- Можно, - разрешил лейтенант, - но вести себя только по-джентльменски.
Костя - к Максиму, и дальше зашагали вместе.
- Ты тоже призвался? - спросила Ира Максима. - Значит, ты старше, чем мы думали?
- Он - сын нашего подразделения, - с чрезмерной непринужденностью сказал Костя. - Здравствуйте, девушки! Я и есть Костя Журихин!
- Тот самый? - "восхитилась" Ира.
Костя невозмутимо кивнул:
- Тот самый!
Он сел, не оборачиваясь, махнул рукой Максиму:
- Пойди к ребятам, пусть не тревожатся обо мне. Скажи им: орче чумир!
- А это что? - изумился Максим.
- Неужели не знаешь? И вы не знаете?
- Не слыхали! - ответила Лена.
- Все в порядке, значит. Орче чумир? Это я спрашиваю: у вас все в порядке?
- А что вы имеете в виду? - сказала Ира.
- Имею в виду сочетание личных и общественных интересов…
"Важничает перед ними", - недовольно подумал Максим, отправляясь к ребятам.
А навстречу уже шли Жора Белей, Прохор Бембин и Юра Козырьков.
Да - и Юра Козырьков. Максим разминулся с ними, недовольно повторяя про себя "орче чумир, орче чумир", добрел до Сусяна, лег на галечник. Нет-нет, а поглядывал на ребят, что сгрудились возле девчонок. Самое обидное, что Юра застрял там, позабыв о друге. Из-за кого?
Юре нравились они обе. Нравились их тонкие фигуры, их струящиеся волосы, их глаза, в которые трудно смотреть. Он сидел, обхватив колени руками, и завидовал Косте, который говорил с девушками свободно, будто давно знал их, будто каждый день виделся с ним. Юра ни слова сказать не мог, даже не знал, что сказать. Он находил остроумные ответы на слова лишь тогда, когда слова давно отзвучали, когда разговор - уже о другом.
А Костя смешил девчонок, подначивал ребят, правда, и себя не щадил - вышучивал.
Костя познакомил девчонок с ребятами, заключив:
- Бывалый народ. Лучшие воины подразделения, энского, конечно. Я - тоже, хотя о себе, сами понимаете, говорить неудобно.
- Отчего ж, - сказала Ира. - Если лучшие…
- Самые лучшие, - поправил Костя.
- Редкая удача, - усмехнулась Лена.
- Совершенно верно, - Костю понесло. - Отличные солдаты. Во всем отличные - в боевой и политической подготовке, в несении караульной службы, в военном троеборье и всем остальном. К сожалению, не обо всем можно говорить…
Бембин умудрился сделать круглые глаза:
- Тайна, военная тайна…
- Мы понимаем и не обижаемся на вашу скрытность, - вроде бы вправду утешала Ира.
А Костя:
- Любого возьмите, любой в чем-либо проявил себя: что Жора, что Прохор, что Юра, что я… Простите, я себя механически добавил. Пусть скажут другие.
Ох, как хотелось Юре быть тем отличным солдатом, который в чем-либо непременно здорово себя проявляет! Как хотелось быть тем отличным воином, с которым девушкам приятно познакомиться, сдружиться. Которым, можно гордиться.
Юра опустил голову, перебирал камешки, делал вид, что увлечен этим занятием. Лена, сидевшая рядом - чуть двинься и прикоснешься, - с интересом разглядывала голыши, которые Юра задерживал в руке дольше других. И Юра мечтал найти необычный камень и подарить его Лене. Но вокруг были только обычные камни. Видя, что Юра огорчен, Лена сказала, что если повезет, то можно найти камень с оригинальным рисунком, но везет тут редко. А вот в Крыму! Там много красивых камней. Вот была она возле Феодосии вместе с папой и мамой, такую коллекцию собрала. Как-нибудь покажет…
Когда покажет - не договорились. Ира вспомнила, что им пора, и все кончилось…
Как только пацан превращается в юношу, с ним происходит что-то странное. Может, кто-то и знает, в чем дело, но Максим не знает, и объяснить это, естественно, не в состоянии. Поди пойми, почему самостоятельный пацан, преданный друзьям и своим мечтам, вдруг тянется к девчонкам. Думает о них, посвящает им время и дела, поет о них. Даже в строевой песне, в "Северокавказской походной", ни к селу ни к городу торчат слова "не грусти, любимая моя". В припеве! Несколько раз повторяются. И солдаты выкрикивают эту строчку так, словно она главная в песне.
