Жюльетт немного успокоилась. Подперев подбородок руками, она смотрела прямо перед собой. Наконец она перевела взгляд на Бродку и произнесла:
- Я не знаю. Я уже давно ломаю над этим голову, но ничего путного на ум не приходит.
Бродка положил руку ей на колено и задумчиво сказал:
- Еще тогда, во время нашей первой встречи с твоим мужем, я заподозрил, что он просто притворяется. Наверняка он давно обо всем догадался. Вероятно, господин Коллин великолепный актер.
- Он знает абсолютно все, - потерянным голосом пробормотала Жюльетт. - Даже то, что мы хотели пожениться. Ну откуда ему все это известно?
- Может, мы были слишком беспечны. А может, просто недооценили твоего мужа. Я думаю, что он следил за нами обоими.
Жюльетт с недоумением посмотрела на него.
- Но как он узнал, что мы собираемся пожениться? Он даже знает, что сначала противился ты, а потом я. Он сказал, что я подумываю над тем, чтобы отказаться от галереи. Это же никакому шпику не под силу!
- Да уж. Твой муж, похоже, ясновидящий, а никакой не хирург, - сухо заметил Бродка.
- Наверное, так оно и есть. - Жюльетт в задумчивости подошла к окну и стала наблюдать за улицей, где вечерние машины мчались прочь из города.
Бродку гораздо меньше интересовали обстоятельства, при которых профессор узнал об их отношениях, чем сам факт того, что произошло. Теперь Коллин знает обо всем, и, таким образом, жизнь его и Жюльетт принимает новый оборот.
- Он тебя избил или сделал еще что-нибудь нехорошее? - спросил Бродка.
Жюльетт, по-прежнему стоявшая у окна, покачала головой. Затем она прижалась лбом к оконному стеклу и, не оборачиваясь, сказала:
- Нет, ничего такого, но ты же сам видел, каким он может быть, если в нем просыпается агрессия. Он угрожал, что убьет и тебя, и меня…
- Пьяные много чего говорят…
- Он не был пьян. - Жюльетт отвернулась от окна и подошла к Бродке. - Когда Коллин угрожал мне, он был так же трезв, как и в разговоре с тобой. Если речь идет о действительно важных вещах, он всегда в трезвом уме и…
Телефонный звонок не дал ей договорить. Бродка поднял трубку. Бросив взгляд на Жюльетт, он одними губами произнес: "Коллин".
Несколько секунд Бродка молча слушал, затем твердо произнес:
- Да, конечно, ситуация, в которой мы оказались, достаточно неприятная. К сожалению, у меня не было возможности рассказать вам о своих отношениях с Жюльетт и поговорить как мужчина с мужчиной. Мне очень жаль. Но теперь вам все известно. Чего вы от меня ждете? Извинений? Это ничего не изменит. Кроме всего прочего, мне трудно извиняться за свои чувства. Я люблю вашу жену, а ваша жена любит меня. Могу только просить, чтобы мы уладили это как разумные люди.
Жюльетт с волнением прислушивалась к словам Бродки. Он выбрал абсолютно правильный тон. Никаких отговорок, никаких причитаний. Вместо этого - уверенность в себе. Она встала и подошла к телефонной трубке, чтобы слышать голос Коллина.
Тот казался не настолько спокойным, как Бродка. Поинтересовался, у него ли Жюльетт. Когда Бродка ответил утвердительно, в голосе Коллина появились угрожающие интонации.
- Как вы себе это вообще представляете? Любовь любовью, но Жюльетт по-прежнему моя жена. Не будете ли вы столь любезны объяснить мне, как все у вас дальше будет с Жюльетт?
- Хорошо, - по-прежнему спокойно ответил Бродка. - Первое время Жюльетт поживет у меня. Думаю, так будет лучше для всех сторон - дабы не возникало конфликтов.
На другом конце провода раздался деланный смех, в котором смешались гнев и горечь. Отсмеявшись, профессор поучительным тоном сказал:
- Мой дорогой молодой друг, мы с вами говорим не о любви и конфликтах.
