Глава 20. Сентябрь - картофельный месяц
Дни в сентябре установились погожие и тёплые. Золотое бабье лето. Точно на заказ для уборочных работ, держалась погода. Тепло было, как летом. Только деревья переменили летнюю зелень на шуршащее золото осени.
В жёлтое перекрасили клёны свои широкие лапчатые листья. Вся янтарной стала берёза.
Покраснела сквозная и трепетная осина.
Лёгкая паутинка висела на деревьях. Будто солнце, спустив до самой земли свои тонкие блестящие лучи, перекинуло их от дерева к дереву, от ветки к ветке, от листа к листу…
Было такое безветрие, что жёлтые листья медленно, по одному, слетали с деревьев и, прежде чем лечь на землю, долго плавали и ныряли в неподвижном воздухе.
Ребята торопились поскорее убрать с детдомовского участка свою картошку, чтобы итти работать в колхоз. Меньше чем за неделю вырыли и свезли в овощехранилище весь картофельный урожай. Да ещё разобрали по сортам: "лорда" к "лорду", розовую скороспелку к розовой скороспелке, лиловую крупную синюху к синюхе, а разную мелочь отдельно - корове и поросятам.
Только покончили с уборкой, и прямо на следующее же утро к директору Клавдии Михайловне явился Иван Иваныч, председатель соседнего колхоза.
- Ну, директор, - с порога сказал он Клавдии Михайловне, - раз со своей картошкой управились, пожалуйте к нам на подмогу! Завтра и мы с утра начинаем копку.
И на следующее утро все старшие девочки и все старшие мальчики отправились на работу в Куптурский колхоз.
До Куптурского колхоза недалеко - километра полтора. Сначала нужно пересечь чёрные распаханные пары. Потом пойти тропкой вдоль низкого кустарника, окаймляющего овраг. А за кустарником уже видны и длинные строения коровника, и конюшни, и светлый новый, выстроенный перед войной и не успевший потемнеть амбар, и крохотная закоптелая кузня, и все избы, полукругом карабкающиеся на пригорок, с палисадниками, перед окнами, с огородами на задах, и высокие деревья с оранжевыми кистями рябины.
Мальчики, чтобы ловчее было работать, - в старых лыжных штанах. Девочки по-бабьи повязаны тёплыми платками. Свежо. Утра уже с заморозками. Трава на затенённой стороне подёрнута инеем, будто густо посыпана мелкой белой солью. А там, куда падают солнечные лучи, там иней растаял, и влажные травинки кажутся яркозелёными, точно умыты летним дождём.
Мила шагает впереди, как командир в голове своего отряда. С сегодняшнего дня она - бригадир колхозной детдомовской бригады. В руках у неё свернутая трубкой ученическая тетрадь. В неё она будет заносить разные важные вещи: кто как работает, кто сколько сделал, у кого какая выработка и вообще всякие замечания и наблюдения.
Вот, оказывается, какой у них в этом году сентябрь. Не похожий на все остальные сентябри. Картофельный месяц!
Прежние сентябри они с самого первого числа усаживались за парты и прилежно учились. А в этом году вместо занятий идут в колхоз убирать картошку. Значит, стране очень понадобились их рабочие руки, если пришлось оторвать их всех, старших школьников Советского Союза, от учёбы на целых тридцать сентябрьских дней. И, значит, им нужно очень постараться в работе, чтобы не зря, чтобы с пользой прошли все дни, которые они проведут не за партой, а в поле, на уборке. Так им вчера на собрании говорили Клавдия Михайловна, Софья Николаевна и Марина.
- Это ничего, - вчера после собрания сказала Мила Кате, - что мы ещё месяц не будем учиться. Хорошенько приналяжем и нагоним пропущенное. Правда? А зато мы поможем колхозу поскорее убрать картошку. Знаешь, как это нужно, раз столько людей на войне…
Да, это хорошо и очень важно, что они будут работать в колхозе, думала Катя. Но всё-таки ей было жаль, что занятия отодвигаются ещё на тридцать дней. Долго не придётся бегать в школу по дорожке, что вьётся по луговине. Долго не придётся писать мелком на классной доске, отвечать уроки. Долго. Целых тридцать сентябрьских дней!
