- Разъякался! Космонавт "Я"! Воображала! - В Пышту летит сосновая шишка. Прямо в лоб!
- А вот я тебе как дам! - Разъярённый Пышта в один прыжок оказывается в тёмном зале.
- А ну поймай! - дразнится хриплый, как у галчонка, голос.
Топот, свист. Двое скачут по скамьям:
- А ну дай!..
- А вот и дам!..
Противник цепко хватает Пышту за ногу, и Пышта с грохотом валится вниз, и в темноте, на полу меж скамеек, они что есть силы тузят друг друга.
- А вот я тебе!..
- Сам сдавайся!..
Противник у Пышты увёртливый. Дерётся он странными приёмами: лягается коленками, кулаки не сжимает, а, наоборот, разжимает, чтоб царапаться.
- Ай, кусается! Чур, мне! - Пышта стал трясти укушенным пальцем.
- Не полезешь другой раз! - ответили сверху.
Пышта поднял голову. Его противник, в зелёных лыжных штанах, сидел на краю сцены под лампой, разглядывал Пышту острыми, как у лисёнка, глазами и заплетал косицу.
- О-о-ой, девчонка-а…
Она заплела косицу, но волосы выскользнули и встали торчком.
- А свистел кто? - спрашивает Пышта.
Она закусывает согнутый палец острыми зубами, и от лихого свиста вздрагивают окна. "Ну и девочка!" - восхищён Пышта.
- А я умею на руках ходить, - сообщает он.
Покачавшись немного, он прошёлся на руках.
Она презрительно пожала плечиком, и - рывок! Словно зелёная змейка метнулась! Её длинные ноги в лыжных штанах вытянулись вверх, и, крепенькая, как струнка, она прошлась на руках по сцене, кверху чинёными башмаками с заплатой. А встрёпанные жёсткие её косины торчали в стороны у самого пола.
- Ух ты… - уважительно произнёс Пышта. - Никогда не видал таких девчо… девчо… девочек.
- Не видал, так погляди! - Она с любопытством оглядела Пыштину поцарапанную щёку. - Ты дерёшься тоже ничего, - похвалила она, потирая локоть. - Меня зовут Анюта. А тебя как?
- Пышта, - ответил Пышта.
- Ой, имечко, ой, умру от смеха! - Она замотала косицами, а у Пышты нос стал красней, чем петушиный гребень.
- Если бы, если бы… если бы ты была мальчишкой, - сказал он, - я бы тебе все косы выдрал!
- Не выдрал бы! - живо ответила она. - Пышто, пышто, пышто, если б я была мальчишкой, у меня не было бы кос!
- Ну так я тебе их сейчас выдеру! - рассвирепел Пышта и бросился за Анютой.
Он на скамью, она со скамьи, он со скамьи, она на скамью… Хохоча, она дразнила Пышту и шипела, как гусыня: "Пшшшт, пшшшт…"
Вдруг она обхватила его рукой за шею, стащила вниз. Он стал брыкаться, но горячая маленькая ладонь накрыла ему рот:
- Тс-с, не высовывай головы…
Он услышал голоса. На сцену вышел заведующий клубом. Он улыбался. Лампочка отразилась на его серебряных зубах и послала в Пышту луч; словно маленьким прожектором, заведующий вылавливал нарушителей в тёмном зале, как пограничный береговой маяк в темном море.
Председатель улыбался Майке. Она вошла на сцену такая стремительная и радостная, словно только что порвала ленточку финиша в беге на тысячу метров. Туго стянутые волосы блестели, как шлем, и падали за спину чёрной волной.
- Красивая! - шепнула Анюта. - С лошадиным хвостом. Ваша?
- Наша. И ничуть не лошадиный…
- Вот вам сцена, вот вам зал, - говорил заведующий. - Клуб недавно отстроили. Есть где самим повеселиться и артистов принять.
- Мы не артисты, мы студенты, едем на уборку, а одновременно… - сказала Майка.
- Милости просим! - Серебряные зубы любезно блеснули. - Если песни споёте - хорошо, песня строить и жить помогает. Если проведёте научную лекцию - спасибо; если поможете лодырей с песочком протереть - ещё того лучше. Начало объявим в семь часов.
Анюта потянула Пышту за собой. Ползком добрались к двери за занавеской и вылезли наружу.
