Шурка достал из-за пазухи книжку про клоуна. Он всегда с собой брал книжку, потому что не мог ни на одну минуту расстаться с героями. Сейчас он вместе с клоуном готовился к выступлению. Только успел выбежать на арену в рыжем парике, в разноцветных штанах, только успел повиснуть вниз головой на трапеции, на которой артистка в звездном плаще собиралась под куполом цирка совершить космический полет, как появился Лешка.
– Гоп-ля! Ха-ха-ха! – подпрыгнул Шурка.
– Ты что, чокнулся? – удивленно остановился Лешка.
– Карамели марамбели. Ха-ха-ха!
– Он книжку читает про клоуна, – услужливо объяснил Заяц.
– Все в галстуках? – осмотрел Лешка мальчишек. – Строиться в затылок друг другу. Ты, клоун!.. Пошли.
Гога любил ходить в строю. Он серьезно печатал шаг. Из-под пальто вырывался наглаженный галстук. Около хлебного магазина встретилась какая-то старушка. Она удивленно остановилась, открыла рот, словно разучилась говорить, и уже вслед крикнула Лешке:
– Давно бы так! Чем бить по улицам баклуши-то. В пионервожатые, что ли, поступил?
– В пионервожатые, бабушка, – громко ответил Лешка и шепотом добавил: – Карга старая.
Дубовая роща настороженно молчала. Все деревья были черные и сырые. Снег почти везде растаял, но кое-где остались бугорки ноздреватого льда с вмерзшими сучками, листьями.
– Гоп-ля-ля, подснежник! – крикнул Шурка.
Цветок голубел около самой дороги. Он пробил своими острыми листьями-пиками большой дубовый лист и хилым нераспустившимся бутоном тянулся вверх на тоненькой ножке. Шурка бросился к цветку, влез одной ногой в грязь, но все-таки выкопал его вместе с луковицей и корешками.
– Дай сюда, – потребовал Лешка.
– Зачем?
– Надо.
– Ну, чего не отдаешь? – вмешался Заяц. – Отдавай.
– Тебе, что ли?
– Не мне, а ему.
Лешка почти вырвал у Шурки подснежник, откусил от луковицы стебель с цветком, выплюнул. Ногтем содрал тонкую шкурочку, показал мальчишкам очищенную луковицу:
– Видели?.. Больше не увидите.
Кинул ее к себе в рот и с хрустом раскусил. Ребята растерянно смотрели, как Лешка жует.
– Чего уставились? – захохотал он. – Витамин "С". Вкус! Бабка научила. У меня бабка живет у пивзавода, цветами торгует. Она все знает. А летом я у нее розы ем. Лепестки. Еще вкусней. Сладкие, во!
Неожиданно из-за деревьев появились Петька Серебряков и Вовка Жигалкин. Петька держал руками комнатную рогатую антенну от телевизора, Вовка нес в руке портфель, в котором попискивало радио. Отойти друг от друга друзья не могли, потому что провод от антенны связывал их.
– Гля, Профессор кислых щей, – сказал Гога.
– Здравствуйте, – сухо поздоровался Вовка Жигалкин. – Извините, нам некогда.
– Чего вы делаете? – заинтересовался Алик,
– Проводим испытание нового секретного прибора, – объяснил Петька Серебряков.
– Прибора, – недоверчиво протянул Заяц.
– Да, – с чувством собственного достоинства ответил Вовка. – Семитранзисторный двухдиапазонный супергетеродинный радиовыловитель Ж-1 на полупроводниковых триодах.
Пока он это говорил, Шурка отогнул уголок портфеля и заглянул внутрь.
– Гоп-ля, карамели марамбели! – крикнул он. – Никакой это не прибор, а обыкновенный карманный приемник. И антенна от телевизора.
Вовка Жигалкин вырвал портфель и прижал к груди:
– Ничего ты не понимаешь.
– Не пони-ма-ю…
Шурка засмеялся. Лешка стоял немножко в стороне, засунув руки в карманы. Неожиданно он оживился.
– Клоун, дай этому Профессору одну.
– За что? – изумился Вовка.
– Надо, – засмеялся Заяц и преданно посмотрел на Лешку.
