Через двадцать пять минут Гарольд нетвердой походкой вывалился из раздвижных дверей. Я поздравил его с несокрушимой мужской силой.
- Не получилось, - сказал он, и его губы невольно сложились в огорченную гримаску.
- Что, телка не возбудила?
- Я сам себя не возбудил.
Гарольд впервые обрел опыт в бескрайнем море полового бессилия задолго до того, как я вообще узнал об этом, и потому казался мне менее мужественным. Я понимаю - это глупость, но в кипящем от гормональных бурь мозге мальчишки, которому нет еще и двадцати, крутилось, что ничто в мире не может удержать настоящего мужика от лишней палки, когда выпадает такая возможность.
- Попробуй снова, - предложил я. - Могу уступить тебе очередь.
Он отмахнулся, заявив, что с него хватит, и поплелся к ближайшему креслу.
- У меня пятьдесят баксов, - сказал я.
- Дело не в деньгах. Просто… Да иди уже, оторвись за себя и за меня.
Что мне оставалось? Я шагнул за дверь.
Через несколько лет после того, как Бет со мной развелась - кажется, я уже был женат на Кэрол, - я получил от нее особенно едкое письмо, из которого узнал, что я ничтожество, не ведающее о чести и неспособное выполнять обязательства, и мне нужно ознакомиться с теорией эволюции в надежде когда-нибудь присоединиться к доминирующему виду. Однако между скачущих купоросно-едких строк можно было кое-что прочесть - например, приведенный ниже сентиментальный фрагмент, который, как я понял, дался Бет нелегко:
В тот момент, когда ты вошел в наш массажный салон, с красным лицом, дрожащими руками, донельзя возбужденный, прикрывающий эрекцию каким-то глупым журналом, я поняла, что ты в меня влюбишься, и не имела ничего против.
В устах Бет это убогое признание равнялось самому прочувствованному шекспировскому сонету о покинутой любви, практически признанием, что на каком-то этапе я был ей небезразличен.
Поэтому я написал ответ:
Дорогая Бет, спасибо тебе за письмо, в котором ты разложила по полочкам мнение на мой счет, хоть и знала, что мои родители были женаты, зачав меня. А насчет твоих мыслей при нашем знакомстве должен сказать, что "Вэнити фэр" я прикрывал не эрекцию, а пятно от кофе.
Искренне твой, ля-ля-ля, бла-бла-бла.
Ню-ню-ню.
За раздвижной дверью оказался маленький зальчик, смежный с собственно "массажным салоном", начинавшимся непосредственно за обычными простынями, заменявшими портьеры. Маленькая кофеварка выдавливала тонкую струйку в прозрачную емкость, и я налил себе чашку - немного кофеина никогда не помешает. Потом еще одну. И еще. Минуты шли. Я с удивлением обнаружил, что до сих пор сжимаю в руке найденный в предбаннике "Вэнити фэр". Разжать руку не получалось - пальцы намертво впились в переплет.
Приторно-сладкий голос позвал из-за занавески:
- Ты здесь, милый?
От неожиданности у меня так затряслись руки, что я пролил кофе на слаксы. Подавив вопль, я промокнул пятно кстати подвернувшейся салфеткой и, прикрывая пах потрепанным журналом, сунулся в щель между тонкими, как марля, занавесками.
Проститутка - Бет - была обнажена. Прямо в чем мать родила распласталась на матрасе. Светлые волосы разметались по подушкам, груди торчали к потолку, соски указывали направление. Она, по-моему, даже головы не повернула, когда я вошел.
- Ты голая, - вырвалось у меня. Губы и язык двигались сами.
Бет села на кровати. Ее груди слегка обвисли, торча в разные стороны. Свои. Большие, но очень упругие.
- Ты что, первый раз?
