"…Теперь, Наташик, тут всё неузнаваемо. Столько разрушенных домов, столько развалин! И всё кругом перевито колючей проволокой. Всюду окопы, блиндажи, противотанковые рвы. Всюду зенитки и пулемёты. Сейчас я тебе пишу из глубокого-глубокого подвала. Здесь помещается редакция нашей газеты. Тут совсем безопасно, так что ты за меня не бойся, девочка моя. Главное, будь сама здорова. Кончится война, мы снова будем вместе и заживём с тобой ещё дружнее прежнего".
А в конце еще приписка:
"Кончаю письмо и целую тебя очень крепко. Сегодня у меня важное задание. Иду на передний край. Привет всем. Обязательно всем! Никого не забудь!
Твоя мама".
Теперь до самого вечера у Наташи нет ни одной свободной минуты. Ведь мама написала "привет всем", и Наташа щедро раздаёт мамины приветы решительно всем, кого встретит на своём пути.
- Николка, - кричит она ликующим голосом, хватая за руку скуластого восьмилетнего Николку из младшей группы, - тебе от мамы привет!
И Николка, о существовании которого Наташина мама, вероятно, и не подозревает, весело смеётся и кивает стриженой головой.
- Ей тоже от меня привет, - говорит он.
- Передам! - обещает Наташа и бежит дальше.
- Аркаша, - кричит она, с разбегу налетая на Аркадия, - тебе от мамы самый боевой привет! (Уж она-то знает, чем угодить Аркаше!) Вот её фотокарточка. Хорошая она у меня?
- Очень! - горячо говорит Аркаша. - Дай как следует посмотрю…
- После, после! - кричит Наташа и бежит дальше.
Кому бы ещё? Вале Сурковой? Жене Воробьёву? Нет, им можно не передавать. Они сегодня, кажется, получили по письму. Им и так хорошо.
Вдруг она видит Зину, редактора их стенной газеты.
- Гляди-ка, Зинушка, у моей мамы ещё одна звёздочка… Ты рада?
- Очень. Передай маме привет и поздравление. Почему она так давно нам ничего не посылает в стенгазету?
- Не знаю.
- Ты напиши, что мы очень любим её статьи. Напишешь?
- Обязательно напишу…
Потом Наташа долго и старательно пристраивает мамину карточку над своей кроватью. Она вырезает из белой папиросной бумаги кружевную салфеточку и прикалывает под карточкой, чтобы фотография не сливалась с серым фоном стены.
К вечернему чаю из города приезжает директор Клавдия Михайловна.
Телега ещё не успевает остановиться у крыльца дома, а у Клавдии Михайловны уже вырывается тот торопливый и тревожный вопрос, те первые и самые важные слова, которые обязательно задаёт каждая мать, когда после хотя бы самой краткой отлучки возвращается в свой дом:
- Как дети?
И она обводит быстрым и беспокойным взглядом всю свою огромную семью, стараясь сразу понять и почувствовать, все ли её дети - эти вихрастые и стриженые, белокурые и темноволосые, синеглазые и курносые ребята - веселы и здоровы.
- Здоровы! Здоровы! Все до одного! - хором отвечают встречающие - и воспитательницы Софья Николаевна, Галя и Ольга Филатовна, и доктор Зоя Георгиевна, и завхоз Ольга Ивановна, и пионервожатая Марина, и старичок-бухгалтер Николай Сергеевич, и сами ребята, которые тут же, немедленно, начинают выгружать из телеги мешки, ящики, свёртки и другие вещи, ради которых Клавдия Михайловна провела несколько дней в городе.
- Не могли до завтра в городе побыть - в такой ливень выехали! Не терпелось? - спрашивает Ольга Ивановна и тут же докладывает по своей части: - С огурцами мы управились, все бочки набили…
- Отлично, - говорит Клавдия Михайловна, слезая с телеги. - А председатель колхоза приходил?
- Как же, как же! - в свою очередь, докладывает бухгалтер Николай Сергеевич. - Однако же без вас в разговоры вступать не пожелал…
- А новенькие как? - спрашивает Клавдия Михайловна и сразу глазами находит Милу, которая, принимая деятельное участие в разгрузке телеги, с любопытством и некоторым изумлением разглядывает директора.