– Заяц, а ты этому, с антенной.
Славка подошел к Петьке Серебрякову и задиристо сказал:
– Чего стал на подснежник? Иди отсюда, а то сейчас как дам одну.
Друзья-изобретатели не стали драться. Они отступили, потому что были заняты делом поважнее: испытанием нового секретного прибора.
Роща занимала несколько обширных холмов на окраине города. На солнечной стороне одного из холмов ребята увидели целую плантацию подснежников. Гога первым скатился вниз и начал рвать цветы. Ребята рассыпались по всему склону… На некоторое время они забыли про Лешку, а Лешка забыл про них. Он выбирал самые крупные цветы, потому что у крупных цветов были крупные луковицы. Выкапывал, очищал, отправлял в рот. Ему даже некогда было выпрямиться. Так он и двигался то на корточках, то на четвереньках, опираясь о землю длинными руками.
Алик перестал рвать подснежники и испуганно следил за ним. Лешка не всегда хорошо очищал от земли луковицу, поэтому его губы были в земле. Почувствовав на себе пристальный взгляд, он поднял голову и спросил:
– Чего вылупился?
– Ничего.
Из рощи возвращались поздно, когда солнце покатилось по верхушкам деревьев. Завидев трамвайную остановку, Алик побежал.
– Скорее!.. Наш трамвай.
– Нет! – отрезал Лешка.
Шурка остановился и приложил руку козырьком. Береговой трамвай можно было угадать издалека. Везде курсировали новые трамваи с квадратными дугами, а на берег ходили старые, с круглыми.
– Наш.
– Нет, точно наш, – подтвердил Шурка.
– Нет.
– Наш! – авторитетно заявил Гога. – Семерка.
Лешка улыбнулся.
– Не наш. Нам двенадцатый нужен.
– Нет, что ты, – махнул рукой Заяц. – Двенадцатый – это на вокзал.
– А нам и нужно на вокзал.
– Зачем? – робко спросил Алик.
– Мою бабку встречать. Понятно?
Лешка захохотал. Его маленькая не по возрасту голова в серой кепке моталась от хохота на тонкой шее так сильно, что Алик начал опасаться, как бы она у него не оторвалась.
– Зачем мы, по-вашему, целый день рвали подснежники? – спросил он наконец.
– Для гербария, – ответил Алик.
– "Для гербария"… Дурак! Продавать. За билеты можно срок получить. Вам-то ничего, а мне скоро паспорт дадут. А подснежники чьи?.. Ничьи. По двадцать копеек пучок, тридцать копеек пара. Деньги. Растут в лесу.
Лешка наклонил голову и посмотрел на мальчишек, приглашал их посмеяться над тем, что деньги растут в лесу и никто до них не догадался заняться их сбором. Первым засмеялся Заячья губа. Алик растерянно улыбнулся.
На привокзальной площади в скверике Лешка выбрал скамейку, скрытую от оживленного перехода фанерным павильоном, и приказал ссыпать цветы в кучу. Потом достал из кармана катушку ниток, похвастался:
– Все предусмотрено.
Алик нерешительно вышел из сквера. Он не знал, как это он будет продавать цветы.
– Мальчик, продаешь подснежники? – обратился к нему молодой лейтенант.
– Нет, – сказал Алик и покраснел.
– А чего ж ты их так держишь? – засмеялся лейтенант.
Алик торопливо спрятал подснежники в карман пальто, а когда проходил мимо урны, незаметно выбросил. У него был с собой рубль бумажкой, который мама ему дала, чтоб он купил себе красок. Сначала Алик хотел разменять рубль в газетном киоске и отдать Лешке шестьдесят копеек, вроде он продал три пучка, а потом решил отдать рубль целиком. Быстрее наберется на телевизор Уф Фимовне.
Алик походил по вокзалу, подождал, когда стрелка больших часов прыгнула на пятнадцать минут ниже, и только после этого вернулся в сквер.
– Рубль? – удивился Лешка. – За три пучка рубль?..
– Да.
– Жаль, мало нарвали.
Он спрятал деньги в карман, похлопал Алика по плечу:
– Далеко пойдешь. Клоун, учись у маменькиного сынка.
