Мэтью, конечно же, ждать не стал. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Григсби ухватил девицу за руку и идет за ним. Самая тут засада была в том, что Мэтью отлично знал, как умеет убеждать печатник. Если только он позволит Григсби запустить в себя крюк, девица эта будет принайтовлена к его боку быстрее, чем он успеет пикнуть. И он устремился вперед будто на соревнованиях по спортивной ходьбе, с чувством, что лишь когда захлопнется за ним люк его любимой мансарды, он будет в безопасности.
- Мэтью, у нас к тебе вопрос! - не отставал Григсби, считающий, что отрицательный ответ - не ответ. - Точнее, вопрос у Берри! Мэтью, пожалуйста, буквально одну минуту!
Тут Мэтью чуть не сшибли с ног две собаки, самозабвенно гонявшиеся друг за другом между домами и как раз метнувшиеся через Бродвей. Он успел разглядеть, что у того пса, который гнался за другим, тускло-рыжего и, можно сказать, улыбающегося во всю пасть, на шее веревочный ошейник и длинный кусок веревки - свидетельство недавнего лишения свободы, самовольно прерванного. Гончарная мастерская была уже впереди, и на юг по Бродвею ехал фермер в одноконной повозке, за которой был привязан здоровенный бык - Мэтью таких в жизни не видел. Тут же до него дошло, что вход ему перекрыт, пока эта повозка с быком не проскрипит мимо, и он предался в руки судьбы, которая чуть ли не в буквальном смысле слова обрушилась на него в виде старого печатника.
- Бог ты мой! - Капли пота блестели на лбу у Григсби, глаза за очками открылись пошире. - Что за спешка?
- Был длинный и трудный день - спешка попасть домой, поужинать и лечь спать пораньше.
- Вполне понятно, но твой план можно соотнести с нашим вопросом. Не откажешься поужинать с нами?
Мэтью все еще не разглядел как следует лицо под шляпой, хотя отметил кудрявые рыжие волосы - он смотрел на Григсби.
- Извини, Марми. Как-нибудь в другой раз, честно.
- Тпруууу! - прикрикнул фермер на лошадь, опуская тормоз своей телеги почти перед самой витриной мастерской. Потом он вылез, стуча башмаками и не замечая бешеного взгляда Мэтью. Привязанный за телегой бык топнул ногой и фыркнул.
- Поаккуратней с ним! - предупредил фермер. - А то Брут у меня норовистый!
- Спасибо, сэр! - язвительно ответил Мэтью. Фермер перед тем, как ехать дальше в город, стал подтягивать веревку, что привязывала Брута к телеге за кольцо в носу, а Мэтью обернулся к Григсби.
- Сегодня нет, но как-нибудь в другой раз. Честно.
- У тебя совершенно измотанный вид. Где ты был?
- Я был… - Он чуть было не сказал "за городом", но успел сообразить, что поездка к королеве Бедлама не должна стать гвоздем следующего выпуска. - Был занят.
Григсби начал что-то говорить, но случилось так, что его словам пришлось подождать. Все произошло буквально в одно мгновение, начавшись темной размытой мелькнувшей полосой - это была кошка, метнувшаяся из-под телеги с той стороны Бродвея.
Почти с той же скоростью за ней несся один из давешней пары бродячих псов. Кровожадно гавкая, он метнулся почти под копыта лошади, отчего та дернулась и протащила телегу дюйма на два вперед, преодолевая сопротивление тормоза. Этого движения хватило, чтобы волочащаяся за вторым псом веревка попала под правое заднее колесо, и пес вдруг залаял и забился, запутавшись в веревке под тушей Брута.
- Ох!
Мэтью показалось, что это вскрикнула Берри, или же это был шум выдоха фермерских легких, когда сам фермер полетел подобно упавшему арбузу, подброшенный мощным прыжком быка со всех четырех ног. Задний конец телеги приподнялся над землей, желтый пес бросился наутек, спасая свою шкуру. Но Брут не собирался так легко забывать или прощать подобное оскорбление, и когда телега рухнула обратно, бык яростно мотнул головой, и доска с крюком, держащим привязанную к металлическому кольцу веревку, раскололась пополам.