- А о чем?
- Исключительно о деньгах.
- Простите? - Бродка и Жюльетт удивленно переглянулись.
- Да, - повторил Коллин, - мы говорим о деньгах, дорогой мой. Все в мире имеет свою цену. Или вы считаете по-другому?
- И сколько же я должен заплатить вам за вашу жену? - язвительно поинтересовался Бродка.
После показавшейся им бесконечной паузы Коллин насмешливо ответил:
- Ну вот, я же говорил. Наконец-то вы меня поняли. Ничего в этом мире не дается просто так, даже смерть. Потому что ее цена - жизнь.
На миг Бродка потерял дар речи. Жюльетт была поражена не меньше. Широко раскрыв глаза, она глядела на Бродку. Взяв себя в руки, Бродка сдержанно произнес:
- А если я откажусь? Я имею в виду, что рано или поздно ваш брак все равно развалится.
Ответ профессора был краток:
- Это было бы очень глупо с вашей стороны.
Бродка нахмурился.
- Вы собираетесь нам угрожать?
- Угрожать? Эти слова принадлежат вам, а не мне. Я всего лишь высказал свое скромное мнение, понимаете? И если мы договоримся, я готов оставить вас в покое. Можете забирать мою жену. Она мне больше не нужна. Но сделка обойдется дорого, ведь вы богатый человек…
Жюльетт, не в силах больше выносить этот голос, протянула руку и нажала на рычаг.
Затем они просто смотрели друг на друга и молчали. После довольно продолжительной паузы Бродка спросил:
- Неужели он серьезно думает, что я должен ему заплатить? Вероятно, твой муж опять напился.
Жюльетт отвернулась.
- Я всегда говорила, что Гинрих - старый мерзавец, - сказала она. В ее голосе одновременно звучали злость и печаль.
- Такое же впечатление сложилось и у меня, - пробормотал Бродка. Временами, когда Жюльетт рассказывала ему о своем муже, у него возникали сомнения. Действительно ли Коллин настолько мерзок, как она говорила о нем? К тому же недавняя встреча с профессором в их доме не вызвала у Бродки каких-либо негативных ощущений. Но после этого телефонного разговора он был согласен с мнением Жюльетт.
- Ну ладно, - сказал Александр, присаживаясь на диван. - Все это вписывается в общую картину. Мой полет в Цюрих оказался примерно таким же неприятным, как и твой дражайший супруг. Ужасное путешествие.
Жюльетт села рядом с Бродкой и спросила:
- И что? По крайней мере, ты слетал не напрасно?
Бродка пожал плечами и скривился.
- Если я тебе расскажу, что случилось, - заявил он, - ты мне не поверишь.
- Так что же произошло?
Бродка покачал головой, словно все еще не мог поверить в то, что с ним случилось в Цюрихе.
- Хильда Келлер, лучшая подруга моей матери, - единственная, кто, вероятно, мог бы мне помочь хоть немного разобраться, - потеряла рассудок. Она в клинике. Иногда не узнает даже собственного мужа.
- Хотелось бы мне, чтобы со мной было то же самое, - сказала Жюльетт в приступе черного юмора. - Значит, твое путешествие было напрасным?
Бродка взял пачку писем, лежавшую перед ним на столе, и пролистнул их большим и указательным пальцами правой руки.
- Возможно, и нет, - ответил он. - В одном из писем я нашел странное упоминание об одном человеке… Тебе знакома фамилия Смоленски?
- Смоленски? - Жюльетт подняла голову. - Похоже на польский. А нет ли в Ватикане кардинала Смоленски?
- Именно о нем и говорится в этом письме.
- Но какое отношение он имеет к твоей матери?
Бродка горько рассмеялся.
- Если бы я знал! По крайней мере, в одном из адресованных школьной подруге писем мать пишет, что этот кардинал Смоленски - дьявол во плоти, что она не понимает, "как можно с ней так поступать". Вот, смотри. - Он выудил из пачки письмо, о котором шла речь, вынул его из конверта и протянул Жюльетт.
