Лейтенант Чепелин сложил полотенце вдвое, закрыл им глаза, завязал узлом на затылке:
- Проверьте, хорошо закрыл?
Сидевший впереди Прохор придирчиво оглядел повязку, потрогал узел - прочен ли? Лейтенант уверенно протянул руки к автомату, поднял его, подержал перед собой, затем упер прикладом в стол и начал разбирать.
Это был не фокус - это было чудо.
Скажи в ту минуту кто-нибудь, что у лейтенанта не каждом пальце по глазу - поверили бы. Он отделял от автомата часть за частью и раскладывал на столе, не просто клал на стол, а именно раскладывал на столе в определенном порядке. Детали не стукались о дерево, не задевали друг друга. Лейтенант не улыбался, как улыбался бы тот, кто хотел бы поразить людей своим умением. Лицо лейтенанта было невозмутимо - он демонстрировал опыт, сложный, но понятный.
Завершив разборку, он тут же приступил к сборке. И теперь все было четко и точно: сразу находил нужную часть, ставил ее на место.
Собрав автомат, снял полотенце, тряхнул головой:
- Сержант Ромкин, на перекур времени хватит?
- Хватит! - ответил сержант.
А ребята сидели пораженные и восхищенные.
Конечно, при первой же возможности каждый из ребят попробовал с завязанными глазами собрать и разобрать автомат. И, конечно, ни одному не удалось. Лейтенант видел, но ни расхолаживал, ни подбадривал.
Юра не выдержал, спросил:
- Не зря мы пыхтим, товарищ лейтенант?
- В общем-то, не зря. Пригодится. А чтоб сделать по-настоящему, чтоб добиться своего, надо знать - для чего делаешь?.. Вы что, фокус отрабатываете? Или еще что?
- Вы же для чего-то пробовали? Когда-то, - сказал Юра.
- В училище. Верно, на других системах. Но это не страшно - важно принципом овладеть… Я тогда не только дни, но и часы считал до выпуска - так хотел офицером стать. Плечи аж чесались - так офицерские погоны хотелось нацепить… Однажды в солдатском журнале прочитал рассказ о воздушном бое. Там два аса дрались. Оба смелые, опытные, меткие и быстрые. Схлестнулись насмерть. Вертелись в воздухе, а потом пошли друг на друга, и наш на какой-то миг опередил врага - открыл огонь и увернулся. На один миг быстрей! Вот что спасло жизнь и принесло победу! Один миг!.. Я тогда подумал, что летчик, возможно, не боялся лишний раз потренироваться в стрельбе, в пилотаже и еще там в чем - я не летчик. Знал он, видно, дело свое мастерски… И я представил, что в бою могу опоздать с командой, с выстрелом, с принятием решения. Жутко стало за себя, за людей, которыми придется командовать. В бою не переспросишь у преподавателя, не заглянешь в справочник, не отмеришь семь раз. В бою надо воевать и все делать только безупречно - иначе пропал… То, что я собираю и разбираю так вот оружие - это не самое сложное. Все, что полагается нам знать и уметь, мы должны знать и уметь безупречно. У нас в армии ничего второстепенного, ничего пустякового нет. И мы учимся не ради званий и чинов, а ради боя, в котором не имеем права проиграть…
Скоро наступила очередь Козырькова дневалить. Стоял возле тумбочки у входа в спальню. Рота была на занятиях. В казарме пусто. Переминаясь с ноги на ногу, Юра несколько раз прочитал распорядок дня, который и так знал наизусть. Прочитал расписание занятий. Прочитал график дежурства. В уме повторил свои права и обязанности. Они помнились хорошо - и подряд и вразбивку… Время шло, спадало напряжение, и в голове зароились разные неслужебные мысли. Думалось о доме, думалось о поездке на море. Думалось и о том, о чем невозможно не думать в восемнадцать лет. В последние годы Юре все девушки стали казаться красивыми, особенно те, с которыми посчастливилось переброситься хоть словом. Вдруг похорошели одноклассницы, даже самые вредные. Как на подбор были девушки в бригаде на стройке - их не портила заляпанная раствором одежда и густой слой крема на лице. И чего от себя таить, понравились Ира и Лена. Особенно Лена…
В казарму стремительно вошел лейтенант Чепелин, поправил фуражку - и к спальне. Юра смотрел, как приближается командир взвода, и молчал. И стоял не по стойке "смирно". И беспомощно озирался. А лейтенант остановился метрах в трех и ждал команды "смирно" и рапорта. Долго ждал, не выказывая ничего - ни осуждения, ни удивления.
