Неожиданный покровитель
На вокзале собралось чуть ли не все училище. Одни уезжали, другие их провожали. А когда подали состав, все устремились к последнему вагону. Хотя уже наступила весна, но окна в вагоне еще были наглухо закрыты. С платформы в двойные стекла кричали на разные голоса:
- Узнай там, - почему не прислали зарплату?
- Поршневые кольца перешлю с попутчиком!
- Сменщика не бери, дожидайся меня!
В вагоне шумно и тесно. К тому же, что ни купе, то склад запасных частей. Дядя Пуд ухитрился вкатить баллон для эмтээсовской двухтонки. Он положил его между двумя скамейками, немного потеснил Форсистова и сказал, отирая со лба обильный пот:
- Автомашина без баллонов, что сирота без чеботов.
- И как только ты втащил эдакую махину? - удивился Форсистов.
- Втащить не трудно. Труднее спрятать будет. Боюсь, милиция или проводник попросят отсюда.
Но вагон был отдан трактористам, он стал как бы их республикой на колесах, и стражи железнодорожного порядка избегали вмешиваться во внутреннюю жизнь этой республики.
Алешка сел в одно купе с дядей Пудом и, сунув под скамью свой багаж, вышел в тамбур. Надо было казаться довольным, веселым. Ведь он окончил училище с отличием, впереди его ждали работа, новая жизнь. Но каково-то ему? Завтра он должен будет сознаться в обмане. А что будет потом? Еще и деньги заставят вернуть. А где он их возьмет? Никому невдомек, что у него на сердце. Никому! А Таня? А Колька Лопатин? Вон он стоит позади всех и кого-то ищет, вытягивая свою длинную худую шею. Колька, дружище! Алешка машет рукой. Иди сюда!
- Уезжаешь? - Колька не смотрит в глаза Алешке, он не знает, куда деть руки: то сует их в карманы, то одергивает фланелевую гимнастерку. - Ты только не подумай… Я для тебя хотел сделать… Чтобы лучше было…
- Да ты о чем?
- Сойди…
Алешка не успел спрыгнуть на платформу. Его остановил появившийся в тамбуре Форсистов.
- Второй звонок. Сейчас поезд тронется…
- Дело есть, - ответил Алешка, показывая на Кольку.
- Я сам тебе скажу.
- Ну, я пойду. - Колька протянул руку.
- Ты же хотел…
- Он скажет! - И Колька исчез в толпе.
Алешка повернулся к Форсистову:
- Какое дело?
- А ну вас, - безнадежно отмахнулся Форсистов.
- А ты говори…
- К дому подъезжать будем, - скажу!
Раздался свисток. Поезд тронулся. Алешка вернулся в купе. Мимо проносились столбы. Тянулись без конца провода. Они то исчезали, то появлялись в окне и бежали от станции к станции. Когда Алешка ехал в училище, была ночь и он ничего не видел, кроме звезд и искр паровоза. Сейчас стоял солнечный день, и перед ним возникали в окне деревни, села, поселки. Они то рассыпались по крутогорью, то сбегали к речке, то густо лепились у станции. Алешка знал по рассказам, что здесь прошла война, и ему было странно видеть, что всюду новые дома, новые крыши, новые изгороди. И он невольно думал: а где же раньше тут люди жили? Он старался отвлечься. Пусть впереди Серебрянка, - что думать о ней, раз беде не поможешь. И все-таки вновь возвращался к своим неотступным мыслям. Поезд несет его навстречу опасности. Еще несколько станций, а там…
После полудня кроме Алешки, Пудова и Форсистова в купе никого не осталось. Вскоре на небольшой станции, чтобы погостить денек у брата, сошел дядя Пуд. На прощание он обнял Алешку.
- Ничего, брат, не поделаешь, не пришлось нам вместе поработать.
И пока поезд не отошел, стоял на платформе, словно провожая Алешку в далекую жизненную дорогу.
Алешка вернулся в купе. Форсистов спал, привалившись к стенке. Его кудрявая голова покачивалась в такт вагону, и без того толстый нос припух, и он так храпел, словно с кем-то ругался во сне. Алешка разозлился. И Кольке не дал сказать о каком-то там деле и сам молчит. И нарочно задел его ногой. Тракторист проснулся и, протирая глаза, взглянул в окно.
