- Очень смешно. То, что ты написал на доске моей мамы. Очень остроумно.
- Погоди-ка, - сказал Саймон. Он снял очки, которые были облеплены грязью, и протер их о рукав рубашки. Чтобы лучше понять, ему надо было яснее видеть. Снова надев очки, он спросил: - На какой доске?
- Сам знаешь.
- Нет, не знаю.
- На той, что выставлена у нашей калитки.
- Да в чем дело? - спросил Саймон, слезая с ограды.
- Сейчас я уже стер. Карандаш у тебя есть?
Саймон порылся в кармане и достал этикетку от шоколада и слегка обгрызенный фломастер. Джеймс приложил этикетку к кирпичу и постарался вспомнить, что было написано на доске.
- Вот что!
Саймон внимательно вгляделся.
- Это не я, - сказал он. - Честно. Во-первых, я даже не знаю, что это значит. Разве только "колдовство". "Врачеванiе" - так в старину называли лечение. Ну, а "обретенiе" - это, кажется: что-то найти. Но все равно, - продолжал он с обезоруживающей прямотой, - я бы не знал, как они пишутся.
- А они написаны неправильно, - сказал Джеймс.
- В самом деле?
Джеймс разглядывал Саймона. Одним людям веришь, что бы они ни сказали, другим нет. Он чувствовал, что Саймон принадлежит к первым.
- Честно? - спросил Джеймс. - Можешь поклясться?
- Клянусь.
- Кто же, как ты думаешь? Кто-нибудь из ребят?
- Не знаю, - сказал нерешительно Саймон. - Может, и они. - Он явно терял интерес к этой теме. - А на ваши яблони я лазил. Когда вы еще не приехали. Никто не видел. Случалось и яблоко съесть. Самые лучшие на крайнем дереве.
- Знаю, - сказал Джеймс. - А хочешь покажу, какую я вырыл яму? Пошли!
Они вместе пошли по улице. У калитки Джеймс подозрительно взглянул на доску, но там все было в порядке. За калиткой сидел Тим; он глядел на окно комнаты Джеймса и злобно ворчал.
- Что ты там видишь, Тим? - спросил Джеймс.
- Он говорит, что там кто-то есть, кто ему не нравится.
- Там моя комната. Наверное, дуры-девчонки забрались. Эллен всюду сует свой нос. Вот я сейчас!.. Нет, не сейчас, а то мы не успеем с ямой.
Над ямой они приятно провели около часа и придумали, как обойти корень. Потом лазили на деревья и открыли новый путь для восхождения по северному склону самой большой из яблонь. Наконец они улеглись в высокой траве и съели столько яблок, сколько сумели, а огрызки бросали Тиму, который съедал их не потому, что находил вкусными, а потому, что эта собака научилась никогда не упускать случая, чтобы потом не жалеть.
- Мне пора, - сказал наконец Саймон.
- Пока. Бывай.
- Бывай.
На ужин была цветная капуста с сыром, которую, Джеймс не очень-то любил. Он попытался украдкой поделиться ею с Тимом, сидевшим под столом. Но Тим, должно быть, объелся яблочными огрызками. Он отверг угощение и стал беспокойно кружить по кухне, чем-то озабоченный. Потом, ворча, выбежал в сад.
- Закрой кухонную дверь, Джеймс, - сказала миссис Харрисон. - Очень сквозит. В этом доме, к сожалению, всюду сквозняки. Мне все время дует в ноги.
- Вот у Джулии всегда тепло, - сказала Эллен. - У них центральное отопление.
- А мне пусть лучше тараканы, чем центральное отопление, - сказал Джеймс. - Или даже мыши, - добавил он, но про себя. О них лучше молчать, а то еще вздумают поставить мышеловку.
- На тебя похоже, - сказала Эллен. - Знаешь, мам, он себе нашел такого же. Даже еще грязнее, если это возможно. Они вместе лазили на яблоню.
- Вот и отлично, - сказала миссис Харрисон. - Теперь оба вы обзавелись друзьями.
Джеймс вспомнил, что еще не рассчитался с Эллен, и обвинил ее в том, что она вторгалась в его комнату. Эллен, громко и возмущенно отрицая это, заявила, что ее и мертвую туда не затащить. Джеймс сказал, что она все-таки там была, он это знает ТОЧНО. Нечестно! Оба воззвали к матери.
- Прекратите оба, - сказала миссис Харрисон. - Я вам мать, а не рефери.
