Кузнец не успел ответить - со стороны Борок послышался гул моторов. Он все нарастал, и, наконец, показался отряд мотоциклистов. Следом двигались танкетка и две тупоносые машины с немецкими солдатами. Поравнявшись с возком, колонна остановилась. Из танкетки вышел на дорогу офицер в теплом кожаном пальто, из машины выскочил и подбежал к нему еще один немец, видимо, переводчик. Офицер сказал ему несколько слов, и тот спросил у Тумаса:
- С кем вы здесь воюете, господин начальник полиции? Комендант района господин Гундермарк ждет ответа.
- Большевистскую заразу вывожу, - отвечал Тумас, пытаясь удержать равновесие.
Офицер перевел взгляд на кузнеца. Николай Романович встретился с ним глазами. Ну, была не была! Он решительно шагнул к Гундермарку.
- Господин начальник полиции… - Кузнец кивнул на Тумаса, - хочет взорвать завод только потому, что на трубе прикреплен флажок со звездочкой. Флажок повесили еще когда возводили трубу. Завод пока не работает. Но немецкие власти, наверно, захотят пустить его в ход? А полицейские уже мины под печь подложили.
Гундермарку перевели слова кузнеца. Комендант отдал короткую команду. Два мотоциклиста рванулись к заводу. Гундермарк подошел к Тумасу и рукой, затянутой в кожаную перчатку, со всего размаху ударил полицая по щеке. Тумас плюхнулся в возок. Гундермарк что-то сказал переводчику.
- Вам, - переводчик повернулся к кузнецу, - комендант района выражает свою благодарность. А с вами, господин Тумас, - он подошел к возку, - разговор будет особый. Почему вы не сообщили, что в этом лесу есть завод? И почему так спешите его взорвать?
Мастерская старого балтийца
Полицейские до поры до времени оставили в покое семью Будников. Николай Романович получил от теляковского старосты официальное разрешение "на работу в кузнице в свою пользу, пока завод не будет пущен в ход". Правда, для этого пришлось основательно "позолотить" ручку старосты. Зато в кузницу начали открыто приходить заказчики: кто лемех в плуге наточить, кто борону наладить, кто коня подковать, привозили даже швейные машинки. Николай Романович никому не отказывал: чем больше людей толклось в кузнице, тем легче было затеряться среди них партизанским связным.
Весть о разгроме фашистских войск под Москвой докатилась до Белоруссии и послужила сигналом для новых ударов по врагу. Ширились ряды народных мстителей. В канун нового, 1942 года ушли в лес теляковские патриоты: и председатель колхоза Данила Николаевич, и раненые командиры, которые жили в хате Виктора Колоса. Ушел со своими людьми и руководитель местного подполья Макар Данилович, по кличке Бэнок.
- Будет скоро у меня работы по самое горло! - хитро посмеивался в усы Николай Романович.
Костя теперь часто помогал отцу в кузнице. И как подручный, и как сторож, если Николай Романович выполнял заказ, который не должны были видеть посторонние.
Сегодня не было надобности таиться, но у мальчика уже вошло в привычку следить за дорогой, протоптанной к кузнице, и он нет-нет да и посматривал в открытую дверь. Вот и сейчас бросил он мимолетный взгляд на заснеженный двор и очень удивился:
- Папа, к нам кто-то с сеном едет. Вы просили привезти? У нас же еще свое есть!
Кузнец в ответ тоже удивленно хмыкнул. Он отложил в сторону тяжелый молот, сунул в угли длинную ось, над которой "колдовал", и подошел к дверям. В самом деле, буланый конь, запряженный в сани с сеном, легкой рысцой приближался к кузнице.
Человек в рыжем кожушке, им оказался объездчик Шибко, подогнал коня к самому порогу и вылез из саней.
- Здорово, Николай! - приветствовал он Будника-старшего.
- Здорово, Алесь! - отвечал кузнец. Мужчины пожали друг другу руки.
- Что слышно на Рысевщине? - спросил гость.
- Стучим по наковальне да надеемся: лихо перекуется - добро будет. А у вас в Александрове?