- Сейчас всех пригласим! - сказала Анюта.
- Я сам, ладно? У нас в посёлке я всегда бегаю приглашать на собрания.
- Ну, тогда посчитаемся! - И, тыкая пальцем то в себя, то в Пышту, Анюта затараторила: - Глубокоуважаемый вагоноуважатый, вагоноуважаемый глубокоуважатый…
- Так нечестно, это не считалка, а "Человек рассеянный"!
- У вас не считалка, а у нас считалка!
Вышло - приглашать Пыште. Они побежали вместе. Минули один дом, другой, третий…
- Почему ж мы не стучим ни в двери, ни в окна?
На бегу Анюта повернула к нему раскрасневшееся лицо:
- Ты что? Из старинного века вылез? Мы по радио приглашаем!
- Я сам буду по радио. Пышто у меня голос громкий!
Вбежали на крыльцо:
РАДИОУЗЕЛ. ВХОД ПОСТОРОННИМ ВОСПРЕЩЕН
Влетели в помещение. Просто комната. Ящики и батареи. Микрофон, как у Пышты в школьном радиоузле. Около микрофона женщина в платке, ничуть не похожая на дикторов, которые говорят по телевизору, но зато удивительно похожая на Анюту.
- Мама, мама! - закричала Анюта. - Приглашай всех в клуб в семь часов. Приехала бригада. Вот он - артист. У него голос громкий.
- Здравствуй, мальчик, - сказала Анютина мама и пригладила Анютины косицы и покрепче завязала на них бантики. - Ты артист?
- Не артист, - сказал Пышта. - Мы Непроходимимы.
Анютина мама улыбнулась; глаза у неё усталые и грустные.
- Давайте текст, ребята. Я передам.
- А я сам наизусть могу. У меня голос громкий, - сказал Пышта.
- Заведующий нам бумажку не давал, - сказала Анюта.
Тут в дверь постучали, и вошла Майка.
- Здравствуйте, - сказала Майка. - Заведующий клубом просит передать по радио объявление! - Майка протянула Анютиной маме бумагу. Заметила Пышту: - Ты что тут делаешь?
Острые, как у лисёнка, Анютины глаза - зырк, зырк на Пышту, на Майку, на маму.
- Пришёл по радио объявлять. Говорит - у него голос громкий, - объяснила Анютина мама.
Странно! Майка подводит Пышту к микрофону:
- Объявляй! - и подмигивает Анютиной маме.
Ну что ж, сейчас Пышта покажет, что он может говорить по радио не хуже, чем спортивный комментатор. И, победно взглянув на Анюту, Пышта начал:
- Внимание, внимание! Все многоуважа… - Память подсунула ему Анютину считалку, и он с ужасом услышал собственный голос: - Многоуважатые… - и замолк.
Тут не сотрёшь резинкой: слово не воробей, вылетит - не поймаешь! Он решил начать снова:
- Многоуважа… - и увидал Анюту. Она смотрела прямо ему в рот. - …тые вагоноуважаемые… - закончил он, слова сами спрыгнули с его языка.
Такого позора перенести он не смог, повернулся - и к двери. Выскочил на улицу и услышал, что из громкоговорителя на крыше вылетает Анютин голос и смех:
"Алло, перед вами выступал знаменитый артист Пышта!.."
Попадись она ему сейчас! Пышта мчался, а громкоговоритель потешался над ним и хохотал в три голоса, и Майкин смех был ему очень хорошо слышен. Распахнулось какое-то окно, высунулась женщина и закричала через улицу:
- Маруська-а, включай радио! Артисты приехали, смеху-то!..
Пышта бежал к автобусу. Но и там слышался заливчатый смех. На столбе был громкоговоритель, и под ним уже собрались люди и смеялись.
- Давай, давай, комик! Что ж замолчал?..
Голос Майки произнёс:
"Спасибо, Анна Ивановна, проучили моего братца, а то он всюду суёт нос".
И голос Анютиной мамы:
"Приходится ребят учить, хоть и жалко иной раз… Анюта, отойди, не мешай. Сейчас передам приглашение. Тише. Включаю микрофон…"
"А я его уже давно включила! И всё было слышно!" - Ликующий, озорной Анютин голос вылетел из громкоговорителя.
"Безобра…" - сказала Анютина мама.