- Где едем?
- Скоро твоя Черепановка, а потом и мне сходить, - ответил Алешка.
Как бы он хотел быть на месте Форсистова! Счастливый. Приедет сейчас домой, начнет работать, и никого ему не надо бояться, ни от кого не надо скрываться. Человек своей фамилии. Не то, что Алешка.
- Прямо к себе в Черепановку?
- Нельзя, начальство ждет…
- А какой, думаешь, тебе трактор дадут?
- По обязательству и трактор будет.
- А я попрошу гусеничный, - не веря себе, грустно сказал Алешка. - Помнишь, в училище - ДТ? Вот машина, так машина! Как будто живая, словно все понимает. Умная, послушная. Дадут мне такую машину?
- Почему не дать?
- Я бы ее очень берег. Я бы на ней два года без ремонта проработал. Ей-ей! Думаешь, обязательно каждую зиму на ремонт становиться? И зарплаты мне полной не надо. Один я, - куда мне деньги!
Алешка почувствовал, что еще минута - и он выдаст себя. Не лучше ли замолчать? Но молчать Алешка тоже не мог и заговорил о Кольке Лопатине.
- Хорошо ему в училище: ходи на уроки, сдавай практику - и никакой заботы.
- А может быть, у него забот больше, чем у нас с тобой.
- Какие же у него заботы?..
- Мало ли какие, - неопределенно ответил Форсистов и, наклонившись к Алешке, тихо рассмеялся: - Совсем забыл, что обещал тебе рассказать, с каким делом приходил твой дружок. А может, оно тебе лучше моего известно. Ох, хитер ты, парень! - И снова откинулся к стенке вагона, разглядывая Алешку. Ну чем он рискует? А приобретает напарника, о котором мечтал. Лучшего сменщика ему не надо. И трактор здорово знает, и ездить хорошо умеет. Тут простоев да поломок не будет. Ну и глупый этот Колька Лопатин! Нашел чем грозить. Спасибо, парень, за помощника! И Форсистов повторил: - Ох, и хитер ты, Алешка!
Алешка отпрянул. Большими, испуганными глазами посмотрел на Форсистова. Тот подмигнул:
- Не бойся…
- Ты о чем? - пытался притвориться непонимающим Алешка.
- Так и не знаешь? - усмехнулся Форсистов. - А чьи у тебя документы? По чьей командировке в училище поступил?
Алешка молчал. Отпираться было бессмысленно, но признаться он тоже не хотел. А Форсистов уже серьезно продолжал:
- Мне, брат, все равно, кто ты: Алешка или Колька, Лопатин или Левшин. А говорю я с тобой потому, что твой дружок попросил.
- Гнус он, вот кто! - не удержался Алешка. - Выдал!
- А ты на него не сердись. Он о тебе думал, помочь хотел. И правильно сделал, что все сказал мне. Ты прикинь да обмозгуй, что будет, когда ты приедешь в МТС. Здрасте, товарищу, приехал в ваше распоряжение. А у них глаза на лоб: посылали в училище Николая Лопатина, а вернулся Алексей Левшин. И за телефон: "Прокуратура? Просим выяснить одну подозрительную личность!" А у прокурора разговор короткий: допросил, обвинил - и в суд. А суд постановит с трактора ссадить, а в тюрьму посадить. Чуешь, о чем твой дружок думал? И меня просил помочь тебе. Вот я и раскидываю умом, как из твоего положения выход найти.
- Какой там выход! - безнадежно отмахнулся Алешка. - Приеду - и прямо в МТС! Пусть, что хотят, то и делают.
- И дураком будешь! А я, как узнал про это, задумался, - как тебе помочь? И так и сяк прикидывал. Я, брат, зла не помню. Ну, а если что сделал не так, - извини.
- Думай, не думай - какой толк!
- Не говори, есть один выход, - уверенно сказал Форсистов. - Только выход этот такой - тебя прикрыть, а коснись до дела - самому ответить! - И тут же, привстав со скамьи, решительно тряхнул кудрями. - Ладно, беру твою беду на свою шею. Чем смогу, - помогу!