Из ленинской комнаты пулей выскочил сержант Ромкин, словно услышал сигнал тревоги. В ружпарке вылез из-под стола Жора Белей да так и застыл, полусогнутый, с тряпкой в руке - он протирал пол.
- Рота, смирно! - скомандовал сержант.
Лейтенант поднял руку, подал знак сержанту, тот прервал доклад и подошел к командиру совсем близко, словно готовился к конфиденциальному разговору.
- Сержант Ромкин, вы инструктировали рядового Козырькова? - ровно спросил командир взвода, спросил, как спрашивают доктора: ему не виноватый нужен, а сама истина.
- Так точно, товарищ лейтенант, инструктировал и проверял. Разрешите снять с поста и провести дополнительный инструктаж?
Юра судорожно вздохнул. Глаза его обиженно повлажнели.
- Не разрешаю! - ответил лейтенант.
Юра и теперь судорожно вздохнул, будто полностью пережил и тогдашнюю обиду, и тогдашнюю благодарность командиру взвода.
Толчок в плечо заставил Юру обернуться: Прохор Бембин легонько стукнул его прикладом автомата, оглянулся - никто не заметил? - и озабоченно спросил:
- Что с тобой? То ты спишь, то кряхтишь. Бери теперь ты - у меня уже локти болят.
- Да ну тебя! - Юра встал, потянулся, размялся, взял карабин из рук Прохора, похвалил: - А ты молодчина! Отдыхай, ты заслужил свой отдых.
Произнося последние слова, Юра напыжился, изображая безмерно важничающего начальника.
- Рад стараться! - рявкнул Прохор. - Вы талантливый отец-командир, товарищ рядовой Козырьков!
Сержант Ромкин услышал, подошел:
- Как он?
Юра со старательной сдержанностью ответил:
- Все в порядке, товарищ сержант. Получается отлично!
Юра снова растянулся на земле, приник к ней. Он получал удовольствие от этого скучноватого на вид, требующего внимания, терпения и выдержки занятия - от прицеливания. Точнее сказать, теперь стал испытывать удовольствие. Надо же! Если сравнить с тем, как начинался тренаж, то получается разительная картина. После изучения материальной части оружия, после того как уложилась в голове вся тактико-техническая премудрость, само прицеливание казалось пустяковым делом - всю операцию на пальцах можно отработать и разок-другой прикинуть на практике. И все! Тем более что в твоем распоряжении прицельный станок.
Прицельный станок - черная металлическая штуковина с зажимом вроде тисков. Станок - на земле, на условном огневом рубеже. А в станке зажат автомат. В общем, не автомат к плечу прикладываешь, а сам к автомату прикладываешься. Не оружие при тебе, а ты при нем. И это справедливо: что ты умеешь, чтобы было наоборот?
Прицельный станок помогает тебе. А сержанту, который проводит занятия, помогает другой прибор. Тоже черная металлическая штуковина. Ортоскоп. Трубка со стеклом и смотровым окошечком для командира: он станет рядом с тобой, наклонится и заглянет в это окошечко и увидит, как ты целишься, ибо ортоскоп закреплен на автомате.
…Плечо ломит, руки налились, шея болит, глаза едва на лоб не лезут, весь потом покрылся - так Юра выкладывался. Если б собрать всю энергию, израсходованную на одно короткое прицеливание, то ею можно было бы обойму патронов зарядить. Сержант посоветовал:
- Оторвитесь, отдохните.
Юра не оторвался и не отдохнул - все повторял и повторял одно и то же. Добиться, чтоб получилось, и поскорее отделаться! Получилось, но отделаться не удалось. Сержант требовал:
- Повторяйте! Закрепляйте навык! Чтоб на стрельбище не расходовать время на доучивание, заполняйте его сейчас!