- О Господи! - вскрикнул печатник, пятясь и налетая спиной на Мэтью, чуть не сбивая с ног их обоих.
Бык что-то себе повредил, из ноздрей капала кровь. Он запрыгал, завертелся чудовищной юлой в считанных футах от того места, где сжались в комочек Мэтью, Григсби и девушка, стараясь сделаться как можно меньше и леденея от страха при виде этой огромной туши под шкурой в разгар землетрясения. Земля дрогнула под ногами, лошадь с диким ржанием поволокла телегу, фермер на четвереньках полз по улице со странно согнутой в колене ногой. Брут подпрыгнул, вертясь - веревка с расколотой доской и металлическим крюком просвистела над головой у Мэтью.
Когда бык с глухим грохотом приземлился и пыль взвилась из-под его копыт, он вдруг застыл и опустил голову, будто собираясь напасть. Мэтью увидел, как мелькнуло в витрине лавки отражение бычьей морды, потом Брут издал оглушительный рев - и стекло перестало существовать в грохоте и звоне, когда бык ворвался в окно, снеся большую часть фасадной стены.
- Выходите! Выходите! - орал Мэтью в зияющую дыру, куда ворвался Брут, но в адском шуме никто не мог его услышать. Грохот разрушения изнутри звучал апокалиптически, будто Армагеддон ворвался в Нью-Йорк, поставив себе целью расколотить каждую чашку, тарелку или подсвечник работы Хирама Стокли. Вдруг повисшая на одной петле дверь слетела с этой последней привязи, и из обреченной лавки выбрался Стокли с лицом белее мела. За ним по пятам вылетела Сесили - Мэтью подумал, что в гонке этой свиньи с борзой он бы поставил на Сесили.
Несчастье уже собирало толпу из ближайших домов и лавок. Кто-то схватил ошалевшую лошадь под уздцы, еще несколько самаритян бросились помогать злополучному фермеру. Мэтью был не в настроении помогать кому бы то ни было: он вздрагивал от каждого треска, доносящегося из дыры и груды мусора, где раньше было окно. Сейчас он слышал, как хрустят подобно костям ломающиеся бревна. Брут сбил только что опорный столб, державший пол мансарды, и видно было, как задрожала крыша. Кровельные костыли повыскакивали, словно чертики из табакерки.
Из дома через заднюю дверь выбежала Пейшиенс Стокли, в ужасе размахивая руками. Увидев мужа, она повисла у него на шее, зарывшись лицом ему в плечо, словно не в силах смотреть в глаза будущему. Хирам же либо оказался стоиком, либо был в шоке - трудно сказать, - а Сесили вертелась на месте, будто ловила себя за хвост.
По всей мастерской летала пыль, клубясь вокруг выскочивших из бревен сотен гвоздей, и все еще был слышен шум разрушений, которые устраивал яростный Брут. Где-то посреди какофонии раздался хруст еще одного бревна - второй опорный столб, понял Мэтью, глядя, как снова дрожит крыша, подобно старику в кошмаре, и тут до него дошло: что одному потолок, то другому пол.
Еще серия тресков, похожих на взрывы, - и тишина. Какой-то отчаянный человек попытался сунуться в дыру и посмотреть, но отступил перед клубящейся пылью.
Тишина длилась, и только стеклянные осколки звенели, падая, музыкальными нотами, хотя в целом концерт получался отвратительным.
И вдруг в зазубренной дыре появился Брут, весь серый. Закричали мужчины, завопили женщины, Брут встряхнулся, как вышедшая из воды собака, и люди попятились, освобождая ему Бродвей. Бык постоял на улице, оглядываясь, будто хотел понять, что за шум. Тем временем несколько отчаянных храбрецов или непроходимых глупцов подобрались с обеих сторон и сумели перехватить свисающую из носового кольца веревку. Брут будто слегка пожал плечами - и блестящие осколки посуды посыпались у него с боков.
Мэтью испустил вздох облегчения. Стокли живы и невредимы, а это самое главное.
- Слава Богу, что все закончилось! - сказал Мармадьюк Григсби рядом с Мэтью.