Джеймс пришел в восторг, вообразив свою мать в шортах и со свистком на шее, и покатился со смеха. Эллен смотрела на него с негодованием. Все споры она принимала всерьез и любила доводить их до конца.
- А еще, мам, он положил грязную тряпку на мой велосипед, и я села, а Джулия видела. Мне же стыдно перед подругами!
- У них, вероятно, тоже есть братья, - сказала миссис Харрисон. - А ты, Джеймс, перестань изводить сестру. Слышишь?
Но Джеймс уже ушел к себе наверх.
Сидя на краю кровати и раздеваясь, он с удовольствием оглядывал свою комнату. Отличная комната! Стены и потолок были скошены в разных направлениях, так что казалось геометрически невозможным, чтобы из них вообще получилась комната. Пол тоже имел наклон; если положить на него шарик, он медленно скатывался к другой стене. Чтобы выглянуть из окна, надо было чуть нагнуться; зато оттуда открывался отличный вид на шиферные и соломенные крыши Лэдшема, на прямоугольную башню церкви, над которой кружили ласточки, и на небольшое сурового вида здание на старой рыночной площади, где когда-то была тюрьма, а теперь находилась публичная библиотека. В комнате помещались стол, комод, пара полок, где Джеймс держал книги, коллекцию окаменелостей, раковины и другие предметы, в том числе глиняные фигурки, которые он на прошлой неделе сделал в школе. Две из них, как он с раздражением заметил, валялись теперь на полу. Значит, она все-таки побывала тут. Вруша!
Он поставил фигурки на место и лег в постель. Потом достал из-под подушки Личный Дневник и стал записывать события прошедшего дня. В разделе "Финансовое положение" он написал: "То же, что вчера. Должен Саймону 1 пенни (проиграл спор - кто дальше выплюнет яблочные зернышки). Он мне должен два мороженых на палочке. Карманных денег не получу, пока не будет заплачено за стекло в кладовой". Перевернув страницу, он написал: "Погода хорошая. Умеренный западный ветер (если не застрял флюгер на церковной башне)". Следующая страница была озаглавлена "Питание", и он написал: "На обед творожники. Потрясающие. Съел три порции. На ужин цветная капуста с сыром. Единственное, чего Тим не ест". Он опять перевернул страницу. Следующая была отведена "Планам на Будущее" и всегда бывала густо исписана. На этот раз он написал: "Прорыть туннель под всем фруктовым садом. Если это удастся, послать план всем, кто собирается рыть туннель под Ла-Маншем. Устроить капкан, чтобы Эллен не могла ко мне войти. Найти в словаре "алхимию". Учить Тима носить корзинку".
Он сунул Дневник обратно под подушку, погасил свет и сразу заснул.
Ночью он проснулся оттого, что озяб. Одеяло оказалось на полу. Из-под двери или откуда-то еще сильно дуло. Он сердито поднял одеяло и снова заснул.
2
- Никто не видел моей трубки? - спросил мистер Харрисон.
- Посмотри на кухонном буфете, - сказала миссис Харрисон, не поднимая головы от раковины.
- Под пакетом с корнфлексом, - сказала Эллен, прожевывая тост.
Мистер Харрисон подошел к кухонному буфету, вернулся к столу, приподнял пакет с корнфлексом, снова положил его на место, потом сказал:
- Не хотел бы никому докучать и никого отвлекать. Но может быть, хоть ты что-нибудь подскажешь, Джеймс?
- В прихожей на столе, - сказал Джеймс. - А не осталось еще немножко бекона, мам?
- Благодарю тебя, - сказал отец. - Это бесспорный факт или всего лишь твоя догадка? Ладно, не трудись отвечать.
Он вышел из кухни, и было слышно, как он шел по скрипучему полу через прихожую.
- Прежде чем ты исчезнешь, Джеймс, я хочу дать тебе поручение, - сказала миссис Харрисон.
- Да, мам. Конечно, мам.
Он надеялся, что постоянная готовность помочь может искупить оконное стекло в кладовой.
- Отнеси в аптеку рецепт для Эллен. Я вчера забыла.
Негодование одержало верх над дипломатическими маневрами.
- А почему она сама не может? Нечестно! Кашляет-то кто? Она!
- Ее пригласили на весь день к Робинсонам, и она не успеет. Ну как, нашлась трубка? - Это был вопрос к мистеру Харрисону, который вернулся на кухню.
- Нет.
- Ничего, мы с Джеймсом везде поищем, пока тебя нет.
"Рабство", - пробормотал про себя Джеймс. Эллен самодовольно улыбалась.