И Юра "заполнял время" и зубами скрипел: на черта это нужно - повторять то, что освоил! Злился и наводил карабин, наводил. И вот нынче сказалось - нынче ты на коне!..
Над горами уже давно погромыхивало. Ровно и мирно - ребята перестали обращать внимание. Духота сгущалась и не хотела отлипать от земли, не хотелось двигаться.
Прохор лежал возле Юры и лениво "командовал":
- Так, рядовой Козырьков, так держать… Так…
"Дождичка бы", - подумал Юра.
Откуда-то потянуло свежестью, наверно с гор. Не поймешь - так незаметно движение этой долгожданной свежести. Жаль, ненадолго потянуло. В мире установилась недвижная тишина, парная и тревожная тишина. Ненадолго. Вдруг она рухнула, охваченная мгновенным синим пламенем, выкупанная в обильном ливне. Все сразу промокло - земля, трава, деревья, форма солдат.
Сержант Ромкин что-то кричал, что - не разобрать. Ребята подхватились - и в казарму. Юра бежал, чуть наклонясь и прижав к себе автомат. Пусть он учебный, все равно его надо беречь! Это - оружие!
За Юрой бежал Максим - до этого он сидел под деревом, смотрел со стороны на тренаж.
Максим вместе с Юрой влетели в казарму - и прямым ходом в умывалку. Там разделись, выжали одежду. В бытовой комнате пустили в ход утюги. В ожидании своей очереди Юра и Максим сидели на подоконнике, поставив пятки на прохладные батареи водяного отопления.
Максим уже знал, что командир взвода отметил Юру. Отмытые и освеженные дождем, взбодренные вынужденной пробежкой, они, Юра и Максим, были довольны всем и всеми. Наверно, потому Юра переборол неловкость и обратился к Максиму:
- Ты Лену, подругу Иры, встречаешь?
- Встречаю - она близко живет и часто в нашем доме бывает. Крутят музыку!
- А ты передашь ей небольшую записку?..
- Да хоть какую!..
Максим не отказал другу, но не скрывал досады: зачем ему Лена и все другие Лены? Максим ревновал.
- Хоть сейчас, - как бы извиняясь за свою ревность, предложил Максим.
- Сейчас не надо, я еще не написал.
Юра еще и не решил, что напишет. Ему очень хотелось увидеться с Леной. Пока это невозможно - увольнительную до присяги не получишь. Хорошо бы сообщить, что хочется увидеться. Пусть она знает. Может, ответит, может, скажет, что ничего не имеет против.
- Хоть когда угодно передам, - сказал Максим.
14
Вся наличность - без малого рубль. Горстка разменной монеты, которой Максим дорожил, как никогда не дорожил деньгами за свою короткую жизнь.
Перед отъездом мама дала Максиму два рубля на мороженое и газированную воду. Еще рубль на эти же цели подарил брат Володя - из стипендии выделил. И хорошо, что не все они израсходованы! Пришлось бы обращаться к дяде Леве, а что это за подарок, если ты покупаешь его на специально выпрошенные деньги?!
Лучше всего, конечно, было бы самому, своими руками сделать что-нибудь. Но уже нет времени ни на то, чтобы придумать, ни на то, чтобы сделать. Остается одно: побегать по магазинам, найти сувенир по карману. Конфеты отпадали сразу - кто дарит конфеты солдату? Отпадали и духи-одеколоны. На хорошую шариковую ручку денег не хватало. Максим торчал возле стеклянного прилавка, любовался ручками и с сожалением вздыхал: отличные, а не купишь! А здорово было бы поднести ту, похожую на прибор, ручку с фонариком: свети и пиши! Приглядел было записную книжку, но не купил: слишком маленькая. А большие - дороги. Из канцелярского отдела перебрался в книжный. Глаза разбежались: Максим перекладывал тома и томики, пока не наскочил на "Календарь воина" - плотную книжку с красной звездой на бело-зеленой обложке. Раскрыл, перелистал: чего только не было в ней! Карты мира и СССР. Численник. Указатель памятных дат. Советы охотнику и рыболову. Песни. Шахматные задачи. А стоит все это - шестьдесят восемь копеек.