Что-то щёлкнуло в чёрной глотке радио и замолкло. А люди возле столба шумели, удивлялись:
- Вот так происшествие! Ох и озорница её дочка! А Пышта? Где взяли такого чудака?..
Пышта тихохонько удалялся по улице, когда радио включилось и строгим голосом Анны Ивановны сообщило:
"Передаём объявление. Сегодня в клубе выступает агитбригада "Не проходите мимо!" Начало в семь часов. Внимание, повторяю…"
Анюта чуть не сшибла Пышту с ног. Она схватила его за руку:
- Ой, Пышта, как весело получилось!
Но Пышта сказал ей мрачно:
- Ты… ты… Ты плохой человек. Тебе весело, а товарищу пусть плохо, да? Это называется… Центропуп! Имей в виду, Центропупа никто никогда не пожалеет, не вспомнит, даже если он сквозь землю провалится. Это я точно знаю. Никто не погрустит: ни твоя родная мама, ни папа…
- Он и так не погрустит… - ответила Анюта тихо.
Пышта испугался: её словно подменили. Худенькая девочка смотрела на него твёрдо, между сдвинутыми бровями легла озабоченная морщинка.
- Не погрустит, не вспомнит… - Анюта повела головой. - Ему до нас с мамой и дела нет.
- Кому? - спросил Пышта, поражённый такой переменой.
- "Кому, кому"! Сам про отца говорил, а теперь "кому"? Отец не вспомнит. Отец у нас с бутылкой сдружился, понимаешь?
- С какой бутылкой? - не понял Пышта.
- Маленький, что ли? - спросила Анюта, в приоткрывшихся губах сердито блеснули остренькие клички. - Не знаешь, что от водки люди пьяные делаются? Пьяных не видал?
- Сколько раз видал. Качаются, песни поют…
- Если бы только песни пели… - Аня сжала худенькое лицо ладонями. - А то делаются, как нелюди. Своих не помнят. Где грязь, где чисто, не разбирают. Работать не работают - хоть сутки, хоть неделю. - Она подняла к Пыште испуганные глаза. - Он даже маму нашу… ударил. Он, как напьётся, себя не помнит. Мы с мамой считаем: при живом отце у нас отца нет… - Она вздохнула горестно, как старая-престарая старушка.
Пыште стало очень жаль её. Он осторожно взял её руку:
- Всё-таки не совсем он умер. Конечно, если он плохой…
Анюта выдернула руку:
- Эх ты, "плохой"! Да он знаешь какой хороший, когда трезвый! Он работник золотой. Он же тракторист! И на всяких машинах умеет: и на комбайне, и на бульдозере. А прошлый год его портрет возле Совета висел, на Доске передовиков. Ему сколько премий давали! Сказал… "плохой".
- Да я… - попытался оправдаться Пышта.
Но она не стала слушать:
- Плохим разве ордена дают? А у него орден за войну. Он сапёр был. Фашисты всюду мин понатыкали, чтоб наши люди взрывались, а мой папка первый входил в заминированные дома, в улицы, находил мины… Вытаскивал из них жала, как из ядовитых змей. Он настоящий подвиг во время войны сделал. Мост взорвал, и фашистские танки в реку ухнули!
Она замолчала и долго смотрела себе под ноги.
- А потом? - осторожно спросил Пышта.
- Он после войны ещё долго был хороший, - сказала Анюта. - Маме во всём помогал. Когда я родилась, он меня жалел. А потом сдружился с бутылкой, и, мама говорит, словно ледышку ему взамен души вложили… И всё равно ему, как мы с мамой теперь…
Анюта ещё секунду постояла тихая, придавленная тяжестью большой беды, но вдруг вскинула голову, косички торчком, выкрикнула задиристо:
- А если родному отцу дела нет, так другим что? Тебе что? Вырасту хоть бурьяном, хоть репьём, хоть срежь, хоть вытопчи - кому какое дело? - И злой огонёк загорелся в её зрачках.
А у Пышты сердце сжалось.
- Нет! Неправда! - крикнул он с гневом. Он твёрдо знал, что неправда, будто никому нет дела, если человек вырастет бурьяном - хоть срежь, хоть вытопчи.
- Что… неправда? - Анюта взглянула ему в глаза. Ей нужно было поскорей услышать, что всем, всем, всем людям есть дело до неё.