- Нет-нет, - заторопился я, дергая молнию. - Я просто… я не ожидал… Я думал, ты в ночнушке…
- Которую ты с меня снимешь, - закончила она. Я кивнул. Бет встала на колени, зевнула, сунула соблазнительный пальчик в соблазнительный рот и игриво попрыгала на кроватных пружинах. - В выходные у меня аншлаг - столько кругом военных баз! А День труда? Да у меня ни минуты свободной! Одеваться, раздеваться - в очереди потасовки начнутся.
Я заверил, что понимаю, и мы несколько минут поболтали о погоде и выходных, пока я нервно избавлялся от собственной одежды. За несколько месяцев боевой подготовки мышцы стали твердыми, контуры тела - четкими. Может, не как у Гарольда Хенненсона, но все-таки я считал себя впечатляющим представителем мужского рода. Конечно, Бет не в диковинку было видеть молодого парня, краснеющего от удовольствия и гордости за собственное тело, но в тот раз я, как истинный американец, не сомневался в собственных физических данных.
- Очень впечатляюще, - сказала она. Я поблагодарил. Тогда я еще не знал, что она надо мной смеется. - Хочешь лечь рядом со мной? - спросила Бет, расправляя простыню с одной стороны. Между подушками там красовалось влажное пятно, и я отвел глаза.
Едва я присел на постель, ее проворные руки заласкали меня всего, и у меня сразу встал. Но мне хотелось продлить удовольствие. Вернее, мне необходимо было его продлить - проблемы с деньгами не оставляли надежды на второй заход.
- Может, сперва поболтаем?
- О Господи, - вздохнула она. - Так ты из психов?
Я не понял.
- Ну, с психологического, здесь же Калифорнийский университет, - пояснила она. - Приходят, платят бабки и задают вопросы. Что я чувствую, когда делаю то, это, что думаю о красном фонаре, деморализована ли я, ощущаю ли себя жертвой… Иисусе! Честно говоря, мне больше нравится трахаться, чем болтать.
Ну, мы так и сделали - в смысле начали трахаться. Как рядовой морской пехоты США, я чувствовал себя морально обязанным доказать, что я больше мужчина, чем все студенты-психологи, вместе взятые, поэтому хранил молчание в течение всего акта любви.
Мой сын Питер прослушал в школе несколько курсов психологии, за которые платил я. Мне казалось, это хороший способ вправить ему мозги, не переводя деньги на местных мозговедов, но все, что мне досталось, - шестьсот вопросов за обеденным столом, неодобрительные взгляды и одна полноценная драка.
- Вы хоть понимаете, как отрицательно ваша работа сказывается на вашей семье? - осведомился прикрепленный консультант, скрестив руки на груди и сидя на моем диване, засранец.
- Моя работа обеспечивает им еду, - заметил я. - И крышу над головой. И диван под вашим задом.
- Но известно ли вам, насколько она их задевает?
Не знаю, имел ли он в виду нечто, поддающееся количественной оценке, но парни из отдела по возврату биокредитов привыкли иметь дело с конкретикой, а не с абстракциями. Конкретный дом, осязаемый орган, а все остальное - не наша забота.
- Нет, - ответил я. - Не знаю. Можете назвать точную цифру?
От этого он сразу заткнулся, к моему облегчению. Может, у него и есть диплом мозго…, но в высшей математике он пустое место.
Достигнув удовлетворительного для обеих сторон финала, мы с Бет все-таки поболтали. Это я не удержался.
- Тебе было хорошо? - спросил я, желая услышать оценку, а не напрашиваясь на комплименты.
- Мм-м-м… Замечательно. Но ты вовсе не обязан…
- Я сам этого хотел.
Бет улыбнулась и притянула меня к себе:
- Джонни обычно этого не делают. Просто двигаются туда-обратно, пока не кончат.
- Это потому что я не Джонни, - сострил я, и Бет была настолько снисходительна, что хихикнула. - Ты вообще тусуешься потом с клиентами?
- Только с самыми красивыми, - ответила она, и я раздулся от гордости еще больше. Тот факт, что я заплатил ей за время, как-то улетучился из головы, и я воспринимал все ее слова как откровенные признания случайной любовницы.