Вот она какая, "наш директор Клавдия Михайловна"! Вся утонула в огромном брезентовом пыльнике. Небольшая и на вид совсем слабенькая. Седая прядка волос выбилась из-под панамки. А глаза быстрые, острые, внимательные. От таких глаз ничего не утаится…
- Новенькие хорошо… - начинает Софья Николаевна.
Но вдруг откуда-то сбоку вылетает Наташа. Не переводя дыхания, она успевает рассказать о мамином письме и передать мамины приветы всем, всем, всем, самые горячие, а главное - сообщить о фотографической карточке.
- Показать вам? - спрашивает она Клавдию Михайловну, блестя своими тёмными глазами.
- Обязательно покажи! - говорит Клавдия Михайловна.
И Наташа бежит в спальню за карточкой.
Дождь давно прошёл. И теперь косой луч вечернего солнца, будто ножом из красной меди, разрезал на горизонте дождевые тучи и освещает всю спальню девочек.
В комнате никого нет. Только Катя. Она стоит лицом к окошку, ярко освещённая этими медными лучами солнца.
Наташа вбегает в спальню, и сразу у неё вырывается испуганный крик:
- Картонка!..
Фотографической карточки на стене нет. Осталась висеть только кружевная бумажка, которую Наташа для неё вырезала.
- Где мамина карточка?..
Катя быстро поворачивается к Наташе. У неё смущённое лицо.
- Я взяла, - тихо говорит она.
- Ты? Как ты смела? - вся вспыхивает Наташа.
- Я только хотела посмотреть твою маму, - виновато говорит Катя и протягивает Наташе карточку. - Я очень осторожно сняла… Ты не сердись.
Наташа исподлобья глядит на Катю и вдруг неожиданно произносит:
- Тебе… тебе от моей мамы очень горячий привет…
Глава 12. За опятами
Утром Алёша пришёл с письмами в детдом и сказал: в дальнем Куптурском лесу такая тьма-тьмущая опят, что можно набрать целый воз, а если постараться, то не один, а даже два или три.
Наташа, по своему обыкновению, тряхнула головой и, вскинув вверх подбородок, насмешливо сказала:
- Вот уж никогда раньше не слыхала, что грибы можно собирать целыми возами!
- А разве ты когда-нибудь раньше слыхала про такую деревню Цибикнур? - посмеиваясь и лукаво подмигивая мальчикам, спросил Алёша.
- Конечно, нет! - слегка смутившись, ответила Наташа. - Как же я могла слышать про такую деревню, если жила в Ленинграде?
- А теперь ты живёшь в деревне, про которую никогда не слыхала, - сказал Алёша и, перекинув свою почтарскую сумку за спину, усмехнулся.
- Это правда, теперь я живу в Цибикнуре, - сказала Наташа и, вдруг засмеявшись, прибавила: - Ну, значит нужно сказать нашей Ольге Ивановне, какая тьма-тьмущая опят в Куптурском лесу…
- Ну что ж, - сказала Ольга Ивановна, узнав про грибы. - Завтра утречком и отправляйтесь… Спросите у Клавдии Михайловны, у Софьи Николаевны - и отправляйтесь. Кадочки две солёных опят в нашем хозяйстве зимой будут совсем не лишними…
На следующее утро, получив разрешение у директора и Софьи Николаевны, грибная экспедиция во главе с пионервожатой Мариной отправилась в лес. Старшие мальчики запрягли в телегу Чайку. Корзины, вёдра, разные лукошки, туесочки из бересты - всё это сложили на телегу. Туда же посадили всё третье звено, самых младших пионеров отряда: всё-таки до Куптурского леса было пять километров с гаком.
Шуре Королькову, отрядному горнисту, Марина велела захватить в лес горн.
- Будешь горнить, - сказала она, - каждые десять-пятнадцать минут, чтобы ребята не теряли направления.
- Ладно, - сказал Шура и, приложив к губам мундштук горна, на весь двор прогорнил "Готовься к походу".