- У нас жизнь стала дешевле пареной репы. - Приезжий понизил голос. - Тебе Романов привет передавал. - Мужчина зорко взглянул на Костю. - Сын?
- Сын, - ответил кузнец. - Можно при нем говорить все. Романов ему доверяет.
- Как заказ?
- Винтовки готовы. Пулемет заканчиваю. Ложе еще обтачивать на верстаке надо. Приношу в хату по вечерам. А вечером при коптилке какая работа? Дня через два будет готово. Костя, достань винтовки!
Пока мальчик разгребал уголь, сваленный в углу кузницы, и доставал из-под него завернутые в старые мешки винтовки, гость рассказывал Николаю Романовичу о том, что делается на Дзержинщине.
- Недавно неподалеку от Даниловичей бой был. Задали хлопцы воронью! Мало кто из них в живых остался. А к тебе, Николай, новая просьба: "максим" надо отремонтировать.
- Где он?
- Под сеном.
Достали пулемет. Николай Романович осмотрел его. Коротко сказал:
- Сделаю.
- Ну, будьте здоровы! - попрощался приезжий. - Мне пора. Как говорят, не спеши на базар, спеши с базара.
- Если на беду не заплутаешь, к ночи домой не опоздаешь, - тоже присказкой ответил кузнец.
Окна комнаты занавешены тщательней обычного. В комнате светло: над верстаком горит семилинейная лампа. Николай Романович вылил в нее весь запас керосина. Алена Максимовна не удержалась.
- Сегодня мы со светом, как на балу паны, а завтра - что в щели тараканы.
- Не горюй, мать, - сдержанно улыбнулся кузнец, сноровисто орудуя стамеской. - Ради такой работы и последний керосин вылить не жалко. Пообещал Алесю пулемет через два дня, надо успеть.
Яркое освещение собрало всю семью вокруг отца. Уже поздно, но никто не спит. Линочку с Валериком и тех не уложить: сидят на полу, стружки перебирают.
- Папа, а что вы делаете? - спрашивает Толик.
Николай Романович сдвигает очки на лоб, отвечает с улыбкой:
- Лопату, песок грести. Весна же идет.
- Неправда! - смеется Толик. - Я сегодня два раза босиком на улицу выбегал. Снег каким был колючим, таким и остался.
Валя приносит из кухни две небольшие кружки с заваренной сушеной черникой для Лины и Валерика. Толик тотчас пристает к сестре:
- И мне, Валечка, налей.
- Не проси! - строго говорит Валя. - Сахарину чуть-чуть осталось, малышам только, а ты уже большой.
Толя недовольно сопит.
- Налей, дочка, и ему, - говорит мать. - Пусть полакомится.
- Вот время настало! - вздыхает Лена. - О сахаре дети забыли, сахарину и того нет.
- Ничего, ребятки, выдюжим. В гражданскую и осьмушки хлеба на брата не перепадало, а выжили, победили. - Голос отца звучит спокойно, уверенно.
- Папа, расскажите о революции, - просит Костя. - Или о гражданской войне.
- Расскажите, папа! - Лена садится к столу поудобнее, готовится слушать.
- Ты, Николай, вспомни, как с Колчаком дрался да как я тебя раненого нашла, - подсказывает хозяйка.
- Нет, - подумав немного, говорит Николай Романович. - Я лучше расскажу вам, как довелось мне Ленина видеть.
В комнате становится тихо.