- Я в морской пехоте, - сказал я, решив, что Бет должна знать.
Она пожала плечами и призналась:
- Я могла догадаться. Но немного увлеклась процессом… - Вдруг она схватила мою руку и сильно сжала… - Так, кажется, вторая волна на подходе, - проскулила Бет, перекатилась в мои объятия и принялась тереться лобком о мое бедро, тихо постанывая. Это была одна из самых завораживающих картин, какие мне доводилось видеть в своей жизни. Смотрел бы и смотрел целыми днями.
Час спустя, когда мы позанимались любовью еще два раза, а в коридоре уже томилась очередь, Бет взяла с меня деньги как за один заход. Я не мог поверить своей удаче: уже планировал сыграть по-крупному - на базе мы каждую неделю резались в кости - и покрыть расходы на рандеву, но теперь мог приберечь наличные до другого раза.
- Может, в следующие выходные… - начал я, но Бет, уже поправлявшая постель для следующего клиента, покачала головой:
- В следующие не получится. В городе пройдет съезд, я буду работать в отелях.
- О, - осекся я, с удивлением ощутив растущий гнев при мысли, что Бет спит с другими мужчинами. В какой-то момент нашего сексуального единения некий вирус ревности проник в мой организм, рассеяв споры в мозгу. Что мне СПИД и сифон - я уже чувствовал, как меня пожирает новая смертельная болезнь. Не иначе провидение советовало мне похерить надежду на будущие отношения там же и тогда же - мои ревнивые позывы, какими бы ханжескими они ни были, убивали малейший шанс на то, что у нас что-то получится. Но интуиция шептала свои подсказки едва слышно - нет бы рявкнуть на ухо, когда нужно.
- Но через выходные я свободна, - сказала Бет, чмокнув меня в щеку. Это оказалось приятнее, чем все тантрические позы, которые мы перепробовали за последний час.
Вот так и закончился наш первый день знакомства - я ушел, унося на щеке поцелуй, а Бет проводила меня до дверей. Все как у людей.
Курс боевой подготовки продолжался - бесконечная череда бесчисленных повторений, которые, по заверению сержанта-инструктора, незаменимы для спасения наших тощих шкур. Я так и не понял, зачем балансировать над ямой с водой, если мы вроде как будем бить врага в пустыне, но после трех нарядов вне очереди научился держать рот на замке.
В Сан-Диего наведывался раза два в месяц - чаще увольнительную на двое суток вымутить не удавалось. Я брал массу дополнительных нарядов - патрулирование, уборку, бумажную работу, чтобы освободить выходные. Вскоре я спохватился, что сплю всего три часа в сутки. Зато мы с Бет отлично проводили время - в основном уединившись в дальней комнате массажного салона и испытывая кровать на прочность, с перерывами на вылазки в разнообразные ночные кабаки. Бет достаточно хорошо понимала мои чувства, чтобы благоразумно освобождать выходные от работы, и всего однажды нам пришлось лететь из бара как угорелым, потому что она забыла о назначенной встрече с клиентом и не могла отменить свидание. Я ждал в коридоре, слушая, как скрипят пружины матраса. Это продолжалось час и шесть минут.
В последние недели курса боевой подготовки основной упор сместился на практику и тактику. Мы участвовали в учебных военных маневрах, или операциях, называйте как хотите. Наши плацы превратились в великие равнины фальшивого огня условного противника, захламленные макетами танков, бутафорскими зданиями и ненастоящими снайперскими гнездами, стрелявшими в настоящих солдат, корчившихся от подлинной боли - применялись низкоскоростные резиновые пули, вонючие, как сволочь. Один парень из роты Е потерял глаз, когда протирал запотевшие защитные очки.
В последний день - зря нам сказали, что это наши заключительные двадцать четыре часа начальной подготовки, - мы решили оттянуться на всю катушку. "Красные" рулят, хо!
Мы устроили рейд в форт "синих" - я и Гарольд Хенненсон, - по ходу дела обезвредив трех снайперов. Уложились в три часа - два часа двадцать пять минут выматывающего душу ожидания и полчаса переизбытка адреналина. Подробности: мы обстреляли хлипкий оштукатуренный фасад патронами с красной краской, размазали ее по своим лбам и, окончательно разойдясь, запечатлели там собственные фамилии, испуская наихудшие в истории войн боевые кличи. Мы взяли пленных, заложников, связали их веревками, представив, будто это широкие полосы коры эвкалиптов, и подвергли задержанных допросу, выспрашивая личные номера, имена женщин, с которыми они спали, и точные адреса последних. Мы были королевскими ВВС, пехотинцами США, бригадой желтых лент - в общем, всеми славными вояками из старых фильмов о войне. Мы были пирующими монголами. Мы были победителями.
Инструкторы пришли в ярость. Каждый из нас получил по два часа нотаций, угроз, отжиманий, ограничений во сне и еде и сто часов нарядов на кухне и уборки казарм и территории. Разумеется, за этими занятиями мы и минуты не провели - отправка с базы состоялась на следующий день.
За неделю до того, как командование корпуса морской пехоты отправило наш батальон греться на белом солнышке пустыни, мы с Бет сочетались браком. Я бы не назвал обряд волшебной сказкой - разве что в духе братьев Гримм, - но все прошло очень мило. Полупьяный пастор, которого оторвали от кружки в баре у дома Бет, Джейк Фрейволд в качестве свидетеля и до кучи Гарольд Хенненсон, драивший унитазы своей зубной щеткой - не по принуждению, но из-за фанатичного стремления к порядку, - скрепили своими подписями три экземпляра свидетельства о браке.
В отличие от Гарольда Хенненсона Джейк Фрейволд прошел всю войну и остался жив. Как и я, он вернулся в Америку, не зная, куда себя деть, без ясной цели, без образования, позволявшего выжить на рынке труда, уже тогда предъявлявшем баснословно высокие квалификационные требования - программистов выставляли за дверь вместе с утренним мусором, если они не успевали освоить последнюю версию С-Трипл-Плюс быстрее, чем их коллеги. Как и я, Джейк тоже прибег к единственному занятию, неизменно поддерживавшему его в трудные времена: армейская жизнь научила нас спасать свою шкуру.
Мы могли убивать людей, не парясь по этому поводу.
Но на венчании мы, естественно, ничего об этом не знали. Гарольд был жив, а мы с Джейком являлись всего лишь молодыми болванами, спешившими закончить дело перед тем, как прыгнуть в люк транспортного самолета, курс которого лежал в сердце тьмы.
- Кто здесь дает клятву? - булькнул пастор. Во время короткой церемонии он стоял к нам спиной, типа кашлял, но его дыхание свидетельствовало, что он едва подавляет позывы рыгнуть дешевым виски. - Клянется кто-нибудь?
Гарольд посмотрел на меня и пожал плечами, не зная, что полагается делать. Я тоже недоуменно дернул плечом, поэтому Джейк принял инициативу на себя и выступил вперед.
- Я даю клятву за этого мужчину, - сымпровизировал он. - Я клянусь за него.
- А… кто отдает… Кто отдает эту леди?
Этого мы не обговаривали. Я повернулся к Бет, боясь, что наша непредусмотрительность вот-вот похерит все предприятие, но она шепнула мне на ухо:
- Пускай будет Гарольд.
- Точно? - не удержался я. - У нас в принципе есть время… Найди кого-нибудь!
- Гарольд прекрасно подойдет.
И Гарольд отдал мне в жены мою возлюбленную невесту - взбитые волосы, без всякой фаты, платье длинное, взятое напрокат, со слегка обтрепанным подолом - и проворно отступил. Пастор пробубнил благословения, объявил нас мужем и женой и слинял в открытый допоздна клуб, где не выгоняли мужчин в испачканной спереди одежде.
