В романе "Трофейная банка, разбитая на дуэли" читатели встретятся с подросшим героем повести "Сказки Севки Глущенко" - восьмиклассником Всеволодом (Лодькой). Разгоревшийся между ребятами конфликт приводит к дуэли на пистолетах - "поджигах". Но самая главная дуэль - это спор между характерами взрослеющих мальчишек…
Содержание:
-
ВСТУПЛЕНИЕ 1
-
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ - Стволы и шпаги 1
-
Глава 1. Мозаика 1
-
Глава 2. Боевые забавы 6
-
Глава 3. Шифр для дружеской переписки 14
-
-
ВТОРАЯ ЧАСТЬ - Железные опилки 21
-
Глава 1. Вот пришла осень… 21
-
Глава 2. Январские заботы 25
-
Глава 3. Тот самый возраст… 30
-
Глава 4. Центр окружности 36
-
-
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ - Дворцовые интриги 40
-
Глава 1. В вихре танца 40
-
Глава 2. Тревоги 45
-
Глава 3. Фотограф 49
-
-
ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ - Воскресенье, 19 августа… 54
-
Глава 1. Лёнчик Арцеулов 54
-
Глава 2. Всего щепотка… 60
-
Глава 3. Осколки 66
-
Глава 4. Белая лошадь 70
-
Владислав Крапивин
Трофейная банка, разбитая на дуэли
Вы про меня ничего не знаете, если не читали книжки под названием "Приключения Тома Сойера", но это не беда.
Марк Твен. "Приключения Гекльберри Финна"
ВСТУПЛЕНИЕ
Послевоенные годы были временем трудностей, неясностей и перемен. В такие времена обязательно появляется множество слухов. О чем угодно! Так оно случилось и в конце сороковых.
Слухи были всякие - и "масштабные", и ерундовые. То похожие на правду, то совсем фантастические. Верили на всякий случай тем и другим. Сразу-то ведь не разберешь, где есть проблески истины, а где лишь несусветный трёп.
Из гущи этих слухов иногда выскакивал на поверхность один - казалось бы не очень серьезный, не для всех интересный, однако любопытный. Говорили, будто Верховный Главнокомандующий и Великий Вождь страны-победительницы решил возродить в армии (тогда уже не Красной, а Советской) обычай офицерских дуэлей. Для того, чтобы герои недавней военной поры, изрядно подраспустившиеся в нынешней безопасной жизни, перестали затевать ресторанные драки и уличные скандалы, а решали споры по-благородному - как во времена гусар и кавалергардов. Это, мол, укрепит среди них понятия офицерской чести и воинского этикета…
Слух, понятное дело, интересовал прежде всего мужчин. Особенно тех, кто еще не так давно ходил в командирской форме, но затем оказался причисленным к гражданскому населения. Будет ли дуэльный кодекс предназначен и для них или только для тех, кто носит погоны с просветами в нынешние дни? Если так, то где она, справедливость? Среди теперешних лейтенантиков немало таких, кто и пороха не нюхал, а туда же!..
Порой в тесных подвалах забегаловок-"американок", у пивных киосков и за доминошными столами слышались неспокойные речи:
- Эх, только бы разрешили! Я бы сразу с десяти шагов всадил бы в эту интендантскую рожу всю обойму!
- А если бы он в твою?
- Кто-о-о? Эта тыловая крыса?! Да он и пистолет не знает за что держать! А я на спор бил ворон из "вальтера" на всем лету!
- За что их, ворон-то?
- Дык фрицевские же, под Кёнигом! Где меня как раз контузило…
- Оно и видно, что контузило. Потерял даже понятие, что не бывает ворон немецких и советских, у них своя нация, воронья.
- Ага, не бывает! А почему они, падлы, каркали там по-фашистски! "К-хайль, к-хайль"!.. А пока дуэлей нету, я тебе щас по зубам!..
Слух, однако, не подтвердился. То ли Вождь забыл об этом проекте за массой других дел (первая послевоенная пятилетка, испытание атомной бомбы, заваруха в Корее, поиски новых "врагов народа", потому что без них - как?), то ли рассудил здраво: "Разреши им дуэли, так они напрочь перестреляют друг друга, а кто будет крепить оборонную мощь перед лицом наглеющих западных агрессоров?" Не исключено, что Иосиф Виссарионович на досуге перечитывал "Трех мушкетеров", а там говорится, что Ришелье категорически запретил поединки. Дворяне должны были отдавать жизнь только на службе королю. Похоже, что у генералиссимуса и кардинала оказались на этот предмет схожие взгляды.
Так, по крайней мере, рассуждали тогда наиболее эрудированные мальчишки города Тюмени.