Перед избой правления Куптурского колхоза ребята останавливаются.
- Иди, - говорит Женя Миле. - Раз ты у нас бригадир, иди и договаривайся.
Мила поднимается по ступенькам высокого крылечка, входит в сени и дёргает на себя входную дверь.
Сизый махорочный дым плывёт ей в лицо. В правлении полным-полно народу. Наверное, тут всё одни бригадиры и пришли за нарядами на работу для своих бригад, как и она.
- А, подмога явилась! - встаёт ей навстречу Иван Иванович. - Видели, видели вас в окошко. Ну, как директор Клавдия Михайловна, здорова? Как ребята?
- Все здоровы, - говорит Мила. - Вот пришли к вам работать.
- Поля!
Это уже относится к счетоводу, которая сидит напротив и щёлкает на счётах.
- Пиши, Поля, им наряд на Кривой лог. Будут работать во второй бригаде, у Аксиньи Мироновой. Как, Аксинья, не против?
И Аксинья тут. Маленькая, проворная, крепкая, будто тугой вилок капусты.
- А я что ж? - говорит Аксинья, посматривая на Милу с весёлой, хорошей усмешкой. - Я что ж? Я не против. Если работать будут на совесть, я ничуть не против…
- А почему им работать плохо? Они народ сознательный, пионеры, понимают, как, люди должны работать в военное время.
- Это мы понимаем, - твёрдо говорит Мила. - Это мы очень хорошо понимаем…
Глава 21. В колхозе
Когда ребята вместе с Аксиньей подошли к картофельному полю у Кривого лога, солнце уже поднялось высоко и начало хорошо пригревать.
Девочки стянули с себя тёплые платки, мальчики скинули лыжные куртки.
- Так и знала, не нужно было кутаться! - сказала Клава. - Зачем платки? Разве теперь холодно?
Кривой лог - это пологий овраг, перепаханный под зябь. От дороги в сторону оврага тянутся длинные картофельные борозды. Кое-где картофельные кусты ещё сохранили свою пышную и тёмную зелень, кое-где ботва почернела, опалённая утренними заморозками.
Если одному стоять на дороге, а другому уйти к оврагу и начать друг с другом переговариваться даже самыми громкими голосами, пожалуй не разберёшь ни слова - таким огромным было картофельное поле у Кривого лога, куда Аксинья Миронова привела детдомовскую бригаду.
- Этот участок весь твой? - спросила Мила, мысленно удивляясь величине поля.
- А то чей? - гордо проговорила Аксинья. - И, думается, не меньше чем по тридцать тони с гектара снимем. Такие обязательства взяли.
Сколько же миллионов картофелин придётся им выбрать из земли и перенести к дороге, туда, где горой наваленная картошка уже ждала, чтобы её увезли в овощехранилище.
- А нам сколько нынче убрать? Какие нормы?
Аксинья неуверенно поглядела на ребят.
- Городские вы, непривычные, и не знаю, как будете работать…
- Мы работать умеем. У себя картофель подчистую убрали. Нам не в новинку (конечно, Мила и виду не показала, как её смутило это огромное картофельное поле), нас восемнадцать человек.
- Вчера в третьей бригаде наши куптурские ребятишки убирали, - продолжала Аксинья, всё поглядывая на ребят, - так они без малого полгектара убрали. Их пятнадцать…
- А мы чем хуже? И мы уберём полгектара. Нас ведь восемнадцать.
- Ну-ну, в добрый час! - сказала Аксинья и вдруг совсем тихо, будто про себя, проговорила: - Только не очень желательно вас утруждать. Жалеем вас: сиротиночки.
- Вот ещё! - вспыхнула Мила. - Вот ещё! Никакие мы не сиротиночки, и жалеть нас нечего!