Но Пышта не умел ей этого сказать.
- Вот и сам молчишь, - сказала Анюта. - А вчера я нечаянно у Шныринской бабки корзину толкнула и моркву рассыпала. Я стала собирать, а она меня на всю улицу срамила: "Отец, кричала, никчёмный, и дочь никудышная!.." Ну и пусть.
- Ты очень, очень кудышная и кчёмная, - сказал Пышта. - Честное пионерское!
Тоненькая холодная рука её дрожала.
- Ты озябла?
- Нет… - Анюта быстрым языком слизнула слезу со щеки. И улыбнулась: - А ты не можешь пионерское слово давать! Ты ещё не пионер!
- А я всё равно буду, - упрямо ответил Пышта. - Как перейду в третий класс, так меня и примут.
- А я уже… - сказала Анюта.
Они шли рядом по улице. Смеркалось. У здания Совета горел фонарь. Разговаривал громкоговоритель:
"Сотни семейств отпраздновали новоселье… Горняки добыли сверх плана тысячи тонн железной руды… Животноводы перегоняют стада к местам зимовок…"
- Скоро зима, - сказала Анюта. - Скоро уже все тракторы вернутся с полей на усадьбу. И начнётся ремонт техники. К весне, к севу. Раньше мой папка… раньше о нём даже в газетах писали, по радио говорили. Он работал лучше всех…
"…Комсомольцы на станции Петровка предотвратили порчу картофеля и овощей. По их сигналу…" - сказало радио.
- Нескладно как получается, - сказала Анюта. - Хорошие люди растят, а плохие - гноят.
- И зачем вообще на свете плохие люди? - спросил Пышта.
- Не знаю… - Анюта задумалась. - Слушай, ты думаешь, я злая? Не, просто во мне колючек много. Они даже меня саму колют. А ты сразу говори. "Я колючек не боюсь, не боюсь!" Мне станет смешно, и они спрячутся.
- Ладно, - кивнул Пышта. - А может, сговориться ребятам Советского Союза и переколотить все бутылки с водкой? Только жалко апельсиновый напиток с пузырьками, они рядом стоят…
- Нет, водку тоже нельзя, она от простуды полезная, - сказала Анюта. - Пусть бы её в аптеках продавали каплями или в таблетках…
Засветились окна в домах, а они всё ходили.
- А ты куда идёшь? - спросил Пышта.
- А ты куда? - спросила Анюта.
- Я никуда. С тобой хожу. Просто так.
- И я с тобой хожу, просто так, - сказала Анюта.
- Приходи в клуб, - сказал Пышта. - Пышто я сегодня буду выступать. А то завтра мы уже уедем дальше…
Глава 9. Помощник киномеханика
Пышта ходит по сцене за закрытым занавесом. Синее небо, звёзды и ракета закатаны в трубку, подняты к потолку, а с потолка спущен белый матерчатый экран для кино. Пыште то и дело говорят: "Стой на месте! Не отходи от верёвки!" - но он не может устоять, он волнуется. Ему доверено открывать занавес, тянуть за верёвку. А в занавесе есть дырочка - глядеть в зал. Пышта глядит. В зале шум. Мест уже не хватает. Мальчишки забрались на подоконник. А где сядет Анюта, когда придёт?
- Да стой на своём месте, Пышта!
Пышта возвращается на свой пост. А вдруг занавес не откроется? Надо порепетировать! Он осторожно тянет верёвку. Публика разом затихает. В приоткрывшуюся щёлку зрители видят лохматого Женю, он стоит на плечах у Фёдора, под потолком вкручивает лампу поярче. И все видят Майку, она закалывает перед зеркалом косу.
- Закрой, закрой! - кричит Майка.
В зале смеются, аплодируют. На сцене ругают Пышту.
- Отойди от верёвки! Что ты прилип к ней! - требует Майка.
Пышта отходит от верёвки, глядит в гляделку. Он видит Анюту. Она входит в зал. Причёсанная голова поднята гордо на тоненькой шее. Белые банты - словно крылья вертолётов. Анюта подходит к подоконнику, и мальчишек как ветром сдувает вправо и влево - освободили место.
Майкин аккордеон пропел сигнал к началу. Сейчас будет лекция. Пышта потянул верёвку. Занавес открылся. В зале стало тихо. На сцену вышел Владик:
- Здравствуйте, товарищи!