Правда, "Трех мушкетеров" никто из них не читал, достать легендарную книгу было невозможно. Ходил слух, что в Областной или Городской библиотеке есть один до невозможности растрепанный экземпляр, но как его заполучить? Он или на руках у какого-нибудь счастливчика, или (скорее всего!) под семью замками у библиотечного начальства. Однако узнать о мушкетерской жизни можно было, посмотрев кое-какие трофейные фильмы - они тогда нередко появлялись на экранах и приводили ребячий (да и взрослый!) народ в состояние повышенного азарта и возбуждения. А про запрет на дуэли имелось даже специальное кино - "Под кардинальской мантией". И хотя, в этом фильме мушкетеры были отрицательные, а кардинал удивительно благородный, но все равно интересно до жути!..
Да, а в Советском Союзе дуэли так и не ввели. И не было никаких известий о том, что кто-то где-то дрался в ту пору боевым оружием по всем правилам - вежливо, честно, при секундантах. По крайней мере, в Тюмени такого точно не случалось. Кроме…
Вот благодаря этому "кроме" восьмиклассник, которого звали Лодька или Лодик, имел право считать себя единственным участником настоящей дуэли.
…Нет, речь идет совсем не о давнем случае - печальном и забавном - когда второклассник Глущенко вызвал на поединок соседа майора по фамилии Кан. В тот раз показалось ему, второкласснику, что майор слишком ухаживает за мамой, вот и пришлось встать на защиту отцовской чести. Майор Кан отнесся к делу серьезно, отговаривать противника не стал, и тому удалось даже щелкнуть спуском браунинга (из которого, как потом стало понятно, были вынуты патроны). Там все было всерьез, но… не по правде. И с майором Иваном Константиновичем они помирились через полчаса (тем более, что оказался тот ни в чем виноват).
А дуэль, о которой сейчас идет речь, была совсем другой. В память о ней Лодька долго носил на шее, на суровой нитке, маленькую свинцовую лепешку…
"Стоп! - может сказать внимательный читатель. - А почему вы, автор, утверждаете, что Лодька был единственным участником дуэли? Куда девался другой? Неужели этот самый восьмиклассник Глущенко уложил противника наповал? Как Онегин Ленского, как Печорин Грушницкого, как подлый Мартынов Лермонтова? Или смертельно ранил, как гнусный иностранец Дантес - Пушкина?
Да ничего подобного!
Но дело в том, что Лодькин противник считать себя настоящим участником поединка не имел никакого права…
А в общем, история эта долгая, и чтобы в ней разобраться, лучше начать издалека. С той поры, когда Лодька и Борька Аронский считали себя крепкими (да так оно и было!) друзьями…
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
Стволы и шпаги
Глава 1. Мозаика
Если речь должна пойти о дуэли, с чего начать? Логичнее всего с рассказа об оружии.
Значит, в данном случае - с медных трубок.
Но у памяти есть свойство: она часто "дает откат" (это Лодька уяснил уже потом, во взрослой жизни).
Вот и вспоминается: трубки-то нашлись, когда Лодька и Борька пошли добывать золотую рыбку. А мысль о рыбке появилась, когда Лодька вытащил из чемодана с мелким имуществом стопку разноцветной пластмассы. А в чемодан полез он, чтобы найти проволоку для футбольной шнуровки…
А шнуровка…
В общем, так. В начале августа компания с улицы Герцена (та, что обитала в кварталах между улицами Первомайской и Челюскинцев) стала наконец обладательницей нового футбольного мяча.
Копили на мяч с весны. Со вздохами сожаления, но и с пониманием общественного долга, жертвовали мятые желтые рубли из сдачи, полученной в школьном буфете или при покупке билета в кинушку. По-честному, кто сколько может. А отдать на мяч половину выигранных в чику пятаков - это вообще была святая обязанность, никто не мыслил увильнуть. Бумажки и звонкую мелочь прятали в пол-литровую банку зеленого стекла, которая хранилась в надежном тайнике, за поленницей у кирпичной стене пекарни. А пока нужная сумма не набралась, пинали ветхий волейбольный мяч с латаной-перелатаной покрышкой… Но вот один из главных людей в команде - девятиклассник Игорь Атусов по прозвищу Атос - вытряхнул из банки на лист фанеры содержимое, пересчитал, добавил из своего кармана зеленую трёшку и подвел итог:
- В самый раз…
"Футбол" за шестьдесят рублей девяносто копеек торжественно купили в спортивном отделе центральных "Культтоваров". У него был восхитительный запах новой кожи и будущих побед. Каждый вдохнул его по очереди, утыкаясь лицом в толстый панцирь еще не накачанного мяча; дали "нюхнуть" даже семилетнему Славке Тминову, который по малолетству в играх не участвовал (разве что в самых несерьезных тренировках). И дали справедливо, потому что Славка в свое время пожертвовал на общее дело двадцать копеек, которые нашел, когда ползал под щелястым дощатым тротуаром в поисках "чего-нибудь такого"…
Потом устроились на крыльце Вовчика Санаева и приступили к "надуванию".