Максим принес календарь домой, сочинил надпись и вывел ее под названием книжки: "Товарищу Белею Георгию в день рождения на добрую память от Синева Максима. Будь готов!"
Вечером "Календарь воина" будет торжественно вручен Белею Георгию. Синев Максим тоже приглашен поужинать за столом именинника вместе с другими близкими друзьями Белея Георгия. До вечера уйма времени, но ничем не хочется заниматься. А ведь известно: в заботах и время быстрее бежит. Был бы такой календарь и у него, Максима, почитал бы его. А почему бы не почитать этот? Ну, не почитать, а просто бегло полистать, аккуратно полистать, чтобы ни странички не испачкать, не измять. Положил книжку перед собой, осторожно открыл. Сколько раз видел карту родной страны! А тут смотришь на нее иными глазами, будто тот, кто написал книжку, приложил карту со смыслом: дескать, вот тебе, солдат, то, что ты должен хранить и оберегать.
Не оторваться от коротеньких статей - в каждой что-то такое, чего не видал, не слыхал. Всего полстранички занимают слова героев гражданской войны о борьбе с врагами Родины. Огненные слова! Стальные!
Вот Чапаева слова. Читаешь их и видишь, как скачет Василий Иванович на коне, папаха сбита на затылок, бурка черными крыльями распласталась, клинок сверкает, как раскаленный. И призывает Чапаев Максима Синева:
"Ни шагу назад!
Только вперед!
Если убьют,
и то головой вперед падай!"
Вот говорит Сергей Лазо, молодой, красивый, с небольшой бородкой, с черными пристальными глазами. Он горячо убеждает Максима:
"Будем смотреть открыто жизни в глаза, нам некого бояться… Кто поднял руку против нас - смерть беспощадная тому. Мы победим!"
Вот Котовский. Крупноголовый, с могучими плечами, с выпуклой грудью богатыря. "Умирая, убивай врага", - приказывает Котовский Максиму…
Рубит Максим краем ладони гладкую доску стола и повторяет:
- Ни шагу назад!
Только вперед!
Только вперед!
Только вперед!
И скачет Максим на вороном коне, и ветер бьет в глаза, и пули визжат вокруг, и вся сила вражеская против него, а он скачет вперед, только вперед! Скачет в одном ряду со своими друзьями-солдатами.
Он не слышал, как постучали в дверь. Краем глаза увидел, что тетя Катя пошла в коридор. Звякнула цепочка, донеслись голоса Иры и Лены.
Максим неохотно закрыл книжку, спрятал ее под газетой.
Девушки вошли в комнату, сели на диван.
- Видишь, как хорошо быть мужчиной, - заговорила Ира. - Тебя пригласили на день рождения Жоры Белея, а нас нет. Да и пригласили бы, кто пустил бы нас в часть?
"Ну и правильно, - гордо подумал Максим. - Туда не всех пускают".
- Ты выручишь нас? - спросила Ира. - Передашь Жорику наш подарок, поздравишь его от нашего имени.
"Жорику!" - возмутился Максим, но смолчал: что с них взять? Он как бы взвесил на руках подарок девушек - тяжелый пакет! Чего они туда напихали?
- Ладно, - с суровой краткостью промолвил Максим. - Передам и поздравлю.
Они сказали "спасибо" и ушли.
- Эх! Не грусти, любимая моя, - насмешливо пропел Максим. - Эх, не грусти, любимая моя!
- Посмотрю, как ты запоешь, когда в армию пойдешь, - усмехнулась тетя. - Убежденный холостяк!..
Максим вручил подарки Жоре у входа в казарму.
- Какой из них твой? - спросил Жора, держа перед собой пакеты и как бы взвешивая их.
- Этот, - Максим ткнул пальцем в меньший пакет.
Жора развернул и просиял:
- Ну и молодчина ты, Максим!
Именинник перелистывал календарь воина, друзья теснились со всех сторон, заглядывали в страницы. Потом подступили к Максиму: где купил? Есть ли там еще? Может ли для всех купить?
- Хоть завтра, хоть сто штук!