Тут раздался звук, будто бегемот рыгнул, а потом зловещий треск сотен досок. Крыша взметнулась вверх, застыла на секунду, и прямо на глазах у Мэтью просела, как проседает неудачный пирог. Из дома донесся непонятный рев, ударил будто подушкой ветер с пылью, и через несколько секунд лондонский туман заклубился над Бродвеем, превращая людей и животных в серые пугала.
Мэтью наполовину ослеп. Люди шатались, кашляли, отплевывались. На глазах у Мэтью выступили слезы, и он подумал, что это будет гвоздем выпуска в следующей "Уховертке" - не каждый день целый дом ровняет с землей обезумевший бык.
Он пробрался через полумрак к дыре, где было окно, увидел гнутые стропила крыши, потому что ни потолка, ни пола мансарды уже не было. Посреди открывшегося взору разгрома несколько предметов заставили болезненно сжаться его горло: вон сломанная кровать, вон куски одежного шкафа, а это… да. То, что осталось от книжной полки, где снизу были выжжены имя и дата: "Rodrigo de Pallares, Octubre 1690".
От этого зрелища ему стало нехорошо, он попятился прочь, отвернулся - и сквозь пелену пыли увидел глаза девушки. Она смотрела на него.
Шляпку она либо сняла, либо потеряла, и длинные волнистые рыжие пряди хлынули волной на плечи. Она была такой же пыльной, как все прочие, но совершенно не обращала на это внимания. И ничего не говорила, но увидела, наверное, страдание в глазах Мэтью, потому что у нее в глазах тоже отразилась боль. У нее был точеный нос и решительный подбородок, который у девушки пониже или с более мелкими чертами лица казался бы слишком широким или слишком выдающимся, но этой и размера хватало, и черты лица мелкими не были. Она просто смотрела на Мэтью с грустью сквозь висящую между ними и вокруг пыль. Мэтью шагнул вперед и ощутил вдруг, как кружится голова. Он сел - точнее, плюхнулся - прямо на улице и тут обнаружил, что оказываемое ему женское внимание не ограничивается Грейс.
Неподалеку сидела Сесили, глядя на него чуть искоса. И уши у нее подергивались. А глазки - эти свиные глазки поблескивали? Умеют ли свиньи улыбаться? Улыбаться так, чтобы слышалось: "Я же тебе говорила? Помнишь?"
- Говорила, - ответил Мэтью, вспоминая пинки под колено и тыкающееся рыло. - Помню.
Вот и случилось несчастье, как предсказывала Сесили. Мэтью послушал затихающие аккорды падающего стекла и вылетающих гвоздей, потом подтянул колени к подбородку и уселся, глядя в пустоту, пока не подошел Хирам Стокли, не взял его за плечо и не помог встать.
Глава двадцать восьмая
Через два часа после разрушения гончарной Стокли Мэтью сидел за столиком в "Галопе" и пил уже третий бокал вина. Перед ним стояла недоеденная тарелка жареного сига, а рядом сидели Мармадьюк и Грейс, разделившие с ним и горе, и питье. Посреди стола стояла оловянная чашка, поставленная Феликсом Садбери собирать пожертвования с завсегдатаев таверны, и в ней лежали деньги: три шиллинга, шесть гроатов и четырнадцать дуитов - неплохой улов. Сам Садбери сегодня кормил и поил Мэтью бесплатно, и это утешение, конечно, помогло, но настроение Мэтью все же не поднялось.
Ему было стыдно своей подавленности, потому что он потерял только жилье, а чета Стокли - плоды трудов всей жизни. Ходить по этим развалинам, когда Пейшиенс тихо плакала на плече у Хирама, было просто мукой. Почти все разбилось вдребезги, кроме отдельных чашек и тарелок, и вся мебель Мэтью была разломана в щепки. Он сумел собрать кое-что из одежды, нашел кожаный кошелек со своими сбережениями на сумму фунт и три шиллинга, и все это сейчас стояло рядом с ним на полу в холщовом мешке, которые принесла ему из дома Пейшиенс. Уцелели и некоторые из его драгоценных книг, но их он соберет потом. Его воодушевил обет Хирама - взять собственные отложенные деньги и как можно скорее отстроить гончарную. Не было сомнений, что не пройдет и месяца, как дом начнет восставать из руин.