- Верно? - Алешка забыл в эту минуту все свои столкновения с Форсистовым, готов был верить ему, идти за ним.
- За товарища я голову положу.
- А мне что делать? - У Алешки и следа не осталось от недавнего безразличия к собственной судьбе. Он еще повоюет, его так просто не возьмешь.
- Сейчас будет Черепановка, так ты сходи и жди меня на станции, - сказал Форсистов. - А я проеду в МТС. Давай-ка документы твои.
Поезд уже грохотал на стрелке. Алешка подхватил свою поклажу и поспешил к выходу. А потом, когда дымок паровоза вместе с последним вагоном исчезли за леском, он не спеша побрел к небольшому станционному зданию. В зале ожидания Алешка присел на скамью и стал разглядывать расклеенные по стенам плакаты. Каждый предупреждал об опасности: не ходи по путям, не прыгай на ходу, берегись высоких платформ. И не мог оторвать взгляда от плаката, где был изображен человек, повисший на поручнях мчащегося поезда. Ему казалось, что этот человек он сам, а жизнь вот так же мчит его и грозит сбросить под колеса. И весело подумал: "Грозит, да не сбросит!"
В чужом доме
Форсистов вернулся из МТС под вечер. Алешка увидел его в хвосте поезда, побежал навстречу. По лицу своего неожиданного покровителя он старался угадать, - что тот привез ему из МТС? Но первым спросить о своей судьбе не решился. Только после того, как Форсистов получил на станции багаж и они вышли на дорогу, чтобы сесть на попутку, Алешка догадался, что и на этот раз беда миновала его.
- Ну как там, в МТС?
- Все в порядке! Будешь при мне младшим трактористом-стажировщиком. А так как колхоз за рекой, да и не ахти как велик, мы сами себе хозяева. Я да ты, да мы с тобой - вся и бригада!
Алешка почувствовал себя счастливым. Все устроилось! Вот уж не думал, что Форсистов спасет его. Из такой беды выручил!
Они сидели у обочины дороги; Алешка выспрашивал у Форсистова все подробности его пребывания на усадьбе МТС. Здорово получилось! Ох, смекалист Форсистов! И надо же было придумать такое: тракторист Николай Лопатин заболел в дороге, он свез его к себе домой и будет заботиться о нем. Так что МТС может не беспокоиться. Парень через день-другой выздоровеет, сядет за руль, и все будет в порядке. И сразу провели приказом. А больше ничего ему не надо. Только бы о нем в МТС не беспокоились. Но тут же у Алешки возникло новое опасение.
- А если приедет директор МТС, Георгий Петрович Черешков?
- В Черепановку начальство редко заглядывает. Оно все больше на машине разъезжает, а к нам на машине раньше июля не попасть. А и приедет - тоже не страшно. Раз - и в кусты! А нет, - так грязной рукой по морде провести! Раз - и черным-черно. Мать родная и та не признает! А мы с тобой сработаемся, Алешка. Только попрошу, чтобы с уважением. Как взявший на себя самое высокое обязательство, я теперь не просто Форсистов, а Харитон Дорофеевич Форсистов! Согласен?
- Согласен, Харитон Дорофеевич…
- Ишь, как сразу вышло у тебя! А второе - при народе мое слово закон!
- Есть закон, Харитон Дорофеевич. Только уговор, - я свою смену полностью отрабатываю…
- Мне не жалко, - рассмеялся Форсистов. - Можешь и моей прихватить… Я не жадный.
Было уже темно, когда они приехали в Черепановку. Дом Харитона стоял на краю деревни, и в окнах светились огни. Алешка обратил внимание, что в доме есть и летний прируб и большой каменный двор с высоким сеновалом, а это означало, что жить ему будет где. На крыльце их встретила жена Харитона, Глаша, молодая, одетая в сарафан женщина. Она бросилась к мужу, засуетилась, не зная, что ей сначала делать: ввести ли хозяина в дом или внести туда его тяжелые вещи. Только после того, как багаж был водворен в горницу и были произнесены все охи и ахи, полагающиеся при встрече с мужем, она обратила внимание на стоящего у крыльца рыжего парня в запыленных сапогах, который в одной руке держал фуражку, а в другой тюк, из которого валились какие-то книги.