- Первый раз я увидел Ильича в апреле семнадцатого года, когда он из Финляндии приехал и с броневика выступал на вокзале, - начинает свой рассказ кузнец. - Вечер, тьма, только прожекторы светят. Народу - не сосчитать. И конечно, шпиков полно. Нашему отряду матросов приказ был: охранять вождя. Словом, мы держались начеку. Одним глазом на броневик с Ильичем смотришь, другим - на толпу: где что делается. Поэтому не всю я тогда ленинскую речь услышал. Второй раз я видел Ленина уже после победы, в октябре семнадцатого года. Нас послали охранять Смольный. Ну, известное дело, и снаружи, у центрального входа, стоять довелось, пропуска на штык накалывать, и внутри здания караул нести. Как-то стою я в коридоре, возле одной комнаты. Там совещание только что кончилось, народ выходит. Вдруг вижу: Ильич! Я подтянулся, винтовку к ноге, замер по стойке "смирно". "Добрый день, товарищ!" - здоровается со мной Ильич. "Здравия желаю!" - говорю я ему в ответ. "Вольно, вольно!" - улыбается он и руку мне подает. "Как ваша фамилия?" - спрашивает. "Будник. Николай Будник", - отвечаю. "По произношению догадываюсь: вы - белорус". - Это Ленин мне. "Так точно, Владимир Ильич! Белорус. Минской губернии, Игуменского уезда, Узденской волости". - "Семья есть в деревне?" - спрашивает Ленин. "Жена там", - говорю. "А как с землей?" - "Земли, - отвечаю, - у мужика нет". - "Будет! Теперь земля будет принадлежать крестьянам". - Ленин вплотную ко мне придвинулся, говорит, а сам указательным пальцем легонько так постукивает по моей груди, будто мысли свои в душу мне вкладывает. И вдруг спрашивает: "Что вы собираетесь делать после того, как буржуазию и помещиков окончательно победим?" - А сам хитро так на меня поглядывает. "В деревню, - говорю, - вернусь, товарищ Ленин. Думаю, что там будет много работы для революционных балтийцев из Питера". Понравился мой ответ Ильичу, руки довольно потирает, улыбается. "Это вы хорошо сказали, товарищ Будник! Отлично! - И тут же: - Завтракали сегодня?" - "Никак нет, - говорю. - Я в карауле. Сменюсь, тогда и позавтракаю, и пообедаю разом". Ленин собрался было уходить. Вдруг на мои ботинки взглянул. "Что это у вас с ногами?" - спрашивает. Заметил-таки! А мне ботинки малы, пальцы в них подвернуты. "Пустяк, Владимир Ильич!" - говорю. И чувствую: краснею. Досада меня взяла: как же я ногу-то ровно не удержал? Пятно на весь отряд! "А все-таки?" - допытывается Ленин. "Да ботинки на номер меньше попались", - пришлось признаться.
Тут к Ленину подошли, позвали его. Подал он мне на прощанье руку. Задержал мою ладонь в своей. "Так хватит работы в деревне революционным балтийцам, товарищ Будник?" - спрашивает. "Так точно, хватит, Владимир Ильич!" - отвечаю. Через час сменили меня, вызывают к командиру. "Ты что, шаланда дырявая, про тесную обувь молчал? - напустился на меня командир. - Мне из-за тебя от самого товарища Ленина попало. Поешь - и марш на склад за сапогами!"
Николай Романович замолчал, надел очки и снова взялся за стамеску.
- Счастливый вы, папа, - вздохнул Костя. - Вы и в революции участвовали, и в гражданскую беляков били, и Ленина видели…
- Что ж, - серьезно согласился с сыном кузнец, - мне на жизнь обижаться не приходится. Да ведь каждому поколению свое.
Имущество великой Германии
Лесопильный завод со всеми прилегающими к нему постройками и подворьями делился на Рысевщину первую и Рысевщину вторую… На Рысевщине второй находился непосредственно лесозавод, усадьбы Будников, тетки Мальвины и общежитие для рабочих, которое теперь пустовало. Рысевщина первая была большим складом лесоматериалов, готовой продукции завода. Здесь высились штабеля железнодорожных шпал, горы чурок для газогенераторных автомобилей - "газонов", хранились огромные запасы обрезного строительного леса и досок.
В первые месяцы оккупации немцам было не до этого хозяйства, затерянного в лесной глухомани. К концу зимы фашисты, однако, спохватились и решили богатство Рысевщины прибрать к рукам.
Зимним погожим днем приехала специальная комиссия во главе с комендантом. На заводе она не задержалась: пустить его в ближайшее время оккупанты, судя по всему, не собирались. Зато склад лесоматериалов, Рысевщину первую, немцы осматривали долго и внимательно, о чем-то громко переговариваясь. После их отъезда у входа на склады остался висеть большой железный щит с надписью, сделанной белой масляной краской: "Имущество Великой Германии. Не трогать! За хищение - расстрел!"