Алик скромно опустил глаза. "Надо будет выпросить у мамы еще рубль на кисточки", – подумал он.
8. Семь раз в неделю – неправда
В понедельник Евгения Викторовна спросила, зачем ему нужен еще один рубль?
– Кисточки купить, – соврал Алик.
– На рубль кисточек? Сколько же тебе их нужно? Одну или двадцать штук?
– И ластик, и мастихин, и новый альбом.
Мама поверила и дала деньги.
Во вторник Алика случайно встретил на улице худой и длинный Карандаш Петрович, художник, который вел кружок рисования в доме пионеров.
– Здравствуйте, молодой человек! – сказал он. – Это вы кому так торжественно несете подснежники?
Алик спрятал цветы за спину и пролепетал:
– Маме.
– Цветы маме – это хорошо. А почему ты не был прошлый раз на занятиях?
– Я болел.
– Что с тобой?
– Температура подскочила.
– Куда же это она подскочила? – недоверчиво улыбнулся художник.
– В градуснике.
– А потом назад отскочила?
– А потом отскочила.
– Ну, ну… В следующий раз не болеть.
– Постараюсь.
Карандаш Петрович, прямой и тонкий, зашагал по улице, а Алик осторожно уронил цветы под ноги около стенки и быстро пошел прочь, нащупывая в кармане мелочь, шестьдесят копеек, которые он сегодня выручил за продажу двух бразильских марок. Сашка Крачковский дал ему сорок копеек за Пеле, потому что это главный футболист, а за Амарильдо только двадцать, потому что он только один раз участвовал в мировом первенстве и забил всего два гола.
– И вообще, – сказал Сашка Крачковский, – если б Пеле не получил травму, то он сам бы забил эти два гола, а про Амарильдо тогда и марку бы не сделали.
Сашка хитрил. Амарильдо он считал таким же знаменитым футболистом, как Пеле, но сбивал цену, потому что у него не было еще двадцати копеек.
Конечно, Алик ни за что не расстался бы с бразильскими марками, если бы научился продавать подснежники как Гога, Шурка и Заяц. Он протягивал цветы прохожим, но так робко, что на него не обращали внимания.
Теперь самая полная коллекция футбольных марок была у Сашки Крачковского. А футбол в пятом "В" занимал не последнее место. У пионервожатого Кости был брат футболист. Когда избрали председателем совета отряда Сашку Крачковского, он сразу поставил вопрос ребром: Костя должен привести в школу своего брата. Сбор, посвященный встрече с центральным нападающим команды "Энергия", прошел так интересно, что тут же решили провести еще десять сборов, посвященных каждому игроку команды в отдельности. Уф Фимовна, узнав об этом, ужаснулась, но спорить с классом не стала.
Алик вспомнил, что послезавтра состоится третий футбольный сбор, посвященный встрече с вратарем команды, и вздохнул.
В среду Алик снова подошел к матери и подсунул ей голову, чтоб она его ласково потрепала за волосы. Евгения Викторовна потрепала и спросила:
– Ну, что тебе еще нужно?
– Мы идем сегодня в театр.
– Кто это мы?..
– Все пятые классы.
– И тебе нужны деньги?
– Да.
– Сколько?
– Рубль пятьдесят копеек.
– Так много?
– Билеты в театр теперь подорожали.
Евгения Викторовна покачала головой и полезла в сумочку.
– А какой спектакль? – спросила она.
– "Вовка на планете Ялмез".
В четверг Уф Фимовна, пионервожатый Костя и Петька Серебряков по очереди спрашивали у Алика: почему он не был в театре? Алик сказал, что был, только он сидел на галерке, чтобы виднее было.
В пятницу ему снова нужны были деньги. Он соврал матери, что пятый "В" решил сфотографироваться всем классом вместе со всеми учителями и Уф Фимовна собирает с каждого по рублю, чтобы отдать фотографу.
В субботу Алик просто взял со стола три рубля. Евгения Викторовна спросила, не видел ли он, куда она дела деньги, которые у нее остались от базара.
– Нет, – ответил Алик.
– Неужели я их потеряла, когда доставала квитанцию на ботинки? – огорчилась мама.