Когда все ребята собрались и построились линейкой, Марина ещё раз строго-настрого приказала по лесу не разбегаться, держаться друг друга и обязательно прислушиваться к голосу горна. Потому что в таком лесу, как Куптурский, очень просто заплутать и попасть в болото…
В грибной поход вместе с ребятами отправился и Алёша. Он решил провести ребят на самые опёнковые места. А потом, всё-таки люди приезжие, леса не знают, как бы и вправду не заблудились и не угодили в болото…
Для Кати это был первый поход, и сразу в такой далёкий лес! Но когда Марина предложила ей сесть на телегу вместе с третьим звеном, она решительно отказалась. Нет, зачем же… Она может итти вместе со всеми. И она ни от кого не отстанет.
- Если утомишься по дороге, - сказала Марина, внимательно посмотрев на Катю, на её худую, тоненькую шейку, бледные щёки, грустные глаза, - обязательно скажи, не стесняйся.
Но Катя знала, что даже если она так устанет, что у неё от усталости будут ноги подламываться, всё равно она не скажет ни слова и не попросится на телегу к третьему звену. Нет, ни за что…
Глава 13. Куптурский лес
Лес встретил их тенистой прохладой, распахнув перед ними свои широкие зелёные ворота. Жара, пыль и солнце - всё осталось позади.
Берёзки нежно зашелестели над их головами лёгкой листвой. Забормотала, залепетала какие-то хорошие слова беспокойная осина. А смирные маленькие ёлочки послушно выстроились рядком вдоль дороги и протянули им навстречу игольчатые смолистые ветки.
Они прошли вглубь по тенистому просёлку, потом Алёша взял в сторону, и перед ними запестрела цветами зелёная лесная полянка.
- Вот, - сказал Алёша останавливаясь, - здесь будут самые грибы… И туда, и сюда, во все стороны. Опёнковые места.
- Правда, - сказала Марина, - здесь хорошо. Пусть на этой полянке и будет наш стан. Здесь оставим Чайку с телегой, дежурного, тут пускай и Шура с горном…
- И для костра очень подходящее место, - сказала Мила, окидывая полянку опытным взглядом: - от деревьев далеко, сухостоя нет, трава вокруг свежая, сырая… Одним словом, противопожарная полянка!
- Разгружайтесь, ребята! - крикнул Аркадий.
В одно мгновение он очутился на телеге и начал вытаскивать оттуда всё грибное снаряжение, а заодно и младших ребят.
Катя огляделась.
Вот он, Куптурский лес. И ничего далёкого. И лес как лес. Самый обыкновенный смешанный лесок. Как такой называется? Кажется, берёзовое мелколесье.
А она-то думала…
Она-то думала, что это будет совсем особенный, удивительный лес. Издали он синел такой заманчивый, таинственный…
Нет, не поверит она, что в таком весёлом зелёном лесу есть какие-то топи, болота, страшные трясины.
Вот птиц тут много. Кажется, что каждое дерево поёт на свой птичий лад.
И ветра никакого…
Лёгкая пушинка, семечко чертополоха, медленно-медленно проплыла в воздухе перед Катиным лицом. Катя осторожно дунула на эту пушинку и посмотрела, как та закувыркалась и стремительно полетела куда-то ввысь…
Все ребята - кто с лукошком, кто с ведром, кто с самодельным берестяным туеском - побежали туда, где тысячами, как уверял Алёша, водились опята.
Катя тоже взяла какую-то плетёнку и побежала вслед за остальными. Не успела она войти в сырую прохладу леса, как сразу увидала тьму-тьмущую опят.
Сперва Катя даже подумала, что это не грибы, а желтовато-бурые листья, которые натрясла на землю большая старая берёза. И вдруг она разглядела, что все они, эти листья, - на тонких высоких ножках. И около неё, и вокруг широкого берёзового пня, и дальше - всюду, всюду были грибы. И поваленная на землю берёза тоже была со всех сторон в опятах. Словно огромный великан Гулливер, попавший в царство лилипутов, лежала она, прижатая к земле, вся оплетённая грибной порослью. И Кате показалось, что не от старости, и не от ветра, и не от рук человеческих погибла эта большая белая берёза: одолели её полчища лилипутов - опят. Залезли они по стволу до самой макушки, повалили на траву дерево, прижали к земле, а теперь топочут своими тонкими цепкими ножками…
И вдруг она услыхала возле себя Наташин голос:
- Девочки, девочки, ох, сколько их! Ко мне! На помощь!