Вскоре дорога на Рысевщину, которая вела к шоссе Минск - Слуцк, стала оживленной: оккупанты вывозили пилолесоматериалы, "зеленое золото" белорусских лесов.
По утрам в строго назначенный час к складу подруливали три-четыре грузовика. В кузовах были военнопленные и эсэсовская охрана. Пленных привозили из концлагеря, который находился где-то под Минском. Одновременно из Узды прибывали полицейские. А следом шли машины за шпалами, строительным лесом.
Целыми днями на Рысевщине первой слышались немецкие команды, стук бревен, лай собак и рев моторов. Стихало все это к вечеру, когда после отправки последней партии древесины эсэсовцы загоняли пленных в грузовики и увозили их на ночь в лагерь. За ними следовал ЗИС - "газон" с полицейскими. До Узды приходилось ехать лесом, и всю дорогу полицаи палили из ружей и автоматов - отпугивали партизан.
Проходила ночь, а утром все повторялось, четко, с немецкой пунктуальностью.
Николай Романович терялся в догадках: почему партизаны позволяют оккупантам спокойно хозяйничать на Рысевщине? Кузнец все ждал вестей из отряда и, не дождавшись, отправил Костю в Алеховку. Мальчик должен был отвезти надежному человеку два окованных железом колеса и попросить срочно передать их Павлу Воложину, в лесничевку возле Даниловичей.
Спустя сутки ночью у Будников появился в сопровождении двух бойцов сам Романов.
Они обнялись с Николаем Романовичем как родные. Кузнец начал разговор без предисловия:
- Склад пора уничтожать!
- За тем и пришли, - ответил Романов. - Конечно, надо бы и фашистам перца подсыпать, да больно велика охрана. Начинать с ней бой среди бела дня пока нам не по силам. А вот полицейских прикончить, пожалуй, можно. Начнем со склада. Им мы займемся послезавтра вечером.
- Мне что делать? - спросил’ кузнец.
- Поступим так… - Романов немного помедлил. - Ты, Николай, с дочерью, чтобы вас все видели, поедете с утра пораньше через Теляково в Карпиловку, захватите с собой слесарный инструмент. Зайдете в третью хату от начала улицы. Придется чинить швейную ножную машину, а то и две.
- И все? - удивился Николай Романович.
- Мы не имеем права рисковать вами, - объяснил командир. - Немцы должны знать, что вас не было дома, когда горел склад. Однако скучать вам не придется. Ночью вместе с подпольщиками и моими хлопцами будете на шоссе Минск - Слуцк подпиливать столбы телефонной, связи.
- Может, мне лучше взять Костю, а не дочь? - спросил Николай Романович.
- Нет. Бери дочь. А парень нам тут понадобится.
У Кости от этих слов даже дыхание перехватило.
- Я стрелять умею! - горячо заверил он Романова. - И у меня…
- Стрелять у нас есть кому, - охладил его пыл Романов. - Нам нужно на несколько минут задержать полицаев. План операции будет такой…
На следующее утро Костя с узелком в руках отправился на Рысевщину первую. У входа на склад дорогу ему преградил эсэсовец с автоматом. У ног фашиста сидела овчарка.
- Пан, дайте закурить, - попросил мальчик и сделал вид, будто затягивается папиросой.
Немец жестом показал: "Убирайся!" Но тут Костя вытащил из кармана три яйца. На лице у солдата мелькнула довольная улыбка.
- Гут, - сказал он, забрал яйца, достал пачку сигарет, высыпал несколько штук на ладонь, протянул Косте. Мальчик спрятал сигареты.
- Пан, пустите туда, к полицейским, - принялся просить Костя. - Майн фатер - полицейский. Я обед ему несу.
Он присел на корточки, положил узелок себе на колени, развязал его. Как на скатерти-самобранке на нем оказались: бутылка с молоком, хлеб, яйца, кусок сала, лук.
- Фатер полицай, - повторил мальчик, показал пальцем себе на рот, пожевал и добавил: - Эссен.