– Наверное, потеряла, – сказал Алик.
– Вот растяпа!
Мама еще долго ругала себя, а Алик опускал глаза и тихонько про себя вздыхал.
Он понимал, что совершил нехороший поступок, но решил все вытерпеть, потому что не для себя ведь старался, а для Уф Фимовны.
В воскресенье мама заняла у соседки до получки денег и дала Алику еще тридцать копеек, чтобы он мог сходить в кино. Ему и правда давно хотелось посмотреть "Дикую собаку Динго", но надо было идти к Лешке.
9. Рыжая Берта
Ободранная дверь Лешкиной квартиры никогда не запиралась. Алик осторожно открыл ее и спросил:
– Можно?
– Давай, чего спрашиваешь.
– Здравствуйте.
– Привет, – хмыкнул Лешка.
Он был не один. На диване сидела рыжая девушка в красной кофте. На валике стояла маленькая тарелочка для второго, на которой дымилась длинная папироса. На черной юбке серели комочки пепла.
– Какой миленький мальчик, – хрипловато сказала девушка. – Кучерявенький, иди сюда, познакомимся. Меня зовут тетя Берта.
– "Тетя"! – прыснул Лешка. – Ее зовут Рыжая Берта.
– Ну? – нахмурилась девушка.
Она больше ничего не сказала, но Лешка прикусил язык и даже его нахально оттопыренные уши как будто стали меньше. Алик оглянулся на Лешку и остановился.
– Ну иди же, чего ты испугался? – И она, чтобы ободрить мальчишку, схватила его за руку и чмокнула в щеку. И пока она его целовала, Алик успел заметить, что у нее на одной руке два кольца и что она пьяная, потому что от нее пахло водкой.
– Пустите! – испуганно крикнул Алик.
Берта насмешливо отпустила.
– Чего ты?.. Разве тебя мама не целует?
– Целует.
На стене висело зеркало с отбитым уголком. Алик скосил глаза и увидел на своей щеке жирный след от помады, такой же, как на папиросе, которая лежала на тарелочке.
– Ты сделала из него клоуна, – засмеялся Лешка.
– Леша, мальчик, не забывайся, – растягивая слова, сказала Берта. – Не называй свою тетю на ты. Это невежливо. А то я пожалуюсь дяде Реактивному, что ты меня не слушаешься, и дяде Монаху.
Алик ожесточенно тер рукавом пальто щеку, пока она не побелела. Лешка молча тыкал вилкой по тарелкам. Он закусывал. На столе стояли две бутылки и четыре стакана. "Наверное, здесь были еще двое – эти самые дядя Реактивный и дядя Монах", – подумал Алик.
Берта пошарила вокруг себя, нащупала коробку спичек, зажгла потухшую папиросу.
– Тебя зовут Алик? – спросила она. – Ты не куришь?
– Нет.
– Не кури. Курить вредно. Пионер не должен курить.
– Я не курю.
– Молодец! На́ тебе денег, пойди купи себе мороженое.
– Я не хочу.
– И нам купишь Я люблю эскимо. Леша, а ты?
– Я тоже эскимо
Алик выбежал на улицу и остановился. Мороженое у реки никогда не продавали, он совсем забыл об этом. Чтобы купить эскимо, надо было ехать на трамвае в центр города. Алик не знал, ехать ему или нет. Скоро должны были прийти остальные мальчишки. Алик решил вернуться и сказать, что около Успенской церкви продают вербочки, а мороженое не продают.
Лешка и Рыжая Берта так быстро его не ждали. Поэтому, наверное, они разговаривали громко. Алик нарочно задержался около двери, чтобы услышать, о чем они говорят. На сердце у него было почему-то очень тревожно. Он не поверил, конечно, что Берта – Лешкина тетя. Но кто же тогда она? И кто эти двое дядей: дядя Реактивный и дядя Монах?..
– Я работаю в цветочном ларьке от садоводства. Понял? – говорила Берта. – И не могу продавать в своем ларьке твои дурацкие подснежники. Меня сразу накроют.
– Скоро ландыши зацветут и фиалки. Я знаю, бабка моя уже в начале мая продает фиалки.