Хорошо, со временем человек должен жениться, завести семью - иначе куда подеваются девушки и кто станет за детьми присматривать, в мам превращаться - ведь без мам и пацанам нельзя. Так пусть человек со временем женится, но не теряет самого лучшего в себе, не забывает о том, что он мужчина! Что же это такое? Друзья там. Туда поглядывает сержант Ромкин - изображает, будто смотрит строго, осуждающе, а дай волю, небось, тоже там был бы. Даже офицеры обратили внимание на ту компанию, смеялись, поговаривали о ней - тоже, выходит, интересно. Разве допустимо такое?
В одном классе с Максимом учится девчонка. Ничего девчонка, спортом занимается - плавает, на соревнованиях выступает, в городском чемпионате первое место заняла. Не шепчется по-за углами с подружками, не хихикает. Не задается, не ябедничает, не притворяется напуганной, если таракана увидит. В общем, как пацан. Ее в классе все уважают. С ней можно было бы подружиться, тем более что она самая красивая, но если бы даже она подружилась с Максимом, он не забыл бы о своих друзьях.
Обиженный, возмущенный, Максим встал, обошел машины, направился к шоссе, что пролегало вдоль моря. Асфальтированная стремительная лента, накатанная до синевы, рассекала сухую каменистую землю. За шоссе пустырь был еще заброшеннее и печальнее. Видно, так изранило, искалечило этот пустырь во время войны, что и теперь тут не сажают деревья, не строят дома…
Максим подобрал кусок железного прута, толстого - в палец, ржавого. Им удобно было откидывать небольшие камни, отклонять колючие кустики. Наверно, здесь лежат еще пули и осколки с той войны. Найти хотя бы один на память. Неужели все подобрали? Или ржавчина изъела металл за долгие годы?.. Попадались серые щепки, дырявые, как кружево, куски жести, битое стекло - ерунда всякая.
Впереди тянулась невысокая насыпь - может, это след старой траншеи? Нет, это канава, которая начиналась у трубы, что была проложена под шоссе. Канаву отрыли давно - на дне блестели, как полированные, следы высохших луж, стены кое-где обвалились. Максим спрыгнул в канаву и пошел по ней. Ничего интересного - глина, камни, обрывки корневищ. Он хотел уже выбраться наверх, как в глаза бросился странный предмет: из-под осыпавшейся земли высовывался кусок тонкой трубы, вроде водопроводной, только сильно попорченный, и что-то круглое. Максим потянул за трубу - она не поддавалась. Поддел круглое прутом - из осыпи выкатился помятый котелок без ручки. Максим поднял его, осторожно вытряхнул землю: котелок истончился, продырявился - руками можно изломать. Наверно, его потерял наш солдат, когда здесь шли бои. А труба? Винтовка? Для винтовки труба толста. Для пушки или миномета слишком тонка. А что, если в этой земле лежит и сам солдат? Если его засыпало, и товарищи не нашли тело, чтобы похоронить его в братской могиле?
Что делать? Разрыть все тут, обследовать, а потом позвать офицеров и солдат? Нет, так не годится! Максим вылез из канавы, воткнул железный прут в насыпь, чтобы сразу найти место, и побежал к машинам.
Он не думал о том, что после здешней битвы прошли десятилетия, что если в земле и лежат останки солдата, то не имеет значения - на час раньше или на час позже отроют их. Наоборот, ему казалось, что промедление мучает того, чьи кости, возможно, сдавлены толщей глины и камня. И он спешил, прибавлял шаг, хотя бежать было трудно по неровному каменистому пустырю. Да еще босиком - того гляди, напорешься на что-нибудь.
Остановившись перед командирами, Максим перевел дух:
- Там котелок нашел… Дуло… и, наверно, там убитый…
- На мины или снаряды ты не напоролся? - спросил лейтенант Чепелин.
