Глава семнадцатая
Поскольку за завтраком Стокли еще не слышали об убийстве Эбена Осли, первой проверкой Мэтью на умение держать язык за зубами стал разговор с прачкой, вдовой Шервин, которой он относил стирку каждую пятницу.
Вдова была женщина крупная, крепкая, седая, пережившая двух мужей. Ей принадлежал небольшой каменный домик с прачечной на Квин-стрит, и она собирала по всему городу сплетни и байки, как энтомолог - бабочек, которых пришпиливает на черный бархат. Более того, прачкой она была великолепной и лишнего не запрашивала, а потому даже в такой ранний час у нее уже толпилось с полдесятка клиентов, которые принесли не только платья в пятнах и грязные рубашки, но и все новости этой ночи. Не в последнюю очередь по этой причине носил сюда свои вещи Мармадьюк Григсби и блаженствовал над яблочным сидром и пряниками, болтая с посетителями о том о сем. Когда он уходил, у него материалу бывало столько, что хватило бы "Уховертке" на месяц. Правда, напечатай он все это, его бы либо застрелили, либо повесили.
- Ужас какой, - сказала вдова Шервин, когда Мэтью вошел со своим узлом. Сказано было голосом мрачным и зловещим, хотя цвет щек вдовы был веселее трехгрошового ярмарочного балагана. - Но вы уже слышали, я думаю?
- Простите, о чем? - только и сумел он спросить.
- Об убийстве, - ответила она. - Новое. На Баррак-стрит, около полуночи, как мне сказали. И знаете, кого убили на сей раз?
- Гм… даже гадать не берусь. Вы уж скажите мне.
Она разочарованно махнула рукой - дескать, так не интересно.
- Эбена Осли, директора приюта. Слушайте, да вы совсем не потрясены? Странно, разве вы не говорили, что вы в этом ужасном заведении выросли?
- Оно не было таким ужасным… - он чуть не сказал: "Пока там не появился Осли", но вовремя прикусил язык, - …когда я там был. Конечно, мне очень жаль, что Осли убили. Сегодня я вам принес четыре рубашки и три пары панталон.
Рубашки, которую ему запачкал кровью Филипп Кови, здесь не было - она уже годилась только на тряпки.
- А та рубашка, что на вас сейчас? Смотрите, какое противное пятно прямо спереди.
Это ему пьяный Джоплин Поллард удружил. Добравшись до дома, Мэтью сразу замыл пятно, но было поздно. Вообще-то повезло: в "Терновом кусте" такой эль, что мог и дыру прожечь.
- Последняя моя рубашка, - ответил Мэтью. - Придется так обойтись.
- Выпивкой залили? - прищурилась она. - Погуляли вчера вечером?
- Да - на оба вопроса.
- Я чую табачный дым. Ох уж эти мне привычки джентльменов! Вы, мужчины, вечно пачкаете, а мы, женщины, убираем. Ладно, будут готовы к понедельнику. Если не успею - ко вторнику. Да, кстати! - Она поманила его поближе. - Вы моего Мармадьюка не видали последнее время?
- Мистера Григсби? Видал.
"Мой" Мармадьюк? Похоже, эти двое не только интересненьким обмениваются.
- Так вот, если его снова увидите, передайте ему: мне надежные люди сказали, что одна дама из общества с Голден-хилл заказала себе серебряный сервиз из Амстердама, а когда ее мужу показали счет, его голос заглушил бы любую пушку. Ну, она тоже в долгу не осталась, и началась битва. Их аж на Лонг-Айленде было слышно. Чуть до убийства не дошло, вот что было.
- Кого убивали, жену?
- Да нет, мужа! Кто ж не знает, что в доме заправляет Принцесса… опа, ну как вы у меня это ловко выудили! Мэтью, я этого имени не говорила!
- Принцесса Лиллехорн?
- Нет-нет-нет! Я ничего такого не говорила! Идите, идите, Мэтью, по своим делам. Только не думайте, что на Золотом холме жизнь золотая! Так вы передадите Дьюку, да?
- Обязательно.
Мэтью направился к двери, но иногда от вдовы Шервин вырваться было не проще, чем из лужи смолы.
- Какую это таверну вы вчера исследовали, Мэтью?
Лгать не имело смысла, потому что вдова чуяла ложь за милю и кидалась вслед, как гончая за зайцем.
- Немного времени провел в "Терновом кусте".
- Бог мой! - Вдова сделала большие синие глаза. - Отложили в сторону ваши небесные книги и решили спуститься к нам, приземленным язычникам?
- Я надеюсь, что один вечер и одно пятно не означают выпадения из благодати?
- Да нет, вы могли как раз в нее вляпаться! Так зовут новую шлюху Полли, Грейс Хестер. И работает она в "Терновом кусте".
- Вот уж чего я точно не знал.
И тут Мэтью стукнуло в голову, что в этом городе никто чашку чая не выпьет, не разобьет и не написает в нее так, чтобы об этом не узнала вдова Шервин. Ее крупная личность была лампой - да чего там, маяком, - притягивавшим к ней все истории радости и скорби, смеха и интриг, о которых никогда ни один констебль и ни один магистрат не услышат. Мэтью понял, какое она сокровище для его новой профессии - решателя проблем. И к тому же как она может быть полезна просто как говорящая доска объявлений.
- А что вы на меня так смотрите? - спросила она, переставая перекладывать белье из корзины в корзину.
- Да просто так, - ответил он. - Просто подумал, как вы тут всех знаете и про всех тоже. Вы же здесь уже живете - сколько?
- В городе - двадцать восемь лет. И двенадцать лет в этом доме. И вполне горжусь каждым прожитым днем.
- С полным правом. - Он улыбнулся ей лучшей своей улыбкой. - Я бы лично точно не мог без вас обойтись.
- Еще как могли бы! В Нью-Йорке, кроме меня, три прачки, выбирайте любую. Только к Джейн Невилл не ходите, она слишком дорого берет. Я бы назвала это воровством. Даже грабежом среди бела дня, тем более что она когда мыло варит, жира не докладывает… - Вдова замолчала, и на ее лице расцвело понимающее выражение - дошло. - А, поняла, к чему вы клоните. Так что вы хотите знать и про кого?
Мэтью оглянулся на дверь, проверяя, не входит ли кто-нибудь прямо сейчас.
- Общее впечатление, про Эндрю Кипперинга.
- А зачем?
- Я его видел вчера вечером в "Терновом кусте". Он был со своим партнером, Поллардом - вот это пятно от поллардовской кружки эля. Они там играли в кости за одним столом.
- Вы так и не сказали, зачем вам.
Лицо у вдовы было теперь полностью серьезным.
- Мне любопытно, - объяснил Мэтью, - почему адвокат Кипперинг не спит так поздно по ночам.
Больше он ничего не добавил.
Вдова Шервин наклонила голову набок, посмотрела на него пристально:
- Уж если вы решили спуститься в гущу простых людей, - сказала она, - то не стоит начинать с Кипперинга. Судя по тому, что я слышала, он может прежде времени затащить вас в могилу.
- Насколько я понимаю, он ведет активную жизнь?
- Пьянство, игра и бабы - может быть, не в другом порядке. Но это же всем известно?
- Тогда скажите мне что-нибудь, что известно не всем.
- Кипперинг не мой клиент. И Поллард тоже. Но Фитцджеральд приходит сюда регулярно. О нем я вам могу кое-что рассказать, если вам, интересно.
- Интересно.
- Фитцджеральд - серьезный молодой человек, у него жена и двое детей. Живет на Краун-стрит в простом доме. Если верить Фитцджеральду - а я верю, - он тянет почти всю работу. "Подчищает", как он однажды выразился, за обоими партнерами. И платят ему очень хорошо, но они с женой из пуритан, и потому не гоняются за роскошью - ну, если не считать моих услуг. Так что у меня вот какое впечатление: из этих трех джентльменов у Полларда - честолюбие, у Фитцджеральда - мозги, а Кипперинг старается загнать себя в могилу.
- Загнать себя в могилу? - переспросил Мэтью.
- Несомненно. Не от Фитцджеральда, но из надежных уст я слышала, что Кипперинг у Полли один из лучших клиентов. Вполне можно понять, но что-то тут есть очень безрадостное. Он приходит пьяный, спит с какой-нибудь шлюхой - иногда именно что просто спит - и уходит. Иногда остается на всю ночь. Снимает комнату в доме Мэри Беловэр напротив таверны Салли Алмонд. Комнатушка, койка со столом, как я слышала. Много раз Мэри приходилось помогать ему подняться по лестнице вечером - или уже под утро. Счета оплачивает аккуратно, но страшно много играет, и на этом когда-нибудь попадется. Жениться, семью заводить не хочет, хотя у Мэри дамы в очереди стоят с ним познакомиться - или стояли, пока он так не опустился: даже самая глупая красотка на пьяном жеребце кататься не поедет. Так что он напивается до бесчувствия, бросает деньги на ветер в игре и чуть ли не выжег свое имя на двери у Полли Блоссом. Разве не похоже на человека, который притворяется, будто веселится, а на самом деле очень торопится умереть?
- Больше всего это похоже, - сказал Мэтью, - на то, как жили бы три четверти нью-йоркских молодых людей, будь у них такая возможность.
Вдова Шервин насмешливо улыбнулась:
- Ему полагалось бы быть умнее других. Да и молод он не настолько.
- Интересно, - протянул Мэтью, но в глубине души слегка поежился. Он не мог не подумать, что бы сказала вдова о нем, если бы ее спросили.
- А вы теперь у меня в долгу, - сказала вдова.
- В долгу?
Он сам заметил, что прозвучало это как у двоечника перед учителем.
- А как же? Вы думали, все это я вам вывалила бесплатно? Ну нет. Вы передадите мое доброе слово Дьюку, а когда придете за своими рубашками, принесете мне что-нибудь интересненькое, чего я не знаю.
- Первое-то просто. Второе, боюсь, невозможно.
- Принимаю как комплимент, а как взятка - не пойдет. Принесите мне что-нибудь интересное. А теперь - брысь, котяра!
Мэтью вышел, пока его не заставили пообещать отдать своего первенца. Было ясное утро, на ярком небе - только намеки на облачные завитки. Ветерок нес ароматы сада и обработанной земли. И даже запахи гниющих бревен со старой голландской пристани и дохлая черепаха размером с тележное колесо не огорчили Мэтью сегодня утром, когда он на рассвете вручил трость Осли водам Ист-ривер. Сейчас он повернул направо, намереваясь по Квин-стрит выйти на Бродвей и на юг, в суетливый город. Там он собирался пойти в Сити-холл и выполнять работу клерка для магистрата Пауэрса в деле буяна Джорджа Нокса. Рука еще побаливала, но масло тысячелистника сотворило чудо, и пальцы, пожалуй, удержат перо.
Однако примерно через полквартала к западу он увидел на той стороне улицы белый кирпичный дом с темно-зеленой отделкой. Вокруг этого участка шел белый штакетный забор, на самом участке росли два больших дуба, дающих прохладную синеватую тень. А рядом с белой калиткой висела маленькая вывеска: "А. Вандерброкен, врач".
Мэтью замедлил шаг. Остановился, разглядывая дом, обсуждая сам с собой план действий. Согласно недавно заведенным часам, сейчас было почти восемь тридцать. Окончательные слушания перед вынесением приговора Джорджу Ноксу должны начаться ровно в девять. Он помнил слова магистрата Пауэрса насчет одолжить другого клерка, если Мэтью будет не в силах работать, но ему очень не хотелось оказаться не на месте, когда он нужен… а он вообще там еще нужен? Кажется, его можно легко заменить, а поскольку магистрат заявляет о своей отставке, количество дел - и без того небольшое - будет уменьшаться. Однако при всем при этом его занятием по-прежнему остается работа клерка - до тех пор, пока ему не начнет платить агентство "Герральд", а когда это будет, он понятия не имел. И сейчас, в отдалении, вся эта идея с агентством казалась ему фальшивой косточкой, сахарным леденцом, тающим на дневной жаре.
Да, но голод любопытства требовал пищи. На той стороне дороги - дом доктора Вандерброкена, а у Мэтью несколько свободных минут есть. Он перешел дорогу, подошел к калитке.
Идя от калитки по дорожке к входной двери, он уже собирался позвонить в медный дверной колокольчик, как вдруг услышал музыку. Кто-то выводил мелодию на скрипке, радостную и с легкой примесью меланхолии. Мэтью понял, что музыка доносится не из-за двери, а из-за дома. К заднему двору тоже вела дорожка, и Мэтью зашагал по ней под кроной большого дуба.
Вторая деревянная калитка, ему по грудь, перегородила дорогу в сад, брызжущий летним великолепием красных и лиловых цветов и высаженных орнаментом кустов. Скрипач 196 время от времени, кажется, фальшивил на той или другой ноте, но в общем очень умело играл на этом сложном инструменте. Мэтью заслушался, а музыка воспарила ввысь, потом упала до шепота, и снова стало слышно пение птиц на деревьях. Мэтью осторожно постучал в калитку:
- Добрый день! Буквально одну минуту!
- Кто там? - послышался голос доктора, явно недовольный, что его прервали.
- Мэтью Корбетт, сэр. Могу я с вами поговорить?
- Вы больны?
- Нет, сэр, к счастью, нет.
- Тогда уходите. Я занят.
Снова заиграла скрипка, на сей раз чуть живее, будто демонстрируя умение исполнителя.
- Прекрасный мотив, сэр, - похвалил Мэтью. - Вы обязательно должны как-нибудь выступить вечером в "Док-хаусе".
Скрипнула струна, музыка прервалась.
- О небо! Вы еще здесь?
- Я понятия не имел, что вы так хорошо играете, сэр.
Пауза, потом потрескивание, будто кто-то встал со стула.
Мэтью ждал, и из-за угла дома появился Артемис Вандерброкен - вроде бы в той же светло-голубой ночной одежде, что была у него под плащом в ночь убийства Деверика. На ногах у него были кожаные шлепанцы, в руке - скрипка такого сочного цвета, будто сделана из янтаря. А выражение лица такое, что кот бы музыкально запел со страху. Прославленный своими способностями врача, он был также известен тем, что не переносил глупостей или - как в данном случае - назойливости. Он был астенического сложения и среднего роста, лысый, но с венчиком белых волос, имел заостренный нос и выдающийся подбородок с клинышком бороды. Темные глаза за круглыми очками сверкали красным - а может быть, это солнце отсвечивало от его скрипки. Ему было около семидесяти семи, все лицо в морщинах, но по прямой осанке и энергичности ему нельзя было дать его лет. Сейчас у него вид был такой, будто он готов выбить Мэтью зубы.
- Боюсь, вы ошиблись, мистер Корбетт, и на самом деле вы больны. У вас что-то со слухом, раз вы не услышали, что я занят.
Мэтью попытался улыбнуться, но это у него плохо получилось под красным жаром докторского взгляда.
- Но, сэр, - возразил он, - будь мои уши не в порядке, я бы не мог насладиться музыкой, которая меня сюда притянула. Я понятия не имел, что вы так…
- Хватит болтать. Что вам нужно?
Да, это легко не будет. Мэтью не стал ждать, пока доктор повернется спиной и уйдет.
- Я был на Смит-стрит в тот вечер, когда убили мистера Деверика.
- Да? Наверняка там еще много было народу.
- Да, сэр, это правда, но я подошел, когда над телом стояли вы и преподобный Уэйд. Вы тогда констатировали его смерть.
- Я не констатировал смерть. Это работа Мак-Кеггерса.
- Неофициальная констатация, - не сдавался Мэтью. - Вы знаете, что я работаю у магистрата Пауэрса.
- Знаю, и что?
- Видите ли, сэр… я еще иногда общаюсь с главным констеблем Лиллехорном, и он мне говорил, что…
- Вы тут до завтра собрались разглагольствовать, молодой человек!
- Сэр, пожалуйста, потерпите минуту, и больше этой минуты я у вас не займу.
- Я привык, что за мои минуты мне платят.
Мэтью мог только кивнуть и улыбнуться:
- Да, сэр. Вы сказали главному констеблю Лиллехорну, что навещали в тот вечер пациента. Мог бы я спросить, кто это был?
- Могли бы, - фыркнул врач. - Отвечать я бы не стал.
- Это понятно, сэр, но вы могли бы ответить вот на какой вопрос, поскольку он простой и не требует от вас нарушения конфиденциальности: вы с преподобным Уэйдом шли тогда в одно и то же место?
Вандерброкен промолчал, только поднял руку и поправил очки, сползшие на самый кончик острого носа.
- Я знаю, что вы торопились в тот вечер, - продолжал Мэтью, испытывая судьбу и терпение доктора. - Я видел, что у вас под плащом была ночная рубашка - едва ли не вот эта, что сейчас на вас. Значит, вас пригласили отсюда, и по срочному делу, как я понимаю, хотя, конечно, любой вопрос по этому поводу…
- Совершенно не ваше дело, - перебил Вандерброкен, раздувая ноздри. - Вы пришли по поручению главного констебля?
- Нет, сэр.
- Так какого черта вам интересно, шли мы с Уильямом Уэйдом в одно и то же место или нет? Кто вы такой, что пристаете ко мне с такими смехотворными вопросами?
Но Мэтью не отступил. Он сам почувствовал, как закипает в нем злость - будто шершни жалят изнутри. Может, он даже повысил голос в ответ на разъяренный тон доктора.
- Когда на свободе разгуливает убийца, - проговорил он, глядя прямо в пылающие краснотой глаза, - нет вопросов смехотворных и не смехотворных, сэр. Есть ответы - и есть уклонение от ответов. Вы знаете, что вчера вечером Маскер убил Эбена Осли?
У Вандерброкена только чуть приоткрылся рот, но только и всего.
- Нет, я не знал. Где это случилось?
- На Баррак-стрит.
- Точно так же перерезано горло? И порезы вокруг глаз?
- Похоже на то.
- Боже мой, - тихо сказал доктор, глядя вниз, на землю. Сделал глубокий вдох, а когда выдохнул, то показалось, будто одежда на нем висит просторнее. - Что ж с нашим городом делается?
Вопрос этот был адресован земле, или воздуху, или чирикающим птицам на деревьях, но тут доктор взял себя в руки и устремил на Мэтью все еще огненный взгляд:
- Я печалюсь о гибели Осли, как сожалел бы о кончине любого из жителей города, но при чем здесь преподобный Уэйд и я?
- Я пытаюсь уточнить некоторые сведения, сообщенные мне главным констеблем. Правильно ли я понимаю, что вы встретили преподобного и вместе с ним шли в некое общее место назначения в тот вечер, когда был убит мистер Деверик?
- Молодой человек, я все еще не до конца понимаю, какое вам до этого дело. Вы тоже стали констеблем? Задавать эти вопросы вас уполномочил Лиллехорн? Магистрат Пауэрс?
- Нет, сэр.
- То есть вы просто частное лицо, желающее… что желающее? Меня помучить?
- Сожалею, что вам это неприятно, - сказал Мэтью, - но я хотел бы получить ответ.
Вандерброкен шагнул вперед и встал с Мэтью почти грудь в грудь через разделявшую их калитку.
- Так вот слушайте, что я вам скажу. Куда я хожу и когда я хожу - вас не касается, понятно вам это? Куда направлялся в тот вечер преподобный Уэйд, я не стану строить предположений. Что я вам действительно скажу - так это то, что мне пришлось взять часть практики покойного доктора Годвина, и потому воздержаться от плодов ухода на покой, коими я бы наслаждался в противном случае, включая ранние вечера и свободу игры на скрипке в собственном саду. Из-за этого я последние дни не в лучшем настроении, мистер Корбетт, и если вы не успеете скрыться с моих глаз за то время, что понадобится мне, дабы войти в дом и выйти с заряженным пистолетом, вам может быть наглядно объяснено, на что способен человек, которому оставляют возможностей уединения не более, чем золотой рыбке в аквариуме.
С этими словами доктор резко повернулся и пошел вокруг дома, а Мэтью вспомнил, что уже опаздывает в Сити-холл.