- Сто не надо, достаточно каждому из нас по одному, - сказал Костя. - Гоните, ребята, денежки…
- А может, прибережем их до той поры, когда разглядим подарок девушек? - предложил Прохор. - Вдруг тоже захочется приобрести…
Пока Костя собирал деньги, Жора вскрыл большой, тяжелый пакет. В нем оказались коробка конфет "Птичье молоко", огромный флакон одеколона "Гвардейский" и альбом воинских наград с давних дней до наших.
Что тут началось!..
Прохор далеко, как старик книгу, отнес от глаз коробку конфет:
- "Сладкой жизни вам, дорогой воин!" Подпись: "Девушки всей страны".
- Быть тебе в гвардии и пахнуть дорогим одеколоном! - нюхая пробку, предсказывал Костя. - А с таким количеством орденов-медалей на принцессе жениться можно!
- Нашли над чем шутить! - оборвал сержант. - Пора!
Из казармы вышли чинные. Имениннику и приглашенным на юбилей разрешили идти в столовую вне строя.
Жора радовался всему, что подарили ему, как ребенок, и забыл о своей обычной сдержанности. Показал Максиму длинную телеграмму из дому и вторую - от девушки Тони. Сказал, что родители прислали посылку с фруктами и сластями.
- Уже в столовой. Сейчас все распробуем… А вот что от ребят, - Жора вытащил из кармана набор разноцветных фломастеров.
- Рисовать будете? - поинтересовался Максим.
- Нет, письма писать. Сержант принес почтовый набор… Красным фломастером отцу буду писать, зеленым - сестренке, синим - девушке…
- А черным?
- А черный я тебе подарю…
- Что вы, не надо!
- Держи! - Жора отдал Максиму фломастер. - Будешь писать мне и другим ребятам. Из цеха еще что-то прислали - извещение на посылку пришло… Не забыли меня. Ждут!
Здорово, что в армии при такой строгости порядков, при такой серьезности службы командиры разрешают, почти как дома, отмечать дни рождения. Как в родной семье. Даже позволяют имениннику заранее заказывать еду на ужин по своему усмотрению. Жора пожелал угостить друзей шашлыком, и нынче будет шашлык - даже на его долю, на долю Максима, приготовят…
За столом именинника были: Жора Белей, Костя Журихин, Фитцжеральд Сусян, Прохор Бембин, Юрий Козырьков. Во главе стола - сержант Ромкин. Единогласно избрали его тамадой. Между Прохором и Юрой устроился Максим Синев.
Сели, уперлись ладонями в колени, как на общей фотографии. Было немного неловко - стол на возвышении, отсюда все видно, и тех, кто за столом, отовсюду видно. Вся рота поглядывает сюда: впервые в подразделении такой праздник.
Тамада взял стакан с соком, поднялся:
- Что ж, товарищи, начнем… Поздравим нашего товарища Белея Георгия с днем рождения. И пожелаем ему здоровья, счастья и удачи. Чтоб служилось до генеральских погон!
- Поздравляем, поздравляем!
- Спасибо, ребята, - растрогался Жора. - Только не надо меня в генералы. Я на свой завод вернусь. Это уж точно!..
За другими столами заканчивали ужин, а за именинным он был в разгаре.
Пришел командир роты капитан Малиновский.
Он поздравил Жору, пожал ему руку. И прибавил:
- Желаю всем вам на всю жизнь сдружиться, желаю, чтоб всегда за вашими столами было много друзей и чтоб вы их не теряли.
Капитан Малиновский ушел. С улицы доносились обычные команды - солдат строили. И тут в столовую вбежал лейтенант Чепелин:
- Ромкин, быстро всех в строй!
Лейтенант распорядился коротко и сдержанно, а ребята почувствовали: что-то случилось. Все бросились к выходу. Рота уже двигалась, и ребята на ходу заняли свои места в строю. Офицеры шли сбоку и слушали дежурного по части, который что-то рассказывал. Что же случилось?
О Максиме забыли, и он в одиночестве бежал за ротой.
Обогнули столовую и клуб, двинулись по дорожке, которая вела к железной калитке. Шли в ту сторону, где за оградой были новые жилые дома. Перед калиткой капитан Малиновский скомандовал:
- По два! - и сам пошел вперед.
Там, за оградой, приказал:
- Бегом - марш! - и побежал.