- Здравствуйте, - сказала публика.
- Кто мне скажет, друзья, минута - это мало или много?
- Мало… Много… - зашумела публика.
А один мужчина ответил:
- Что - минута! Сморгнул глазом - и нет её.
- Ты, Пахомов, и сутки сморгнёшь - не заметишь! - поддразнили его молодые голоса, и весь зал засмеялся.
Лицо Пахомова показалось Пыште знакомым.
- Я позволю себе, - сказал Владик-докладик, - зачитать вам цифры. Из них вам всё станет ясно.
Пышта стал зевать. От длинных цифр он всегда зевал.
Владик читал длинные цифры красивым голосом. Запрокидывал голову, поднося листки с записями к очкам. Он словно пел по нотам. Пел цифры, цифры, цифры…
Заскучали все люди в зале. А одной старушке очень понравилось.
- Словно дьячок за упокой… - похвалила она.
- Надо выручать, - шепнул Фёдор.
- Давай вместе, - ответил Женя.
Но Владик ничего не услышал. Уж если он взялся петь свои цифры, он как птица глухарь - ничего вокруг не замечает.
Только он остановился набрать дыхания, как увидал у своего левого плеча Женю, а у правого - Фёдора.
- Мы с тобой, - шепнули они.
И победно громыхнули над залом, словно весенний гром, стихи Маяковского:
Я
планов наших
люблю громадьё…
Смотрит Пышта - какое-то чудо делается перед ним в зале. Сто, может, миллион глаз прояснились, распахнулись, как окна весной, плечи у людей распрямились, головы вскинулись.
Читают Непроходимимы, а стихи звучат громо́во, словно не трое, а много людей говорят взволнованные слова. Да, конечно же, все молодые, все парни и девушки произносят вместе с ними. Как воины - присягу. Как пионеры - торжественное обещание.
Радуюсь я -
это
мой труд
вливается
в труд
моей республики…
И Пышта шевелит губами, кому-то упрямо доказывает: "И мой, и мой, всё равно и мой…"
- Владик, продолжай, - тихо говорит Фёдор. - Без шпаргалок!
- Итак, - говорит Владик, - давайте посмотрим, что происходит в нашей стране за одну минуту!
Но дальше без бумажек он не может и засовывает нос в свои листки. И тогда Женя, взъерошив пятерней волосы, выскакивает вперёд, торопит, зовёт всех в зале:
- Давайте вместе, давайте каждый прикинем, что же это такое минута!
И всё вдруг перепуталось, перемешалось - кто тут докладчик, а кто слушатели. То Владик сообщит, сколько угля за минуту добывают все шахты Советского Союза, то из зала выкрикнут: "За минуту на поле ростки проклюнутся!.." То скажут, сколько космический корабль пролетает в одну минуту то выкрикнут, что если тракторист не усмотрит, так за минуту машину выведет из строя…
Шум, шум в зале… Пышта удивлён: оказывается, как много это - минута! Маленькая минута, каких он потерял множество, когда во время урока глазел в окно…
Минута - и родился новый человек на земле. И строители закончили новый дом - въезжайте! И астрономы открыли новую звезду! Реки упираются лбами в плотины, крутят турбины и за одну минуту вырабатывают столько тепла, силы и света, что Пыште надо ещё долго учить арифметику и другие науки, чтобы понять, как это много и как прекрасно.
Но, оказывается, минуты бывают разные, хоть в каждой шестьдесят секунд. Одни - полновесные, а другие - пустые, потерянные…
- А то и украденные! - крикнули из зала.
- Точно, украденные! - вскочил с места мужчина. - Мы, шофёры, сутками не спали, хлеб возили. Мы бригада коммунистического труда. А нас в очереди у элеватора с машинами пять часов держали! Ребёнку ясно-понятно: украли у хозяйства дорогое время!
"Ещё как понятно!" - думает Пышта.
- А в горячую пору, в уборку, комбайн сутки простоял. Контора "Техника", будь она неладна, трёхкопеечную запчасть не дала!
А из зала кричит старуха в белом платке:
- Привыкли жить с конца первыми, да? Отвыкать пора! У нас свой Совет есть, надо в нём советно и решать, как будем справлять дела в своём районе!..
Шум, шум в зале…