Охранник жадно глядел на разложенную перед ним снедь. Костя взял еще два яйца, протянул эсэсовцу.
- Возьмите себе! И это тоже! - Он пододвинул к краю платка кусок сала.
Немец рассовал еду по карманам, оглянулся и махнул Косте рукой:
- Дурхгее! Шнель!
Костя поспешно собрал свой узелок и шмыгнул за машину со шпалами, которая стояла возле ворот, оттуда за штабель досок. От штабеля к штабелю осторожно пробирался он по территории склада, пока не отыскал полицейских. Те сидели на досках и играли в карты. Рядом тлел костерок.
- Добрый день, дяденьки! - весело выпалил мальчик.
Полицейские разом повернулись в его сторону. Одного, кучерявого, Костя знал: он делал у Будников обыск, а потом допрашивал Костю и сестер в полиции.
- Откуда ты, шкет? - спросил кто-то из полицаев.
- Здешний, с завода, - бойко ответил Костя. - Сын кузнеца. Я самогонку принес. Вы мне за нее сигарет немецких дадите?
Костя вынул из-за пазухи бутылку.
- Погоди, погоди, - сказал, присматриваясь к Косте, кучерявый. - Не ты ли на допросе, когда я предлагал тебе сигарету, сказал, что не куришь?
- Правда, дяденька, правда! - закивал головой Костя. - Но я сигареты не для себя прошу. Я их полицейским в Теляково отнесу. А они меня за это на машине прокатят!
- Ну и балда! - захохотал полицейский со шрамом возле уха. - Ты мне побольше самогонки притащи, так я тебя прокачу аж до Узды!
- Правда? - просиял Костя. - Я, дяденьки, сегодня вам целых три бутылки нес. Так немец две отобрал. Третью, холера, не нашел.
Теперь смеялись все полицейские.
- Как же он тебя пропустил? - спросил кучерявый.
- Я сказал, что здесь мой папа служит.
- А у отца дома водка есть? - спросил высокий худой полицай.
- Больше нет. Но завтра ему за работу должны принести. - Костя хитро подмигнул. - Я отолью и притащу вам. Вот только немец может не пропустить меня. И овчарка у него страшная.
- Тогда мы к вам завтра сами заедем, - сказал полицай со шрамом.
- Что вы? - испуганно замахал руками Костя. - Отец у меня строгий. Я ведь от него втихаря… Вот что. Вы можете здесь задержаться? Как немцы уедут, я и прибегу.
- Нам задерживаться нельзя. - Кучерявый (наверное, старший у полицейских) в раздумье посмотрел на остальных.
- Да я мигом! - настаивал Костя. - Немцы за ворота, я - сюда! Только вы покатаете меня?
Полицейские тихо посовещались, наконец кучерявый сказал:
- Хорошо. Будем ждать. Но знай: обманешь - не поздоровится ни тебе, ни твоим родителям. А теперь давай бутылку и вот тебе сигареты.
Холодное зимнее солнце начало скатываться за зубчатые вершины елей, когда Костя появился на территории склада. Полицейские уже нетерпеливо поглядывали в сторону завода и обрадовались, завидев мальчика с большим зеленым чайником в руках. Загалдели разом:
- Молодец, шкет, не обманул!
- Давай-ка молочко от бешеной коровки!
- Пить быстро. Раз-два - и в машину! - распорядился кучерявый. - Не на день, на вечер тянет. Лес кругом.
- Испугался! - засмеялся полицай со шрамом. - Столько лбов, а его в дрожь бросает! Теперь только и выпить, когда немцы уехали. При них не разгуляешься.
Костя отдал полицейским чайник, а сам отошел к машине. Задачу свою он выполнил, задержал предателей. Теперь можно за штабеля - и ходу. Но вспомнились слова Романова: "Главное - не проморгать момент, когда полицаи в машину сядут. Тут мы всех разом и прикончим". Нет, убегать, прятаться пока рано. Можно еще кое-что сделать, чтобы все наверняка. Костя посмотрел в сторону полицейских: те присосались к чайнику, тянули самогонку по очереди, торопя друг друга.