– Дурак, в начале мая будут ирисы. Из садоводства мне привезут пятьдесят штук, а ты мне с мальчишками нарежешь в садах двести. Потом пойдут розы, потом гладиолусы. Я тебе буду вечером говорить, что мне привезут, а ночью ты с мальчишками будешь в садах срезать: если розы – розы, если гладиолусы – гладиолусы. Тогда к нам никто не придерется.
– Нарежешь… Как будто это мои сады.
– Боишься или торгуешься? Бояться тебе нечего. Мальчишки всегда лазят по садам. И высшая мера наказания для них – крапива. А если торгуешься, то зря. Пополам будем делить.
– А пионерам?
– На мороженое.
– А Реактивному?
– Его скоро заметут. Он больше года никогда не гуляет. А мы будем заниматься только цветами. Ты молодец, что придумал это. Только смотри, чтоб твои пионеры хорошо учились.
– Зачем?
– Дурак, чтоб никаких подозрений в школе. По рукам?..
– По рукам.
Алик хотел попятиться назад и убежать, но у него в руках остались деньги Рыжей Берты. Он не мог их унести с собой. Сделав несколько шагов назад, Алик громко громыхнул о ступеньки ботинками и, нарочно простучав в сенях, вошел в комнату. Берта сидела все в той же позе, только в правой руке она держала стакан:
– Купил?
– Мороженого нет, – заикаясь, проговорил Алик, положил деньги на край стола и вдруг кинулся прочь.
– Кучерявенький! – услышал он уже в сенях встревоженный голос Рыжей Берты.
Алик никогда еще так быстро не бегал. Улица, на которую он выскочил, была открыта со всех сторон, на остановке стоял трамвай. Алик впрыгнул в вагон и, выглянув осторожно в окошко, увидел Лешку. Тот стоял около столба, вобрав шею в плечи, и смотрел по сторонам.
10. Что случилось
Мальчишек Алик перехватил на лестнице, спускающейся между домами к реке. Гога, Шурик и Заяц поверили сразу всему, что им рассказал маменькин сынок. Гога вспомнил, что он видел Рыжую Берту у Лешки раньше. Значит, он давно пропивает с ней их деньги. Шурка предложил заявить в милицию, но Заяц сказал, что их тоже тогда заберут вместе с Лешкой.
Мальчишки бежали вниз по лестнице, шепотом на бегу переговариваясь.
– Давайте Косте скажем, – предложил Шурка.
– Нет, – махнул головой Гога.
Он снова почувствовал себя главным. На середине лестницы Гога подлез под перила и свернул на пустырь. Все побежали за ним. Здесь, среди старых консервных банок, стекляшек и прошлогодней сухой и пыльной травы, они просидели до вечера. В сумерках разбежались по домам, встревоженные, притихшие.
Понедельник начинался с уроков Уф Фимовны. Перед тем как начать урок, старая учительница делала перекличку и внимательно оглядывала класс. Если Гога возбужденно вертелся на своей парте, если у Шурки на коленях лежала книга, если Славка Заячья губа держал в руке галку, собираясь ее пустить по классу, а Алик спокойно сидел, положив руки на парту, значит, в пятом "В" все было в порядке. Надо только отобрать у Шурки книгу, попросить Славку оставить птицу в покое до перемены, напомнить Гоге, что если он будет так вертеться, то когда-нибудь останется без головы, – и можно начинать урок.
Но сегодня все было наоборот: Алик вертелся, а Гога, Шурка и Славка сидели не шелохнувшись. Закончив перекличку, Уф Фимовна села и, отдуваясь, спросила:
– Бавыкин, уф, Киселев, уф, Баранов, уф, что случилось?
– Ничего, – испуганно вскинул глаза Гога.
Шурка и Славик решили, что он и за них ответил, и промолчали. Тогда учительница повернулась к Алику. Любимого ученика она называла всегда ласково по имени:
– Алик, а что с тобой сегодня?
– Я не разговариваю.
– Я вижу, уф, что ты не разговариваешь, но что с тобой? Беспокойный стал, в театре, уф, тебя никто не видел.
Алик стоял, виновато опустив голову. Уф Фимовна махнула рукой:
– Садись.