- Это мой сменщик, - сказал Форсистов. - В летней горнице поместим его.
- Пусть живет, - согласилась Глаша. - Мне что на нас двоих, то и на троих готовить.
- Я заплачу, - поспешил сказать Алешка.
- Ладно, ладно; ишь, нашелся богач, - рассмеялся Форсистов. - Нам с тобой еще заработать надо. А не заработаем, - обоих Глаша выгонит!
- Да ну тебя! - тихо ответила женщина. - Нашел выгонялыщицу. Как-нибудь проживем.
- Нет, не как-нибудь, Глаша, а так, чтобы лучше не надо. Не веришь?
- Верю, верю. - И стала накрывать на стол.
За ужином больше всех говорил Форсистов. Он рассказывал, на каких полях им придется работать, уверял, что они легко смогут выполнить по две нормы, и готов был поклясться, что Алешку ждет самое лучшее будущее, на которое может только рассчитывать молодой начинающий тракторист. Алёшка слушал и не мог понять одного: почему так жалостливо смотрит на мужа Глаша? В ее глазах была какая-то боязливость, она словно просила его не гнаться за хорошей жизнью; и когда в азарте он стал уверять Алешку, что через год-другой он, Форсистов, будет ездить на своей "Победе", она перебила его: "Ну зачем, Харитоша, какая-то "Победа", когда есть дом, корова, овечки в хлеву". Форсистов сначала разозлился, а потом рассмеялся: "Ну, что поделаешь с бабой! Отсталость, некультурность!" Алешка, конечно, был на стороне Форсистова, но поведение Глаши вызывало у него какое-то недоверие к словоохотливому хозяину дома. Уж больно много сулит!
После ужина Форсистов повел Алешку в летнюю горницу. Электрическая лампочка, спрятанная в прядях бумажных лент, осветила бревенчатые стены и полог, за которым стояла деревянная кровать. Летняя горница понравилась Алешке. Чисто, светло, окна в сад. Он по-хозяйски огляделся, отдернул полог и, присаживаясь на кровать, спросил:
- Харитон Дорофеевич, вы Шугая не видели?
- Как же. Я только тебя оформил, а он тут как тут. Про тебя спросил.
- Про меня? - испуганно переспросил Алешка.
- Спрашивал, не видал ли я тебя в городе. Был, говорит, тракторист, да весь вышел…
- Значит, он про меня ничего не знает…
- Ясно, не знает. И смотри, парень, из деревни да с колхозного поля ни шагу. И никому не писать. Только себя подведешь. Я завсегда отговорюсь: ведать ничего не ведаю, знать не знаю такого Алексея Левшина! В школе учился с Лопатиным, в сменщики взял Лопатина! Ну да ты парень умный, сам понимаешь. Отдыхай, высыпайся, - скоро нам с тобой придется крепко вкалывать.
Форсистов вышел; Алешка еще раз оглядел свое новое жилье, прошелся по горнице, остановился у раскрытого окна. Из сада доносился запах прелого листа, не то от земли, не то от воды - может, где близко была река, - веяло холодком. Вот, Алешка, ты и самостоятельный человек. А давно ли, совсем близко от этих мест, вот под таким же весенним небом ты лишь мечтал об этом. И где-то очень близко бабушка Степанида. Как заработает он, через Кольку пошлет ей деньги. Он думал о своем будущем, но не мог представить себе его. Что ждет его завтра?
Алешка сел за стол, достал бумагу. Он напишет Тане. Кому же еще он может рассказать о себе и своих думах? Так вот, Таня, пишет это письмо известный тебе человек, который работает у Форсистова в черепановской бригаде. А в МТС записано так: старший тракторист Форсистов, стажер Лопатин. Понятно? Подробно будет рассказано, когда сама приедешь в Серебрянку. А когда приедешь, - напиши. Наверное, после экзаменов. Адрес для писем такой. И подписался: "Л". Тане понятно: Леша Левшин. А другие, если прочтут, подумают - Лопатин.
Алешка услышал, как скрипнула дверь. Увидел Форсистова, незаметно прикрыл книгой письмо.