С тех событий прошло больше, чем полвека, и теперь не все уже помнят, что в давние времена футбольные мячи выглядели не так, как сейчас. Нынче их шьют из мелких пятиугольников и шестиугольников и накачивают сквозь крохотное отверстие с ниппельным клапаном. А раньше панцири мячей кроили из широких кожаных полосок, сшивали три вдоль, три поперек - и так, пока не получался шар, в который заталкивалась резиновая камера. Для заталкивания делался в панцире специальный разрез с дырками по краям - для шнурка. Шнурок изготовлялся из тонкой полоски сыромятной кожи.
Зашнуровывать накачанный мяч было делом непростым. Хорошо, если имелся специальный инструмент "шнуровка" - похожий на толстенное изогнутое шило с расплющенным концом и "ушком", как в громадной игле. Такие штуки продавались там же, где мячи, но денег не хватило. Пришлось орудовать самодельной "ковырялкой" из мягкой алюминиевой проволоки, и Атос шипел сквозь зубы, что "как пинать мячик, так только свистни, а позаботиться о шнуровке ни один не почесался…"
И Лодька решил, что он "почешется".
Дело в том, что Лодька давно уже не жил на улице Герцена. Он по-прежнему причислял себя к этой компании и постоянно прибегал в старый двор поиграть с давними приятелями, но порой возникало опасение: а полностью ли он тут свой? Никто его чужим не называл, но… если, например, собрались на Туру или готовятся к футбольной игре с пацанами с соседней улицы, про Лодьку Глущенко могут и не вспомнить. Только Борька обязательно скажет: "Лодьку надо позвать", но кому охота бежать за несколько кварталов, через лог, к Андреевскому дому! Борька-то, он сбегает, если есть время, но ведь оно есть не всегда… И вот Лодьке чудилось временами, что на него смотрят, как на второстепенную личность (чуть ли не как на Славку Тминова). Тем более, что никакими доблестями Лодька не отличался, никакими яркими случаями "герценскую" компанию ни разу не прославил (эти случаи старательно заносил в свою "летописную тетрадку" Шурик Мурзинцев, друг и одноклассник Атоса). Теперь, чтобы придать себе весу в глазах команды, Лодька решил: он смастерит такую шнуровочку, что все будут его вспоминать, когда придет время опять возиться с мячом…
После футбольной тренировки в сквере у цирка решили наконец, что "пора до завтра", и Лодька небрежно сказал Борьке:
- Кажется, мячик слегка ослаб под конец…
- Ну дак чё? - сказал Борька. - Наверно, пипку завязали фигово…
- А если камера с браком?
- Ну дак чё? Вытащить да проверить в бочке - долго, что ли? И заклеить…
- А потом опять маяться со шнуровкой… Надо сделать хорошую, раз и навсегда. У меня дома есть как раз подходящая проволока…
- Ну дак айда! - сказал понятливый и не всегда ленивый Борька.
Андреевский дом
В небольшой и малоэтажной Тюмени той поры у некоторых приметных зданий были свои имена. Трехэтажный кирпичный дом с закругленным углом (слегка похожий на крепостной бастион), что стоял на Первомайской за мостом через лог, назывался Андреевским. В честь довоенного наркома путей сообщения Андрея Андреича Андреева. В тридцатых годах прошлого века все, что имело отношение к железной дороге, принято было называть Андреевским. Поселок за рельсовыми путями - Андреевский. Сад железнодорожников с деревянным клубом, недалеко от Лодькиного дома - тоже Андреевские (только позже клуб стал имени Ильича). Ну и дом назвали Андреевским - потому что недалеко от вокзала и потому, что строили его, говорят, для путейцев. Дом считался "с особыми удобствами". Ходили слухи, что до войны там были даже отдельные квартиры, ванны и отопление с батареями. Ну, а в военные годы какие там ванны, какие батареи (разве что артиллерийские!)… Сложили печки, квартиры заселили поплотнее (жильцов-то прибавилось за счет эвакуированного люда), поставили во дворе сарайчики и дровяники - в общем, все стало как везде. Однако дом по старой памяти оставался известным (тем более такая необычная архитектура!).
И Лодьке нравилось при случае говорить: "Я живу в Андреевском доме".
Впрочем, он хитрил. Жил он не в здании с закругленным углом, а в соседней двухэтажке, которая стояла позади главного дома. Но она считалась как бы частью общей постройки, так что хитрость была небольшая…
С улицы Герцена Лодька переехал сюда летом сорок шестого года, вскоре после того, как появился отец. Он долгое время считался то пропавшим без вести, то погибшим и все же вернулся!
Здесь автор считает уместным вспомнить своего любимого Марка Твена, который повествование о Геке Финне открывает словами: "Вы ничего про меня не знаете, если не читали книжку "Приключения Тома Сойера…" Так вот, вы ничего не знаете про Лодьку, если не читали повесть "Сказки Севки Глущенко".
В этой повести говорится о второкласснике Севке, о его друзьях и недругах, о том, как Севка долго не верил в гибель отца-моряка и написал о нем стихи. И однажды, в трудный для Севки день, отец вернулся. Контуженный, с искалеченной рукой, но - живой! Живой…
Впрочем, если не читали, ничего страшного. Все равно та повесть обрывается на возвращении отца. А "Трофейная банка" - это совсем об ином. О другом времени, о выросшем уже мальчишке, которого и звать-то стали иначе.
В Лодьку Севка превратился благодаря папе. Потому что папа, оказывается, еще до войны называл сына Лодиком или Лодей. От того, что он Все-во-Лод. Было похоже, что это от слова "Лодья". А "Лодья", как известно, - корабельное название. А папа - морской человек…
Мама слегка поспорила и некоторое время продолжала называть сына Севой и Севкой, но в конце концов и для нее он стал Лодиком. Потому что главным в доме был теперь морской человек папа, его слово сделалось законом, и подчиняться этому закону было радостью и праздником…
…Сергей Григорьевич Глущенко, старпом с транспорта "Ямал", вернулся к семье после многих бед и горьких приключений. В начале сорок третьего "Ямал", который шел в составе северного конвоя, потопила немецкая подводная лодка. Старпома, оказавшегося в разбитой шлюпке, раненного и без сознания, несколько суток носило по морю, а потом его подобрал британский фрегат. Были английские госпитали, где очень медленно приходил в себя русский моряк, частично потерявший память и лишившийся кисти на левой руке. Были советские госпитали, а после - лагерь, в котором неторопливой, изматывающей душу проверке подвергали тех, кто вернулся из плена. То, что старпом Глущенко вернулся не от немцев, а от союзников и с английским боевым орденом, "проверяльщики" почему-то не хотели принимать во внимание. Писать из лагеря не разрешалось, и разыскивать семью Сергей Григорьевич начал лишь летом сорок пятого, когда наконец отпустили на все четыре стороны. Мотался по разным городам, писал в сотни адресов, но настоящего, тюменского адреса жены и сына не знал - так все запуталось в те военные годы, когда тысячи и тысячи людей потеряли друг друга… И неизвестно, как бы все кончилось, если бы однажды на ростовском рынке моряк-инвалид Глущенко не увидел посреди дощатого прилавка, среди предназначенных для обертки бумаг, номер "Пионерской правды". Взгляд скользнул по мятому листу, зацепился за мелкие буквы подписи под ребячьими стихами:
"Сева Глущенко, 9 лет. Город Тюмень, школа № 19, 2-й класс "А"…
В первую секунду в сознании просто отметилось совпадение фамилий. Потом - "Сева"… Жена иногда называла так малыша Лодьку…
И строчки:
Мой папа не вернулся с моря,
Он на войне погиб в воде.
Прощайте дом родной и город,
Ему не плавать уж нигде…
О, господи… Неужели сын?..
Глущенко вычистил и отутюжил старую морскую форму, кинулся за помощью к начальнику вокзала, потому что купить билет в кассе было немыслимо. Начальник, тоже бывший моряк, вошел в положение… Потом - десять суток пути в теплушках с демобилизованными солдатами, спекулянтами и всяким бесприютным народом. Десять суток надежды и страха…
А затем началась счастливая жизнь. Полоса удач. Сергея Григорьевича Глущенко взяли на судостроительный завод - инженером по наладке навигационного оборудования. Оно и понятно: моряк ведь, штурман! Мало того - дали "расширенную жилплощадь"! Вместо одной комнаты в старом доме на улице Герцена - две в "Андреевском"…
…Нельзя сказать, что третьекласснику Глущенко (тогда еще Севке-Лодьке, напополам) сразу понравилось новое жилье. Комнаты показались неуютными. И запахи были чужими. В старом доме привычно пахло потрескавшейся краской, пересохшим деревом ступеней и дверей, рогожными кулями, в которых жильцы хранили выкопанную картошку, медью древних, выставленных в коридор самоваров и канифолью от паяльника соседа дяди Шуры. А здесь, как войдешь в коридор - запах влажной штукатурки, жареного лука и примусов из общей кухни. В доме на Герцена тоже хватало примусов, но кухонных запахов никогда не ощущалось…