- Ты, кажется, что-то сказал, Джеймс? - спросил мистер Харрисон.
- Ничего, папа. Я только пожелал Эллен хорошо провести день.
- Ох!.. - начала Эллен.
- Ну, я пошел, - сказал мистер Харрисон. - До свидания.
- До свидания, папа. Ну что ж, схожу за пестицидом. То есть за микстурой от кашля.
- Вот рецепт. Смотри не потеряй.
Миссис Харрисон достала рецепт из чайника, где хранились запасные пуговицы, мелкие деньги и важные документы. Джеймс положил рецепт в карман и вышел на оживленные по утрам улицы Лэдшема. Это был очень старый поселок, нечто среднее между деревней и городком. Рядом с современными постройками старые казались особенно маленькими. Новые жилые дома вырастали как грибы по обеим окраинам, но центр городка оставался прежним. Дома и улицы были там на размер меньше, чем в современном городе. Грузовики и даже верх легковых машин приходились на уровне крыш.
Улицы были слишком узки, а углы их слишком остры для современного уличного движения. Из-за этого случались самые живописные заторы. Сейчас Джеймс с интересом наблюдал один из них: на главном перекрестке грузовик фирмы "Хантли и Пальмер" никак не мог разминуться с трактором, тащившим прицеп. В городке насчитывалось шесть пабов, большей частью называвшихся "Лебедь", две мясные лавки, ни одного супермаркета, парикмахерская под вывеской "Стиль и Элегантность" и просторная новая Единая школа, вся из стекла и бетона. Но в классных журналах повторялась большая часть тех же фамилий, что и в записях о Крещениях, Бракосочетаниях и Смертях, которые велись в местной церкви уже около пятисот лет. Улицы носили краткие и разумные названия, говорившие о прошлом городка: Приусадебная улица, аллея Аббатства, Фунтовая улица. Застроенные маленькими домами цвета меда, эти улицы уводили в луга, на просторы зеленого, обильного речками, поросшего вязами Оксфордшира.
Грузовик и трактор разобрались наконец между собой, и Джеймс неохотно продолжил свой путь. Была суббота. День предстоял ни на что специально не предназначенный, а потому полный возможностей. Можно дальше копать яму, думал Джеймс, можно пойти к Саймону, вдруг он придумает что-нибудь получше, а то еще можно навестить археологов, которые что-то раскапывают на ферме, или можно… Тут он увидел свое отражение в оконном стекле и остановился, чтобы изобразить обезьяну, скрежещущую зубами. Музыка из радиоприемника, доносившаяся с верхнего этажа, напомнила ему еще один его номер: Знаменитый Дирижер. Чтобы лучше себя видеть, он встал на кирпич, поднял вверх дирижерскую палочку (только что подобранную в канаве соломинку), коротко кивнул оркестру и широко раскинул руки, призывая зазвучать три тысячи скрипок. Отбрасывая волосы со лба после особенно бурного пассажа, он увидел за окном удивленное лицо какого-то пожилого человека, понял, что он не один, и поспешно соскочил с кирпича.
В аптеке было много народа. Пришлось подождать. Мимо окон, шагая между отцом и матерью, прошел Саймон, одетый во все чистое, - значит, в гости к родственникам. Бедняга Саймон! Джеймс замахал руками, чтобы привлечь его внимание, и попытался мимикой выразить сочувствие и что, мол, увидимся завтра, когда все будет позади. Саймона увели прежде, чем он успел ответить.
- Может быть, вы уже кончили? - сказала из-за прилавка строгая аптекарша. - Я жду.
- О, извините! - сказал Джеймс. - Мама просит изготовить вот это. - Он извлек из кармана рецепт.
Аптекарша заглянула в него. Потом нахмурилась и всмотрелась более внимательно.
- Тут кто-то дурачился, - сказала она. - Я не могу принять рецепт в таком виде.
- Позвольте взглянуть, - сказал Джеймс.
Она вернула ему рецепт. Вверху аккуратным почерком доктора Ларкина было написано: Mist. Pect., Inf., Tinct. Ipecac, m. II, сиропа морского лука, m. V, толутанского бальзама m. V. По одной чайной ложке два раза в день. Это означало: микстура от кашля. Но кто-то перечеркнул все это фломастером жирной синей чертой, а ниже написал тем же неразборчивым старинным почерком, что был на доске:
"Взять листьевъ медуницы (это трава Юпитера) и сварить сиропъ, что весьма облегчаетъ кашель.