Мы занялись любовью в номере мотеля, снятом мною на два часа, обливаясь потом и буквально соскальзывая друг с друга в сан-диегском летнем зное. Когда мы закончили, а время вышло, я надел военную форму, уложил вещички, поцеловал женушку на прощание, пообещав писать каждый день, и пошел на базу, а оттуда на поле боя новой, решительной походкой.
Бет взяла отгул на всю оставшуюся ночь. По крайней мере так она мне сказала.
В одном из писем, которые она присылала мне, сидельцу уродливых металлических монстров военного назначения, Бет объяснила, почему Гарольд лучше всего подходил в качестве посаженного отца. "Он - единственный мужчина, который имел возможность трахнуть меня и не трахнул, - сообщали кривые буквы. - Это сделало его непорочным в моих глазах".
Не подумав, я, наивняк, сглупу написал в ответ: "Мы могли подождать и пригласить твоего папаню".
Я примерно понял реакцию, еще не получив ответа, пришедшего на три дня позже обычного. Обида и боль, столько лет надежно хранившиеся под спудом здоровой физиологии, проступали в каждой разъяренной каракуле. "Ты очень милый парень, - писала Бет, - но порой ведешь себя как законченная сволочь".
Не спорю.
Ладно, хватит реминисценций. Сегодня я сделаю вылазку. Надеюсь вернуться.
V
Сегодня. Сердечный ритм вернулся в норму - негромкий равномерный писк дистанционного контроля, вживленного в бедро, сообщает, что я вновь вошел в приемлемый диапазон частоты сердечных сокращений. Видимо, вскипевшая адреналином кровь начала успокаиваться, как остывающая сердцевина ядерного реактора. Сейчас у меня каждая ночь не дай Бог, но нынешняя просто достойна войти в эти, как их, аналы, что ли. В смысле в анналы.
Сегодня днем я выходил. Короткая, но глубокая разведка неприятельской территории. Честно говоря, практически каждый дюйм за стенами этой вонючей комнатушки двадцать на двадцать футов можно назвать вражеской зоной, но сейчас мы говорим о главном офисе, где я "видел, оставаясь невидимым", как хорошо законспирированный осведомитель.
Я ходил в торговый центр. Затея, конечно, рискованная, но это необходимое зло, оправданное моей изоляцией. Когда речь идет о том, чтобы оставаться в живых какой-то период времени, безвылазно сидеть в норе означает про…рать последние шансы уцелеть. Чтобы сбежать из лап Кредитного союза - почти невозможный подвиг, испытание выдержки в течение неопределенного времени, - необходимо знать, где следят, как и кто конкретно этим занимается. Каждый сотрудник отдела по возврату биокредитов имеет свой почерк, собственную манеру выкуривать пчел, и если знать, кто у тебя на хвосте, шансы дунуть ему в морду тем же дымом возрастают в разы.
Невозвращенные кредиты в союзе составляют около двух процентов. Это один сбежавший на пятьсот несостоятельных должников, и данная недоработка регулярно проставляется большими жирными буквами в конце каждого контракта на искорган, который подписывают в двух экземплярах, когда клерк Кредитного союза прочтет текст вслух и убедится, что клиент понял природу своей задолженности, а заодно и шансы вырваться из лап союза, если решит смыться с неоплаченным органом на какую-нибудь недосягаемую территорию.
Когда я работал на союз, у меня недобор бионедоимок составлял ноль целых ноль десятых - пончик и пулевое отверстие, и этот показатель обеспечил мне признание в департаменте и в Национальном союзе специалистов по возврату биокредитов. Никто не сводил дебет с кредитом так чисто, как я, и даже те, кто прятался от меня год-два (максимум три), заканчивали располосованными где-нибудь на полу, и последнее, о чем они успевали подумать, это каким образом я их все-таки нашел.
Так было до заключительного заказа, но я считаю, один промах не в счет. С другой стороны, сейчас я очень надеюсь, что как раз в счет. Мне бы смерть как не хотелось закончить карьеру сотрудника по возврату биокредитов без единого огреха в послужном списке. Идеальный специалист - это же мороз по коже.