- Возьмите рубль обратно! Вы думаете, всё продаётся и покупается?
- Мы к вам со всей душой! - объяснила Майка.
- Бери, бабка, - усмехнулся Фёдор. - Твои деньги. Не для них старались.
Она зорко оглядела всех, даже Пышту:
- И чего вам взамен надо?
- Ничего, - сказали все, и Пышта тоже. Но всё-таки он подумал: "За рубль можно купить десять порций мороженого".
- Значит, за "так" подвозили? - Она посмотрела с подозрением.
"За "так" одни подзатыльники дают", - вспомнил Пышта, но смолчал.
- Нет, не за "так"! - звонко сказала Майка. - А за доброе человеческое отношение.
- Когда человек человеку друг, а не волк! - объяснил Владик.
- Ох, не знаю, бабушка, как вы будете такая отсталая при коммунизме жить? - спросил Женя, и смешливые рыжие чертенята на миг выглянули из его глаз и спрятались.
- Так и буду жить, - ответила бабка, цепко выхватила с ладони Владика рубль и стала засовывать в толстый кошелёк. - Чего ж теперь со мной сделаешь, с отсталой, а? Ты меня подвёз, сердобольный? Небось из коммунизма тоже не высадят, подвезут… А ну, подсоби, борода! - И она взгромоздила на себя свои пожитки.
Женя надел на глазок аппарата чёрную крышечку:
- Так. Увековечил я этот экземпляр, пережиток капитализма. Для музеев, для будущих поколений.
Крепким шагом бабка, прямая, как шагающая палка, шла вперёд, к рынку. Напоследок всё же обернулась, что-то её озадачивало.
- Может, яичками возьмёте? Я с десяточек наберу! Куры у меня плохо несутся…
- Знаем, бабка, знаем! Своих хватает да ещё накупила у государства задёшево, на рынок тащишь - продать подороже. Спекулянтка ты, вот кто!.. - крикнул Женя.
И все дружно полезли в автобус.
И Пышта понял, что он ни за что не взял бы у неё ни одного яйца, хоть бы с голоду умирал! И он сердито крикнул ей вслед с подножки:
- Всё равно высадят из коммунизма, не повезут! Пережиток!
- Замолчи, Пышта! - строго прикрикнула Майка.
Может, и правда у него получилось слишком громко? Но это потому, что он всё-таки очень, очень любил яичницу-глазунью.
Глава 6. Концы и начала
Пролетают мимо раздетые рощицы; белые стволы - чёрные ветки. Поворачиваются поля - серая щетинка стерни. Словно сказочное войско высунуло из земли головы - ряд за рядом кочаны капусты.
Въехали в Прудковский район. Теперь до самих Прудков недалеко.
Фёдор включил радио. Диктор сказал: "Битва за хлеб продолжается. Сегодня передний край хлебного фронта переместился на дороги, по которым везут хлеб к элеваторам. Ни зёрнышка не должно пропасть! Пионерские дозоры, комсомольские дозоры, общественные контролёры, будьте начеку! Не проходите мимо!.."
И только кончили передавать про хлеб и заиграла музыка, Непроходимимы увидали: перегоняет их грузовик с зерном. Ветер вздувает брезент, и зерно из-под него летит золотой метелицей и ложится на дорогу.
Фёдор стал изо всех сил сигналить. Но грузовик уходил, и теперь виднелся только его задний борт и толстые удирающие колёса.
- Нажимай! Догоняй! - кричала Майка Фёдору.
Он нажал на педаль, прибавил газу. Всё в автобусе дребезжало и прыгало. Расстояние до грузовика стало уменьшаться. Улетающие зёрна заскреблись с голубые стены. Пышта увидал в чужом шофёрском зеркальце глаза чужого шофёра.
Майка опустила стекло в окне. Автобус поравнялся с кабиной грузовика, и Майка закричала шофёру:
- Брезент сорвало! Зерно летит! Хлеб теряете!..
И Пышта, высунувшись, тоже кричал:
- Летит! Летит!
Но шофёр повернул к Майке широкоскулое лицо ухмыльнулся:
- Ладно, страна наша богатая, не обедняет!.. - А потом подмигнул ей и крикнул: - Ты не плачь, Маруся, я к тебе вернуся! - и прибавил скорости.
И грузовик пошёл, пошёл, легко обгоняя автобус. Только зерно и колючая ость полетели Непроходимимам в глаза.
- Отвратительный тип, вредитель, удрал! - расстроилась Майка.
- Не удерёт! - Женя похлопал рукой по киноаппарату. - Тут он у меня, голубчик! Пусть теперь ответ держит перед своими товарищами!
Молодец Женя! Успел снять всё: и струи зерна, летящие по ветру, и ухмыляющуюся физиономию шофёра, и на заднем борту номер удиравшей машины.
Женя наснимал уже много важного. Всё хорошее он снимает, чтоб показать людям: вот, глядите, как хозяйничают хорошие хозяева! А всё плохое, чтоб видели: вот как обращаются с вашим богатством всякие ротозеи!
Он проявляет плёнки ночью, когда темно и когда все спят. Он бережно складывает их в железные коробки, а концы лент, чтоб не разматывались, заклеивает кусочками липкого пластыря. А кончик одеон плёнки Пышта заклеил сам. Под руководством Жени. Это грустная плёнка. Ехали мимо строительства. Вылезли из автобуса, чтоб снять хорошее, а пришлось снять плохое. Подъехал самосвал, поднял кузов, и кирпич из него лавиной, ломаясь и трескаясь, повалился на землю и придавил тоненький тополёк.
А ведь на заводе рабочие старались, чтоб каждый кирпич был прочным. И тополёк тут посадили заботливые руки. И он уже тянулся вверх, готовился дать прохладу и тень всем людям, и этому шофёру тоже. Пусть, пусть это сохранится на плёнке, пусть все увидят.
"И пусть ещё увидят того дядьку, который зерно вёз! - думает Пышта. - И как же этим двум дядькам не стыдно!" И почему-то ему вспомнилось, вроде бы и не к месту, как в классе Аглая Васильевна подняла высоко тетрадку и сказала:
"Взгляните на неё, ребята! В ней, бедной, осталось только четыре листка, остальные все выдраны! Потому что из них сделали голубей. А сколько в ней клякс! Чья она, как вы думаете?"
И все дружно ответили: "Пыштина!"
Но ведь это было давно, ещё до отъезда!..
Так думает Пышта, а сам сидит один в запертом автобусе. Автобус стоит. Все ушли, а Пышту с собой не взяли. У него порвалась подошва. Потому что на утренней стоянке он играл в футбол консервной банкой.
Но автобус стоит, конечно, не поэтому. В нём самом стало что-то постукивать и покашливать. Пришлось остановиться, не доехав до Прудков. Фёдор пошёл в мастерскую, унёс с собой какую-то автобусную железяку чинить. Все ушли. А Женя захватил Пыштин сапог, подошьёт где-нибудь.
Майка перед уходом сказала строго:
- Пока не трясёт, садись, переписывай упражнение!
Когда Майка вернётся и спросит: "Почему не переписал?" - он ответит: "Пышто я занозил руку". Она скажет: "Покажи!" А он нарочно намазал целый-невредимый палец йодом погуще - поди разбери, была там заноза?
Владик, уходя, тоже дал ему руководящие указания:
- Имей в виду, Пышта, тебе оказано большое доверие. Мы оставляем на тебя всё имущество бригады. Надеюсь, ты всё время будешь думать об этом доверии, ничего не испортишь, не сломаешь.
- Ладно! - пообещал Пышта.
И вот он сидит и думает о большом доверии. Думает, думает… Но нельзя же думать всё время об одном. Он размышляет о всех вещах. Об аккордеоне. Его трогать нельзя. Подумаешь, он и не собирается! Он его уже сто раз трогал раньше. Думает о печатной машинке. Нельзя трогать? Пожалуйста! Не надо! Тем более, что она заперта.
Пышта думает про киноаппараты и про монтажный станочек. На этом станочке Пышта сам крутил ручку. Плёнка перематывалась с одной катушки на другую, а в это время он вместе с Женей просматривал на просвет плёнки сквозь увеличительное стекло, и Женя вырезал ножницами ненужные кадры. Очень интересный станочек.
Ужасная мысль влетает ему в голову: среди плёнок, которые увидят на экране все люди, есть снятые в чайной! В тот раз, когда Пышта требовал мороженого и топал ногами. Ведь когда он с позором уходил куда глаза глядят, за ним пристально следил глаз Жениного киноаппарата.
В голове у Пышты созревает план. Он ныряет под скамью, выдвигает станочек, зажигает под увеличительным стеклом фонарь и открывает железную коробку с плёнками.
Их тут много. Но в какой топает ногами Пышта?
Он вынимает первую, отлепляет кончик, закладывает его в станок и крутит ручку. Всё получается отлично, недаром он, Пышта, теперь помощник киномеханика! Плёнка перематывается с катушки на катушку. Сквозь увеличительное стекло Пышта видит: бегут кадры. Они чёткие, ясные. Птицеферма… Белые куры… С кадра Пыште улыбается молоденькая птичница Паня. Он её хорошо запомнил. Она угощала его подсолнушками, рассказывала Майке, что гулять не ходит, потому что учится в заочном институте. Заочный - значит "заглазный", его отсюда не видно. Он в городе, а она учится тут, по почте. Нет, на этой плёнке Пышты, конечно, нет.
Он запускает другую. Потом третью. Каменщик кладёт стену, строит больницу. А вот и самосвал, тот самый.
Кирпичи валятся грудой из кузова и придавливают тополёк…
А потом опять шоссе, столбы, кузов грузовика. Брезент стоит на ветру, как парус. Летит зерно. Зёрна целенькие, тугие, лежат на бетоне, в пыли, прямо под колёсами автобуса. Это потерянный, загубленный хлеб. Хлеб, который никогда не испекут. Пусть со стыда сгорит тот шофёр!..
А где, где ненавистные кадры, которые Пышта хочет поскорей вырезать? Он уже и ножницы приготовил. Как вдруг случайно взглянул в окно и увидал: идёт Женя, под мышкой Пыштин сапог. Скорей, скорей, не глядя на кадры, Пышта докручивает плёнку до конца, заклеивает кончик, суёт всё под скамью.
Успел!
Женя отпирает дверь и влезает в автобус.
Пышта сидит смирнёхонько, дует на вымазанный йодом палец.
- Уедем только вечером, - сообщает Женя. - Получай свой сапог. Починил.
- Спасибо! - Пышта так вежлив, голос у него такой нежный, что Женя с подозрением осматривается вокруг.
Всюду порядок.
- Ничего не натворил?
- Палец занозил, - смиренно отвечает Пышта. - Уже вынул занозу.
- Надевай сапоги и отправляйся гулять. Детям нужен свежий воздух, - распоряжается Женя. - Обедать будем через час. Понятно?
- Понятно! - Пышта отправляется гулять.
А Жене кажется, что железная коробка слишком торчит из-под скамьи. Он заглядывает в неё: у всех катушек хвостики залеплены прочно. Всё в порядке.
И не знает Женя того, что ещё час назад тут были прилеплены совсем другие хвостики, в которых начала плёнок. А Пышта их перемотал, и тут очутились концы. Но и сам Пышта об этом не догадывается.
Глава 7. Сидор Сидоров
Пышта просыпается.
Нет, ещё не утро, ещё вечер. Что в автобусе? Фёдор поёт что-то незнакомое:
- Сегодня ты-ы-ы, а завтра я-а-а-а…
- Наоборот! - перебивает Владик. - Завтра Женя, послезавтра я.
Фёдор поёт совсем нескладно:
- Сегодня я-а-а, а завтра ты-ы-ы, а послезавтра о-о-он…
- Мальчики, перестаньте дурачиться, ведь мы решаем серьёзный вопрос!..
Это - Майка. Оказывается, они решают вопрос.
- Хорошо, Маечка. Вот точное расписание. Приклеиваю его к стеклу. Тут ясно написано: в воскресенье я, Фёдор, дежурный по Пыште. В понедельник Женя дежурный по Пыште, во вторник Владик…
"По мне? Дежурный? Бывает дежурный по железнодорожной станции, бывает дежурный по классу, и по живому уголку в школе, и по столовой, но чтоб по Пыште?.."
Пышта извертелся под одеялом.
- Ну вот и договорились… - Это голос Владика. - Кто по Пыште дежурит, тот в этот день с ним занимается уроками и воспитывает его.
Пышта вздыхает. Он хочет, чтоб и в понедельник, и во вторник, и в среду, и в четверг, и в пятницу его воспитывал только Фёдор. А в субботу короткий день, можно совсем не воспитываться. Но ничего не поделаешь, раз уж расписание написали - всё!
- Никто не возражает, если я буду готовиться к лекции? - спрашивает Владик.
- Давай, давай… - откликается Женя.
- Два лагеря существуют на планете, - уткнувшись в бумажку, репетирует Владик свою лекцию. - Один обеспечивает всем трудовым людям земли счастье…
- Это мы! - гордо шепчет под одеялом Пышта.
- И лагерь капитализма, - говорит Владик. - Он несёт людям рабский труд, голод, захватнические войны…
- Это они! - Пышта под одеялом строит капиталистам устрашающие рожи пусть не пробуют соваться!
- Позволю себе поделиться с вами некоторыми цифрами, - продолжает Владик-докладик. - Вот результаты, которых достигает свободный труд свободных людей. Прекрасный урожай получил колхоз "Первомайский"!.. - И Владик читает из блокнота длинные цифры. Раз они такие длинные, так всякому понятно, что урожай очень большой, прекрасный!
Но почему так весело вспоминать сад первомайцев - до горизонта, и поле, похожее на кудрявую зелёную шкуру, и мастерские, где Фёдор рассказывал молодым слесарям про машины. И начальника мастерских.
Когда он провожал Непроходимимов, Фёдор ему сказал:
"Нет, это мы приехали к вам учиться, потому что вы настоящие хозяева техники…"
Почему даже на чёрной плёнке, не на цветной, и то всё интересно, а от Владиковых цифр хочется зевать?.. Наверно, потому, что такие длинные цифры проходят только в седьмом классе, а во втором ещё нет?
Владик говорит, а Пышта смотрит на него сквозь дырочку, которую он провертел в одеяле, как раз в ухе голубого осла.
- А вот вы, к примеру, комсомолец Сидор Сидоров! - Не отрывая взгляда от бумажки, Владик тычет пальцем в сторону Пышты. - Как вы работаете? Не по-хозяйски! Кому сказано спать?! - Эти последние слова относятся к Пыште, который сел.
- Пышто я никакой не Сидор Сидоров! А ты в меня пальцем тыкал!
- Безусловно, тыкал! - сквозь смех подтверждает Фёдор. Молодец Фёдор, не оставил друга в споре.
Но Майка вступается за Владика:
- Неужели ты не можешь понять, Пышта, что Сидорова Владик назвал для примера? Нет никакого Сидорова. Повернись к стене и спи!
Стена весело поскрипывает. Сквозь окно видно тёмное небо. В нём летит горстка звёзд. Это не звёзды. Там, в вышине, невидимый самолёт зажёг свои бортовые и хвостовые огни.
И вдруг, словно огненный дракон, низко над шоссе, над крышей, автобуса, проносится самолёт "ТУ-104". Сигнальные вспышки, злые молнии пролетают у него под брюхом, и остро мигают на крыльях огни: на левом красные, на правом зелёные. Сверкая хвостовым оперением, дракон идёт на посадку к себе домой, на аэродром. Внезапно над Пыштой он зажигает два огромных белых глаза и щупальцами света охватывает шоссе, ясно заголубевший маленький автобус и лежащего в нём мальчика. Свист, грохот, лязг… Один миг - и ничего нет. Улетел.
И снова слышит Пышта спокойный рокот автобуса и голос Владика:
- От тебя, Сидоров, много зависит! Каждый из нас делает свою долю работы. Как ты поглядишь в глаза своих товарищей? Отвечай!
Указательный палец опять наставлен на Пышту.
Словно ванька-встанька Пышта подскакивает на скамье:
- Пышто ты ещё не знаешь! Пышто я уже исправил двойку по арифметике! Мне, может, даже сам Фидель сегодня утром поставил тройку с плюсом. Он бы четвёрку поставил, да я написал "получаца" через "цы"!
Все смотрят на него с изумлением.
- Кто… кто тебе тройку поставил?
- С плюсом! Это почти что четвёрка! - сердится Пышта.
- Ну ладно, почти четвёрку кто поставил?
- Кого я сам выбрал, тот и поставил!
Пышта спохватывается: выболтал тайну! Он ныряет под одеяло.
- Может, он со сна? - спрашивает Владик.
И все слышат, как Пышта бубнит в подушку:
- Я сосна, я дубина, я осина…
- Может, он бредит? У него жар? - спрашивает Владик.
Но раздаётся смех Жени.
- Внимание, Непроходимимы! Жар не у ребёнка, а у его дежурного воспитателя! Он сидит к нам спиной и старательно выжимает сцепление. Но "зеркальце - мой свет" показывает нам, как пылает его мужественная щека, обрамлённая кубинской бородой…
- Да нет, он вылитый путешественник Миклухо-Маклай!
Они смеются над Фёдором, вспоминая всех знаменитых бородатых людей, а Пыште хочется плакать: проболтался, проболтался!
- Отвяжитесь, - говорит Фёдор. - Борода тут ни при чём.
- Тогда сбрей её, наконец! - требует Майка.
- Не сбрею, - отвечает Фёдор. - Пора вам, глупцы, понять: неважно, кто на кого похож бородой или носом. А важно, на кого человек хочет походить своей жизнью. Мы с Пыштой не боимся ваших насмешек! Да, я подарил Пыште мерку, какой у вас нет. Может мерить свои мальчишеские дела - и хорошие и плохие. А называется эта мерка длинно, вам, насмешникам, не выговорить.
- А как? - спросила Майка.
- Она называется "А как бы оценил мой поступок самый важный для меня человек?".
- Ого, мерка высокая! - согласился Женя.
- Пыште не по росту! - возразил Владик.
- Всем людям по росту - и маленьким и большим! - У Фёдора голос твёрдый, сильный, ни за что Владик его не переспорит.
- Мы решили по очереди воспитывать Пышту, да? - сказал Фёдор. - Так вот, в мою очередь я помогаю ему выбрать учителей - на кого равняться в жизни. Сегодня утром Пышта не дал арифметике себя одолеть. Ему было трудно. Он карабкался изо всех сил. И победил. И сам выбрал, кто поставит ему отметку. Ну, что ж не смеётесь? Смейтесь!
Никто не засмеялся. Ни один человек. Сквозь дырочку в одеяле Пышта увидал: Майка сняла с колен аккордеон, но качающемуся полу пошла к креслу водителя. Она подошла сзади, двумя ладонями взяла Фёдора за голову и уткнулась носом в его тёмную стриженую макушку.
- Не сердись, - сказала она. - Мы просто озорные пересмешники, прости нас!
А Фёдор поднял одну руку от руля и подержал Майкины пальцы возле своей щеки.
Пыште это не понравилось: телячьи нежности.
Владику тоже не понравилось. Он сказал:
- Водителю не следует снимать руки с баранки, это нарушение правил вождения автомобилей.
Глава 8. Внимание, внимание!..
Где сейчас находится Пышта? Никому не угадать! Синий небосвод, редкие золотые звёзды с острыми лучами. И под ним красавица ракета, совсем готовая к полёту. Из кабины глядит сияющая удовольствием круглая физиономия Пышты.
Да, это Пышта, настоящий. А вот ракета - нарисованная. Она нарисована на декорации, на сцене клуба в районном центре Прудки. Декорация из холста. Когда Пышта высовывает голову сквозь прорезанный в холсте иллюминатор, то и небо и ракета ходят волнами.
Пышта видит перед собой неосвещённый пустой зал и кричит пустым скамьям:
- Ур-ра! Да здравствует космонавт "Я"! - Он включает скорость.
Ракета завыла, затрещала, звёзды ходуном заходили.
И вдруг мотор поперхнулся. Космонавт "Я" вспомнил, что надо потише: за сценой Майка разговаривает с заведующим клубом, а она не догадывается, что Пышта тут.
Космонавт "Я" слез со стула. Перед синим небосводом стоит стол, накрытый кумачом. На столе графин.
Пышта залезает на председательское место.
- Многоуважаемые товарищи! - говорит он пустому залу.
- Вагоноуважатые… - тоненько ответил зал.
- Эй, кто там? - спросил Пышта.
- Там-там-там… - ответил зал. Голос тоненький, но хрипловатый, словно ветра наглотавшийся.
Пышта приметил: в конце зала на двери шелохнулась занавеска.
- Воображала! - крикнул Пышта. - А ну, выходи!
В ответ разбойничий свист. Верно, тут затаился лихой парень.
- А мы будем тут выступать! - сообщает Пышта невидимке.
В ответ свист. Словно хлыстом резанули воздух.