- Да ты не серчай. Ведь это я так сказала, от души. Ну, в добрый час, убирайте и вы полгектара! Вон Антон и Захарка с плугами. Как пройдут рядов десять, так и приступайте. К дороге будете сносить. Только не в ту кучу, что лежит - та картошка третьей бригады, а нашу складывайте подальше. Сейчас прикину вам полгектара.
Да, Мила понимала, что работать придётся им не так, как на детдомовском огороде. Там можно было и посидеть, и покалякать друг с дружкой, и на облака поглазеть, и на солнышке понежиться… В крайнем случае Марина крикнет: "Ребятки, ребятки, поторапливайтесь! До обеда недолго осталось!" Или Софья Николаевна козырьком приставит руку к глазам, прикинет убранную часть и скажет: "Молодцы! Сегодня хорошо постарались! Давайте и дальше не лениться".
Нет, тут они должны будут работать по-иному. Тут нужно работать по-колхозному. Зря время не упускать. Лицом в грязь не ударить. Показать, что хоть они городские, непривычные, а если нужно, если для пользы дела, они могут и такую работу работать!
- Вчера здешние ребята за день полгектара убрали, - сказала Мила и поглядела на свою бригаду. - А мы как? Я сказала - уберём.
- Конечно, уберём, - сказал Аркаша. - Ясное дело!
- Полгектара ведь это очень много, - сказал Женя Воробьёв, поглядывая на поле. - В гектаре сто соток. В каждой сотке - сто квадратных метров. Значит, в гектаре десять тысяч квадратных метров, а нам придётся убрать пять тысяч…
Наташа тихонько ойкнула:
- Целых пять тысяч квадратных метров!
- А ты думала? - строго сквозь очки посмотрел на неё Женя.
- Да нет, я, честное слово, ничего не думала! - воскликнула Наташа. - Только, наверное, это очень много!
- Всё равно, - сдвинув брови, твёрдо сказала Мила и ещё раз оглядела ребят, - всё равно, я обещала, что уберём. Куптурские убрали, а чем мы хуже?
Но уже после двух-трёх часов работы стало совершенно ясно, что ни о каком полгектаре не может быть и разговоров. Ребята убрали совсем немного, а уже еле ноги волочили. Солнце в этот день пекло по-летнему и до яркой синевы накалило небо. Такая глубина была над головами, что, казалось, можно в ней утонуть…
К полудню ребята совсем обессилели, а не убрали и четверти заданной нормы. Крупные капли пота скатывались вдоль щёк, а мелкие - бисеринками застыли на носу, на лбу, на подбородке. Все стали "цвет бордо", как выразился Генка. Коленки ныли, ломило руки и спину. А ведь они работали только первые полдня. Что же будет дальше?
Когда на их участок пришёл Иван Иваныч, Мила сразу поняла, по его виду поняла, как мало они сработали.
- Пожалуй, на обед собирайтесь, - сказал Иван Иваныч, внимательно оглядев всех ребят. - Подкрепиться, пожалуй, вам не помешает, а?
Как хотелось бы Миле сказать, что обедать им ещё рано, что до обеда они должны ещё порядочно поработать, что стыдно итти на обед после такой неважной работы, но когда она искоса, незаметно глянула на своих ребят, на свою гвардию, увы, такую разморённую, усталую, такую разомлевшую и обессиленную, она подумала, что, пожалуй, спорить с Иван Иванычем не стоит и лучше всего им как следует подкрепиться и отдохнуть.
- Да, - хмуро сказала она, - нужно итти обедать.
- Вот-вот, - подхватил председатель, - пообедаете, и дела пойдут. Верно говорю!
После обеда Мила куда-то пропала. За обедом она была с ребятами, а пока они отдыхали положенное для отдыха время, она исчезла. И бригада отправилась на участок без своего бригадира.
- Ничего, - сказал Аркадий, - никуда не денется наша Мила. С нами будет.
Действительно, она никуда не делась. Подходя к Кривому логу, они ещё издали увидали Милу. Она стояла на дороге и говорила с коренастым, небольшого роста парнишкой. И, видно, разговор был важный, деловой, потому что Мила не обернулась на возгласы и крики ребят и лишь отмахнулась рукой.