- Вы, Харитон Дорофеевич?
- Забыл, брат, одну вещь тебе сказать. Завтра чуть свет мне опять в МТС. Договор соревнования буду подписывать. Только должен я тебя предупредить - бороться придется, знаешь с кем? С Шугаем! Согласен?
- Соревноваться так соревноваться! - задорно ответил Алешка.
- Люблю отчаянных, - одобрил Форсистов. - А я это к тому завел разговор, что я договор и за себя и за тебя подпишу. Согласен?
- Могу и сам написать вызов. А вы свезите.
Алешка написал вызов. "Не взял Шугай к себе, так
заставил идти против себя". А Форсистов, словно почувствовав злость Алешки, сказал ободряюще:
- Драться, так засучив рукава!
Алешкино счастье
Весенняя земля парила, обдавала теплом, уже рассыпалась на гребнях борозд. А над землей стояла едва заметная, прозрачная дымка, пронизанная лучами солнца. Весна полой воды прошла, наступила весна пахоты и сева, черной земли и первой поросли всходов. И от края до края весенней земли шел волнами неумолкающий тракторный гул.
Алешка перепахивал под яровое большой, расположенный у леса, участок. В кабинку гусеничной машины врывался весенний ветерок, в круглое зеркальце было видно, как сзади переворачиваются черные земляные ремни, и всем своим существом Алешка прислушивался к ровно работающему двигателю. Все это было для него привычным, он не впервые пахал на тракторе. Но то, что было до этого, казалось простой забавой, чем-то несерьезным. Теперь он не мальчишка у руля машины, а тракторист, который отвечает за каждый ее винтик и за каждую вспаханную борозду. Впервые он ощутил неразрывную связь между своей работой и жизнью других людей. Он был горд, что своим трудом он выращивает для людей хлеб. И сам себе в эту минуту он казался не водителем, восседающим в кабинке гусеничного трактора, а пахарем земли. И это было его, завоеванное им, Алешкино счастье.
В полдень Форсистов сменил Алешку. Алешка направился домой, чтобы отдохнуть, но, не пройдя и ста шагов, остановился и прислушался к гулу мотора. Своим чутким ухом он уловил какой-то неестественный звук, словно двигатель работал с перегрузкой, и вернулся в поле. Харитон притормозил.
- Ты чего?
- Что-то неладное с машиной.
- Тянет хорошо.
- Больно сильно подтянул гайку натяжного винта.
Алешка осмотрел гусеницу. Так и есть - перестарался кудрявый. Он ослабил гайку, вместе с Форсистовым сделал два загона, но, выйдя из машины, не пошел домой, а прилег у куста, расстелив на земле свой ватник. Только сейчас Алешка подумал о том, что Форсистов хотя и старший тракторист, а машину знает не очень-то хорошо. Долго ли вывести из строя двигатель. И, думая об этом, он твердо решил не отходить от своего напарника, пока тот полностью не освоится с новой машиной. Алешка лежал на земле, смотрел в голубое небо, где плыли, как всегда погожей весной, редкие белые облака, и думал. Ну что ж, если надо, он будет жить и в поле. Ведь случись что с машиной, он, Алешка, окажется не у дел, сразу станет ненужным человеком. И он не обижался на несправедливость судьбы. Конечно, он лучше Харитона Дорофеевича знает трактор, но старшим трактористом пусть будет Харитон Дорофеевич. Главное, - чтобы исправно шла работа.
Алешка поднялся и двинулся вдоль борозды. Форсистов пахал неплохо, но местами задевал подзол. Так нельзя! Там, где вывернут подзол, хлеб не будет расти. Об этом дядя Пуд не раз говорил. Алешка побежал рядом и крикнул в окошечко Харитону:
- Подзол! На выемках надо помельче.
- Забороним, не увидят.
Алешка отстал и направился снова к кустам. Конечно, после бороньбы подзол, может, и не заметят. Но все равно хлеба там не жди. Нельзя так пахать. А еще могут сказать, что это он сделал, мальчишка, который ничего не понимает в земле. Значит, надо и за машиной и за пахотой в оба смотреть. Ну ничего! Не нарочно же Харитон Дорофеевич вывернул подошву.