Но все равно это была жуть. Сиг не укладывался в животе, а вино было недостаточно крепким, чтобы уложить Мэтью спать. Кстати, основной вопрос: где спать?
- А знаете, это я виновата.
Мэтью посмотрел через стол в лицо Берри. Пыль она смыла ведром воды, и при свете настольной лампы стали видны веснушки на загорелой коже щек и переносицы. Рыжие волосы светились на медном свету, локон свисал на невыщипанную бровь. У девушки были ясные выразительные глаза того же оттенка синевы, что у ее деда, и она не отворачивались от взгляда Мэтью. Он уже решил, что она скорее вполне земная молочница, нежели возвышенная учительница. Запросто можно было себе представить, как она кидает вилами сено в сарае или обдирает початки со стеблей кукурузы. Хорошенькая девушка, если кому нравится такой сметанно-творожный тип. Вышла в мир, чтобы найти в нем свой путь, немножко авантюристка, немножко дикарка и наверняка глуповата. И вот эти расставленные со щелью передние зубы, которые она не показывает после той первой улыбки под шляпой, но он уже их видел и все ждал, что они вылезут снова. Что же еще в ней напоминает ее деда? Мэтью не хотелось об этом думать.
- Вы виноваты? - спросил он и отпил еще вина. - Это как?
- Моя невезуха. Он вам не говорил? - Она кивком указала на Мармадьюка.
- Да чушь, - поморщился Григсби. - Со всяким иногда случается.
- Со всяким - иногда, а вот со мной - всегда. И с другими тоже, когда я рядом. - Она взяла бокал и сделала такой глоток, что и Грейтхаузу не стыдно было бы. - Вот как с тем проповедником на "Саре Эмбри".
- Не начинай снова, - сказал… нет, взмолился Григсби. - Я тебе говорил, что другие пассажиры подтвердили. Это был несчастный случай, и если уж кого тут винить, так самого капитана.
- Не так. Мыло уронила я. А если бы я не уронила, проповедник бы не свалился за борт.
- Хорошо. - Пусть Мэтью устал и был подавлен горем, но никто никогда не скажет, что хороший спор не оживил его дух. - Допустим, вы действительно обладательница невезения. Допустим, вы носите его с собой и рассыпаете, как фея - волшебную пыльцу с крылышек. Допустим, одно ваше присутствие на месте заставило быка взбеситься, но тогда придется забыть про кошку и двух собак. И о том, что бык увидел в стекле свое отражение. Не знаю подробностей других случаев, но мне кажется, что вы склонны принимать стечение обстоятельств за дурной глаз, поскольку… - Он пожал плечами.
- Поскольку что? - спросила она с вызовом, и Мэтью подумал, не слишком ли он эту рыжеволосую разозлил.
- Поскольку, - сказал он, намеренно идя в ловушку, - стечение обстоятельств - вещь скучная. Это ежедневная рутина, которая вдруг разражается несчастьем. А вот если сказать, что у тебя глаз дурной - это тебя сразу ставит над толпой, выносит в царство…
Он снова ощутил, что где-то рядом - зыбучий песок, под которым происходит какая-то вулканическая деятельность, и потому заткнулся.
- Давайте лучше еще выпьем! - торопливо предложил Григсби.
- В царство чего? - прозвучал резкий вопрос.
Мэтью посмотрел на нее в упор, демонстративно.
- В царство разреженного воздуха, мисс, где обитают обладатели особой смеси жалости к себе и магических сил. И то, и другое привлекает людей как магнит.
Берри не ответила. У нее разгорелись щеки или это загар? Мэтью показалось, что глаза ее блеснули - как блик на рапире Грейтхауза, когда тот наносил удар. Он понял, что напротив него сидит девушка, понимающая толк в хорошей перебранке.
- Спокойнее, спокойнее, - вполголоса сказал Григсби прямо в стакан.
- Могу вас заверить, сэр, - начала Берри, и в мимолетной улыбке мелькнула щель между зубами, - что у меня нет ни жалости к себе, ни магических сил. Я просто вам рассказываю известную мне правду. Всю жизнь за мной - или за окружающими меня? - тянется это проклятие: несчастные случаи. Сколько их было - десять, двадцать, тридцать? Одного хватило бы, можете мне поверить. Пожары, опрокинутые кареты, кто-то ломает ногу, кто-то чуть не тонет, а проповедник - без всякого "чуть не"… все это и еще больше. Сегодняшний случай - это опять я рассыпаю "пыльцу фей", как вы столь красноречиво выразились. Кстати, этой пыльцы у вас до сих пор в волосах полно.