- Это Васятка, - сказал шепотком Кузя, - здешний, куптурский парень. Он бригадир ихней ребячьей бригады.
- А ты откуда знаешь? - удивился Генка.
- Уж знаю, - уклончиво сказал Кузя. - Я тут всех ребят знаю.
Оба бригадира - Васятка и Мила - разговаривали между собой о работе своих бригад.
- Понятное дело, устаёте, - говорил Васятка, - раз таскаете картоху с того конца на этот. А ты распорядись ссыпать в нескольких местах. Коню всё одно, куда за ней ехать, а вам легче будет таскать и не будете так уставать.
- Верно, - сказала Мила, - правильно. Так и сделаю.
- И ещё, - поучал Васятка дальше, - у нас бригада на звенья разбита. В каждом звене двое носильщиков и четверо убиральщиков. Только учти - нагнувшись, выбирать картошку полный день тяжело, и вёдра таскать всё время не легче.
- Понимаю, - сказала Мила. - У вас носильщики и убиральщики меняются работой.
- Правильно, знаешь, что к чему! - одобрительно сказал Васятка.
- А потом, - продолжала Мила, - нужно, по-моему, вёдра надевать на палку и вдвоём нести: легче будет и быстрее.
- Верно! - одобрительно кивнул Васятка. - И мы так будем делать.
- Ну вот, - сказала Мила. - Теперь, я думаю, у нас с работой легче пойдёт, а?
- Ничего, - сказал Васятка, - завтра будет привычка другая. И не заметите, как поле уберёте. А мы вас хотим на соревнование вызвать. Как?
- Вызывайте, - сказала Мила. - Мы вызов примем…
Да, только первый день прошёл у ребят тяжело. А потом так разработались, что когда всё было убрано и огромное картофельное поле легло перед глазами пустое и разрытое, ребята даже удивились, как незаметно это произошло.
Денёк за деньком, денёк за деньком, и сентябрь перевалил за вторую половину.
Уже и детдомовские и куптурские ребята стали поговаривать про школу, о том первом дне, когда пойдут учиться. Уже стали показывать друг другу разные пёрышки, карандаши, пеналы, тетрадки-самоделки - всю эту важную и нужную школьную мелочь, которую так трудно было достать в военную осень сорок второго года.
Однажды Катя и Мила работали рядышком на сортировке картошки.
Ребята отбирали самый крупный и хороший картофель для сдачи государству сверх плана, в фонд обороны страны.
- Не знаю, - вдруг сказала Катя, - ты про одну вещь заметила или нет…
- Про какую?
- Это касается Наташи… Нет, - замялась Катя, - не буду лучше пока говорить. Раньше спрошу у почтальона Алёши.
- Про эту вещь я тоже заметила, - тихо сказала Мила.
- Да? - испуганно прошептала Катя. - Значит, и ты заметила, как давно от Наташиной мамы не было писем?
- Да, - сказала Мила, - и я заметила, и Аркадий заметил. А вот Наташа, она, по-моему, не заметила…
- Нет, - сказала Катя, - и Наташа заметила. Только она виду не показывает, что заметила. И никому не говорит про это… Уж я Наташу знаю.
- Ты думаешь?
Мила незаметно поглядела в ту сторону, где Наташа с другими девочками тоже сортировала картофель. Она быстро-быстро перебирала картофель и о чём-то весело болтала с девочками.
- Не знаю, - сказала Мила и снова глянула в Наташину сторону. - Не знаю…
И вот подошёл последний день сентября. В этот день уже не ребята пошли в колхоз (в колхозе уборка картофеля была закончена), а сам колхоз приехал в детдом.
Под вечер к детдомовскому овощехранилищу одна за другой подкатили куптурские подводы.
- Эге-ге, работнички! - ещё издали крикнул Иван Иваныч, завидев Катю, Милу и других знакомых ребят.
Сам Иван Иваныч сидел боком на первой подводе, груженной мешками. На дуге ещё остались кумачёвые банты, которыми разукрашены были и кони и телеги, когда картофель возили в город сдавать государству.