- Не!
- Тут надо быть осторожным, эта земля начинена боеприпасами, - сказал капитан. - Лейтенант Чепелин, останетесь за меня. Сержант Ромкин, отберите троих солдат - и за мной.
Ромкин показал рукой на Сусяна и Белея.
- Пусть Юра пойдет с нами, - умоляюще произнес Максим.
- И вы, Козырьков, - сказал сержант.
Максим сунул ноги в кеды и теперь смело шел рядом с капитаном. Остальные за ними.
Невысокий капитан шагал широко, и Максиму приходилось спешить за ним, порой вприпрыжку. Капитан замедлял движение, но ненадолго - снова забывался и снова мчался на всех парах. Удивительно, что он не замечал жары, хотя был одет. Дыхания его не было слышно. Можно подумать - он только и делает что прыгает через ямины, взбирается на бугры, осыпающиеся под ногами, - привык!..
Капитан остановил подчиненных метрах в пяти от канавы, а сам спустился в нее, осмотрел:
- Ищите крепкие палки, подходящие железяки. Покопаемся тут, - распорядился он погодя.
Взяв прут, найденный Максимом, капитан стал разрыхлять землю вокруг трубы, потом вдоль нее. Белей взял за конец, осторожно подергал - она поддалась. Он еще и еще - и вытянул, передал капитану. Тот стал отколупывать почерневшую глину и скоро твердо сказал:
- Это ПТР, противотанковое ружье… Наше… Разрывайте дальше…
Капитан и Белей очищали находку. Сусян, Юра и Ромкин копались в канаве, по грудочке перебирая землю. Нашли четыре гильзы, ручку от котелка, пуговицу. Больше, сколько ни рыли, ничего не попадалось.
- Хоть бы один целый патрон, - сказал Ромкин.
- Тот, кто тут воевал, или расстрелял их, или унес с собой.
- А ружье бросил? Не может быть, - сказал Сусян.
- Видите, оно было разбито, - капитан показал на то место, где должен быть спусковой механизм. - Видно, осколок попал. Может, тем же осколком того пэтээровца ранило или убило, кто знает…
- Нет, не убило, - твердо заявил Максим. - Ранило - и он унес целые патроны и отдал другим…
- Согласен с тобой, - сказал капитан. - А что предлагаешь сделать с ружьем? Ведь ты его нашел.
- В музей боевой славы, - ответил Максим.
Когда вернулись, вся рота сошлась смотреть то, что давным-давно было противотанковым ружьем. Его побила ржавчина, но все равно солдаты видели в пораненном куске металла грозное боевое оружие, отличившееся и пострадавшее в бою. Его бережно передавали из рук в руки. Максиму несколько раз пришлось пересказать историю о бойце, который сражался тут: истребитель танков бился до последнего, осколком повредило ружье, ранило солдата, его унесли, и он не забыл забрать оставшиеся патроны, чтобы передать товарищам.
Все знали, что случилось это почти тридцать лет назад, - не только сержанта и солдат, но и лейтенанта Чепелина не было на свете, все понимали, что давность подтверждается видом ружья, - долго работало время, пока так изъело металл. А все равно чудилось, что годы расступились, что былое приблизилось и будто раненный в этих местах боец передал ребятам свое ружье:
- Берегите его, оно честно сражалось!
Оно и такое, покалеченное, потерявшее блеск, с забитым землей каналом ствола, вызывало уважение, не потеряло грозной силы. Юра держал его на руках и знал, что с таким же преклонением, с такой же гордостью, с безграничной готовностью не уронить свою честь и честь оружия примет он автомат, когда его торжественно вручат ему.
Приехали в часть. Капитан Малиновский приказал сержанту Ромкину отнести ружье в музей. Вместе с сержантом пошли Юра и Максим. Дядя был в музее. Он принял ружье со смешанным выражением радости и грусти, словно через много лет встретился с другом, который постарел, не тем стал, что был.
- Мы тебя почистим как следует, мы тебя смажем, - говорил дядя Лева ружью. - Мы для тебя найдем хорошее место…
Стали думать: что делать? Пирамидку соорудить? Или ящик со стеклом, как в других музеях? Или к щиту на стене прикрепить?
