что давно не смотрит сквозь меня, будто я прозрачный.
Эвка часто забегает узнать про маму, поговорить, подбодрить меня. А нынче принесла учебники для восьмого класса.
- Наверное, еще и не думал покупать? Ну я так и знала! Бери да учись получше.
Я улыбнулся: слова ну точно, как мамины. Кивнул:
- Ладно… Спасибо, Эвка.
- А ты чего улыбаешься? - сразу прицелилась она в меня прищуренным глазом.
Я торопливо убрал улыбку.
- Да так… вспомнил тут одну штуку…
Эвка недоверчиво хмыкнула:
- Что-то часто ты стал в последнее время вспоминать какие-то странные штуки. - Потом добавила, будто подперчив свои слова: - И имей в виду, эти твои улыбочки выглядят на твоем лице не очень умно.
Вот ведь колючка! Но я нисколько не обижаюсь. И вообще мне в последнее время стало весело, легко и свободно, будто с плеч свалился какой-то тяжкий груз, который я тащил целых два месяца. И все потому, что маме стало лучше. Лучше! С каждой неделей, с каждым днем.
Когда я был недавно в больнице, Федор Сергеевич, главврач, сказал: если у мамы дело пойдет и дальше так, то к Октябрьским праздникам, мол, встречай ее дома. Взлохматил мне волосы и добавил свое любимое: "Вот так, дружище!"
Мама в тот раз была оживленной, у нее даже щеки слегка порозовели.
Я глядел на маму, радовался и рассказывал все наши сельские новости без разбора, понимал - ей все интересно. Не забыл, конечно, и про находки в Желтом курганчике, которые, правда, оказались хоть и не шибко богатыми, но очень ценными для науки, как выразился Антон Юльевич, они вроде бы по-новому освещают историю заселения Сибири. Но главное я приберег напоследок. Я знал, что мама очень обрадуется этому известию, однако сказал как можно равнодушнее:
- На тот год к нам пустят воду…
Как я и думал, мама сперва не поверила:
- Фантазируешь?
- Точно! Вадим сказал. У них план: закончить наш участок до зимы, а весной пустить воду.
Мама разволновалась, ойкнула как-то совсем по-девчоночьи, сложив на груди руки:
- Ой, Костенька, да ты совсем не представляешь, какое это для всех нас счастье!
Я представлял: за лето столько наслушался о будущем нашей степи, что даже сам стал видеть свое село зеленым и красивым. А мама радовалась:
- Поливные поля! Да ведь об этом мы всю жизнь мечтаем!.. Как теперь поднимется наш колхоз, какие будут урожаи!.. А я еще подбросил радости:
- А осенью обещают заполнить водой Лешкину выемку. Озеро будет - ахнешь! Председатель сельсовета договорился в лесопитомнике насчет саженцев - будем парк сажать вокруг озера…