- К сожалению, у меня не было сегодня возможности помыться. Извините, что оскорбляю вашу чувствительность.
- Деточки, - вмешался Григсби, - я очень рад, что мы тут так хорошо во всем друг с другом согласны, но нам надо хотя бы на секунду вернуться на грешную землю. Мэтью, где ты сегодня будешь ночевать?
Хороший вопрос, но Мэтью пожал плечами, чтобы скрыть, насколько он сам этого не знает.
- Найду что-нибудь. В каком-нибудь пансионе, или мистер Садбери мне разрешит одну ночь провести здесь в чулане.
- Скоро уже время очищать улицы. И нехорошо будет после восьми тридцати ходить из дома в дом. Если, конечно, не хочешь ночевать в кутузке. - Григсби допил вино, отставил бокал. - Послушай, Мэтью, у меня есть идея.
Мэтью стал слушать, хотя к идеям Григсби относился настороженно. Берри тоже все свое внимание перенесла на деда, который подыскивал слова.
- Я бы предложил свой дом, но там теперь Берил… то есть Берри, и это было бы несколько неудобно. Но я могу предложить иной вариант. Голландская молочная рядом с моим домом.
Кирпичное строение, где Григсби держал типографскую краску, детали пресса и прочее. Мэтью знал, что раньше это был "холодный дом", где хранилось молоко и другие скоропортящиеся продукты. Может, и приятно было бы сменить температуру после жары мансарды, но оставалась еще по крайней мере одна проблема.
- Разве там не земляной пол?
- На него достаточно будет бросить дорожку, - ответил Григсби.
- Последний заказ, джентльмены! Последний заказ! - провозгласил мистер Садбери, звеня в колокольчик над стойкой. - Через десять минут закрываем!
- Не знаю, - сказал Мэтью, избегая взгляда Берри, хотя чувствовал, как она смотрит на него. - Это ж чертовски тесно получается?
- А сколько тебе места надо? Мы с Берри тебе сколько-то освободим, и у меня есть топчан с оленьей шкурой. Как ты сам сказал, всего только на одну ночь. Или на сколько захочешь, как мой гость.
Ага, подумал Мэтью. Вот тут и подвох. Поселить его поближе к Берри, чтобы он так или иначе стал ее опекуном.
- Там окон нет, - сказал он. - А я привык к виду.
- И на что ты собираешься смотреть в темноте? Брось, Мэтью! Сейчас она служит у нас кладовой, места для топчана хватит, а я тебе еще и письменный стол найду, если он тебе нужен. Плюс фонарь для освещения - и вполне дом на одну ночь.
Мэтью отпил еще вина и подумал. Он же действительно чертовски устал, и какая разница, где спать, лишь бы место чистое.
- А мышей там нет?
- Ни одной. И место надежное, как форт. Замок на двери, ключ у меня в столе.
Мэтью кивнул и глянул теперь на Берри:
- А вы что скажете?
- Я скажу - поступайте как знаете. Если не боитесь еще одного удара от моего дурного глаза.
- А что, запасы бед у вас не кончаются никогда?
- Я не замечала.
- Я не верю в дурной глаз.
- Но в удачу вы верите? - спросила она с деланной приятностью в голосе. - Тогда почему не верить, что человек может быть рожден под темной тучей?
- Я думаю, что свою темную тучу вы создали себе сами, - ответил Мэтью и снова заметил остерегающий блеск в ее глазах, однако не остановился. - Но, наверное, вы все-таки ищете не внимания. Может быть, вы ищете темную тучу, чтобы спрятаться под ней.
- Спрятаться? - Она едва заметно скривила губы. - И от чего бы мне прятаться?
- В настоящий момент, - перебил ее Григсби, чем Мэтью был вполне доволен: пикироваться с девицей и дальше ему не хотелось, - вопрос не о темной туче, а о том, где провести темную ночь. Так что ты говоришь, Мэтью?
- Я ничего не говорю.