- Лучше всего там положить, где черная доска с гильзами и касками, - сказал Максим.
- Это мысль, - согласился дядя. - Пошли посмотрим…
Сержант склонился над доской:
- Все тут переставить придется.
- Переставим, - сказал дядя. - Но как повыразительнее?
- Можно, я покажу? - спросил Максим.
- Покажи, - разрешил дядя.
Максим в один конец доски перенес фашистский шлем, в противоположный - советскую каску, а между ними положил останки ружья. Получилось, что наша каска наводит ружье на фашистский шлем: и теперь, мол, разбитым фашистам не уйти из-под прицела нашего грозного оружия!
- Может, наивно, - отметил дядя, - но верно. Одобрим?
- Пусть будет так, - сказал сержант Ромкин.
- Так хорошо, - сказал Юра Козырьков.
13
Со всех сторон наплывали высокие, белые, с серым, облака, точно над городом сдвигались снежные вершины. Они сошлись, закрыли знойное солнце, и стало тихо и душно.
Тело было липким - самому противно. Юра долго и тщательно вытирал платком ладони и лишь потом взял у Жоры автомат. Не спеша лег, изготовился, будто примериваясь, на мгновение нашел цель и тут же расслабился, даже глаза закрыл. Автомат весомо лежал в ладонях. Строгая и опасная тяжесть его пронизывала мышцы, током отзывалась в локтях, поставленных на землю, как бы передавалась земле, заземлялась, что ли.
Ствол чуть-чуть опустился к земле. Она притягивала всех и все. В душной жаре только она давала спасение. Теплая, она брала твое тепло. Она дышала, облегчая твое дыхание. Юра приник к ней, вдыхал ее запах, всем телом принимал ее ласку. И свежесть пришла к нему, и сила накопилась в мышцах, и глаза отдохнули, и он понял - пора.
Юра открыл глаза, увидел цель, а рука подчинила себе автомат, повела ствол вверх. Мушка совместилась с прорезью прицела. Все было сделано как надо, и палец мягко нажал на спусковой крючок. Юра снова расслабился.
- Ты что - засыпаешь между попытками?
Это Прохор Бембин. Он стоит рядом - после Юры он будет отрабатывать прицеливание. Юра ему передаст автомат.
- Успеваешь выспаться?
Юра не ответил Прохору. Тот подначивает не только потому, что любит подначивать. Ему не терпится взять автомат, лечь на землю, и он в такой шутливой форме поторапливает: дескать, друг, не тяни!
Если бы каждый мог прийти на занятие со своим автоматом, то все было бы просто. Располагайся на травке и прицеливайся, сколько терпение позволяет. Но у ребят нет личного оружия - и они его не получат, пока не примут присягу. А до этого обязаны научиться стрелять, доказать свое право на оружие. Так что сейчас тренируются, передавая друг другу учебные автоматы. И на первых зачетных стрельбах придется не своими пользоваться.
Интересно, каким будет тот автомат, который вручат ему, рядовому Юрию Козырькову, после присяги? Конечно, таким, как и все другие, одной системы. Может быть, одного года выпуска. Но все-таки в нем обнаружится что-то свое, известное только хозяину - Юре Козырькову. Это станет их общим секретом. Они, автомат я солдат, раскроют друг другу свои характеры, поладят, свяжутся накрепко, станут дружить преданно и верно. Юра запомнит его номер, рисунок на дереве, из которого сделан приклад. Юра от сна откажется, но не оставит свой автомат непочищенным, несмазанным. Они, автомат и Юра, сделают друг друга сильнее: солдат без оружия не солдат и оружие без солдата - не оружие…
Юра расслабился, и тут же раздался голос Прохора:
- Не забудь поспать…
- Чего ты пристал? - одернул его Жора.
- Правильно, рядовой Козырьков. - Это лейтенант Чепелин сказал, командир взвода.
Юра повернул голову. Лейтенант стоял метрах в двух от него. Обращаясь уже ко всем, командир взвода сказал:
- Молодец, Козырьков! Перед тем как прицелиться, он отдыхает и сосредоточивается. Так каждая попытка полностью используется, так навыки лучше закрепляются. Продолжайте, Козырьков!