Прочитав письмо, она вернула его Бродке.
- Что это, во имя всего святого, может значить? - с недоумением на лице спросила Жюльетт. - Надеюсь, ты не обидишься на меня, если я спрошу: в своем ли уме была твоя мать последние годы?
Бродка понимающе кивнул.
- Этот вопрос, Жюльетт, я и сам себе задавал. Насколько я знаю, моя мать была далеко не набожной женщиной. Какое ей дело до этого римского кардинала? Но потом я вспомнил Титуса. Загадочного бывшего священника, с которым я познакомился в Вене. Он утверждал, что раньше был секретарем кардинала курии. Этот Титус намекал мне… что существует некая могущественная организация, к которой он еще недавно принадлежал. Он использовал почти те же слова, что и моя мать. Он сказал, что эти люди более дьяволы, чем сам дьявол.
- И ты думаешь, что этот Титус и твоя мать имели в виду одного и того же человека?
- Не одного и того же человека. Но вероятно, одну и ту же группу лиц. И эта связь с Ватиканом. Может быть, здесь что-то действительно кроется?
- Ты в это веришь?
Если быть честным с самим собой, то Бродке пришлось бы признаться, что проводить параллели между словами Титуса и письмом его матери довольно рискованно.
- Я думаю, что единственный, кто мог бы мне помочь, это Титус.
- Почему бы нам не поехать вместе в Вену и не спросить его?
Бродка заколебался.
- Я больше не хочу ехать в Вену, - сказал он после паузы.
- Но почему? Объясни мне. Это как-то связано с убийством, в котором ты оказался замешан?
- Там было еще кое-что. - Бродка отвернулся. - Эта женщина, которую потом убили… ее натравили на меня. И она почти добралась до меня. Но я клянусь тебе, ничего не было.
- Вообще ничего, совсем?
- Ну да, она была у меня в номере. Но поверь мне, ничего не произошло!
Жюльетт долго смотрела на Бродку.
- Я давно хотел тебе сказать, - снова начал Бродка, - но не отваживался. Я боялся обидеть тебя. Прости меня.
- В таком случае пусть это будет поводом поехать вместе в Вену. Возможно, для нас сейчас лучшего выхода, чем исчезнуть из города на пару дней, просто нет.
- А галерея? - напомнил ей Бродка.
Жюльетт засмеялась.
- Повешу на дверь табличку "Закрыто".
- Ты сделаешь это?
- Я сделаю это.
В Вене весна по-прежнему заставляла себя ждать. Деревья, высаженные вдоль Рингштрассе, стояли без листьев, но небо впервые за несколько недель было ярко-синим. Перед Хофбургом стоял фиакр. Казалось, дни уже стали немного длиннее.
Бродка и Жюльетт остановились в "Гранд-отеле", что вызвало у Александра некоторое смущение. Но портье, господин Эрих, заметно поднял ему настроение, почтительно поприветствовав Жюльетт словами:
- Целую ручку вашей супруге.
Бродку охватило чувство неловкости, когда они с Жюльетт на следующее утро направились к западному вокзалу, на Цвельфергассе, 112. Он нервничал в первую очередь потому, что не знал, как пройдет их встреча с Титусом. Что ни говори, а в прошлый раз Титус просто выдворил его - из страха, как он отчетливо дал понять.
От Жюльетт не укрылась неуверенность Бродки, когда они выходили из такси перед домом на Цвельфергассе. Поднимаясь по лестнице на седьмой этаж, она старалась держаться поближе к нему, чтобы поддержать. Через несколько минут Бродка нажал на звонок, рядом с которым была табличка "Швицко". В Дверь открылась. Но на пороге стоял не Титус, а почтенная пожилая женщина.
- Что вам угодно? - поинтересовалась она.
Бродка представился и спросил, можно ли поговорить с Титусом.
- Титус? - повторила незнакомая женщина. - Не знаю я никакого Титуса. Я - вдова, живу здесь одна. И моя фамилия Швицко, как вы, вероятно, прочитали на табличке. Всего доброго.
Она уже хотела захлопнуть дверь, когда Бродка торопливо проговорил:
- Секундочку, уважаемая госпожа. Вы так же хорошо, как и я, знаете, что Титус живет здесь, когда вы находитесь в Соединенных Штатах. Он рассказывал мне, что большую часть года вы проводите во Флориде. Поверьте, я друг Титуса.
Женщина внимательно посмотрела на Бродку, затем перевела взгляд на Жюльетт и недоверчиво произнесла:
- Вы не из Вены, не так ли? - Когда Бродка ответил отрицательно, она добавила, то ли утверждая, то ли спрашивая: - В таком случае вы не являетесь представителем какой-либо организации.
- Нет-нет, - поспешил заверить ее Бродка, чем, похоже, успокоил женщину.
- Видите ли, - медленно произнесла дама, - Титус - хороший человек, хотя на первый взгляд этого не скажешь. Нельзя судить о людях по их склонностям.
Чтобы завоевать доверие вдовы, Бродка старательно закивал.
- Совершенно с вами согласен. Вы случайно не знаете, где мне найти Титуса?
- Мне очень жаль, - ответила хозяйка. - Титус уехал впопыхах, забрав все свои вещи. Их, правда, не так уж много. Хватило одного такси, чтобы увезти все.
Бродка и Жюльетт переглянулись.
- И вы не догадываетесь, куда мог податься Титус? - поинтересовался Бродка.
Вдова Швицко негодующе подняла свои аккуратные брови.
- Видите ли, - сказала она наконец, - с его стороны было бы глупо сообщать мне, куда он отправляется. Потому-то он исчез быстро, не объяснившись со мной. - Она наклонилась вперед и заговорщическим тоном добавила: - Титус все время считал, что его преследуют.
- Он никогда не намекал, кто за ним гонится?
Женщина беспомощно развела руками.
Бродка украдкой взглянул на Жюльетт. Оба понимали, что продолжать расспрашивать женщину бессмысленно. Она сказала все, что знала.
Поэтому они вежливо попрощались.
Разыскать в Вене такого человека, как Титус, который к тому же еще и прятался, казалось Бродке еще более сложным, чем найти пресловутую иголку в стоге сена. Но, тем не менее, он не оставлял надежды встретиться с ним.
По возвращении в отель Бродка был в совершенном отчаянии. Он ни в малейшей степени не представлял себе, что делать дальше. И все же, несмотря на огромное количество людей, толпившихся в холле в послеобеденное время, Александр прижал Жюльетт к себе и, глядя ей в глаза, тихо, но твердо произнес:
- Я не сдамся, слышишь? Ни за что не сдамся. Я обязательно что-нибудь придумаю…
Бродка направился к стойке портье и потянул за собой Жюльетт. Был один человек, который мог помочь ему отыскать Титуса: Агостинос Шлегельмильх.
Бродка вспомнил, что Шлегельмильх - еще тогда, когда они вместе сидели в камере, - без всякого смущения рассказал о том, что он гомосексуалист, и заявил, что уже следующим вечером его отпустят и он будет сидеть в каком-то ресторанчике, попивая в свое удовольствие. К сожалению, Бродка забыл название этого заведения.
Но зачем существуют на свете портье? Господина Эриха на месте не оказалось, однако вместо него был не менее услужливый коллега. Когда Бродка спросил портье о том, где в Вене собираются голубые, на его лице не дрогнул ни один мускул. Тем не менее он осторожно огляделся по сторонам и, чуть наклонившись к Бродке, перечислил несколько заведений с экзотическими названиями. Одно из них показалось Бродке знакомым: "Роте Гимпель" на Фаворитенштрассе.
"Роте Гимпель" находился на нижнем этаже недавно отреставрированного дома городского совета. Здание было построено на рубеже девятнадцатого-двадцатого столетий. Расположенный сбоку вход был украшен красным балдахином, а два куста по обе стороны от входа сверкали сотней маленьких лампочек.