Но никто ей не откликнулся, хотя все были тут, рядом, возле неё.
Мила, надув свои круглые щёки, уселась прямо на землю, торопливо подхватывала всей ладонью опята и горстями бросала их в ведро. Вид у неё был сосредоточенный. Кроме опят, она ничего, казалось, не замечала вокруг.
Анюта, поминутно откидывая на спину мешавшие ей длинные косы, не разгибаясь, ходила по полянке, аккуратно обрывая вокруг себя грибы.
И Клава, тоже ни на кого не глядя, поглощённая только грибами, сидела на корточках и с жадной поспешностью вырывала прямо с землёй пучками опёнковые семьи и кидала в своё лукошко.
Только Наташа перебегала с одного места на другое. Она топтала грибы ногами, визжа тонким, пронзительным голосом: "Ко мне! Ко мне! На помощь!", и никак не могла решить, где же ей лучше всего остановиться и начать собирать…
Солнце было уже высоко. Тени от деревьев почти не ложились на траву. Всем хотелось есть, и все косились на еду, сложенную под кустами. Было ясно - с минуты на минуту должен прозвучать горн на отдых.
И действительно, Марина сказала, что пусть все принесут ещё по одному разочку, а тем временем Мила с Аркашей разожгут костёр, подогреют кашу, и Шура прогорнит сигнал к привалу.
- Девочки, - воскликнула Наташа, - бегом на ту сторону: там никто не был, и мы наберём в пять секунд!
Все пёстрой гурьбой вслед за Наташей побежали в лес по другую сторону полянки.
И Катя побежала за девочками. Только они повернули правее, а Катя взяла левее и пересекла дорогу, по которой они входили в лес.
А лес-то по другую сторону, оказывается, совсем иной. Как будто дорога нарочно разделила два совершенно разных леса. Высокие ели упираются макушками в самые облака, и кажется - облака лежат на их острых зелёных верхушках. Лучи солнца, с трудом пробиваясь сквозь широкие, размашистые ветви, падают золотым светом на шуршащие под ногами иглы. И мухоморы стоят большие, ядовитые. Не красные, а такие пегие, грязножёлтые, с белыми бородавками на шляпках.
Вот это лес!
Катя побежала вперёд. Не терпелось ей поглубже зайти в этот заповедный Куптурский лес.
Уже дороги с глубокими влажными колеями не видать. И далеко осталась поляна с телегой и Чайкой. Уже чуть слышен их пионерский горн. Только по яркому свету солнца за коричневыми круглыми стволами елей можно понять, где полянка, куда нужно возвращаться обратно.
Катя поднимает лицо к зелёному хвойному своду и глядит на солнце. Сквозь игольчатый потолок оно кажется горячим, смолистым и просачивается золотыми крупными каплями Кате прямо в глаза. "Значит, - думает Катя, - когда я пойду обратно, оно будет светить мне в затылок".
И, стараясь всё время быть лицом к солнцу, она не торопясь идёт дальше, в глубь леса, поминутно нагибаясь, чтобы положить в свою плетёнку то золотистый скользкий маслёнок, то жёлтые, как яичный желток, лисички, то рыжий рыжик, в середке которого, будто живое стёклышко, дрожит, переливается росинка…
Глава 14. В чащу леса
Наташа сразу заметила, что Катя побежала налево, в ту сторону, где лиственный лес переходил в чистую хвою.
Сначала она хотела остановить её, крикнуть, чтобы Катя вернулась обратно, чтобы не ходила зря в тёмный еловый лес - там всё равно нет ни одного опёнка, - но потом раздумала: пусть делает, как хочет. А если она вернётся без опят, Наташа отдаст ей половину. У неё, у Наташи, корзинка будет полным-полна, с пребольшим верхом. Уж она-то постарается!
Наташа начинает подыскивать, где бы сразу, не сходя с места, набрать полное лукошко…
Вот она уже подхватывает горячей ладошкой под шляпки тонконогую прохладную семейку опят, но вдруг рука у неё сама собой опускается…
Погодите-ка, погодите… Что это им Алёша и Марина говорили насчёт каких-то болотных мест?