Юра закрыл глаза, но не отдыхал, не мог отдыхать - все в нем торжествовало. Пришлось ругнуть себя, пришлось все силы собрать, чтобы подавить в себе телячий восторг и продолжать тренаж.
Подошел сержант Ромкин:
- Хорошо, Козырьков. Уверен, отстреляете успешно. Успешно? Как же именно? На "четыре"? На "пять"?.. Успешно и все. Но ведь это - здорово!
- Отдохните, Козырьков, - разрешил сержант.
Юра с сожалением поднялся, отдал автомат Прохору.
- Ты поглядывай, как у меня получится, - попросил Прохор, ложась на землю.
Маленькие смуглые руки Прохора Бембина надежно держали автомат - ствол не шелохнется. Узкие глаза, как прорези прицела. Вороненая сталь, а не глаза.
Прохор лежит на земле легко - дай команду, взметнется и через миг далеко окажется!
Вообще интересно - автоматы одинаковые, упражнение одно и то же для всех, а ребята, как никогда, разные. Жора берет оружие бережно и уверенно - к металлу ему не привыкать, изготавливается степенно, будто с ленцой, тело его расслаблено - веса и так хватает для упора. Костя красиво изгибает корпус, длинные ноги его, как стальные клинки, плашмя опущенные на землю, целится он зло и лихо. Сусян все делает неторопливо и точно, порой оглядывается - не забыл ли чего?
Хорошие ребята подобрались в отделении! Чем дальше, тем больше в этом убеждаешься. Впрочем, они и сначала такими были, просто ты этого, брат, не замечал. А теперь крепнешь и умнеешь - зорче становишься.
- Ну!..
Это Прохор. Он повернул голову к Юре, в глазах вопрос: "Как?"
- Отлично!
- Я еще немного! - отвернулся Прохор, приник к прикладу.
Лейтенант Чепелин, проходя мимо, бросил взгляд, одобрительно кивнул:
- Степной охотник!
Юра с завистью проводил лейтенанта взглядом. Офицер!.. Все в нем офицерское в лучшем смысле: стройное тренированное тело, умелые руки, знающая голова, интеллигентность. Юре понравилось это слово в применении к лейтенанту. Ироничный и умный, он красиво служил, красиво учил солдат, красиво проводил тренировки - без натуги, без крика, без упрямства, которое порой путают с непреклонностью. Может, родился таким?.. Нет, таким не родишься. Таким надо стать, однако как это должно быть трудно - стать таким!
Не впервые уже охватывало Юру чувство зависти к лейтенанту. Он завидовал не тому, что Чепелин хороший офицер, а тому, что выделило бы его где угодно. Человечески талантлив лейтенант Чепелин. У него такие уверенные ум и сила, что всякое дело подчинится ему. Еще до первых занятий по огневой подготовке о командире взвода говорили, что он бесподобно знает стрелковое оружие. Чудеса рассказывали: мол, лейтенант может разобрать и собрать автомат с закрытыми глазами. В буквальном смысле. Верилось в это туго… Думалось: наверно, не очень приятное зрелище смотреть, как человек с закрытыми глазами ищет части автомата, беспомощно поводит руками, шевелит пальцами, вздыхает, пыхтит, потеет, стараясь довести до конца этот фокус.
На одном занятии Костя Журихин спросил лейтенанта:
- А правда, что вы не глядя разберете и соберете автомат?
- Правда, - просто ответил лейтенант. - Чего ж тут такого, ведь я профессиональный военный. Да еще командир взвода - мне сам бог велел досконально знать стрелковое оружие!
- Жаль, нет времени, - пригорюнился Прохор Бембин.
- А то - показать бы? - спокойно усмехнулся лейтенант. - А что. Покажу. Принесите полотенце.
Пока сержант Ромкин ходил за полотенцем, лейтенант продолжал занятия.
Вернулся Ромкин с полотенцем.
- В перерыве покажу, - сказал лейтенант.
Кончились занятия. Никто не расходился, никто не спешил курить.