Внутри все поражало таинственным шармом, присущим заведениям, где собираются голубые. Зал, имевший форму полукруга, был разделен на множество ниш с маленькими столиками, половина из которых была занята. Бар, находившийся справа, украшала причудливая красная птица.
Бродка сел у стойки. Вопреки ожиданиям, на него почти никто не обращал внимания. И только бармен, лысая груда мышц с золотой цепью на шее, вежливо поинтересовался, чего тот желает.
Скорее из смущения Бродка заказал скотч со льдом. Пока бармен наливал напиток в бокал, Бродка как будто между прочим поинтересовался, не появлялся ли сегодня Агостинос Шлегельмильх.
Нет, ответил тот, придвинув виски Бродке. И добавил, что Агостинос никогда не приходит раньше половины девятого и примерно через полчаса уходит. Чтобы не привлекать к себе слишком много внимания, Бродка осушил бокал, расплатился и ушел.
На противоположной стороне улицы Александр заметил маленький ресторанчик, типичный венский байсль с двумя большими окнами, через которые хорошо просматривался вход в "Роте Гимпель". Публика, среди которой Бродка заметил как сомнительных, так и одиозных личностей, вряд ли могла быть причислена к сливкам венского общества. Но Бродка пришел не за тем, чтобы развлечься или развеять скуку, поэтому сразу же сказал об этом официантке, довольно симпатичной светловолосой шлюхе, которая не преминула подсесть за столик к самому лучшему, по ее мнению, мужчине и поинтересоваться, что она может для него сделать.
Она может принести ему пива, сказал Бродка, добавив, что кое-кого ждет. Молодую женщину это нисколько не смутило, и она заявила, что до того момента, как этот кое-кто придет, они могли бы замечательно провести время. Может, он угостит ее бокалом "Пикколо"?
Надеясь, что она отстанет, Бродка согласился, но вскоре понял, что ошибся, ибо блондинка принялась рассказывать о себе и - что еще хуже - задавать вопросы: откуда он, случайно ли оказался здесь, нравится ли она ему или он больше любит парней - в последнем случае ему нужно только перейти дорогу.
Пока блондинка жизнерадостно щебетала, Бродка не сводил внимательного взгляда с "Роте Гимпель". И действительно, прошло совсем немного времени, и он увидел у ресторана напротив Агостиноса Шлегельмильха. Бродка с облегчением заметил, что тот пришел пешком. Когда Шлегельмильх выйдет из заведения, он сможет пойти за ним. Заговаривать с Агостиносом в ресторане или на улице казалось Бродке слишком рискованным: этот тип может повести себя так же, как и во время их последней встречи, а то и вовсе, чего доброго, попросит своих дружков помочь избавиться от Бродки.
Он знал, что Шлегельмильх - ловкий малый и подступиться к нему было практически невозможно. Страх Агостиноса перед тайной организацией, которую он расценивал как более опасную, чем мафия, казался Бродке преувеличенным. Вероятно, страх был наигранным - исключительно для того, чтобы избавиться от него. Бродка почти не сомневался, что он каким-то образом стал поперек дороги Шлегельмильху или Титусу, - а возможно, даже им обоим.
Бродка расплатился по счету заранее, дав назойливой блондинке щедрые чаевые, которые немедленно исчезли в глубоком декольте блузки. Затем он стал ждать, не сводя глаз с заведения на противоположной стороне улицы.
Перед "Роте Гимпель" царило оживление, люди приходили и уходили, и Бродка начал опасаться, что может проглядеть Шлегельмильха. Однако тот, кого он искал, вскоре появился в дверях и пошел в сторону центра города. Бродка покинул ресторан, пересек улицу и последовал за Шлегельмильхом на небольшом расстоянии.
Недалеко от Терезианума Шлегельмильх повернул на Майерхофгассе и, пройдя около пятидесяти метров, исчез в открытом подъезде. К счастью, Бродка поспешил и успел поймать входную дверь, прежде чем она захлопнулась. Но Агостиноса и след простыл.