- Нюра, - зовёт она Нюрочку, которая копошится тут же рядом.
- Ой, Наташенька, погляди, какой у меня беленький! - подбегает Нюрочка. - Гляди-ка, совсем бутузик! И травинка к шляпке пристала…
- Нюра…
Наташа даже не глядит на беленький с травинкой на шляпке.
- Нюра, где трясина? В какой стороне?
У Нюрочки удивлённые глаза и высоко на лоб поднимаются две светлые ниточки бровей.
- Трясина? Какая трясина?
- Ну, те Куптурские болота, про которые нам говорили.
- Болота? - Нюрочка неопределённо машет рукой в сторону, противоположную хвойному лесу: - Они там, эти болота.
И вдруг она видит у самых Наташиных ног ещё один белый гриб. Грибок торчит торчком возле розовой Наташиной пятки и прямо просится в Нюрочкину корзинку. Именно в Нюрочкину, а не в Наташину.
Но Наташе не до грибов. Она смотрит в ту сторону, где только что скрылось белое в голубой горошек Катино платье, и переспрашивает Нюру:
- А может, Куптурские болота в той стороне, где ёлки?
- И там! - вдруг твёрдо заявляет Нюрочка. - И там они тоже, эти Куптурские болота…
- Там?
У Наташи бледнеют щёки. Ведь Катя Петрова в ту сторону пошла…
- Нюра, - строго говорит она, - прямо сейчас же беги к Марине и к Алёше и скажи им, что Катя Петрова одна ушла в лес в сторону Куптурских болот. Я побегу за ней. Может, успею вернуть. Корзинку мою захвати, смотри не оставляй в лесу… - И она стремительно бежит в том направлении, где скрылась Катя.
Вот она уже перебежала дорогу и идёт под высокими зелёными ёлками. Ух ты, как колко! Всё лето она бегает босиком, а всё равно без привычки тут колко. Столько сухих и острых шишек! Такие занозистые сучки и ветки! Наташа, поджимая под себя то правую, то левую ногу, топчется на месте. Очень колко. Очень, очень…
Но раздумывать нечего, раз нужно бежать за Катей.
Морщась и поохивая, Наташа бежит дальше.
Вот и мухоморы начались. Фу, какие противные! Серые, с пупырышками. Настоящие жабы. Нечего им мозолить глаза! Наташа на ходу наподдаёт ногами одну, за другой мухоморовые шляпки. Они вдребезги разлетаются на мелкие кусочки. Так им и надо - ядовитые грибы.
Она бежит дальше, стараясь не ступать на всю ногу, чтобы не было так колко.
А муравейник-то какой прилепился к ёлке! Прямо муравьиный небоскрёб.
Наташа на секунду присаживается на корточки. По незримой муравьиной тропке к муравейнику спешат, торопятся муравьи. Все они зажали в крепких челюстях разные хвоинки, травинки, крохотные обломки веточек. Неужели им мало такого небоскрёба? Хотят сделать ещё выше?
Вдруг Наташа спохватывается, вскакивает на ноги. Что это она расселась перед муравейником? Так можно совсем прозевать Катю. Не поаукать ли?
Громко, в полный голос, Наташа зовёт Катю. И слушает. Не отзовётся ли? Нет, тихо в лесу. Только с одной ёлки грохнулась на землю сухая шишка, подпрыгнула мячиком и откатилась в сторону.
Издали ещё слышен слабый голос их пионерского горна. Наверное, Шура сзывает опоздавших на завтрак.
И вдруг перед Наташей вырастает сплошной колючий ельник. Колючая преграда из ёлок всех поколений. Сухие и старые ели с седыми косматыми бородами на ветвях. И взрослые молодые ёлки, крепкие, темно-зелёные, с пышной хвоей. По коричневой коре у них скатывается смола, прозрачная, светлая, как липовый мёд. А совсем маленькие ёлочки, молодая поросль, столпились сплошняком. На кончиках веток у них мягкие, нежные кисточки.
На секунду Наташа задумывается. Что ей делать? Может, обойти стороной? Нет, это займёт слишком много времени. И, кинувшись на сухой хвойный ковёр, Наташа поползла под низко нависшими ветвями, царапаясь об острые сучья.