- Эге-ге, работнички, принимайте картофель? С государством рассчитались! С МТС рассчитались! Теперь с вами сводим счёты-расчёты…
- Мила, - кинулась Катя к Миле, - разве мы в колхозе за картошку работали?
- Видишь… - Мила показала на мешки.
- И ты раньше знала?
- Знала.
- А не говорила. Почему?
- Разве мы стали бы лучше работать? Ведь и так работали на совесть…
- Почтение бригадиру! - крикнул Иван Иваныч, махая Миле рукой. - Может, желаешь, бригадир, проверить по своей тетрадочке, как колхоз за хорошую работу рассчитывается?
И, спрыгнув с телеги, он пошёл навстречу Миле.
Глава 22. Почтальон Алёша
И всё-таки не Аркаша, не Катя и не Мила первыми заметили, что от Наташиной мамы, которая так аккуратно, раз в неделю, писала своей девочке, вдруг совсем перестали приходить письма. Первый это заметил почтальон Алёша.
Всего лишь через дорогу, немного наискось, под старыми корявыми вётлами, находилась эта маленькая деревенская почта. Три оконца с голубыми наличниками на дорогу, низкое крыльцо с навесом справа и большая вывеска на самом виду: "Цибикнурское почтовое отделение".
И, может быть, потому, что почта была так близко и ребята без конца бегали опускать свои письма в зелёный почтовый ящик, а может, потому, что сам Алёша был ещё мальчик, но только между детдомовцами и Алёшей была нежная и крепкая дружба.
Сколько лет было Алёше? Лет четырнадцать, не больше. Отец и брат у него воевали. Мать умерла ещё раньше, до войны. И осталось в семье: двое братьев-малышей, старенькая бабушка, сестра Аннушка и сам Алёша - за старшего.
Когда Алёшу вызвали в сельсовет и предложили ему, сыну и брату фронтовиков, работать письмоносцем, Алёша с радостью согласился.
Но нельзя сказать чтобы на первых порах работа на почте ему очень пришлась по душе.
И что за интерес?
Утром, чуть свет, прибегай и убирай помещение. Потом вместе с заведующей Алёной Кирилловной, которая, кстати сказать, была заведующей над одним только Алёшей, нужно производить выемку писем из почтового ящика и штемпелёвку этих писем круглым почтовым штампом. Дело важное, срочное. Нужно успеть к утреннему приезду почтового возка, который заберёт их все и отвезёт в город. И вот сиди и штемпелюй! Хлопай почтовым штампом по каждому письму. И упаси бог, если хоть одно пропустишь и не пришлёпнешь штемпелем.
Часам к четырём почтовый возок приезжал второй раз. Тогда полагалось уже сдать те письма, которые вынимались из зелёного ящика после обеда. А когда возок уезжал, позванивая бубенчиками-колокольчиками, тогда полагалось начинать разборку и штемпелёвку писем, привезённых из города. Уж это была такая канитель, прости господи!
Сиди разглядывай адреса. Глаза проглядишь, пока разберёшься, какое письмо в какую деревню, в какой дом и кому… Такие иной раз попадались непонятные адреса!
Но всё это Алёше было не по душе только первое время. Не прошло и месяца, а он уже узнал и тех людей, которые с таким нетерпением ждали писем, и тех людей, которые писали письма.
Не прошло и месяца, а разбирая почту, при одном только беглом взгляде на свёрнутое треугольником письмецо Алёша знал, и от кого это письмецо, и кому, это письмецо, и кто с таким нетерпением ждёт не дождётся этой весточки с фронта… И уж он представлял себе, как будет подходить к избе, как выбегут к нему навстречу, как его обступят, как ему обрадуются, как все разом заговорят и как он вытащит и отдаст им письмо. Да и самому Алёше было интересно знать, как жив-здоров этот вихрастый Сергунька, от которого он только что принёс письмо. Ещё год назад гонял футбол по зелёному полю, а теперь, вишь ты, боец, фронтовик, и сражается на Западном.