Советую также произнѣсть надъ больнымъ дитятею заговорные слова".
Джеймс ошеломленно читал.
- У вас в доме завелся шутник, - сказала аптекарша, неодобрительно взглянув на него. - Следующий, пожалуйста.
Джеймс вышел из аптеки, все еще разглядывая рецепт. Происшествие с доской могло все-таки иметь какое-нибудь объяснение. Здесь же было нечто совершенно другое. О том, что рецепты хранятся в старом черном чайнике, знало всего четыре человека: отец, мать, Эллен и он сам. Но нельзя было вообразить, чтобы родители стали писать на таком важном документе как рецепт даже ради шутки. Не стала бы также и Эллен, которая к своему здоровью относится с исключительной серьезностью. Остается…
"Остаюсь я, - подумал Джеймс. - А я этого не делал…" И он пошел домой очень медленным шагом.
На углу своей улицы он остановился. Положение аховое, и деться некуда. Если показать рецепт матери, она несомненно сделает тот же вывод, что и он. Но она-то не знает, что он все-таки тут ни при чем.
"Беда в том, - думал он, - что я как раз тот мальчишка, который может такое сделать. И она это знает. Потому что я иногда уже проделывал подобное".
О черт!
Всю дорогу до дому он мучился вопросом: КАК ему быть? Тут же всплывал и другой вопрос: КТО это сделал? В этом он решил разобраться до конца. Похоже, что кто-то ему пакостит. Ну, а он этого так не оставит, о нет!
Он перевел дух и вошел на кухню, где мать что-то сбивала в миске деревянной ложкой и тихонько напевала про себя. Спасибо, что хотя бы Эллен при этом не будет.
Спустя четверть часа он сидел на своей кровати, обиженный и негодующий. Мать не поверила ему. Потому что, говорила она - и, надо признать, не без основания, - кто же еще? И чем пламеннее и правдивее были его слова, тем больше он краснел и выглядел лжецом. Какая несправедливость! Да, жестокая несправедливость! Не обидно - ну, скажем, не очень обидно, - когда тебя распекают и наказывают за то, что ты действительно натворил; но если за то, чего ты не делал… Кипя от ярости, он решил дознаться, кто этот мерзавец, хотя бы ценой жизни. Носками своих парусиновых туфель он зарылся в коврик возле кровати. Так много обещавший субботний день лежал перед ним в развалинах. В наказание он должен провести его, разбирая, вместе с матерью, старый сарайчик позади коттеджа. После того как наведет порядок у себя.
Тим все это время кружил по комнате, вздыбив шерсть на хребте темной полосой, совсем как он делал это в саду, возле колодца. Потом он вдруг сел напротив стола, за которым Джеймс делал уроки, и залаял.
- Замолчи, - сказал Джеймс. - Никаких крыс здесь нет.
Тим постучал по полу своим коротким хвостом. Потом оскалился и зарычал.
- Хватит! - крикнул раздраженно Джеймс. Он стал застилать постель. Пижаму свернул в комок и засунул под подушку. Сверху постлал и пригладил покрывало, скрыв все остальные непорядки. Разглядеть обман мог только опытный глаз, и можно было надеяться, что до вечера мать сюда не заглянет. Потом Джеймс прошелся по комнате, подбирая все, что валялось на полу, и складывая в стопки где-нибудь на другом месте. Лучший способ показать, что в комнате порядок. Пока он это делал, со стола скатилась ручка, из открытого окна подуло, и над столом вспорхнули листки бумаги. Интересно, как он может держать комнату в порядке, если предметы двигаются сами по себе?
Он поднял упавшую ручку - свой лучший красный фломастер. Было похоже, что им поработали. И тут что-то бросилось ему в глаза. Лист бумаги, лежавший поверх тетради с заданиями, был исписан красным фломастером. Но не его почерком. Он взял листок в руки. В нем было что-то ужасно знакомое. Неужели опять?
А написано было вот что:
"Скажи родителю: чтобы найти укравшего трубку, берутъ сито, подвѣшиваютъ его къ ножницамъ, и стоитъ назвать имя вора, какъ ножницы повернутся. А еще можно с помощью кристадда. Къ великому моему неудовольствiю, вижу, что многiе въ городѣ взялись за мое дѣло, сулятъ найти воровъ и врачевать берутся. И в самомъ домѣ семь есть ашина, указующая, будетъ ли днеь солнечнымъ. Такъ что дѣл у насъ с тобой будетъ много".
Внизу страницы была сердитая приписка: